После Каталаунского сражения в распоряжении Аттилы оставались колоссальные силы численностью до ста тысяч закаленных в битвах бойцов. Однако шаньюй решил не соваться дальше на Запад Галлии, во владения враждебных вестготов и союзных им кельтских племен.

Оказав помощь раненым и похоронив убитых, гуннская армада укрылась в соседних лесах. Там принялись ремонтировать табуны, да чинить в походных кузнях оружие, шлемы, кирасы, кольчуги, боевые рукавицы, ножные и нарукавные латы. Сюда же прибывали подкрепления из Паннонии.

Наконец, сочтя армию вполне готовой к новым сражениям, шаньюй дал команду трубачам, и посвежевшее войско развернулось к югу: гунны двинулись на Италию. Тут уж даже великий лис полей брани по имени Флавий Аэций бессилен был их остановить. Выше мы вкратце рассказали об этом периоде 452 года.

Тогда римский папа Лев I лично встречался с Аттилой у Бенакского озера, что распростерлось в Верхней Италии, – между Вероной и Бриксией, – где и обговорил с ним сумму выкупа за сохранение Рима. Правда, Лев I не собирался опустошать ватиканские сокровищницы.

Хитрый папа вынудил якобы скудоумного императора Валентиниана III (таким вот «дауном» его запомнили современные историки, хотя правил Валентиниан аж тридцать лет кряду), который держал бразды управления Западной Римской империей из Равенны, выплатить гуннам за сохранение Рима огромные деньги. Кстати, прозвище «Бич Божий» Аттила также получил в свое время от острого на язык Льва I.

Лишь теперь гениальный шаньюй решил отвести войска в Паннонию, чтобы оттуда после зимовки пуститься в восточный поход на подмогу гуннам-эфталитам в Персию и Государство Гуптов, а заодно – «по пути» – восстановить власть над Приаральем, утраченную хунну 400 лет назад. Как видим, до спокойной старости в Атяшеве имелись у вождя еще кой-какие дела, носившие явно геополитический характер.

В Паннонии гунны разбили лагерь поближе к истоку Тисы – реки, стекавшей с Сарматских гор, как называли в старину Карпаты, и впадавшей самым длинным притоком в Данубий, то есть прямиком в Дунай. Возвращение сотни тысяч крепких бесстрашных парней обернулось свадебными гимнами в головах девушек, сходивших с ума со скуки, а еще сильнее – от осознания собственного незамужества. Старшие дочери атяшевского каназора Пичая словно с цепей сорвались.

Днями напролет расхаживали двадцатипятилетняя Сернява да двадцатитрехлетняя Тетява среди трофейных солдатских палаток, наполненных изголодавшимися без женской ласки мужчинами. С мечтами о ромейских или германских принцах девушки мигом распрощались – перед неудержимыми гуннами те оказались слабаками. Да и возраст давил со страшной силой: в девятнадцать – двадцать лет девицы считались у мордвы старыми девами, и шансы на замужество становились эфемернее с каждой прожитой луной.

Положение старших дочерей Пичая не выглядело бы столь уж безнадежным, если б не обделила их красотой богиня плодородия Йер-су. При вполне нормальном росте все у Сернявы с Тетявой было коротким и толстым – и шеи, и руки, и ноги, и пальцы, и даже носы. Обе девушки выросли точь в точь в мать свою Вергаву.

Куда же смотрели твои глаза, о Пичай, когда ты женился на бабе, кое-как вырубленной тупым топором из цельного дуба? В чем тут дело-то, а? А вот такое было время: полные женщины ценились в древности куда как больше нынешних худырбушек. Тут ведь достаточно взглянуть, о читатель, на знаменитых Венер палеолита, на все эти доисторические статуэтки тучных и беременных женщин. Вот он, идеал женской красоты минувших тысячелетий!

Да и народная мудрость не возражает на то, что о вкусах не спорят. Некоторым истосковавшимся по женскому телу бойцам старшие дочери Пичая показались в самый раз. И однажды обе девицы не вернулись ночевать в шатер каназора, а объявились лишь утром и хором грянули с порога:

– А мы выходим замуж!

Их мамаша Вергава аж прослезилась от счастья и лишь выдавила своим голосом, привыкшим повелевать:

– Надеюсь, вы сохранили свою непорочность, девочки мои?

– Как ты могла подумать о нас, словно о продажных женщинах из ромейского лупанара? – возмутилась Сернява.

– Мы не какие-нибудь порочные бабенки, прикидывающиеся маркитантками и участвующие в оргиях! – подхватила Тетява.

На самом-то деле каждая из сестер успела поочередно сблизиться с несколькими бравыми покорителями чужих земель да городов, – прежде чем встретили свои судьбы. Гуннских парней, решившихся жениться на страшилках, – страшилках лишь с точки зрения нашего времени, давайте же помнить об этом! – совершенно покорила интимная раскованность Сернявы с Тетявой. Что ж, ради замужества сестры были готовы принимать любые позы и совершать любые телодвижения на глазах хоть у целого эскадрона.

– Слыхала, Сернява с Тетявой на днях свадьбы сыграют? – подбоченившись с видом победительницы, принялась Вергава донимать Шиндяву, младшую жену Пичая.

– А на твоих толстух никто не засматривается, ха-ха-ха!

Действительно, мужчинам не очень-то нравилось рассматривать телеса средних сестер – Лиявы с Элювой. Обожествленная Земля Йер-су, создавая им внешность, явно была чем-то расстроена и в задумчивости приклеила к их животикам нечто излишнее. Правда, девиц прекрасно спасали пулаи – традиционные набедренные украшения эрзян, надевавшиеся поверх туникообразных рубах. Пулай скрадывал избыточную полноту, а довольно милые личики Лиявы с Элювой были обезображены лишь двойными подбородками, что в голодную пору человечества весьма ценилось, поскольку свидетельствовало о достаточно калорийном питании.

