Отношения между двумя империями в этот период казались почти идиллическими, например, в 408 году именно гунны во главе с Улдином спасли Рим от нашествия вестготов на Италию, учинив им страшный разгром в битве под Флоренцией. За это гуннский военачальник был официально титулован «Покровителем Рима».

Аэция распределили в свиту 10-летнего принца Аттилы, поэтому именно Аэций снабдил будущего грозу Европы начатками античной премудрости. В свою очередь, Аэций за несколько лет изучил культуру и шаманизм гуннов, а главное – устройство их армии, ее вооружение, принципы ведения боевых действий.

Наконец наступил черед и пятилетней римской стажировки самого Аттилы. В «вечном городе» знакомство с Флавием Аэцием переросло в крепкую дружбу, хотя и со многими другими молодыми римлянами у Аттилы сложились приятельские отношения. Кто знал, чем обернутся спустя годы эти юношеские контакты…

«Он искал компетентных специалистов, которые будут ему полезны, когда он станет царем гуннов Паннонии, а затем – императором всех гуннов, – описывает римский период Аттилы французская писательница Мишель Луа в книге “Аттила – мой друг. Вспоминания Аэция” (Париж, 1997). – Он интересовался не только нравами и обычаями римлян, но больше – историей Рима и Византии, изучал прошлое и думал о будущем… Несмотря на то, что был очень молод (Аттила жил в Риме с 13 до 17 лет. —Е.М., А.Ч.), он постепенно понял, чего ждали от гуннов и чего боялись обе римские империи. Он оценил силу, богатство и славу Рима. Он увидел его слабые стороны: роскошь, коррупцию, глупость и безмерную гордость. За очень короткое время он взвесил, чего стоят правившие в это время римские императоры, чего стоят их слова и заявления».

Одним из важнейших достижений учебы в Риме, конечно, было изучение гуннским принцем латинского языка, без чего в ту пору человек не мог считаться хоть чуточку образованным. Даже так называемые федераты – в основном германцы, которым римляне позволяли селиться в своих провинциях для обработки земли, – пытались при случае овладеть латынью. Так и говорили крестьяне на своеобразном пиджине – жуткой смеси «языка международного общения» и своего собственно «исконного» германского наречия.

Вскоре Аттилов дядя Рутила, которого римляне называли «АС25@5==Км?@028В5;ем» 4С=09А:8Е ЗС==>2 по имени Руа, решил устроить племяннику Аттиле своего рода производственную практику. Юноше было поручено отправиться 2 &5=B@0;L=CN 2@>?С, чтобы разузнать – ни много ни мало – намерения византийского владыки $5>4>А8я II.

Рутила подозревал, что константинопольский император попытается избавиться от гуннов силами германских федератов, располагавшихся в соседних с Паннонией провинциях. А что? Остготы и вестготы вполне могли ударить с востока и севера, а уж с юга гуннов атаковали бы войска самой Восточной Римской империи. И это несмотря на то, что официально гунны считались союзниками Константинополя, а империя выплачивала им дань в виде жалованья за охрану границ и поставку эскадронов в римскую кавалерию.

Впрочем, геополитическое вероломство за 1600 лет не вышло из употребления. Достаточно хотя бы вспомнить упорное продвижение НАТО к границам обкорнанной 1991 годом России, а также поддержку странами НАТО и Персидского залива свержения Мубарака в Египте, Бен-Али в Тунисе, Каддафи в Ливии, Салеха в Йемене, переворот на Украине и так далее.

Семнадцатилетний Аттила блестяще справился с поручением. Мигом сориентировавшись в «высокий европейский политик», он подтвердил дядины опасения: $5>4>А8й II задабривал германцев полновесными солнцами (масса 4,55 грамма), их половинками семисами и их третями тремиссами – монетами из чистого золота. Рутила усилил таможенный контроль, и скоро на границе попались византийские гонцы, направлявшиеся к германцам с полными сумками золота.

