Глава 16
Мягкость и робость — вот главные добродетели девушек. Истинные леди никогда не разговаривают с джентльменами открыто и свободно.
«Трактат о правилах поведения истинных леди»
Гай не единственный с огненным темпераментом этой осенью.
«Бульварный листок». Ноябрь 1823 года
Большую часть года деревня Данкрофт была тихим и спокойным местечком — совершенно идиллическим. Время от времени тут, правда, случались кое-какие события, например ломался чей-нибудь экипаж, но остальное время жизнь была довольно скучной и однообразной, как и в большинстве английских провинциальных городков.
Но только не в Ночь костров, когда весь Данкрофт, похоже, собирался на гулянья.
Гулянья начались сразу после захода солнца, и деревья, а также кусты были уже увешаны украшениями для праздника; фонари же освещали широкую лужайку, омывая ряды палаток и лотков чудесным золотистым светом.
Джулиана вышла из кареты, и ее тут же окружили запахи и звуки праздника. Здесь, на лужайке, собрались сотни людей, и все они весело проводили время в том или ином конце ярмарки. А дети в бумажных масках носились вокруг взрослых, пока не налетали на улыбающихся девушек с подносами спелых сладких яблок.
Остановившись, Джулиана немного понаблюдала, как группа молодых людей неподалеку пыталась рассмешить «живую статую» своими шутками и танцами. Она рассмеялась над этой забавной сценкой, наслаждаясь долгожданным ощущением свободы и веселья.
— Вот видишь? — подала голос Изабель. — Я же говорила, что тебе не о чем беспокоиться.
— Я пока еще в этом не уверена, — с улыбкой отозвалась Джулиана. — Но не вижу огня, который ты обещала…
Впрочем, посреди площади уже был сложен костер — огромная куча палок, — увенчанный жалкого вида соломенным чучелом, а дети носились вокруг него, громко распевая песни.
Джулиана с улыбкой повернулась к невестке.
— Все это совсем не пугает.
— Подожди, скоро все и начнется. — Изабель внимательно оглядела толпу. — Большинство девушек должны быть уже здесь. Когда мы уходили, в доме не осталось никого, кроме Ника и Лейтона.
Упоминание о Саймоне взволновало Джулиану. Большую часть утра она находила себе всевозможные занятия, чтобы не думать о нем, но все было тщетно.
Сам же герцог куда-то исчез, как будто испарился.
Она понимала, что ей следовало бы радоваться тому, что он держался от нее подальше. Понимала, что не должна искушать судьбу. В конце концов, он сделал свой выбор, и теперь только вопрос времени, когда Саймон вернется в Лондон и женится на другой.
На той, которую считал достойной себя. На ровне ему по происхождению и положению.
Но она, как ни странно, ужасно жалела о том, что его не было на празднике. И гадала, почему его здесь не было.
А ведь она прекрасно знала, что он не для нее. Но все равно постоянно думала о нем, о его будущем. И о своем.
Она должна уйти! Не может она остаться, если его здесь нет.
Изабель потянула носом воздух.
— Мм… Ты чувствуешь запах яблочных тарталеток?
Вопрос вывел Джулиану из задумчивости. И она решила, что на этом веселом празднике нельзя грустить. Завтра она подумает о будущем, а сейчас…
— Съедим по одной? — с улыбкой спросила она невестку.
Они пошли вдоль длинного ряда палаток в поисках выпечки, и Изабель заявила:
— Предупреждаю: когда начну есть, то уже не смогу остановиться, пока сама не превращусь в яблочный пирог.
Джулиана рассмеялась:
— А ты рискни.
Они купили сладких яблочных пирогов, после чего одна из женщин остановила Изабель, чтобы обсудить какие-то хозяйственные проблемы Таунсенд-Парка. Джулиана же бродила вдоль палаток, ожидая, когда закончится разговор, и наблюдая, как сгущаются сумерки. А все люди вокруг, казалось, дожидались, когда будет зажжен большой костер.
Тут Джулиана остановилась возле палатки с сухими травами и цветами, и крупная полная женщина, хозяйка палатки, подняла глаза от мешочка, который завязывала.
— Чего желаете, миледи?
— Чего желаю?..
Женщина встала с табурета и с улыбкой спросила:
— Может, денег? А может, детей? Или хотите счастья?
Джулиана тоже улыбнулась.
— А травы могут дать мне все это?
— Сомневаетесь?
Девушка рассмеялась.
— Да, к сожалению.
Женщина довольно долго молчала, потом вдруг заявила:
— Я вижу, чего вы хотите.
— Да?..
— Вы хотите любви, — сказала хозяйка палатки.
— Любви? — в растерянности пробормотала Джулиана.
— Вот то, что вам надо. — Руки женщины взметнулись к висевшим перед ней пучкам трав и цветов.
Толстуха быстро отделила маленький пучок от лаванды, отломила по веточке розмарина, тимьяна и кориандра, а также взяла еще несколько растений, которые Джулиана не распознала. Сложив все это в маленький холщовый мешочек, она перевязала мешочек и затянула веревочку таким сложным узлом, что и сам Одиссей не развязал бы. После чего вручила мешочек девушке.
