— Все просто до тошноты, — продолжила Айрин Тауэрс, когда Кортес отвернулся от телефона и снова посмотрел на нее. — Да: Даниэль Лоринг для «Лароссы» — не просто гонщик. Когда восемь лет назад он перешел к вам из преуспевающего «Скида», «Ларосса» плелась в хвосте и ведущих фирм, и ведущих команд. Лоринг сознательно два года не думал о новом чемпионском титуле — он просто работал пилотом-испытателем ваших машин. И с его помощью их удалось довести до совершенства. В какой еще команде имеется гонщик, который одновременно стимулирует технические открытия, обеспечивает успех каждого сезона и дарит всей команде вдохновение? Он сделал за эти восемь лет невозможное: превратил «Лароссу» в самую знаменитую спортивно-гоночную команду и в фирму, одну из самых авторитетных фирм на мировом рынке. Таких пилотов за все шестьдесят лет существования «Фортуны» было, ну, может быть, три, может — четыре. А может — и ни одного.

— Вы собираетесь читать мне лекцию об истории нашей команды и гонок класса «Фортуна»? — спросил Кортес.

Теперь Айрин была уверена: он кинул взгляд на овальные стенные часы. Да! Времени в запасе мало…

— А вот сейчас, — невозмутимо продолжила комиссар Тауэрс, — как это ни удивительно, наступил кризис. Я просмотрела целую серию специальных журналов за прошлый и за нынешний год. И спортивные, и экономические издания сходятся в одном неприятном прогнозе — престиж фирмы «Ларосса» начал идти на убыль. И причиной тому — не только усиление конкурентов, не только их выгодные предложения рынку. Причиной некоторые эксперты полагают то, что ваши заказчики усматривают успех «Лароссы» только в гении Даниэля Лоринга, а не в высочайшем качестве ваших машин. Да, они хороши, но и другие фирмы теперь делают почти такие же, а продают их дешевле. А что толку покупать самую дорогую и шикарную машину, если она столь быстра и надежна, лишь когда ее ведет «великий Лорни»? Вы ведь обязали Лоринга ездить и вне гонок только на фирменных машинах, и он это честно делает…

— Невероятно интересно! — воскликнул Кортес. — Вы говорите о том, что я совсем недавно обсуждал с моими коллегами по фирме! Проблема существует. Но это же — не причина…

— Да, — кивнула Айрин, — пожалуй, это — еще не причина. В конце концов проблема все равно бы возникла — конкуренты становятся все сильнее. Но специалисты отмечают явление куда более неприятное: происходит кризис самих гонок класса «Фортуна». «Фортуна» всегда оставалась непредсказуемой, неожиданной, она заставляла терять голову, до последних секунд каждого заезда переживать за любимого гонщика либо за того, на кого сделана ставка. Но вот уже два-три года, как исход сезона становится предсказуемым, даже — неизбежным. Как пишут журналисты, «игра идет в одни ворота». Можно, конечно, гадать — кто возьмет второе место, кто третье, но это уже не тот азарт. Все знают, что победит Лоринг (хотя элемент случайности всегда остается). Однако рисковать крупными суммами на тотализаторе зрители хотят все меньше, ставки падают. А ваши личные доходы, мистер Кортес, как выяснилось, во многом пополняются именно за счет букмекеров.

— Вот это да! — аргентинец расхохотался, и снова вместе с полоской безупречных зубов сквозь его гладкие усы блеснул белый шрамик. — Не буду вам напоминать, что я очень богатый человек, но напомню, что ставок на тотализаторе я не делаю, — это неэтично для главы фирмы.

— Знаю, — Айрин тоже рассмеялась. — Но у меня есть коллеги, которые здорово разбираются в компьютерной сети. Им удалось проверить интернетные ставки последних месяцев. Выборочно, на самые крупные суммы. И они, во-первых, поймали на полумиллиардной ставке Освальда Стерна. Что заставило меня заподозрить его в причастности к покушению на Лоринга: ведь Стерн ставил на своего гонщика Кнута Олафсона! Ну а во-вторых, выяснилось, что огромные ставки делает целый ряд ваших знакомых и партнеров. Да-да: это их право! Только вот выигрыши потом через ту же компьютерную сеть уходят на ваши банковские счета! Самим же игрокам остаются лишь крохотные проценты. Интересно, в самом деле: для чего миллиардеру еще и мошенничать? Вы же наверняка, пользуясь своей сетью экономического шпионажа, заранее прогнозируете места в каждом заезде и помогаете выигрывать тем, кто делает ставки вместо вас.

