До конца дня ни ярость, ни отчаяние Алисон ничуть не уменьшились. Когда Джафар к обеду вернулся в палатку, девушка наградила его взглядом, полным отвращения и брезгливости. Себе она поклялась, что никогда не простит его за то, что он снова связал ее, помешал сбежать и особенно за дьявольские планы заманить в ловушку Эрве и французскую армию.

Но и Джафар по-прежнему был суров. Он развязал Алисон руки, чтобы она смогла поесть, но перед уходом снова стянул веревкой.

Пришел он только вечером, мрачный, словно грозовая туча. Ужин прошел в напряженном молчании. Готовясь ко сну, Алисон подогревала собственную ярость, угрюмо размышляя о том, что, если Джафар осмелится хотя бы притронуться к ней, снова даст волю своей похоти, попытается возбудить в ней страсть, она попросту выцарапает его кошачьи глаза.

Но Джафар, если не считать того, что вновь связал девушку, больше не дотрагивался до нее и оставил кипеть от бессильного гнева. Она не могла спать и металась по постели, мешая уснуть Джафару.

– Не вертись, – наконец пробормотал тот раздраженно. – Лежи спокойно!

Алисон лишь усмехнулась, довольная, что действует ему на нервы. По правде говоря, ей хотелось досадить Джафару как можно больше.

– Почему ты так ненавидишь Эрве? – неожиданно спросила она, пытаясь всеми силами вывести его из себя и заодно узнать ответ на так долго мучивший ее вопрос.

– Это тебя не касается. Спи.

– Не касается! Как ты можешь говорить такое, когда намереваешься заманить его в пустыню и убить, да еще с моей помощью!

– Не подобает женщинам вмешиваться в дела воинов!

– Тебе стоило бы подумать об этом, прежде чем похищать меня! – вспыхнула Алисон. – Кроме того, дело не в войне! Ты за что-то мстишь Эрве!

– Я сражаюсь с французской армией. Полковник Бурмон – командир этой армии. Я встречусь с ним на поле битвы, только и всего.

– Но ты задумал убить его! Именно затем, чтобы отомстить, и похитил меня, ты сам так сказал.

Не получив ответа, девушка повернула голову на подушке, пытаясь разглядеть в полумраке лицо Джафара. Его глаза были закрыты, руки лежали на животе, словно он старался уснуть, не обращая внимания на настойчивые вопросы пленницы. Но Алисон была так же полна решимости заставить его говорить.

– Ты по какой-то причине ненавидишь его! Это твои слова: «Полковник получит именно то, что заслуживает»! Что ты хотел сказать этим?

Но Джафар снова ничего не ответил.

– Ты ведь намереваешься убить его, верно?

Молчание длилось бесконечно долго. Наконец Джафар отозвался:

– Да. Я собираюсь его убить.

– Но почему? – хрипло пробормотала Алисон. – Что он тебе сделал?

Джафар раздраженно вздохнул. Его мятежная пленница, очевидно, не собирается оставить его в покое. Но, возможно, будет лучше, если она узнает причины его ненависти к де Бурмону. По крайней мере тогда она поймет, почему Джафар не собирается отказываться от возмездия, перестанет думать о том, чтобы покончить с собой.

Вспомнив тот леденящий душу момент, когда Алисон приставила к груди ружье, Джафар невольно стиснул зубы. Его сердце, казалось, перестало биться на несколько бесконечных минут, пока Сафул не умудрился отобрать у девушки оружие. Странно, что Джафар так перепугался из-за нее, ведь собственная смерть его не страшила.

Выбросив из головы неприятные мысли, Джафар попытался объяснить Алисон Викери причину кровной вражды.

– Для того, чтобы все понять, – спокойно начал он, – ты должна сначала узнать обо всем, что случилось семнадцать лет назад, когда французы захватили страну. Даже покорив Алжир и изгнав нашего правителя, французские шакалы не удовлетворились награбленными богатствами и захваченными землями. Исполненная решимости покорить все королевство, французская армия под началом прославленного генерала продолжала марш на юг, в глубь страны.

