После встречи с Дейлом Даниэль и в самом деле спал сном младенца. Впрочем, это было не только результатом разговора — действовала многолетняя, сознательно выработанная привычка. С помощью специальных дыхательных упражнений он успокаивал сердцебиение, затем делал гимнастику для мыщц спины, ног, для позвоночника, так что в конце концов его тело становилось мягким и расслабленным.

В последние дни, в период дикого, противоестественного напряжения и непрерывных срывов, эта вечерняя система работала скверно: Лоринг ловил себя на том, что засыпает куда дольше, чем обычно, и спит неровно, то и дело просыпаясь. Сны чередовались, как в калейдоскопе, оставляя после себя смутную тревогу и глухое сомнение — снилось или было?

В этот вечер все прошло нормально. Потрясение и ликование, вызванные нежданным воскрешением любимого гонщика, словно взорвали его нервы, но взрыв очень быстро сменился ощущением спокойного, упрямого торжества. Теперь пускай кто угодно строит свои козни, пускай какая угодно опасность ожидает впереди! Если было возможно такое чудо, значит — зло, даже прекрасно вооруженное, можно одолеть. Можно и нужно! Теперь он просто не имеет права ни сдаться, ни погибнуть. Победа нужна уже не только и не столько ему!

Он спал до восьми, затем поднялся. Пробежался по тренажерной дорожке, минут десять простоял под душем, чередуя ледяные струи с горячими, затем выпил чашку крепкого чая с крохотным стаканчиком густых сливок. Пустой желудок и по возможности пустая голова… С головой, кажется, не выходит. Ну да и Бог с ней! В момент старта она поведет себя, как надо. Смешно бывает слышать из года в год задаваемый журналистами вопрос: «Что вы чувствуете непосредственно перед стартом?» И ведь не верят, когда он совершенно честно отвечает: «Ничего. Я настолько сконцентрирован, что ничто уже не трогает и не волнует. И никаких чувств». Пусть не верят! Он говорит правду.

До Килбурна Даниэль доехал удивительно быстро. Обычно в дни гонок движение на шоссе густеет, и приходится идти на небольшой скорости. Машин было много и в это утро, однако они, казалось, тоже устроили гонки: неслись так, будто зрители боялись опоздать. Да! Гран-при Великобритании вызвал сумасшедший интерес к «Фортуне» даже у тех, кто обычно воспринимал ее спокойно. Поэтому местные ликуют, что нынче Гран-при Европы проводится здесь же, в Килбурне. Доходы-то какие! Цены на билеты взвинчены вдвое, и никто не отказался их покупать.

Прямо со служебной автостоянки Лоринг направился в боксы. Охранники не удивились: в последние годы это его обязательный ритуал: перед тем как готовиться к заезду, зайти и поздороваться со своим болидом. Иные даже дразнили Даниэля фетишистом. Он только пожимал плечами. Какой там фетишизм! Просто эта рыжая машина вскоре на час с лишним станет продолжением его плоти, будет ощущать биение его сердца, выдыхать воздух, вобранный в его легкие. В ее стремительном теле будет заключена его жизнь. И чтобы доверить машине себя, нужно, чтобы и она тебе доверяла. Глупо? Наверное. Он понимал это, но иначе не мог.

В боксах не было ни души. Еще минут пятнадцать — и сюда придут механики, а сейчас даже света никто не включил — только сквозь небольшие верхние оконца сочится утро, а оставшийся с вечера легкий запах машинной смазки так и витает в тускло мерцающей кафелем полутьме.

Болид, как и полагалось, стоял там, где его вчера оставили: в трех метрах от железной шторы, закрывающей выезд. Позади — такая же рыжая машина Веллингтона. Что-что, а ранжир обслуга боксов соблюдает свято (хотя нет ровно никакой разницы, в каком порядке болиды выводят на пит-лейн).

Даниэль подошел к машине и резко, с полушага замер. Сперва он различил только контур свисающей через низкий борт болида руки. Потом, вытянув шею и всмотревшись, увидал тяжело откинутую на спинку пилотского сиденья голову. Мерзкий холод подкатил к сердцу. «Господи, да что же это?! И кто?»

Лоринг стремительно подскочил к машине. Мгновенный полуосознанный страх сменился ужасом — он тотчас узнал лежавшего в болиде человека, хотя голова у того была неестественно вывернута, и лицо скрывалось за встопыренным воротом куртки.

