Глава 11

Не успела она высказать ему все, что думала, как сразу же поняла свою ошибку. Он посмотрел на нее с таким выражением, словно хотел сказать: «Я мужчина, а вы женщина, которая вообразила, что я хочу переспать с ней». Но его взгляд неожиданно смягчился.

— Когда я говорил о любовном свидании, я имел в виду вашего юного друга, отнюдь не себя.

У нее упало сердце. Ее как магнитом притягивал к себе Берчард.

— Какая разница, кого вы имели в виду? Как вы могли позволить себе подобную бесцеремонность — заставить меня путешествовать без горничной?! — вспылила она, не зная, как себя вести.

— Подобные бесцеремонности я то и дело терпел от графа. И хотя со времен моей юности прошло немало лет, я с тех пор не переношу этого слова. Не используйте его при мне, если не хотите, чтобы я продемонстрировал вам, что такое настоящая бесцеремонность.

Мягкая угроза отозвалась волнением во всем ее теле.

— Вы дерзили мне с самого начала, а сегодня превзошли самого себя, — вспыхнула она. — Всему виной портвейн.

— Наблюдая за вами и Хокинзом, я заключил, что я чересчур застенчивый.

— Ваши инсинуации оскорбительны, Я просто разговаривала с ним.

— Неужели? Мне показалось, что он воспринял все совсем иначе, и вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

— Почему я не могу отказать себе в удовольствии, если молодой человек проявляет ко мне внимание? Вы думаете, он заставлял себя ухаживать за мной, преследуя личные интересы ? Вроде вас.

— Любая заинтересованность в женщине со стороны мужчины подразумевает личный интерес. И я вовсе не думаю, что Хокинз заставлял себя. Когда я впервые увидел вас, то сразу же подумал, что заниматься с вами любовью было бы очень приятно. Я даже осмелюсь предположить, что Хокинз тоже пришел к такому заключению. А вы подбадривали его.

Он впервые столь откровенно выразил свои мысли. Сначала он всегда говорил с ней с милым безразличием, принятым в разговорах между мужчиной и женщиной. Но теперь его тон изменился.

— Где он? — спросила она, чувствуя необходимость в присутствии другого мужчины, чтобы защититься от Берчарда.

— Он выразил желание уехать.

— Что? — Ее глаза округлились. — Что вы сказали ему?

— Ничего, что бы ускорило его отъезд, скорее наоборот.

— Что вы сказали?

— Я напомнил ему, что вы просили его остаться. О да, я вспомнил, еще я сказал, что призываю его поддержать честь Англии.

— Честь Англии?

— Учитывая интернациональную направленность ваших действий в Париже, не хотелось бы, чтобы наши соотечественники разочаровали вас. — Он подошел к ней вплотную. Она чуть не отпрыгнула от него. — Что вы находите в этих сосунках, едва сошедших со школьной скамьи, герцогиня? Они кажутся вам безопасными? Управляемыми? Вы можете оказывать благотворительность, скупо раздавая то, что хотите, а они все настолько неопытны, что не могут понять, что вы утаиваете?

Комната поплыла. София пятилась назад. Наткнулась на стул и чуть не упала. Эйдриан подошел, чтобы помочь ей, но она сама справилась и отошла от него.

Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой. Собрав остатки достоинства, София ждала, не в силах помешать его неизбежному приближению.

— Мои привязанности — мое личное дело, — отрезала она. — Или вы решили управлять и моей личной жизнью тоже?

— Именно ею я и собираюсь заняться.

Да, пожалуй, резковато, подумал Эйдриан. Надо же так разозлиться из-за какого-то мальчишки!

Ноги приросли к полу, и она не могла сдвинуться с места. Он подвинулся, и только дюйм разделял их, она уже чувствовала запах мыла, которым он пользовался. Упрямство запретило ей отступить.

— Сейчас вы и в самом деле бесцеремонны.

— Несмотря на мое предупреждение, вы снова провоцируете меня. Хотя мое поведение до сих пор не имело ничего общего с бесцеремонностью.

— И у вас хватает наглости заявлять такое? С того момента как вы перешагнули порог моего дома в Париже, ваше не виданное, тираническое вмешательство обрушилось на меня подобно лавине.

— Я вынужден сглаживать некоторые щекотливые моменты, которые, согласитесь, имели место.