В это время могущественный амгар, берберский вождь, равный по знатности арабскому шейху, живший в горах, ничего не зная о нашествии французов, решил отправиться с женой и маленьким сыном в Алжир. Французские войска, которые вел генерал, напали на его караван. Амгар мужественно боролся, защищая свою семью, был тяжело ранен, но даже и тогда он мог бы выжить, однако генерал приказал убить его. Когда же дама начала умолять пощадить мужа, генерал отдал ее своим солдатам позабавиться! По-за-ба-вить-ся!

Джафар выплюнул это слово, как непристойное ругательство. Алисон со всевозрастающим смятением слушала, отчетливо представляя, что произошло с несчастной женщиной.

– Амгар прожил ровно столько, чтобы увидеть, как обесчестили и убили женщину, которую он страстно любил и лелеял, словно собственное дитя. Самого его подвергли пыткам, которые ты… – Он взглянул Алисон прямо в глаза. – …ты назвала бы варварскими и бесчеловечными. Единственным, кто вступился за невинных жертв, был священник. Он просил генерала прекратить бойню, но тот не послушался.

Алисон попыталась сказать что-то, но Джафар повелительно поднял руку, не давая говорить.

– Мальчик, которому в то время было одиннадцать лет, попытался спасти родителей, но не смог совладать с солдатами. Его скрутили и вынудили наблюдать.

Алисон вскрикнула от ужаса и, распознав неутихшую муку в голосе Джафара, наконец сообразила, что он пытался объяснить. Почему она ощущает его боль, как свою собственную?

– Ты был этим мальчиком, – шепнула она.

– Да, – выдохнул он. – Я был этим мальчиком, амгар – моим отцом, а женщина – матерью.

Джафар закрыл глаза, вновь переживая страшные минуты. Тогда, в тот день, мальчик хотел одного – убивать, и погиб бы сражаясь, будь он свободен. Но его связали и наверняка прикончили бы, если бы не вмешательство доброго французского священника. Только позже Джафар понял, что судьба была милостива к нему, оставив в живых, чтобы он смог воздать убийцам по заслугам.

– Тогда я поклялся отомстить за смерть родителей, – тихо продолжал он, – даже если для этого потребуется весь остаток жизни.

Алисон молчала, не зная, что сказать. Джафар рассеянно провел рукой по лбу, вспоминая те события, что произошли потом, события, навеки изменившие его жизнь. Когда священник узнал о благородном происхождении его матери, Джафара отослали на ее родину, в Англию, к деду-герцогу. Это дало Джафару еще одну причину ненавидеть французов. Они заполонили его родину, убили родителей и соплеменников, изгнали мальчика в холодную, ненавистную страну. Но Джафар поклялся когда-нибудь вернуться и убить французского генерала, приказавшего зверски умертвить людей, которых он любил.

Наконец, отрешившись от горьких воспоминаний, он спокойно объяснил:

– Имя генерала – Луи Огюст де Бурмон.

Алисон громко охнула и уставилась на Джафара, вглядываясь в его лицо, снова превратившееся в непроницаемую маску. Глаза холодно блеснули.

– Эрве – сын генерала, – выдавила она.

– Да, Эрве – его сын. Сам генерал мирно умер в постели от какой-то обычной болезни или старости, – брезгливо бросил Джафар.

– Но… – медленно начала Алисон, безуспешно пытаясь следовать его дикарской логике. – Эрве не имеет ничего общего с гибелью твоих родителей.

– Но в его жилах течет кровь предателя-отца.

Этого достаточно. Отравленная кровь убийцы. Джафар сказал так тогда в саду. Но и это не оправдывало еще одного преступления.

– Разве справедливо убивать человека за то, что сделал его отец? – воскликнула Алисон.

– Справедливо. Кровная месть – это обычай моего народа. Это мой долг, моя обязанность. Даже не дай я обета, законы племени повелевают расправиться с убийцей твоего отца.

Алисон в смятении нахмурилась, вглядываясь в неумолимые глаза похитителя.

– Утешься, красавица моя! Полковник де Бурмон – солдат, и я дам ему шанс защищаться и погибнуть с честью. Это будет кровавая битва, сражение не на жизнь, а на смерть – его отец не предоставил моему подобной возможности. И кто знает? Полковник может одолеть меня в поединке… если так захочет Аллах. Ну, а теперь спи.