— Грэм?! Грэ-эм!

Гастингс вздрогнул, резко повернул голову. Его лицо казалось каким-то смятым и обиженным. Он сонно моргнул и диким взором уставился на Даниэля. Но уже в следующий миг его глаза прояснились.

— Доброе утро, Дени. Чего орешь?

Лоринг с трудом перевел дыхание.

— Заорешь тут! Знаешь, пока не могу привыкнуть к трупам. А у тебя был видок… Ты что здесь делаешь?

— А ты как думаешь? — Грэм привстал и мучительно сморщился. — Фу, все тело затекло. Неудобная какая штука!

— Штука очень удобная, — возразил Даниэль. — Удобная — чтобы в ней ездить, а не спать. У тебя что, дом сгорел или кровать сперли? Или жена выгнала? Что значит это вопиющее нарушение правил? Сам бы убил любого, кто припрется в боксы ночью.

Гастингс слушал весь этот поток слов, выдохнутых с неимоверным облегчением, а сам растирал занемевшие в полусогнутом положении ноги.

— Убил бы, это точно! Потому и приперся сам. И не ночью, а поздно вечером. И не приперся, а остался. Дай руку, пожалуйста. Вот так. Тьфу! Да я и задницу отсидел! И как ты только гоняешь на тестах по шесть-восемь часов, не вылезая даже при заправке? Ты что, резиновый?

Даниэль смотрел в измученное лицо «дирижера гонки» и все сильнее хмурился. Если уж безупречный Грэм Гастингс нарушает инструкции, совершает такой малообъяснимый поступок, да еще сразу не говорит, в чем дело, значит — дело не просто серьезное, дело прескверное!

— Я привык, Грэм, — почти устало ответил Лорни. — И потом, (прости уж!) это кресло, как и вся машина, подогнано по мне. По моей заднице, а не по твоей. Хотя бы подушку приволок! А теперь объясни: в чем дело? Ты уже никому не доверяешь? Нашей охране тоже?

Грэм мгновение помедлил. Он хорошо знал Даниэля. Лучше сказать самое неприятное, чем промолчать. Лорни сумеет собраться на трассе — никакая реальная опасность его не напугает. А вот всякие недомолвки могут вызвать рассеянность, отвлечь. Лучше бы, конечно, проснуться до прихода Рыжего Короля. Проспал! И какой толк был в его дежурстве, если он даже не расслышал, что кто-то подходит к машине? Правда, такой глубокий сон навалился уже под утро, а с семи утра тут полиции как тараканов. Вряд ли кто-то мог…

— Доверяю я, Ден, только себе, — отрезал Гастингс, выбираясь, наконец, из болида. — Пока доверяю. Вчера у меня была комиссар Тауэрс.

— Да? — удивился Даниэль. — И ты мне не рассказал?

— А для чего? Чтобы лишний раз потрепать нервы? Я же знаю, какой ты перед квалификацией. Зато ты ее выиграл.

— Ты прав! — Лоринг усмехнулся. — Перед заездом я обычно уже спокоен. Но о чем вы говорили с Айрин?

«Дирижер гонки» вновь сморщился, на этот раз — не в силах скрыть досаду и отвращение.

— Мы с ней разложили по полочкам всю ситуацию. С двумя покушениями, со взрывом, с интересами разных фирм в исходе нынешнего сезона. Думаю, кое-чем я помог комиссару. В чем-то она для меня поставила точки над «и». Мы оба поняли, что едва ли Освальд Стерн — единственный, кто стоит за всем этим. И что…

Он осекся.

— Ну! — резко потребовал Даниэль.

— И что провал нынешнего сезона командой «Лароссы» может оказаться выгодным не только для «Скид-корпорейшн» и «Ронды».

Гонщик продолжал пристально смотреть в глаза «дирижеру гонки», и Грэм, уже проклиная себя на чем свет стоит, пересказал вчерашний разговор с Айрин Тауэрс.

— Так, понятно! — к изумлению Гастингса, Даниэль был не слишком потрясен услышанным. — И что теперь делать? Еще шесть раз ночевать в болиде? Или держать его дома? Или мне плюнуть на все и уйти? Так ведь им нужно не это.