— Хорошо же теперь работает полиция! — пожал плечами Кортес, безмятежно дымя сигарой. — А я думал — вы как раз должны бороться с хакерами.

— Лучший способ с ними бороться — это их использовать, сэр. Они — как крысы в канализации: были, есть и будут. В данном случае они раскрыли передо мной занятную картину подставных игроков и отменный способ вашего обогащения. И тот же компьютер показал, как резко упали ваши доходы в конце прошлого сезона, когда стало ясно, что Лоринг досрочно становится чемпионом мира. А в начале этого сезона — бах! — ставки подскочили. Это после первых, очень неудачных для Даниэля заездов. И потом — опять: вниз, вниз, вниз. Лоринг сделал «Лароссу» мировой фирмой и мировой командой. И он же теперь превратился в мину замедленного действия. Согласно многим прогнозам, интерес к соревнованиям будет падать, и очень скоро резко упадут и доходы от продажи билетов. А это уже серьезно.

Кортес снова затянулся сигарой и искусно выпустил в потолок цепочку аккуратных дымных колец. Когда-то Айрин любила наблюдать, как такой же фокус показывает ее отец. Только у майора Энтони Тауэрса этих колечек получалось иногда даже по десять, а у аргентинца… четыре, пять, шесть… Седьмое не в счет — оно совсем уже не колечко — просто клочок дыма.

— Возможно, вы и правы, — задумчиво проговорил Гедеоне. — Но зачем же убивать-то? У Лоринга — контракт с фирмой. Если он перестанет нас устраивать, то контракт может быть разорван, только и всего.

— Да? А за что, простите? За чрезмерный талант и слишком большое число побед? Менеджер Лоринга господин Отто Остерман был бы счастлив подать на компанию в суд и выиграть дело. Да и пресса тут уж встала бы на сторону гонщика: он приносит команде славу, а его вышвыривают на улицу! Фан-клуб организовал бы вам такую «рекламу», что вы бы долго о ней вспоминали. Другое дело — что контракт можно не возобновлять, но у Даниэля он заключен еще на два года вперед. Это уж Мортеле подсуетился — боялся: вдруг да уведут! Есть, кстати, еще один вариант. У боксеров даже существует на этот счет выражение: «лечь на ринге». Это когда боссы договариваются между собой, что выиграет именно вот тот боксер. На то и ставят. А тому, кто должен проиграть, говорят: «Во втором раунде ты ляжешь!» И он имитирует нокаут либо нокдаун. Но иногда попадется строптивый боксер, который уж очень себя уважает. И он заявляет: «Хрен вам, ребята! Я буду драться по-настоящему!» Обычно таких строптивцев наказывают. В боксе ведь сделать спортсмена калекой довольно легко! Я думаю, вы намекали Лорингу, что неплохо бы парочку заездов нарочно проиграть, — с его-то искусством он мог это сделать так, что никакой эксперт ничего не заподозрит. Но он не станет. И не из спеси. Просто спорт для него — это спорт, а не политика и не игра в поддавки. И тут вам припомнилась давняя история из вашей молодости.

— Та-а-ак! — Кортес даже поперхнулся сигарным дымом. — Знаете, комиссар, я самому себе удивляюсь. Вы уже пятнадцать минут несете тут всяческий бред, а теперь еще и собираетесь потешить меня воспоминаниями молодости, и добро бы — вашей, а то моей, которую я и так помню! И я, заметьте, терплю это и не зову охрану.

Айрин опять заулыбалась.

— Терпите вы, мистер Кортес, потому, что тянете время. Но я тоже слежу за ним, не волнуйтесь. Охрану не зовете, вероятно, оттого, что не хотите оплачивать им лечение. А вспомнить я собираюсь и вашу молодость, и мою. Я в то время очень любила ходить на заезды «Фортуны». Только времени не хватало. Так вот: в молодости, приехав из Аргентины (а может, из Венесуэлы, где вам пришлось и повоевать, и каким-то образом разбогатеть), вы вложили деньги в компанию «Ларосса» и свели теснейшую дружбу с ее патроном — лордом Джорджем Веллингтоном. Сделались его другом, а вскоре — совладельцем фирмы. Потому что благодаря своим связям и энергии сумели создать огромный филиал в Аргентине. Команда начала не без успеха участвовать в гонках класса «Фортуна». А потом — и побеждать. Потому что ведущим гонщиком стал другой близкий друг лорда Веллингтона — Уолтер Дейл. Он выиграл три чемпионата подряд, завоевал титул Золотого всадника, затем победил в четвертый раз. Чего еще желать? И вдруг в прессе — скандал. Скандалище! Газеты пишут, телевидение вопит, что Дейл избил одного из своих патронов. Вас то есть.