— Вот, берите. На ночь кладите это под подушку.
Джулиана воззрилась на мешочек.
— И что будет?
Женщина расплылась в широкой беззубой улыбке.
— Он придет.
— Кто придет? — Джулиана изобразила удивление.
— Ваш возлюбленный. — Женщина вытянула руку. — С вас пенни за волшебство, миледи.
Джулиана тоже улыбнулась.
— Что ж, вполне справедливая плата… за волшебство. — Она положила травы в свою сумочку и достала монетку.
— Это поможет, миледи, не сомневайтесь.
— Нисколько не сомневаюсь, — ответила Джулиана.
Она отвернулась — и оцепенела. Неподалеку возле конюшни стоял Саймон, прислонившись к столбу и скрестив руки на груди. И он совсем не походил на того герцога, которого она привыкла видеть.
Но все равно он выглядел как настоящий герцог.
На нем были кожаные бриджи и высокие сапоги для верховой езды, а также белая полотняная рубашка и зеленый сюртук. Однако в его одежде не было ничего изысканного — простой галстук, простой жилет, кепка вместо шляпы и перчатки, — но никакой трости!
Да, сейчас Саймон казался простым и доступным. И такого Саймона она могла бы любить.
Потом она его отпустит к его герцогским обязанностям, но сегодня…
Сегодня они в деревне, поэтому все было гораздо проще. И, возможно, ей удастся убедить его в этом.
Эта мысль вывела ее из оцепенения. И она пошла.
Пошла к нему.
Он выпрямился и спросил:
— Покупаете волшебное зелье?
— Да. — Джулиана обернулась и бросила взгляд на женщину, теперь стоявшую перед палаткой.
Женщина улыбнулась ей своей беззубой улыбкой и проговорила:
— Видите, как быстро подействовало, миледи?
Джулиана не могла не улыбнуться в ответ.
— В самом деле. Спасибо.
Саймон казался озадаченным.
— Что она продала вам?
«Сейчас — или никогда», — сказала себе Джулиана.
— Она продала мне… один вечер.
Саймон нахмурился.
— Один вечер… чего?
Она пожала плечом.
— Простоты. Легкости. Покоя.
Герцог усмехнулся.
— Давайте купим целую жизнь всего этого.
Джулиана вспомнила их давешний разговор, когда они говорили об идеальной родословной Лейтонов. И ей тотчас вспомнилась гордость в его голосе, когда он заговорил об ответственности, лежавшей на его плечах.
Как нелегко, должно быть, носить такой груз.
Что ж, тем больше у него оснований соблазниться одним вечером свободы.
Джулиана покачала головой:
— Нет, мы не можем купить целую жизнь. Только один вечер. Только этот вечер.
Он молча смотрел на нее, и она мысленно убеждала его принять ее предложение и провести вместе вечер в этом маленьком провинциальном городишке, где не было ни сплетен, ни скандалов. Костер, ярмарка — и несколько часов полной свободы.
Завтра, через неделю, через месяц — тогда все, возможно, будет ужасно. Вероятнее всего, будет ужасно.
Но у нее есть сейчас.
С ним.
И все, что ей нужно сделать, — это протянуть ему руку.
— Почему бы один раз не попробовать жить сегодняшним днем, Саймон? — прошептала она.
Он приготовился ответить, и она гадала: будет это согласие или отказ? Сердце ее колотилось в груди, когда она наблюдала, как задергался мускул у него на щеке.
Но он не успел ничего сказать, так как зазвонили колокола на дальней стороне площади — настоящий взрыв звука.
Глаза Джулианы расширились, и она пробормотала:
— Что это значит?
Прошла секунда-другая. Потом он предложил ей руку и сказал:
— Ночь костров. Сейчас начнется.
«Почему бы один раз не попробовать жить сегодняшним днем?»
Эти слова звучали в ушах Саймона, когда они стояли перед жарко полыхающим костром.
Всего один вечер.
Один вечер, который будет принадлежать им, который они вместе проведут здесь, в деревне. Без груза ответственности и беспокойства… Только Ночь костров — и ничего больше.
Но что, если он захочет большего? Нет, это для него невозможно.
Только один вечер. Только этот вечер.
И снова Джулиана бросила ему вызов, а он…
Он боялся его принять.
Саймон чуть повернулся, чтобы видеть ее всю. Она стояла к нему в профиль, устремив взгляд на костер, и на лице ее сияла радость. Ее черные волосы блестели в свете костра, переливаясь бликами красного и оранжевого, словно какое-то восхитительное живое существо.
Почувствовав его взгляд, она повернулась к нему. Когда их взгляды встретились, у него перехватило дух.
Она прекрасна. И он хочет провести этот вечер с ней. Хочет того, что может получить от нее.
Он наклонился и прошептал ей в ухо:
— Я бы хотел попробовать.
Она чуть отстранилась, и ее голубые глаза сверкнули в темноте.
— Ты уверен?
Он кивнул.
