Мальвина проснулась задолго до рассвета. Смутное чувство тревоги, возникшее сразу после ночного разговора с братом, обрело к утру конкретную форму протеста, а в ушах продолжал стоять его голос:

«Я больше не могу, мне все здесь опостылело».

Скорее не слова, а сам голос Константина, усиленный международными ретрансляторами, звучавший от этого преувеличенно безысходно, поразил Мальвину более всего. Перед глазами встал маленький, избалованный мальчик-херувимчик. Огромные, в пол-лица голубые глаза, аккуратно уложенные каштановые волосы, синий бант у подбородка на белоснежной сорочке, коротенькие штанишки на бретельках. «Такие дети рождались только у царей», — сказала однажды чистенькая старушка в троллейбусе, когда Мальвина везла младшего брата на прогулку в городской парк.

«Давно, ох, как давно это было! Вечность? Да и нет. Просто это было в другом мире, в другой жизни — в «совке», где сейчас продолжаешь жить ты, Костя… Как мне понятно твое настроение, Котенька! Но от настроения до устойчивого намерения — огромная дистанция. Потерпи, братик, потерпи. Мне ведь тоже когда-то было невмоготу общаться со строителями коммунизма, среди которых тебе сейчас приходится жить… Прилюдно сквернословящие, вечно пьяные, жующие на бегу пирожки, лузгающие семечки в троллейбусе, они и у меня вызывали изжогу и отвращение. У каждого в жизни выпадает определяющий кон. Один! Сумел ты им воспользоваться — пьешь шампанское в Париже. Не сумел — преешь в «совке»…

Как говаривал классик мировой литературы: «Один раз в жизни фортуна стучится в дверь каждого человека. Но во многих случаях человек в это время сидит, потягивая пиво, в соседнем кабачке и не слышит ее стука».

А ведь этот человек, сидящий в кабачке, теряет шанс увидеть свет в окошке загаженного туалета и выбраться из него. Я сумела выбраться из этого отхожего места, под названием «совок»! А шампанское?.. Да, я уже в Париже, но на шампанское надо еще заработать!»

От этой мысли у Мальвины задергалось левое веко. Она приподнялась на локте, взглянула на себя в зеркало, пытаясь унять непослушное веко.

«С каждым днем, во всех отношениях мне становится все лучше и лучше!»

Продекламировав фразу тринадцать раз, Мальвина сделала над собой усилие и улыбнулась своему отражению в зеркале. Конвульсивное подергивание века прекратилось.

«Да, аутотренинг — великое дело. А Эмиль Куэ, создатель этой живительной фразы, тот вообще кудесник!»

В памяти возник образ оператора-наставника и по совместительству любовника — Винсента дель Веккьи, который без устали повторял в ходе конспиративных встреч: «Аутотренинг — это самодисциплина, самообман, самозащита».

«Костя, пожалуй, и представления не имеет, что такое — аутотренинг. Ему все давалось легко, походя. Его опекали, ему потакали, им восхищались. Восхищались его внешностью, его способностями. За что бы он ни брался — все у него спорилось.

Везунчик, — говорили про него сверстники, — Богом помазанный, удачей помеченный. Там, где другие втрое сил вкладывают, а результатов ноль, ему валом валит!

В пять лет от роду Костя стрелял из духового ружья лучше, чем завсегдатаи тира, в двенадцать — играл наравне с заматеревшими в карточных баталиях преферансистами. Окончил школу в семнадцать — золотая медаль и поступление в МГУ на физмат. Мальчик из дремучей провинции, попав в столицу, делал не по возрасту верные шаги. С моей помощью легко овладел дочерью генерала и женился на ней. Конечно, мы тоже не без царя в голове, да и внешне многим можем фору дать…»

Мальвина тряхнула копной черных волос и искренне залюбовалась своим отражением в зеркале.

«Вот что дает смесь славянской крови и персидской!»

Мальвина никогда не знала своего отца, но от матери слышала, что он выходец из Ирана.