— Послушайте! — теперь уже Кортес не стал скрывать злобы. — Не зря про вас говорят, что вы не брезгливее свиньи! Во все лезете лапами! Какое вам дело до истории двадцатилетней давности? Дейл погиб, и в чем бы он тогда ни был виноват, я не желаю об этом вспоминать!

Комиссар бросила короткий взгляд на часы. Они показывали десять.

— Вы путаете, сэр, — ровным голосом сказала Айрин. — Свинья лезет во все не лапами, а пятачком. Либо копытами. Лап-то у нее нету. А виноват Дейл не был ни в чем. Разве что — в любви и уважении к своему другу и в абсолютном неприятии предательства. Он так и не сказал Веллингтону, из-за чего разбил вам физиономию. А ведь здорово разбил — так, что кусок стекла ваших очков раскроил губу. Усы вы стали носить, чтобы спрятать шрам — напоминание об этой гадкой сцене. Ведь дело было в том, что Уолтер застал вас с женой Веллингтона: она ему изменяла.

— От-ку-да вы это взяли?! — воскликнул аргентинец. — Я требую, чтобы вы сказали: откуда такие сведения?

— А что вам в том? — невинно проговорила Тауэрс. — Веллингтон шесть лет, как умер, завещание давно вступило в силу. Вы ведь больше всего боялись, что он узнает, а вы потеряете акции и не получите наследства. Он не простил бы вам такой мерзости. Поэтому, когда началась дикая газетная истерия по случаю поступка Уолтера Дейла, вы стали ее подпитывать. Вы купили целую камарилью журналистов, и они вылили на гонщика цистерны помоев! Всю его жизнь процедили через решето. Нашли и то, чего не было. А уж как стали разбирать его поведение на трассе! И тараны, и грубость, и дурные отношения с другими гонщиками… В течение двух месяцев его травили так, будто он был личным врагом всех этих писак. А вы им просто за это платили! Вы рассчитывали прежде всего замарать Уолтера в глазах его друга: а вдруг Дейл все же скажет! Тогда можно будет кричать: мол, он сам — первый поганец, а меня чернит! Еще вы надеялись, что у Дейла станут сдавать нервы и он начнет проигрывать. И просто мстили. Мстили человеку, которому не посмели дать сдачи.

Теперь багровая краска выступила не только на шее, но и на щеках аргентинца.

— Кто вам мог такое рассказать? — повторил он хрипло.

— Какая разница? Вы же сами сказали — теперь это не имеет значения. Нервы у Дейла и впрямь не выдержали. Он разбился. (Интересно: вам хоть было его жаль?) И вот теперь вы вспомнили историю двадцатилетней давности. И решили, что ведь к Лорингу тоже можно применить то давнее, проверенное средство. Случайное столкновение болидов в Лос-Анджелесе дало толчок, а дальше уж вы развернулись! И еще эти красавцы помогли — гонщики, мать их! Кто-то (может — тоже с вашей подачи) подсказал им идейку устроить коллективное судилище над Лорингом, и те, как свора шакалов, кинулись на него. Ну и пошло-поехало. Однако Лоринг оказался крепким орешком и снова стал выигрывать! А между тем к вам обратился с предложением Освальд Стерн. Он — не главное лицо в «Скид-корпорейшн», но именно ему принадлежит патронаж над спортивной командой «Скид». Думаю, вы и прежде обсуждали с ним условия возможного компромисса. Именно «Скид» уводит у вас сейчас довольно много заказчиков. А вы отсекаете от «Скида» самых дорогих клиентов — лучшие машины ручной сборки, посольские варианты и все прочее роскошество «Ларосса» делает с блеском. Возможно, у вас со Стерном возникла идея объединиться и в комбинациях на тотализаторе. К «мировой» с вами Стерна подстегивала также мысль об огромной ставке, которую он реально может потерять, — ведь он решился поставить на чемпионство Олафсона, когда поверил в проигрыш Лоринга. Но Лоринг спутал карты и ему.

— Он у вас каким-то демоном выходит, мэм! — воскликнул Кортес.