Между тем в ту «целомудренную» эпоху мужчинам частенько подворачивались возможности разглядеть рвущихся замуж девиц даже «в деталях». То Лиява с Элювой «забудут» вход в походную баню за собой прикрыть, то средь бела дня пойдут плескаться на Тису в чем мать родила, а то и просто присядут под кустик в пяти шагах людной тропинки. В общем, девушки умело будили в мужчинах желание и скоро повыскакивали бы замуж вслед за старшими сестрами, но тут произошла череда непредвиденных событий, расстроившая эти планы.

Однажды, прогуливаясь среди прибрежных сосен за философской беседой с византийским дипломатом и шпионом Приском Панийским, Аттила увидал знакомую компанию из Атяшева – Ведяпу, Симдяша, Автая и Кавтозея с обезображенным рысью лицом. Как видим, задача взять себе в бою знатных римлянок и поселиться в их дворцах так и не была пока решена.

Завидев вождя, братья кулями повалились к его ногам:

– Приветствуем тебя, о величайший из великих!

– А ну-ка быстро поднимитесь, молодцы, – скомандовал шаньюй. – Я лично видел, как вы разрушали Аквилею, брали Тицин и Медиолан. Скажите-ка лучше, где ваш отец – приехал ли, как я велел?

В отличие от Александра Македонского, гуннский вождь терпеть не мог проскинезы – древнеперсидского обряда ползания в пыли у ног повелителя. Комизм ситуации усугублялся тем, что проскинеза была распространена в Восточной Римской империи. Только что Аттила высмеивал сей варварский обычай перед Приском, поэтому остроумный «резидент» сейчас старательно прятал улыбку.

– Вот шатер, где живет наш отец Пичай с обеими женами и тремя незамужними дочерьми, – указал Ведяпа по праву старшего из братьев. – Наши женщины разводят здесь свиней, в стаде уже пятьдесят голов, сегодня же свежая копченка попадет на твой стол, досточтимый вождь.

– Зайдем-ка, поприветствуем старого каназора, – пригласил Аттила Приска и шагнул в отогнутый полог шатра. – Привет тебе, Пичай!

Старик, чинивший рыбацкую снасть, был застигнут врасплох настолько, что забыл повалиться к ногам повелителя.

– Здравствуй, о великий! – вымолвил Пичай задрожавшими губами. – Ильдико, а ну-ка быстро собери на стол, почетные гости у нас! Дочка это моя, младшая.

Из угла с шитьем в руках поднялась тоненькая шестнадцатилетняя девушка необычайной красоты.

– Здравствуйте, – сказала она почти шепотом, широким жестом приглашая гостей.

У нее были прекрасные, огромные зеленые-презеленые глаза.

– Ильдико? – повторил потрясенный шаньюй. – Нет-нет, спасибо, мы не голодны, правда ведь, друг мой Приск?

– Чистая правда, вождь, мы отменно позавтракали, – закивал византиец. – Лучше полюбуемся этим чудом природы.

Разговор велся на латинском языке, который Пичай с младшей дочерью освоили на удивление быстро, благо в Паннонии латынь звучала отовсюду.

Аттила действительно не мог оторвать узких своих глаз от Ильдико.

– На самом-то деле ее зовут Илди-куо, а Ильдико – семейное прозвище, старшие дочери так ее назвали, – пояснил Пичай, будто это имело какое-то значение.

Значение имело то, что непровзойденная Йер-су вложила в Илди-куо все свое божественное мастерство, и свет божий украсил лицо хрупкой девушки самими совершенством.

– Ты так смотришь на меня, что я покраснела от смущения, – простодушно призналась девушка тоненьким голоском. – Хорошо хоть, света здесь не хватает, и ты этого не видишь, о великий вождь.

Ее голосок очаровывал, как пение выдуманных греками Сирен, и сердце в груди сурового воина затрепетало.

– Среди королев всего света ты была бы самой красивой королевой, – вырвалось у Аттилы. – И ты станешь королевой, если будешь моей женой. Я предлагаю тебе корону, Ильдико. Ты согласна?

С этими словами шаньюй взял девушку за изящную ладонь и неожиданно для себя самого поцеловал ее.

Душа старого Пичая затянула на все лады: «Породнюсь с Аттилой, выдам дочь за короля, тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та-та, та-та».

Мнение собственной шестнадцатилетней дочки, которой предлагал брак пятидесятивосьмилетний человек, Пичая интересовало меньше всего.

– Это так неожиданно, – пробормотала девушка и, закрыв лицо ладонями, принялась всхлипывать. – Извините, я сейчас заплачу, плач – мое красноречие!

– А что, будущий тесть, не сыграть ли нам свадьбу прямо завтра? – спросил шаньюй, не сводя глаз с рыдающей Ильдико. – Зимовка заканчивается, скоро мы выступаем в дальний поход. Вдали отсюда меня будет греть мысль о столь молодой и прекрасной жене.

– Очень хорошая идея! – воскликнул Пичай. – Она восхитительна, как все твои идеи, великий вождь.

– И в самом-то деле, – дотронулся Приск Панийский до плеча великого гунна. – Ну сколько можно оставаться холостым?

На том и порешили; вмиг ставшая невестой Ильдико возразить, понятное дело, не могла.

Повторимся: не последнюю роль сыграло происхождение Ильдико из рода мелкого эрзянского вождя: придворные с легкостью вычислили, в какой степени родства находятся Аттила и юная красавица. Нет, это не мезальянс: своя, своя, своя!

Хоть гроза за оконцами, хоть снег иль зной, а в доску своя: гуннской породы!