По дядиному приказу Аттила сообщил о происходящем своему другу Флавию Аэцию, а тот – императору $5>4>А8ю. Впрочем, император в силу малолетства (а он родился в 401 году) в 412 году мало что мог изменить, поскольку реальную власть сосредоточил в своих руках префект претория Анфимий. Да и взрослый $5>4>А8й II никогда не был самостоятельным – решения за него принимали сначала старшая сестра Пульхерия, затем жена Евдокия, позже – евнух Хрисафий.

Тут уж Рутила окончательно убедился, что именно младший племянник ВВ8;а, но никак не старший племянник Бледа, достоин возглавлять гуннов. Кстати, подолгу общаясь с ромеями, молодой ВВ8;а силился постичь азы христианства, чтобы понять: как можно существовать на белом свете без шаманов, выступавшими связующей силой между людьми и богами.

– Вот ты молишься своему Иисусу, бьешь ему поклоны, просишь даровать тебе победы и богатства, – спросил как-то Аттила, будучи на досуге в римском доме Флавия Аэция. – Но слышишь ли ты, что Он тебе отвечает? Чувствуешь ли ты, друг мой Аэций, куда и как Он тебя направляет?

Римский аристократ, отнюдь не увлеченный религией, отвечал:

– Мой триединый Бог слышит и видит все происходящее. А его направляющую силу каждый из христиан ощущает сам в себе. Ответы Святой Троицы я могу получать самостоятельно, но большинству требуется помощь посредника – священника. Если мои действия оборачиваются военным поражением и бедностью, значит, кто-то из нас ошибся: либо я сам, либо мой епископ. Но скажи, любезный мой Аттила, разве шаманы твоего народа никогда не ошибаются? Иными словами, точно ли передают они волю Богов?

Молодой гунн пожал плечами:

– Конечно, и шаманы порой ошибаются, ведь они могут неправильно понять Бога или неверно передать нам его слова. Поэтому верховным шаманом гунны всегда провозглашают только того, кто никогда не ошибался. Но погоди-ка, Аэций. До христианства римляне верили во множество богов, и посредниками между ними и людьми выступали жрецы и жрицы. Каким образом они общались с богами? Можно ли называть их шаманами?

– Нет, конечно, – отрицательно покачал головой Аэций. – Жрецы не уходили в иные миры, а трактовали волю богов так, как это было выгодно самом жрецам.

– Похоже, наши шаманы куда более умелые и честные люди, чем ваши отброшенные за полной ненадобностью жрецы! – воскликнул Аттила, подытоживая непростую теологическую беседу с другом. – Должно быть, благодаря лживым жрецам римляне и разочаровались в старых богах, не правда ли?

Но хитрый ромей ответил вопросом на вопрос:

– Скажи-ка, Аттила, дружище, а неуклонное продвижение гуннов на Запад тоже напророчествовали ваши шаманы?

– Ты попал в самую точку, лучший из римлян! – откровенно откликнулся подросток Аттила. – Вот уже четыреста лет мой народ следует предначертаниям Бугров, как мы называем парные вершины из белого камня, которые встречаем в лесах и степях. Мои предки советовались с Буграми в Забайкалье, на Алтае, в Приаралье, в Поволжье, в Тавриде, даже в Паннонии. И отовсюду шаманы приносили приказ Богов двигаться на Запад. Едва в Приаралье мои предки ослушались этой воли и развернулись к югу, как были разгромлены китайцами и вынуждены были с позором убраться оттуда!

Тут уж не веривший ни в бога, ни в черта Флавий Аэций заинтересовался не на шутку:

– Ты своими-то глазами хоть раз видел эти самые Бугры?

– Еще нет, – развел руками Аттила. – Но уверен, что для этого у меня еще есть время. Я обязательно открою новые Бугры и побываю на всех уже известных!.. А пока поведай-ка, Аэций, то, что ты планировал рассказать мне сегодняшним вечером.

Римлянин усмехнулся:

– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Давай допьем это прекрасное вино и отправимся прямо в ближайший лупанарий. Если верить Светонию, именно в нем любила предаваться утехам Мессалина. Уже как раз смеркается, и пора надеть плащи с капюшонами. Держи!

