Однако перенесемся из отрочества и юности Аттилы во времена с исторической точки зрения чуть более близкие к нашим. В 434 году Рутила умер по непонятной причине (как записали средневековые историки, от «поражения молнией»), в то время как войско гуннов было выкошено чумой после очень успешного опустошения ими Фракии.

Оно, впрочем, и неудивительно: восточные славяне, в ту давнюю пору известные под именем антов, имели вдосталь воды и, соответственно, регулярно мылись в реках да озерах, в корытах да бочках. Так в будущем и пойдет: чудовищные эпидемии будут обыкновенно приходить с прегрязного Запада, который не мог позволить себе элементарной антисанитарии, да и по «непознанной» причине затухать на границах Руси.

Поскольку Рутила не оставил сыновей – видимо, умерших в далеком детстве, – отныне власть над гуннами наследовали Бледа с Аттилой. Но лишь последний из них запомнил на всю жизнь завет гуннского царя, своего талантливого предшественника Рутилы: «С сильным врагом действуй потоньше и очень дипломатично: ведя изнурительные переговоры, бросай на него тяжелую конницу и прочие отборные части».

В союзе с новыми повелителями гуннов блестящий римский полководец и друг Аттилы Флавий Аэций в 436 году разделался с возжелавшими независимости от Рима бургундами. Годом ранее они захватили римскую провинцию Белгику и основали там собственное королевство во главе с тщеславным королем Гундахаром из бургундского рода Нибелунгов, которому суждено было прославиться в веках. Как видим, мирный договор между Гуннской и Восточной Римской империями вновь сработал отнюдь не показушно.

Еще спустя год Аэций вместе с Бледой и Аттилой окончательно разобрались с бургундами, и в этой последней битве сепаратист Гундахар сложил голову. Так Бледа с Аттилой совершили кровную месть за своего дядю Октара, который был убит бургундами еще в 430 году В итоге расправы над попытавшейся быть независимой Белгикой спустя 700 лет неведомый автор создал грандиозный германо-скандинавский эпос о Нибелунгах, в котором Гундахар выведен под именем Гунтера.

Каковы были отношения между Бледой и Аттилой? Их детство прошло под назойливое науськивание братьев друг на друга матерями; ох уже это гаремное братство! Став соправителями, Бледа и Аттила пуще прежнего возненавидели друг друга: каждому хотелось стать единоначальным вождем. Аттиле суждено было оказаться последовательнее, настойчивее и беспощаднее в этой «постгаремной» вражде.

Пока Аттила ходил в походы на Константинополь и на всевозможные племена, Бледа строил козни, грезя разделаться со своим выдающимся младшим братом. Мало того, что Аттилу овевала ратная слава, так еще именно он завладел нержавеющим мечом, который подарил молодому шаньюю пастух, случайно выкопавший клинок из своей земли. Но железо должно ржаветь – непреложная истина для кочевников.

Поэтому шаманы в один голос объявили меч Аттилы Священным Скимитаром – одной из персонификаций беспощадного божества войны Мурдука. Причиной чуда послужил, вероятно, металл хром, который случайно или намеренно добавил в железо кузнец, получив таким образом нержавеющую – легированную хромом – сталь. Любой железный меч можно воткнуть в землю, и на нем непременно появится ржавчина, а меч Аттилы ее нисколько не боялся.

Тем не менее часть старейшин держала сторону Бледы, который щедро делился с ними подарками из привозимых Аттилой награбленных сокровищ, да еще смел бахвалиться собственным боевым искусством, существовавшим лишь в воспаленном от неудовлетворенного тщеславия воображении старшего брата.

Желание избавиться от помехи в лице бездарного Бледы было столь сильным, что Аттила использовал для этого даже ничтожный повод. В 441–442 годах соправители направили свою страшную конницу на Иллирию, почти всю ее взяли и основательно разграбили. Из обоза то и дело слышался плач захваченных красоток. Они представляли разные народы, поскольку Иллирию населяло десятка полтора этнически очень разных племен. Впрочем, рыдали девушки, казалось, в унисон.