— У вас, а не у меня, — поправила Айрин. — Это вы приняли предложение Стерна разыграть партию, в которой Лоринг становился помехой. Вы решили, что в этом году «Ларосса» уступит чемпионство, а заодно — и Кубок конструкторов, «Скиду». А за это прибыль от заказов будет поделена на взаимовыгодных условиях. Спросите, откуда я знаю и это? Ведь этого в компьютере нет. Тоже просто, мистер Кортес! Вы имели неосторожность в своем последнем интервью седьмому каналу сообщить, с какими новыми заказчиками заключаете контракты на будущий год. Двое из них — клиенты «Скида»! Но вы ни за что не заявили бы до конца сезона, что сумели увести клиентов у своего главного конкурента. А значит — конкурент в курсе, и все сделано по взаимному соглашению. Но для этого нужно проиграть и Кубок, и первое место. Я не знаю, кто из вас с Освальдом Стерном задумал убийство первым. Но первый шаг сделали вы. Вы использовали бешеную ревность и мстительность Эммы Висконти. Вам не повезло: вместо намеченной жертвы погиб ее брат Джанкарло. И Эмма пришла в отчаяние. Она стала пить больше прежнего, а главное — почти открыто обвинила вас в гибели Джанни. На той вашей встрече с деловыми партнерами она, кроме прочего, еще бросила фразу: «А книжечка-то до сих пор у меня!»

Так или иначе, любовница сделалась опасной, и вы убрали ее. Правда, получилось не очень чисто — торопились. А в это время Стерн решил нанять профессионального киллера. И снова — осечка. Доказать вину Стерна я смогу наверняка. Думаю, его партнеры по корпорации не захотят впредь делить доходы с убийцей. Конечно, его не удастся засудить, но ваше с ним соглашение рухнет, Кортес. Оно уже рушится. И в том, что вы, возможно, решили сделать сегодня, уже нет никакого смысла. Наоборот: пока что у меня — только косвенные улики, и хороший адвокат легко отмажет вас не просто от наказания, но и вообще от суда. А вот если вы попытаетесь поставить последнюю точку, то подпишете себе приговор.

— Какой приговор?! — золотистая гладкая маска окончательно свалилась с аргентинца, и на свет вылезла искаженная бешенством багровая морда хищника. — Какой, на хрен, приговор, ищейка шелудивая?! Да не родился такой судья, какого я не купил бы со всеми его английскими погаными предками и со всеми его потомками! Если будет нужно, я куплю весь ваш дворец юстиции и устрою в нем плавательный бассейн! Ну что ты сделаешь, если суд в ответ на все твои доказательства покажет тебе жирный кукиш?

— Что я сделаю? — Айрин встала и, глянув на часы, повернулась к двери. — Я просто все расскажу вашему сыну. И тогда вы его потеряете.

— Что? А… При чем тут мой сын?

Маска вернулась. И уже не та, что была. Теперь на комиссара глянул даже не холеный джентльмен, а пожилой, потерянный человек, у которого вдруг отчего-то затряслась нижняя челюсть и судорожно согнулась левая рука. Вся краска разом схлынула с его щек.

— Хорошо хоть вы не врете, что у вас нет никакого сына! — бросила Айрин. — Ларс Веллингтон — сын не лорда Джорджа, а ваш. И это его вы прочите на место Лоринга.

Гедеоне смотрел на комиссара со странным выражением — он будто пытался понять, так ли она все сказала, как он понял.

— Откуда вы взяли это все? — овладев собою, резко спросил аргентинец. — Откуда вы узнали… то есть, отчего решили, что Ларс — мой сын? Кто вам мог такое сказать?

Айрин скупо улыбнулась, не отводя глаз от лица миллиардера, ставшего похожим на восковой слепок:

— Вы ведь помните, как погибла леди Веллингтон? После автомобильной катастрофы ее привезли в больницу. Она прожила еще два с половиной часа. А так как обстоятельства столкновения оказались достаточно подозрительными, полиция провела расследование. Это я была в больнице у леди Гретт. И она, как правильно писали газеты, пришла в себя только на несколько минут. Посмотрела на меня. Думаю — даже не поняла, что видит совсем незнакомого человека. Может, сыграло роль то, что я — женщина. И она мне сказала: «Передайте Разбойнику, чтобы позаботился о нашем сыне, если что-то случится с Джорджем!» Это были ее единственные слова. Только недавно я узнала, что Разбойником Гретт Веллингтон называла вас.

Айрин поняла, что попала в цель. Почти наугад, как она делала часто. Конечно, он мог тогда побывать в больнице и узнать, что в палате у леди Веллингтон был совсем другой комиссар полиции. Мог проведать и о том, что, очнувшись, она произнесла, действительно, несколько слов, но разобрать среди них можно было только это самое — «Разбойник». Нет, он не рискнул побывать там — ведь Веллингтон прожил после этой трагедии еще почти год. И мог бы, узнав о таком визите, догадаться, что Гедеоне был для Гретт не только другом ее мужа.