Он решительно повернулся спиной к Алисон, оставив ее размышлять о сказанном, одной справляться с конфликтующими эмоциями. Но основным чувством была тоска. Сердце разрывалось от сочувствия к несчастному мальчику, которого вынудили стать свидетелем зверской расправы с родителями. Теперь она могла понять, почему Джафар так стремится отомстить, но не желала смириться с беспощадным приговором Эрве. Какая дикость, какое варварство – убить человека за грехи отца.

Охваченная смятением, Алисон уставилась в потолок шатра. Если раньше сон не приходил, то теперь глаза совсем не желали закрываться. Уже под утро она забылась тревожной дремотой и очнулась лишь от всполошенного крика Махмуда.

– Проснитесь, госпожа! Повелитель приказывает вам одеться поскорее! Мы должны приготовиться к приезду халифа Бен Хамади.

Слишком одурманенная тяжелым сном, чтобы встревожиться, Алисон села в постели. Слыша взволнованный голос Махмуда, она подумала сначала, что на лагерь напали, но тут же поняла, что суматоха вызвана ожидаемым прибытием одного из военачальников султана. Если верить мальчику, Бен Хамади был правой рукой самого Абдель Кадера.

– Скорее! – вопил Махмуд, вот уже в третий раз стараясь развязать ее путы. – Он уже едет!

Алисон еле сдерживала разочарование – ей так хотелось расспросить Махмуда о прошлом Джафара. Но теперь придется обождать. Она поспешила одеться и умыться, не желая, чтобы высокопоставленный араб застал ее врасплох. Надев голубую с красным тунику, Алисон накинула на голову и плечи хаик и уже через несколько минут встала рядом с Джафаром у входа в шатер.

Джафар молча оглядел девушку. Заметив холодный блеск его глаз, Алисон вспомнила ужасающий рассказ о мести и убийстве и с новым испугом ощутила нахлынувшую волну сочувствия и сострадания к одинокому мальчику, каким он был семнадцать лет назад.

Она гадала также, почему Джафар снова не связал ее. Наверное, за это следует благодарить гостя. Но времени на расспросы не осталось. Вдалеке поднялось облако пыли. Несколько десятков арабов мчались по направлению к лагерю. Уже через несколько минут всадники картинно осадили коней у входа в шатер. Предводитель, восседавший на могучем белом жеребце, оказался совсем коротышкой и определенно арабом, с черными, как обсидиан, глазами, оливковой кожей и ястребиным носом. Нижнюю часть лица скрывала густая черная борода. Он был одет как остальные богатые шейхи, виденные Алисон в Алжире, – в джеллабу из дорогой алой шерсти, поверх которой красовался снежно-белый бурнус, и куфью – арабский головной убор в виде квадратного куска ткани, который удерживался на голове плетеной золотой лентой.

Арабский вождь позволил лошади несколько минут рыть копытом землю и нервно перебирать ногами, пока сам он с видимым удовлетворением обозревал лагерь. Как только он спешился, Джафар шагнул навстречу и, прижав правую руку к груди, поклонился.

– Мир тебе, Хамади-бей. Да возвеличит тебя Аллах…

Внимательно прислушиваясь, Алисон сумела понять первую часть цветистого приветствия Джафара, но остальную речь пришлось переводить Махмуду.

– И тебе мир, Джафар эль-Салех. Пусть Аллах вознаградит тебя вечным процветанием и осыплет своими дарами…

Закончив сложный традиционный ритуал, Джафар отступил, позволяя соплеменникам приветствовать высокого гостя. Берберы приближались к халифу уважительно, с почтением, вставая на колени и целуя подол его джеллабы. Алисон не удивилась, поняв, что Бен Хамади говорил с каждым, как со старым знакомым, называя его своим братом и светом очей. Она уже слышала, что для араба каждый соотечественник – брат и друг. Однако Алисон немного испугалась, когда Джафар неожиданно сделал ей знак подойти. Девушка настороженно приблизилась, и Джафар, взяв ее за руку, представил халифу.

– Это мисс Алисон Викери, ваша светлость, – сказал он по-французски, чтобы Алисон поняла.