— А вам не приходило в голову, что для меня имеет значение, где я живу? Вы не подумали обо мне, прежде чем взвалить меня на спину и выбросить из моего собственного дома, как какой-то ненужный хлам? И вы посмеете утверждать, что вели себя не бесцеремонно? Вспомните, мистер Берчард.

— Я думаю, что на самом деле мы говорим о другом. Называйте мой поступок как хотите, но правильнее было бы прямо сейчас поцеловать вас.

София сощурила глаза.

— Вы не смеете! — проговорила она четко и ясно, делая ударение на каждом слоге.

— После такого вызова я думаю, что просто обязан.

Герцогиня могла сбежать. Он достаточно долго ждал, и если бы она хотела, то могла бы остановить его. Но она решила, что единственный путь закончить его бесчестную игру — позволить ему поцеловать ее снова и не выказать никакой реакции.

Что ж, по крайней мере так она решила.

Сила и нежность обволокли ее. Его пальцы перебирали ее волосы, осторожно придерживая голову. Удивительная твердость его губ и властность объятий заставили ее уступить.

Нет, нынешний поцелуй совсем не походил на тот, что в саду, и даже на тот, что в парке. Властно, неторопливо он длил удовольствие, словно вытягивал страсть отовсюду, где она притаилась в ней. С ненасытностью, завораживающей ее, пустота одиночества открылась навстречу интимности. Ее душа стонала от облегчения, подобного тому, которое испытывает одинокий путник в пустыне, когда наконец удовлетворена жажда. И все предостережения насчет его мотиваций, о которых она не раз говорила себе, вдруг потускнели, заслоненные ни с чем не сравнимым удовольствием.

София постепенно теряла контроль. Не одобряла, но и не отказывала и, потихоньку сдаваясь, отвечала. Когда поцелуй стал интенсивнее и он потребовал больше, все ее существо уступило. Теперь она не сможет лгать о его сегодняшнем поцелуе в будущем.

Если бы так могло продолжаться и дальше, она хотела бы, чтобы поцелуй длился вечно. Удержать невинное счастье, когда твое дыхание сливается с дыханием другого, когда ты словно растворяешься в нем, испытывая блаженство, благодаря которому отступают на задний план все тяжелые воспоминания и проблемы реальности. Волшебный способ быть желанной и утолить страшный голод одиночества просто ошеломил ее.

Эйдриан прервал поцелуй, но не отпускал ее, привлекая ближе и ближе. Его ладонь лежала на ее щеке, большой палец ласкал ее губы. Он посмотрел на нее с необыкновенной нежностью. Если бы он поцеловал ее снова, у нее больше недостало бы сил противостоять ему.

— Верхом нахальства с моей стороны было бы проводить вас до вашей комнаты и не оставить у двери, как я намеревался.

— Что ж, хорошо, что вы не окончательно бесцеремонный человек.

Его губы нежно коснулись ее рта.

— Я рассчитывал на другой ответ.

— Но он единственный, который я могу дать.

— Жаль. Я надеялся узнать, что скрывается под вашей одеждой.

— А разве вы не знаете? Самое обычное тело.

— О, я имею в виду другое. То, что скрывают нижние юбки, я уже однажды видел. Если вы решили не допустить моей великой победы, — продолжал он, — то нам лучше отправиться спать, завтра предстоит трудный день.

Для мужчины, которому только что отказали, он вел себя превосходно. Даже лучше, чем она хотела.

Эйдриан подал ей руку в своей излюбленной властной манере. София заставила себя унять дрожь и позволила ему проводить себя до отведенной ей комнаты. Они поднимались по лестнице уснувшей, тихой гостиницы.

Остановившись перед дверью ее комнаты, он не проявлял желания войти, и София вздохнула с облегчением. По крайней мере, говорила она себе, эмоции отошли на задний план. Если честно сказать, она чувствовала разочарование.

— Похоже, что в отсутствие Дженни вы нашли для меня новую роль в вашей свите, — заметил Эйдриан.

София замерла, подняв на него глаза.

— Вы собираетесь воспользоваться своим присутствием. Успокойтесь, мы не будем любовниками. Веллингтона ждет разочарование.

— Я имел в виду роль горничной, — усмехнулся Эйдриан.

— В гостинице всегда можно найти кого-то, кто поможет мне.