Сейчас Кортес поверил комиссару Тауэрс. Поверил и получил подтверждение тому, что давно подозревал сам. Что, может быть, даже знал, если только хитрая и осторожная Гретт решилась рассказать ему.

— Даниэль имел глупость сказать вам год назад, что у Ларри огромный талант и он будет великим гонщиком, — продолжала Айрин. — Вы решили уступить в этом году «Скиду» с тем, чтобы следующие три года были ваши, и Ларс стал Золотым всадником. А прибылью делилась бы уже «Ларосса». Но этого не будет. Ларри всей душой любит Даниэля, и если узнает, что вы покушались на его жизнь, то никогда не простит вас. И из команды уйдет, а тогда вы пропали. Команда снова откатится в аутсайдеры, и никакие деньги не спасут. Так что покуда не поздно — дайте отбой тем, кто сегодня караулит жертву. Дайте отбой, сэр, или пожалеете не раз и не два!

Кортес раздумывал всего несколько мгновений.

— Я никому ничего не приказывал, — глухо вытолкнул он. — Стерн… он — да. Но я не знаю, кто и что именно может сделать. Лучше всего вам поспешить, комиссар. Гонка вот-вот начнется, и Бог знает что может произойти. Думаю, вы приняли меры предосторожности, но не помешает еще раз все проверить. Поспешите!

Айрин, уже не таясь, глянула на часы. Десять минут одиннадцатого.

— Прощайте, — она шагнула за порог, но снова обернулась. — Я не верю вам. Хочу верить, но не верю. Неужели вы ничуть не боитесь Бога? Ведь это не останется без наказания! Не верите? А вы поверьте! И наказание — гораздо ближе, чем вы думаете.

Кортес несколько мгновений постоял, вслушиваясь в ее затихающие шаги, потом усмехнулся.

— Ближе. Но не ко мне, дура! К тебе.

Айрин спустилась в вестибюль. Охранников не было видно. Лишь когда она дошла до высоких входных дверей, сбоку показался тот молодой человек, который поначалу не хотел впускать ее во внутренний двор.

— Решетка заперта, комиссар! — произнес он. — Идемте, я вам открою.

— Да, и поскорее!

Уже когда он с той же автоматической вежливостью распахнул перед нею калитку, Тауэрс обратила внимание на напряженный взгляд юноши. Казалось, он хочет и не решается ей что-то сказать.

— Что-то не так? — Айрин спросила это, уже оказавшись за пределами ограды.

— Всего хорошего, комиссар! — ответил молодой человек, опуская глаза.

И все же тревога, которая сейчас переполняла ее сознание, помешала Айрин оценить и этот странный взгляд, и то знакомое ощущение, которое возникло у нее, едва дом Кортеса остался за спиной. Такое ощущение бывает, когда твердо знаешь, что кто-то смотрит на тебя через крестообразный оптический прицел, но не можешь угадать, с какой стороны затаился стрелок. А от того, верно ли угадаешь, зависит вся оставшаяся жизнь.

Надо было спешить! Надо было успеть туда до начала гонки, потому что без нее, комиссара Тауэрс, они не разберутся. Конечно, Грэм Гастингс обеспечил охрану машины в боксах, но ведь она будет еще стоять на старте, а там уже не будет Гастингса. Да и в машине ли дело? «В машине ли дело? В машине ли дело?» Отчего это так вертится в голове?

Она уже была рядом со своим «фольксвагеном», уже коснулась дверцы, уже потянула ее на себя. И вдруг, как это бывает у опытного охотника, перепутанные цепочки следов слились, образовав ясный рисунок — тяжелый взгляд Кортеса, его слова: «Поспешите! Вам надо спешить!» — и странный взгляд охранника, и… Почему ручка дверцы крутится так легко? Словно ее чем-то смазали. Или…

Айрин отскочила от машины спиной вперед, вложив в прыжок все силы. И в тот же миг громадный пузырь огня, вырвавшись из автомобильного нутра, полыхнул жаром, а сорванная дверца лишь чудом пролетела слева, не задев комиссара. Впрочем, сама Айрин тоже полетела. Удар взрывной волны был так силен, что швырнул ее через все пространство улицы, на противоположный тротуар и дальше — в крохотный палисадник под овальным окном, тут же со звоном осыпавшим ее выбитыми стеклами. Еще мгновение в глазах полыхал огонь, потом стало темно.