– Ах да, англичанка, – ответил Бен Хамади, с трудом выговаривая французские слова. – Счастлив познакомиться, мисс Викери. Надеюсь, с вами хорошо обращались?

Алисон смотрела в бездонные темные глаза полководца, не зная, как отвечать на такую непривычную вежливость. Он наверняка не желает слушать об обстоятельствах ее похищения, и, кроме того, нет смысла проклинать или жаловаться на Джафара этому могущественному человеку, особенно потому, что ее судьба, по-видимому, в руках Бен Хамади. Остро сознавая, что рука Джафара властно покоится на ее талии, Алисон выдавила учтивый ответ:

– Так хорошо, насколько можно было ожидать в подобных обстоятельствах, ваша светлость.

Коротышка галантно улыбнулся.

– Я с нетерпением жду момента, когда смогу поближе познакомиться с вами.

И, взмахнув рукой в знак окончания аудиенции, снова перешел на арабский и начал обсуждать с Джафаром, как лучше разместить прибывших гостей.

Алисон стиснула зубы, раздраженная высокомерным обращением. Махмуд, однако, был явно потрясен тем, что халиф вообще соизволил заговорить с женщиной. Он считался одним из могущественных предводителей в священной войне против неверных, и в короткой жизни Махмуда приезд халифа и возможность коснуться его одеяний были самыми счастливыми моментами. Мальчик все утро пел дифирамбы Бен Хамади, так, что под конец Алисон едва сдерживалась, чтобы не послать и его и высокого гостя ко всем чертям, вместе с его Королевским Великолепием, Джафаром эль-Салехом.

Говоря по правде, Алисон не только не обрадовалась приезду Бен Хамади, но появление арабского военачальника в лагере Джафара крайне ее встревожило. Она могла лишь предположить, что его присутствие каким-то образом было связано с планами Джафара заманить в ловушку французскую армию, иначе к чему бы халифу приводить с собой столь многочисленный вооруженный отряд? Но Махмуд либо ничего не знал, либо не хотел говорить.

Алисон хотелось бы расспросить Джафара, но он был занят с гостями. Весь лагерь готовился к пиршеству в честь халифа, которое должно было состояться вечером. Посланные охотники вернулись с тушами газелей, а на огромных вертелах жарились овцы целиком. Все это Алисон узнала от Махмуда, поскольку ей не позволили покинуть шатер и даже подходить к порогу. Сафул охранял ее так, словно от этого зависела вся его жизнь. Впрочем, вероятно, так оно и было, если учесть вчерашние события.

К удивлению девушки, Махмуд все утро находился рядом. Алисон заподозрила даже, что он жалеет ее, хотя мальчик ни разу не упомянул о гневе повелителя и о том, как Джафар связал ее после попытки бежать. Однако Махмуд был куда более общительным, чем обычно, и добровольно дал ей еще один урок берберского языка. Он также продолжал как-то странно поглядывать на нее, словно пытаясь найти ответ на загадку. Наконец мальчик, решившись, спросил о том, что, очевидно, давно его беспокоило:

– Почему вы не отворачиваетесь, когда видите мое лицо, мадемуазель? Благородные французские миссис смотрят на меня с испугом и отвращением.

Вопрос застал Алисон врасплох и глубоко задел. Махмуда, очевидно, сильно мучило собственное увечье.

Она серьезно посмотрела на слугу, сгорая от желания утешить его.

– Мой дядя, тот, что живет в Лондоне, – доктор, – ответила наконец девушка. – И я иногда приходила в больницу, где он работает. Там лежали бесчисленные жертвы оспы, чьи лица были обезображены куда хуже, чем твое.

– Хуже? И они тоже не пугали вас?

– Сначала, может быть, но я быстро привыкла.

– Не думаю, что к такому уродству можно привыкнуть.

Нотки спокойного отчаяния в голосе молодого бербера разрывали сердце девушки и, как ни странно, заставили подумать о Джафаре. В их судьбах было много схожего. Махмуду, как и Джафару, пришлось так много перенести в детстве, их души горели ненавистью. Просто шрамы Махмуда были куда более заметны.