«Но чтобы процветать в Париже, эффектной внешности недостаточно. До каких унижений надо было опуститься, какие круги ада надо было пройти, чтобы оказаться здесь! Порой мне кажется, что в «совке» я не жила — существовала в условиях, приближенных к человеческим. Фу! У меня до сих пор в носу стоит запах пота тех негров, с которыми приходилось ложиться в постель там, в Москве. Но что оставалось делать? Цель оправдывает средства! Вот бы Валентине в свое время задружить с каким-нибудь выползнем из африканского бунгало, небось сейчас бы не билась, как рыба об лед, чтобы выехать из «совка»… Ну, Бог ей судья — влюбчива не в меру. То Видов, то этот сифилитик… Как, бишь, его зовут? А! Артур… Впрочем, каждый живет, как может. Хорошо еще, что ей попалась такая подруга и наставница, как я. Именно я выдала ее замуж за кандидата в покойники. Мой протеже, академик, помер, квартиру ей, дачу оставил, теперь уж пусть сама крутится! Жаль, что встретиться с ней не довелось, когда я приезжала в «совок», а то бы я кое-что ей подсказала. Хотя у меня в тот приезд и своих проблем хватало. Стоп-стоп! А почему же она не прилетела в Париж?! Да и где она сейчас? Телефон не отвечает, сама она не звонит… Надо бы в этот приезд в Москву заглянуть к ней. А может, привлечь ее, пусть поработает на меня… А что, это — идея! Говорит же Винсент, что плох тот агент, который не стремится стать офицером спецслужбы. Вот Вальку и заставлю пахать на меня! А мне звание присвоят, и тогда — прощай магазин… Да, надо этот вопрос обкатать с Полем… Нет, негр ничего не решает. Дель Веккьи — он в теме, с ним и буду говорить насчет Валентины… Все — решено! Вернусь из Москвы и встречусь с итальянцем…»

Взгляд упал на портрет мужа на стене. Рисунок, сделанный уличным художником-моменталистом на Монмартре.

«Вадим… Вот еще один счастливчик, как говорит Костя. Но разве Вадим — просто счастливчик? Нет, нет и еще раз — нет! Он — человек, который сам себя сделал, чей лозунг: «Не стоит прогибаться под этот изменчивый мир, пусть этот мир прогнется под тебя!» Только такой и мог оказаться рядом со мной… Удивительно, как распоряжается судьба! Мы с Вадимом — психологические близнецы, проделавшие, нет! — пробившие себе дорогу в Париж, и вдруг встретившиеся на Монмартре. Да, только из-за этого стоило уехать из «совка». Хотя в постели Вадим — ничтожество, но его всегда могут заменить Винсент или Поль…»

Имена операторов напомнили о предстоящей поездке в Союз, и от этого вновь задергалось левое веко.

«Черт! Никак не могу в толк взять: не совершил ли дель Веккьи ошибку, передав меня Полю? С негром, конечно, проще морально. Он — не философ, говорит и делает все не мудрствуя лукаво, да и требований у него ко мне намного меньше, чем у Винсента. Но с этим «баклажаном» труднее… физически!

Не могу забыть тот день, когда Винсент передал меня Полю…

Этот сексозавр — ну, надо же, какая мстительная тварь! — сразу решил поквитаться со мной за тот садомазохистский спектакль, что мы устроили ему с Валентиной, а также за две пары джинсов и два флакона Chanel № 5…

Едва за Винсентом закрылась дверь, как этот тип расстегнул молнию брюк и, улыбаясь всеми 32 зубами, показал мне фиолетовую головку своего члена. «Сейчас, — говорит, — я буду драть тебя, как Сидорову козу. Это ведь так у вас, у русских, называется, когда трахают не по согласию, а по принуждению? Ты, надеюсь, понимаешь, за что я хочу получить сатисфакцию?!»

Он в бешеном темпе сорвал с меня одежды и сам разделся с обезьяньим проворством. Тут меня ожидал шок. То, что стояло у него между ног, напоминало батон сырокопченой колбасы. У меня с языка готовы были сорваться строки из «Луки Мудищева» Ивана Баркова. А мозг прожигала мысль: «и как это я не разглядела его «батон» тогда ночью?! Наверное, была пьяна в хлам…»

Еще через мгновение Поль вытащил ремень из брюк и недвусмысленно дал понять, что хочет приторочить меня к кровати. У меня перед глазами промелькнули кадры из американских триллеров. А он, с видом императора-победителя, не переставал приговаривать: «Ну, что стоишь истуканом? Давай, детка, ложись! Дядя Поль сейчас покажет тебе мастер-класс!»

В каком-то полусне я позволила привязать ноги к спинке кровати ремнем, а руки он связал моим же шейным платком. Никогда я не чувствовала себя такой беспомощной. Со мною, парализованной страхом, он теперь мог делать все, что ему взбредет в голову. И он таки делал!