Освобождать от врага римскую провинцию отправился византийский военачальник Аспар, командовавший гарнизоном в соседней Фракии, также римской провинции. Но римляне были наголову биты, и даже сам Аспар едва унес ноги. А победители в числе добычи заполучили шута Зеркона с огромной безобразной головой, горбом и крошечными, изуродованными ножками, которого обожал Аспар. Эта страсть к остроумному карлику чудесным образом передалась Бледе; Аттилу же при виде несчастного уродца попросту тошнило.

Дошло до того, что когда иллирийские и фракийские пленные сбежали (их было столько, что у гуннов не оставалось сил на охрану), Бледа повелел отыскать среди беглецов одного лишь Зеркона. Карлика привели в кандалах, отчего Бледа до слез хохотал, после чего повелел снять цепи и подарил уроду жену – даму из числа угорской знати. Терпение Аттилы на этом лопнуло, и он приказал убить старшего брата, осуществив таким образом давний свой замысел.

Каким образом кончил свою жизнь Бледа, история умолчала, если не считать только достоверным источником сагу о Нибелунгах, исторические сведения которой столь же верны, сколь вращение Солнца вокруг плоской Земли. Зато и пространство для домыслов поистине бесконечное. Так, в пылу сочинительства современный автор здоровенной томины «Аттила, Бич Божий» некто Росс Лэйдлоу описывает даже… романтическую «предварительную» дуэль на кнутах, которая якобы состоялась между Бледой и Аттилой и в которой Бледа «огреб» от младшего брата кнутом по самые уши.

Кончину же Бледы мистер Лэйдлоу и вовсе обставил в духе древнегреческой трагедии. Якобы Аттила оставил брата ночевать в запертом помещении наедине с сосудом цикуты, велев самостоятельно отравиться. И Бледа в конце концов принял яд, сравнявшись в каком-то смысле с самим Сократом. Так или иначе, но с помехой в лице старшего гаремного «напарника» Аттила разделался.

Шел 444 год. Оставшись наконец единоличным владыкой после десяти лет совместного правления, Аттила первым делом отменил положение, согласно которому струсившего на поле брани воина насмерть забрасывали камнями, а стариков по достижении определенного возраста изгоняли в леса на верную погибель. При этом мягким нравом Аттила отнюдь не отличался: времена стояли такие, что без жестокости управлять человеческой массой было невозможно. Поэтому казнил молодой шаньюй обыкновенно либо распятием, либо усаживанием на кол. А как вы хотели? Аттила оставался сыном своего кроваво-изуверского времени, хотя и умел заглядывать далеко вперед.

В общем, наведя порядок в центральном управлении Гуннией после волюнтариста и пустозвона Бледы, новый вождь отправился в бесконечное путешествие по своим бескрайним владениям, решив по дороге с особенным тщанием осмотреть места, откуда происходили прапрадеды Латкай и Джоха. Как-никак, именно там находилась исконная родина гуннов. В компании многоопытного верховного шамана по имени Номто вождь погонял вместе с небольшим отрядом лучших воинов на северо-восток – в Долину Ручьев.

Одной из тайных целей путешествия стало поочередное посещение всех известных гуннам Бугров – мергелевых останцев, напоминавших о давным-давно стекавшем с севера на юг леднике. Никак не шла из головы шаньюя давняя беседа с Флавием Аэцием в Риме, окончившаяся посещением лупанария с зеленоглазой красивой девочкой.

И закрадывались серьезные сомнения, хотя девочка тут была, конечно, ни при чем. А не ошибались ли шаманы, когда повсюду доносили один и тот же приказ Богов: двигаться на Запад? Разве не может быть, что по истечении десятков и даже сотен лет Боги вовсе переменили свое мнение относительно гуннского народа? А что, если пора повернуть орды на Восток или на Юг?!

Да и в конце-то концов, шаманы зачастую передают свои сакральные знания из поколения в поколение и таким образом в состоянии существенно влиять на мнения потомков. Вот почему выбор верховного шамана Аттила остановил именно на Номто: тот никогда не видел Бугров и не происходил от шаманских предков, став связующим звеном своего народа с Богами исключительно в силу собственных уникальных способностей.

Даже «вещества силы» не требовались пятидесятилетнему Номто для выхода в Астрал. Погода также не интересовала шамана – одинокого борца не только с людской разобщенностью, но и с человеческим превосходством по отношению ко всему сущему.