— Им нужен еще один трагигероический образ, — почти слово в слово повторил Грэм определение комиссара Тауэрс. — Но это вовсе не нужно нам с тобой. И почему еще шесть раз, Дени? Тебе осталось выиграть пять заездов, считая сегодняшний, и при любом раскладе уже никто тебя не догонит. Но это легко сказать, конечно. Я здорово испортил тебе настроение?

— Ничуть. Ты же меня знаешь — вызовы я люблю. Правда, это несколько необычный вызов, — Даниэль вновь нахмурился. — А Айрин? Что собирается делать она?

Гастингс пожал плечами:

— Она еще храбрее тебя, Ден. Собирается предъявить обвинение Кортесу.

— Что?!

— Что слышал. Звонила ему вчера, но он еще не вернулся из Испании. Он сегодня утром прилетел. И комиссар собиралась сразу поехать в его особняк, чтобы раскрыть карты. Гедеоне — наглец, но не идиот. Вряд ли он станет рисковать своей репутацией и всем прочим.

Даниэль слушал, и его лицо на глазах заливала пунцовая краска. Да, отваги Айрин не занимать. Ума тоже. Но и ум, и отвага вряд ли помогут, если не до конца знаешь врага. Ни Айрин, ни даже Грэму не понятна суть поступков Кортеса. А вот Даниэль теперь, кажется, понял! Потому что в какой-то мере был столь же азартен и непреклонен в этом азарте, как Гедеоне. Правда, он не сделался рабом денег, так же точно свалившихся на него соблазнительным бременем. Но не сделался — только потому, что ему слишком важно оставаться самим собой. В этом — их с Гедеоне очевидное отличие, быть может — единственное. Или нет! Кортесу плевать и на то, что будет с его душой: он в нее не верит. А Даниэль постоянно ощущал, как бесприютно и страшно станет душе, если однажды его болид, прочерчивая стремительную грань между жизнью и смертью, вдруг не удержится на этой грани. Так неужели дать своему одинокому хрупкому «я» съежиться от ужаса перед мраком и бездной? Ну уж нет!

Однако сейчас дорогу Кортесу решилась перейти Айрин, бесстрашный комиссар Айрин Тауэрс, и если она грозит отнять у него немыслимую, колоссальную прибыль, помешать, нарушить его планы, то он не станет размышлять. Он…

— Ладно, — Даниэль постарался улыбнуться. — Я понял. Не бойся, Грэм: заезд я выиграю. Постараюсь! Если ты не перемудришь с пит-стопами. На дурную-то голову. В кровати надо спать!

— Голова у меня в порядке, — мрачно отозвался технический директор. — Ладно, иди одевайся. Я тут еще раз все осмотрю и проверю. Вон и механики идут.

Даниэль вышел из боксов своим обычным упругим шагом, но к раздевалке почти бежал. Влетев туда, перевел дыхание. Все на месте — комбинезон разложен на скамье, нижний эластичный костюм («шкура») — на другой. Тут же — подшлемник. Шлем, поблескивая прозрачным забралом, стоит на столике.

Лоринг вытащил из кармана мобильник, набрал номер.

— Алло! — ответил после трех гудков звучный голос Гедеоне Кортеса.

— Мистер Кортес, здравствуйте! Это — Даниэль Лоринг.

— Да, — голос хозяина фирмы звучал слегка удивленно. — Доброе утро. А что ты?..

Он хотел спросить, вероятно: «А что ты делаешь сейчас? Почему за час двадцать минут до заезда звонишь по телефону, а не готовишься к старту?»

Однако Даниэль не дал ему договорить:

— У меня мало времени, сэр. Я скоро должен быть на старте. И я там буду. И надеюсь выиграть, хотя вам хотелось бы совершенно другого результата.

— Что? — теперь, кажется, изумление в голосе Гедеоне было искренним. Что же его так изумило: полная осведомленность Лоринга или то, что он имеет наглость о ней говорить?

— Я знаю о вашем сговоре с одним из боссов «Скид-корпорейшн», и о ваших финансовых штучках тоже знаю, — Лоринг сам изумлялся твердости своего голоса. — Но речь не об этом. У вас ведь была сегодня комиссар Скотленд-Ярда Айрин Тауэрс?

— И сейчас здесь, — спокойно ответил Гедеоне.