Проглотив ком в горле, Алисон ответила, осторожно выбирая слова:

– Есть вещи гораздо важнее красивой внешности, Махмуд. Твои шрамы не делают тебя плохим или хорошим человеком. Главное, каков ты внутри. Мужество, доброта и сострадание – вот качества, достойные мужчины, и не имеет никакого значения, насколько он привлекателен.

Махмуд, широко раскрыв глаза, уставился было на Алисон, но тут же повесил голову.

– Но с таким лицом я никогда не найду себе невесту. Ни одна женщина не захочет стать женой человека, который выглядит так, как я.

– Я ничуть не согласна, – покачала головой Алисон, стараясь говорить как можно веселее. – Наоборот, твой шрам может даже помочь выбрать хорошую жену, по крайней мере ты будешь уверен, что она любит тебя ради тебя самого, а не по какой-то другой причине. Поверь, я знаю, о чем говорю. Всю жизнь я остерегалась поклонников, которые хотели жениться на мне только из-за денег. Тебе не придется бояться ничего подобного. – И, слегка коснувшись его руки, добавила: – Когда-нибудь ты найдешь достойную тебя женщину, Махмуд. Я уверена в этом.

Мальчик отвел взгляд, покраснев от внезапного смущения.

Алисон тактично сменила тему разговора и возобновила урок берберского языка, радуясь, что смогла хоть немного утешить ребенка. Жаль только, что не в ее силах сделать больше.

Беды Махмуда на несколько минут заставили ее забыть о собственных проблемах, и неприятные мысли нахлынули с прежней силой. Ее не пригласили на пиршество, зато попросили перед началом праздника прийти в шатер халифа. Очевидно, это было таким важным событием, что Тагар, несмотря на многочисленные обязанности, явилась, чтобы помочь Алисон одеться, и настояла, чтобы та выбрала лучший наряд – кафтан из богатой зеленой парчи и хаик из шелка цвета слоновой кости, чтобы покрыть волосы.

Войдя в большой, красиво украшенный шатер, девушка прежде всего увидела Джафара, но ничего не смогла прочесть на загадочно-бесстрастном лице. Взволнованная этим холодным взглядом гораздо больше, чем галантным приемом его высокопоставленного спутника, Алисон делала все, от нее зависящее, чтобы полностью игнорировать Джафара. Бен Хамади почтил гостью, предложив ей чашку сладкого мятного чая, которую Алисон приняла с вежливой улыбкой.

Она надеялась, что сможет узнать у халифа о причинах его приезда, но тот избегал настойчивых вопросов с искусством опытного дипломата и продолжал на далеко не безупречном французском языке рассказывать ей о султане арабов Абдель Кадере.

– Прошло пятнадцать лет, мисс Викери, с тех пор, как Абдель Кадер был провозглашен повелителем правоверных. Никто, кроме него, не подходит лучше на роль защитника ислама против неверных. Его предки – тарифы, потомки Магомета, а отец был марабутом – святым. Всего лишь за короткое время Абдель Кадер привлек под свои знамена все племена королевства.

Алисон отделывалась вежливыми репликами, вспоминая, как в первый раз услыхала об Абдель Кадере. В парижских салонах к храброму султану относились с благоговейным восхищением. Но это было до того, как французская армия едва не потерпела поражение. Целые полки были уничтожены свирепыми арабами и берберами. После этого светские дамы перестали бредить неотразимым, романтичным красавцем шейхом.

Но Алисон вовсе не желала слушать об Абдель Кадере. Она хотела разузнать, какую военную стратегию собираются арабы применить против войска Эрве.

Девушка против воли то и дело устремляла взгляд на сидевшего напротив Джафара, сознавая, однако, что он, должно быть, ясно видит ее тоску и страх. Джафар, в свою очередь, неловко поеживался при виде этих огромных, блестящих, встревоженных глаз, глядевших на него.

– Мы станем молиться, чтобы Аллах сделал гладким наш путь и помог в делах, – монотонно продолжал Бен Хамади. – Совсем как вы, христиане, молитесь вашему пророку Иисусу, которого называете Христом.

Алисон старалась не слушать и испуганно вскинулась, когда Бен Хамади вновь прервал поток невеселых мыслей.

– Надеюсь, я не утомил вас, мисс Викери, – торжественно объявил халиф. – Позор на мою голову, если я расстроил столь прелестную молодую даму.