Когда он вогнал в меня «батон», я взвыла от его огромности и непроизвольно содрогнулась всем телом. Конвульсию моих чресел он принял за готовность подмахнуть ему, и стал рвать мою плоть, вколачиваясь в меня все сильнее и глубже…

Рукой он зажал мне рот, но я умудрилась укусить его за палец. Это только раззадорило его, и он стал кусать мои соски. Перед тем, как закрыть глаза, я увидела его иссиня-черные ягодицы, которые двигались все энергичнее. На ум пришла банальная истина из распутного отрочества: «если не можешь сопротивляться — расслабься и наслаждайся!» Что я и сделала, погрузившись в забытье…

Не знаю, как долго продолжалось мое беспамятство, но все это время в грезах мне чудился огромный то ли аэростат, то ли дирижабль с моим лицом и телом во весь корпус. К нему были подведены черные змеи шлангов огромного диаметра, через которые равномерными толчками закачивался сжатый воздух. Я физически ощущала, как мое тело в области живота все более раздувается при каждом толчке…

Очнулась я оттого, что лежавшего на мне Поля сотрясали волны оргазма. В следующий момент он захлебнулся счастливым криком. Затем вдруг затих и стал молча освобождать меня от пут…

Такого полового акта у меня в жизни еще не было! Как не без гордости отметило это черножопое парнокопытное по имени Поль, оно «драло» меня целых тридцать минут кряду!

Моя распухшая роза меж ног была изодрана в клочья, а ее лепестки растерзаны и смяты. Не знаю, как чувствуют себя Сидоровы козы после того, как их «отдерут», но я три дня кружкой Эсмарха вливала в себя успокоительный раствор из красавки и эвкалипта… А все это время я не то что ходить нормально не могла — писала с трудом!..

Впрочем, человек, а в особенности такие целеустремленные натуры, как я, быстро привыкают к вновь возникшим требованиям, которые им предъявляет жизнь. И начинают им соответствовать! Да-да, именно моя способность перестраиваться на ходу и помогла нормализовать наши с Полем отношения. Сексуальные в том числе… Впрочем, на его счет у меня вполне определенное и бесповоротное мнение: у него вся сила в его «батоне», а не в башке, как у Винсента. Что делать — из негров-хамов никогда не будет негров-панов, даже если и служат они в контрразведке!..

Стоп! Хватит философствовать, пора приводить себя в порядок. День предстоит не из легких. Послезавтра — Москва. А надо ведь еще пройти последний инструктаж у Поля… Как же он мне надоел, этот неуемный оператор-сексозавр! Эти встречи в гостиницах, где практикуют проститутки, совсем не для меня, преподавателя лицея. А он о других местах и слышать не хочет. Похоже, что у него с Винсентом одна школа и одна выучка… А то! Ведь Поль — уже лейтенант. Конечно, ему в гостиницах удобнее: полчаса на инструктаж, два — на «практическое усвоение теоретического материала». Это он так сексуальные экзерсисы называет…

Положа руку на сердце, надо признать, что все-таки трудно общаться с такими сексуальными фуриями, как Поль. Легко представить, что он делает со своими четырьмя женами-африканками. И делает ли вообще что-нибудь — у него же есть Я, партнерша хоть куда! Ведь каждая явка с ним превращается в секс-оргию! Может быть, у него и нет этих, названных им четырех жен-африканок? Врет ведь все! Но нужен ли мне Поль как любовник? Нет, конечно. Как оператор — да! Работа с ним дает значительное пополнение нашего с Вадимом семейного бюджета. Ну, а в остальном? А в остальном — лучше бы остался моим оператором Винсент… Все-таки свой, белый. К тому же, если не врет, он — отпрыск итальянского княжеского рода… Что ж, выбирать не приходится! Поль, так пусть будет черножопый Поль, лишь бы деньги платил!

Интересно, а его начальство знает о моих с ним постельных отношениях? Или постель тоже входит в программу поддержания и закрепления установившихся между оператором и агентессой отношений?

А если бы на связи у Поля был «голубой», тогда как? Тоже два часа «практических занятий по усвоению теоретического материала»? Интересно, кто кого бы имел? Нет-нет, с Полем это абсолютно исключено. Он — активный сексуальный партнер, ориентированный только на женщин! В этом я доверяю собственному разноплановому опыту общения с мужчинами. Кроме того, говорят, что гомосексуализм в африканской среде вообще не приемлем. Не прижился, и все тут!

Да ну их к черту, всех этих черножопых, вот еще себе заботу нашла! Винсент в самом начале наших специфических отношений как-то проговорился, что у них в контрразведке для общения с агентами-гомосексуалистами имеются специальные сотрудники. Фу, какая мерзость! Как же они, эти сотрудники, после явок со своим «спецконтингентом» ложатся в постель к своим женам?! Получается, что у них и жены тоже — «спецконтингент», так что ли?! А Винсент это оправдывает, повторяя, как заклинание, «на алтарь спецслужбы надо уметь бросать все, даже самое дорогое!» Тьфу!

Ладно, к черту — это их проблемы! Скорее бы уж Поль передал меня на связь, как и обещал, какому-то разведчику, то ли англичанину, то ли американцу. Может, все решится во время сегодняшней явки? Хорошо бы!

Так, все, мадам Савари, закругляемся! Готовьтесь к отъезду и — на выход!»

Опять задергалось веко — думы о том, что предстоит в Москве, мокрой тряпкой легли на сердце…