Лоринг на миг стиснул зубы, но тотчас резко выдохнул и снова заговорил:

— Так вот, мистер Кортес. Вам не удалось убить меня газетной травлей. И не удастся, я выдержу. Бомба, которую мне в машину подложила ваша любовница, убила ее собственного брата. А подсунуть новую бомбу будет нелегко: мы все же команда и поддерживаем друг друга. Киллер, которого с вашего ведома нанял Освальд Стерн, попался как дурак, и от него тянется очень скверная для вас обоих цепочка. Конечно, вы можете, в конце концов, меня прикончить, но вам не удастся нажиться на этом, как в свое время — на аварии Дейла. Все станет известно. Все! И сразу.

Кажется, Кортес там, в своем лондонском особняке, сгорал от бешенства, но голосом еще владел.

— Как, — он старался построить фразу и не мог. — Как… Да с чего тебе взбрело?..

— Хватит! — крикнул Даниэль, тоже сдерживаясь из последних сил. — Вы не будете стричь купоны на моей смерти, Гедеоне Кортес! Да и я постараюсь назло вам не умереть! Очень многие люди не хотят этого — прекрасные люди, которых вы не понимаете и никогда не поймете. А я звоню только, чтобы предупредить: если хоть что-нибудь сегодня, завтра или когда угодно произойдет с Айрин Тауэрс, то я убью вас. Поняли? Приятного вам завтрака!

Он закрыл крышечку мобильника и, не удержавшись, выругался. Заряд сочной немецкой брани, как оказалось, ушел не в пустоту. За спиной у Лоринга кто-то тяжко и шумно вздохнул. Гонщик обернулся. В дверях раздевалки, прислонясь к дверному косяку, стоял и расширенными глазами смотрел на него Ларри Веллингтон.

— Что тебе здесь надо?! — взорвался Даниэль, поняв, что парень слышал весь разговор. — Или ты не знаешь? Перед тем как войти, вообще-то стучат!

Ларри молчал. Он был белее воротничка своей безупречно белой рубашки. В глазах стояло смятение и беспомощный, почти детский ужас. Наконец он смог выдавить:

— Я… Простите меня. Я постучал. Вы не слышали, вы уже говорили по телефону. И… Даниэль, это что, правда? Это все он?!

Только тут Лоринг понял, что произошло. Он, как идиот, позвонил Кортесу, не заперев за собой дверь раздевалки. Веллингтон вошел, возможно, приняв одну из его реплик за ответ на стук. И услыхал то, чего не должен был слышать ни в коем случае. Кортес ему чуть ли не приемный отец, друг, благодетель. В конце концов, он помог ему стать гонщиком. И вот теперь… Случись это вчера или завтра — все было бы поправимо. Но сейчас до начала гонки оставалось час пятнадцать минут, и Ларри, пылкий, юный Ларри, стартует в состоянии потрясения, от которого съедет башка даже у куда более опытного человека!

— Ларри! — Даниэль бросился к молодому гонщику и схватил за плечи так, что у парня хрустнули ключицы. — Ради Бога, прости! Мне с утра Грэм наговорил чепухи всякой, вот я и хотел проверить. Я не знаю толком еще ничего! Просто все это связано с моим близким другом, с человеком, за которого я боюсь. Я, наверное, неправ.

— Вы думаете, я полный идиот? — Ларс посмотрел в глаза Лорингу, и вдруг его мальчишеские губы изогнула очень странная улыбка. — Все было сказано очень четко. Это вы меня простите, что я так вошел. Но, пожалуй, это хорошо. Я ведь и сам подозревал… После того, как погибла Эмма… Да, еще: Гедеоне… мистер Кортес говорил мне недавно, что скоро я буду ведущим гонщиком.

— И будешь! — Даниэль заставил себя успокоиться. — Мне же гонять еще год-два, а потом нужно уходить. А талантливее тебя в команде сейчас никого нет. Правда!

Ларри снова попробовал улыбнуться, но во второй раз уже не сумел.

— Если полиции будут нужны мои дополнительные показания, я готов их дать, — сказал он. И, почувствовав, как пальцы Лоринга бессильно разжались на его плечах, развернулся к двери. Но уже переступая порог, произнес, не оглядываясь: — Удачи вам, Даниэль! Все будет хорошо.