Поймав брошенный Аэцием плащ, Аттила с видимым неудовольствием облачился в «ночную кукушку»: знатного гунна не слишком-то прельщала перспектива обладания продажной женщиной – «волчицей», как называли проституток в римских городах.

– А можем ли мы осмотреть лупанар и уйти оттуда прочь безо всей этой мерзости? – наивно поинтересовался он у хозяина. – Ну, побываем там просто как в музее, а?

Миновав почтительно застывших рабов, молодые люди выбрались на стремительно темнеющую улочку.

– О, да ты, я вижу, влюблен, – рассмеялся из-под капюшона проницательный Аэций. – Но поверь, у римлян связь с проституткой не считается изменой, и твое сверхчувствительное сердце сможет спасть спокойно.

– Ты прав, мой друг, в Паннонии меня ждет возлюбленная остготка, дочь одного из перешедших на нашу сторону полководцев, – приоткрыл Аттила сокровенный тайничок своей души. – Но мой дядя Рутила считает меня слишком юным для уз отринутого вами божества Гименея и не дает согласия на женитьбу.

Молодые люди быстро шагали по мощенной мостовой, которая в столь позднее время была почти пуста.

– Ругила – умнейший человек, – кивнул Флавий Аэций. – Дело ведь не только в твоей юности, но еще и в том, что Рим, как у нас говорится, не платит предателям. Все твое окружение вечно будет помнить, что ты живешь с дочерью того, кто предал. А единожды предав, несложно сделать это и во второй, и в третий раз… Кстати, вот мы и пришли, это тот самый лупанар, где Мессалина воплощала в жизнь свои эротические затеи. Видишь неприметную дверку?

Наблюдательный Аттила остановился, смахнул с головы остроконечный капюшон «ночной кукушки» и присел на корточки:

– Я вижу не только дверь, в которую можно протиснуться разве что согнувшись в три погибели. На брусчатке мостовой выбиты символы мужского достоинства в виде стрелок, ведущих ко входу в лупанар. Тут проложен целый маршрут!

Что ж, чему быть, того не миновать… Забравшись в лупанарий, друзья первым делом увидели в пламени свечей пожилую женщину со следами былой красоты. Женщина полулежала за низеньким столиком; позади нее вглубь здания вел узкий коридорчик с дверьми слева и справа.

– Лови два спинтрия, красавица, – швырнул на столик два жетона Аэций, смахивая с головы капюшон «ночной кукушки». – Как видишь, нам нужны две лучшие девушки из твоей богатой коллекции…

Спинтрии в Риме появились после того, как император Калигула обложил проституцию налогом. На каждом спинтрии чеканилось с одной стороны что-либо непристойное (обычно коитус мужчины и женщины), а с другой стороны – цифры. Меняя спинтрии на обычные деньги, хозяйки борделей невольно раскрывали объем своей выручки, часть которой в виде налога передавалась в фиск – государственную казну.

Скоро Аттила оказался в крошечном помещении с лежанкой, над которой потрескивал факел с благовониями. Стены были украшены фресками с изображениями возбужденных нагих тел. Навстречу Аттиле с лежанки грациозно поднялась совершенно раздетая зеленоглазая девочка лет четырнадцати. Гунн оторопел, и с языка невольно сорвалось:

– Как ты здесь поселилась? Где твоя семья? Как отец и мать позволили тебе удовлетворять мужскую прихоть в лупанарии?

– Я рабыня, и хозяйка отправила меня сюда зарабатывать деньги, – просто объяснила зеленоглазая девочка. – Моих родителей захватили и продали пираты, так что я родилась уже здесь, в Риме… Давай же помогу тебе раздеться, о благородный гость!

«Будь что будет, – сказал себе Аттила. – Каждого встречного невозможно осчастливить…»

С этой мыслью он предал свои паруса ветру покупной любви.

А на прощание оставил зеленоглазой девочке целый солид и, мгновение поколебавшись, добавил к нему семис.

Казалось, Луна над Римом благожелательно улыбается щедрости юного гунна.