Но перенесемся на семь лет в прошлое – в тот самый 444 год, когда сыновья атяшевского каназора Пичая отправились в свой дальний путь в Паннонию. Без знания географии и топографии за пределами близлежащих деревень, без настоящего оружия и ратного мастерства, без боевого опыта, без еще не изобретенных к тому времени компаса, спичек, зажигалок, на непривычных к бою пахотных да тягловых лошадях…

Братья Ведяпа, Кавтозей, Симдяш и Автай решили из свинопасов превратиться в грозных кавалеристов – в таких, с какими приезжал на днях Аттила. Двух лошадей впрягли в повозки с припасами – овсом, копченой поросятиной, хлебом, запасной одеждой, оружием. Повозками правили по очереди.

Поначалу старший двадцатисемилетний Ведяпа похвалялся, что носом чует верное направление, однако почти сразу выяснилось, что с лесной навигацией лучше всех справляется двадцатидвухлетний Симдяш.

Едва зарозовела вечерняя заря, забеспокоился младший – восемнадцатилетний Автай:

– Братья, пора место для ночлега выбирать!

– Ну ты и трус, – рассмеялся Ведяпа, хотя у самого на душе было неспокойно, ибо леса кишели зверьем. – Но полянку и правда присматривайте, ребята.

Нужная поляна нашлась быстро и внушала доверие своей «обжитостью»: на ней виднелись черные пятна старых костров. Кавтозей, которому едва исполнилось двадцать, недолго мучился с добычей огня, благо лес успел просохнуть после схода снега. Парень протер между ладоней прошлогоднюю сухую траву, чтобы получить трут, а затем ловко высек искру кресалом о кремень.

Трут вспыхнул, на него наложили сухие веточки, и скоро на поляне полыхал костер. Где-то вдалеке ухал филин, выли волки, но путники по очереди дежурили у костра, чтобы поддерживать в нем жар.

На третий день пути братья сбились с дороги, но повезло наткнуться на мокшанскую деревню. Там земляки показали направление на Великую степь:

– Вот этой тропой к ромеям уходят, – молвил один из стариков, посасывая желтый ус. – Неужто там на всех места хватит?

Мокшане и эрзяне неплохо понимали друг друга без переводчика.

– Хватит, папаша, хватит, – похлопал старого по плечу Ведяпа. – Про остготов слыхал? Наши так им насовали, что те бежали куда глаза глядят, все имущество побросав.

Братья дали своим лошадкам шенкелей и были таковы. Только вот полянка для ночлега на сей раз никак не попадалась: ехали между сплошных сосновых стен и час, и другой. Лошади и люди не упускали момента напиться из пересекавших тропу ручьев. Когда совсем стемнело, Автай предложил:

– А давайте прямо на тропе заночуем – зверь на нее не должен соваться! Да и Луна сегодня светит на славу…

Предложение показалось дельным, только Кавтозей никак не мог разжечь костра, не находя сухой травы. Выбившись из сил, братья наощупь стреножили лошадей, повесили им на шеи торбы овса, да и повалились на землю, завернувшись поплотнее в свои оры, – нагольные овчинные шубы; ночи еще стояли холодные.

Никто и не приметил двух неподвижных желтых точек на ближайшей сосне. Не услышал никто и того, как с дерева спустилась огромная рысь: лошади хрустели своим кормом, других звуков не раздавалось, за исключением уханья филина, к которому стало привычным.

Считается, что рысь никогда не нападает на человека. Скорее всего, эта большая кошка стала «человеколюбивой» после появления огнестрельного оружия. А вот то, что с деревьев рысь никогда не нападает на добычу, – чистая правда. Хитрая бестия подбирается поближе и выжидает удобного момента, прижавшись к земле.

Тридцатикилограммовый зверь прыгает так же бесшумно, как подкрадывается к ней. Ближе всех оказался на свою беду крепко спящий Кавтозей. Пролетев над землей четыре метра, рысь снесла ему пол-лица – прокусывать шубу дело неблагодарное – и бесшумно растворилась в лесу под дикие вопли своей жертвы.

Братья переполошились. Ведяпа с Автаем рвали на лоскуты полотняную рубаху, чтобы забинтовать Кавтозею рану, которая в неверном лунном свете выглядела черным месивом. Симдяш продолжил битву за огонь, а Кавтозей продолжал орать:

– Не вижу!.. Не вижу!.. Мои глаза, где мои глаза?!

– У-у-у-у-у-у, – послышались звуки, которые даже современному человеку невозможно ни с чем спутать. – Ууууууууу…

Запах свежей крови привлек волков, и теперь стая во всю прыть неслась к столь привлекательному для нее источнику. В темноте луки были бесполезны. Бросив обливающегося кровью Кавтозея, остальные трое схватились за мечи и заершенные дротики, заняв вокруг раненного круговую оборону.

Все мужчины Атяшево были хорошими охотниками – лишь бы видеть зверя. А семеро волков показались в лунном свете во всем блеске серебрящихся своих шкур; вечная слава Луне! Ведяпа исхитрился угодить «невытаскивающимся» дротиком в одного зверя, и тот завыл по-особому – от пронзительной боли. Когда же Симдяш попал мечом прямо в пасть другому волку, тот и завыть не смог, а только хрюкал по-свинячьи. Тем временем юный Автай тыкал в сторону остальных волков сразу двумя дротиками, будто копьями.

Встретив столь мощный отпор, стая убралась зализывать раны, помечая свой путь кровавыми следами. Лишь теперь Симдяш разглядел пару березок среди сосен и надрал бересты – появился долгожданный трут! Скоро-скоро прямо на тропе полыхал костер, и в его бликах открылась жуткая картина: поскольку Кавтозей спал на левом боку, рысь содрала с него правую часть лица вместе с глазом. Левый глаз, к счастью, был цел – его залило кровью, поэтому парню казалось, будто он полностью лишился зрения.

Часть припасов перекидали из одной повозки в другую, а на освободившееся место кое-как впихнули перевязанного Кавтозея. Ведяпа устало отер лоб и сказал:

– Все, довольно. Больше в лесу не ночуем. Днями будем двигаться от деревне к деревне.

– А ближайшая деревня нам нужна, чтоб тамошняя знахарка полечила Кавтозея, – дельно заметил юный Автай.

– Лучше не скажешь, – отозвался Симдяш, который вновь занялся костром.

И только по-прежнему равнодушно ухал филин.

Хорошо еще, братьям достало ума отправиться в неимоверно далекий путь не ранее, чем испустила дух зима.