Оторвав взгляд от Джафара, Алисон выдавила слабую улыбку.

– Прошу простить, ваша светлость. Вы оказали мне большую честь и доверие, удостоив дружеской беседы. Однако день клонится к вечеру, и я, как оказалось, чрезвычайно устала. Если ваша светлость извинит мое отсутствие, я немного отдохну.

Алисон подозревала, что, попросив отпустить ее, совершила серьезное нарушение этикета, но в висках стучало нестерпимой болью. Она просто не сможет больше вынести пространных дифирамбов султану!

К счастью, халиф, нисколько не обидевшись, кивнул, и Алисон, не глядя на Джафара, с облегчением вышла из шатра, жадно вдыхая прохладный ночной воздух.

Сафул, как обычно, проводил ее в шатер, а потом устроился у входа. Алисон бесцельно бродила по шатру, охваченная черной тоской и паническим отчаянием, давившими на плечи свинцовой тяжестью. Нужно действовать, причем как можно быстрее, но что она может сделать? Единственный способ спасти Эрве и дядю Оноре – вовремя сбежать, предупредить их о ловушке, которую готовит Джафар. Но до сих пор все попытки ускользнуть кончались неудачей. Алисон охраняли день и ночь, а после вчерашнего Джафар, вероятно, станет по-прежнему держать ее связанной. Если даже удастся выбраться из шатра и найти лошадь, все равно обнаружатся десятки глаз, неотрывно наблюдающих за ней…

Но не сейчас. Не сейчас, когда почти все обитатели лагеря собрались на пиршество и даже ее мстительный похититель занят приемом гостей…

Алисон с надеждой посмотрела на Сафула, сидевшего к ней спиной и что-то вырезавшего из куска дерева. Сейчас только он может помешать ей. Если ухитриться оглушить его…

Проскользнув в спальню, Алисон лихорадочно сорвала с себя одежду, натянула панталоны, блузу, болеро с длинными рукавами и свои ботинки для верховой езды. Внезапно девушка поняла, что дрожит от тревоги и надежды, и остановилась на несколько мгновений, усилием воли замедляя беспорядочное биение сердца. Сжав зубы, она схватила тяжелый глиняный кувшин для умывания, спрятала его за спиной и бесшумно приблизилась к Сафулу.

Девушке не хотелось причинять боль верному стражу – он всегда был добр к ней. Но придется сделать это. Лучшей возможности больше не представится. Она подняла кувшин высоко над головой.

Должно быть, в последний момент Сафул что-то почуял и попытался обернуться. Закрыв глаза и закусив губу, Алисон с силой опустила кувшин на голову Сафула, сжимаясь от омерзительного глухого стука. Юноша без единого вскрика повалился на землю.

Несколько ужасных мгновений Алисон смотрела на бербера, подавляя тошноту, и лишь потом заставила себя дотронуться до него. К счастью, Сафул дышал. Она не убила его! Какое счастье!

С трудом отступив, девушка взяла из спальни черный бурнус. Возможно, в темноте она сумеет сойти за берберку. Теперь оставалось лишь найти еду и воду. В соседнем шатре она наткнулась на полный мех живительной жидкости, в остальных отыскала фрукты и хлеб и завернула все в тряпку. Легче всего, как ни странно, оказалось украсть коня. Перед чьим-то шатром паслась небольшая, очень смирная кобылка, с шеи которой свисал недоуздок из пеньковой веревки.

Привязав мех и узелок с едой наподобие седельных сумок, Алисон отвязала лошадку и повела прочь от лагеря. Она пока не осмеливалась сесть верхом.

Позади раздавались музыка и шум веселья, однако стук сердца отдавался в ушах барабанным боем. В любой момент может послышаться крик тревоги и весь лагерь бросится за ней в погоню.

Но никто ничего не заподозрил. Алисон, затаив дыхание, продолжала идти, увязая в глубоком песке, повторяя словно короткую отчаянную молитву одно лишь слово:

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Отойдя на несколько сотен ярдов, Алисон остановила кобылку и медленно, осторожно, бормоча бессмысленные успокаивающие слова, забралась ей на спину, взялась за недоуздок и погнала лошадь вперед, через пустыню, по пути, освещенному луной.