— Все давно спят.

— Тогда я справлюсь сама.

— Если так, то вы единственная женщина в своем роде. — Он с силой повернул ее лицом к двери, быстро найдя проворными пальцами застежки. Крючок за крючком он расстегивал их, и черный шелк наконец раскрылся.

— Я сказала, что сама справлюсь, — с отчаянием повторяла София, пытаясь вырваться из его рук. Но он крепко прижал ее к двери, не давая сдвинуться с места. Она вцепилась в ее дубовые планки.

Шаг, за шагом, с мучительной медлительностью он начал расшнуровывать ее корсет. Тепло его рук проникало сквозь тонкую ткань нижнего белья. Она пыталась издать какие-то протестующие звуки, но чувственность захватила ее целиком, и невнятные слова протеста так и застряли в горле.

Наконец он справился с корсетом, и она судорожно пыталась придержать платье и корсет, не давая им сползти на бедра.

— Вот теперь вы видите, что скрывается под одеждой, — нервно проговорила она, придерживая одной рукой платье, а другой доставая ключ.

Легкое касание его рук ласковой змейкой пробежало по ее спине.

— Я никогда не забуду вашу нежную бледную кожу и удивительно соблазнительные округлости, которые мне довелось подержать когда-то в своих руках…

София так сильно дрожала, что, казалось, стены ходили ходуном. Ключ не желал поворачиваться.

— Вы тогда просто воспользовались моим бессознательным состоянием.

— Но сейчас-то вы в полном здравии?

О, если бы так! Она ощущала растерянность, смущение и ужасную тревогу и спиной чувствовала его близость, хотя между ними существовало расстояние.

Эйдриан шагнул ближе, и разделявшее их пространство стало ничтожным. Спустив платье с ее плеч, он наклонился поцеловать обнаженное плечо. От жара его губ забурлила кровь. София хотела сорваться с места и бежать прочь, но он удержал ее. И хотела ли она?

Он коснулся губами ее шеи, и словно тысяча горячих маленьких стрел пронзили ее. Его магнетизм завораживал, соблазн довериться ему почти разоружил ее.

Закрыв глаза, она секунду-другую упивалась гипнотизирующим удовольствием. Затем, словно опомнившись, отклонилась в сторону и, резко повернувшись, оказалась к нему лицом.

— В бессознательном я состоянии или нет, но вы все еще обладаете преимуществом, и несправедливо пользоваться им. Что, если кто-то выйдет из другой комнаты и увидит меня в таком виде?

— Тогда откройте дверь, и мы войдем внутрь.

— Ключ не поворачивается.

Он взял ключ из ее рук и вставил в замок. Конечно, ключ сразу повернулся. Эйдриан толкнул дверь.

— Вы не войдете! — воскликнула она. — Я не хочу… — Ложь. Жалкая ложь.

— Мне никогда не приходилось проявлять столько терпения в подобных вещах, — признался Эйдриан. — Что-то мешает вам заняться со мной любовью. Вы ведь хотите меня, может быть, так же сильно, как и я хочу вас.

— Ваша самоуверенность не знает границ.

— По крайней мере я дерзкий мужчина, а не нахальный мальчик. Мы найдем способ, как преодолеть ваши страхи.

Он медленно ушел. Заставив свое сердце успокоиться, София вошла в комнату, придерживая расстегнутое платье и корсет.

Как только дверь закрылась, она чуть не застонала от стыда и унижения. Прижав ладони к пылающим щекам, София мерила шагами комнату, ругая себя. Как она могла так размякнуть в его руках? Нет, это чересчур для утонченной светской женщины! Вместо того чтобы указать Эйдриану его место, она вела себя словно школьница.

Если бы она знала, что он такой дерзкий и такой безжалостный! Если бы могла предвидеть, что его привлекательность сделает ее такой беспомощной…

Отношения с ним совсем не были похожи на ее романы в Париже. Эйдриан пробуждал в ней страстные желания, которые, как она считала, ей не дано узнать. Возбуждение возникало настолько сильное, что София забывала обо всем. Наслаждение рассеивало ее негодование и заставляло забыть о его вероломных целях.

И вместе с тем она прекрасно сознавала, что ничего, кроме разбитых иллюзий, не ждет ее, если он преуспеет. Значит, она не должна допустить повторения случившегося.