Губы ее расплылись в широкой улыбке, и она спросила:
— А что теперь?..
Заметив, что люди начали отходить от костра, возвращаясь к другим развлечениям, он предложил ей руку.
— Не желаешь ли прогуляться со мной по площади?
Джулиана долго смотрела на его руку, и он понял ее колебания, увидел в ее взгляде беспокойство.
— Один вечер, — напомнил он. Хотя чувствовал, что этого будет мало.
Она наконец кивнула:
— Да, один вечер.
Она приняла его руку, и некоторое время они шли молча. Потом Джулиана, кивнув, с улыбкой сказала:
— Признаюсь, я польщена. Ведь все это в честь католиков.
Тут подул холодный ветер, и Саймон едва сдержался, чтобы не обнять девушку.
— В честь одного католика, — ответил он. — Гай Фокс чуть не взорвал парламент и короля. Ночь костров — в честь разоблачения «порохового заговора».
Заинтересовавшись, Джулиана спросила:
— Так то чучело посреди костра… это ваш Гай? — Герцог кивнул. А она повнимательнее присмотрелась к чучелу. — Он не выглядит особенно опасным.
Саймон весело рассмеялся. Взглянув на него с удивлением, девушка сказала:
— Мне нравится слышать такой ваш смех, ваша светлость.
Он энергично покачал головой.
— Сегодня никакой «вашей светлости». Уж если я получил вечер свободы, то не желаю быть герцогом. — Он не знал, откуда взялись эти его слова, но они были истинной правдой.
Она тоже засмеялась.
— Тогда кто же вы сегодня?
Ему не пришлось долго думать.
— Саймон Пирсон. Без титула. Просто мужчина. — На один вечер он мог вообразить, что этого вполне достаточно.
— И вы ожидаете, люди поверят, что вы просто мистер Пирсон?
Если это игра, то почему бы ему самому не установить правила? Он кивнул на ее сумочку и спросил:
— Это волшебное зелье?
Она пожала плечами.
— Вполне возможно, что и в самом деле волшебное.
Они подошли к палатке со сладостями и навесу, где продавали пироги со свининой и курятиной.
— Проголодались? — спросил Саймон.
Она кивнула, и он купил кулек пирогов и фляжку вина. Затем с улыбкой проговорил:
— Мистер Пирсон желает устроить пикник.
Джулиана широко улыбнулась в ответ.
— Что ж, не хочу разочаровывать его. Тем более в Ночь костров.
Они направились в более уединенное место лужайки. Усевшись на низкую скамейку, принялись за еду. И одновременно наблюдали за гуляющими. Мимо промчались дети, то ли догоняя кого-то, то ли убегая, и их звонкий смех еще долго звенел в воздухе.
Джулиана вздохнула и тихо проговорила:
— Когда я была маленькой, такие вот вечера были моими любимыми. Ведь в праздники всегда было меньше строгостей.
Саймон представил ее маленькой девочкой, слишком высокой для своего возраста и с копной пышных кудряшек. Улыбнувшись, он наклонился к ней и проговорил по-итальянски:
— Хотел бы я знать тебя тогда. Увидеть юную Джулиану в ее родной стихии.
Она засмеялась; ей понравилось, что он перешел на ее родной язык, — это придавало их беседе ощущение интимности.
— Юная Джулиана тебя бы шокировала. Я вечно была грязной и всегда заявлялась домой с каким-нибудь новым открытием. И меня постоянно ругали за то, что я громко кричу во дворе и таскаю печенье с кухни.
— Ты полагаешь, меня это удивляет?
— Пожалуй, нет. Не удивляет.
— А когда повзрослела, разбивала множество сердец на таких праздниках?
Он не должен был спрашивать о таком. Это неприлично.
Но ведь сегодня нет никаких правил. В этот вечер любые вопросы разрешены, не так ли?
Джулиана лукаво улыбнулась и опять пожала плечами.
— А… — Саймон вытянул перед собой ноги. — Вижу, я угадал.
— Да, был один мальчик. Его звали Винченцо.
— Расскажи мне эту историю.
— Каждый год в Вероне, в апреле месяце, проводится праздник Сан-Дзено. Город готовится к нему целую неделю и празднует почти так же, как Рождество. И вот как-то раз… — Она замолчала, словно не была уверена, стоит ли продолжать.
А Саймон вдруг понял, что ему ужасно хотелось услышать, что было дальше.
— Говори же… Сколько тебе тогда было лет?
— Семнадцать.
Семнадцать… Свежая и прекрасная — как и сейчас.
— А Винченцо?
— Не намного старше. Восемнадцать, быть может.
Саймон вспомнил себя в восемнадцать. И вспомнил, какие мысли были у него о женщинах и что ему хотелось с ними делать. А затем ему очень захотелось хорошенько поколотить того неизвестного итальянского мальчишку.
— Молодым людям было поручено помогать с приготовлениями к празднику, и я почти все утро носила еду в церковь. Всякий раз, как я приходила с новым блюдом, Винченцо был тут как тут, готовый помочь.
«Могу себе представить», — подумал Саймон, нахмурившись.
— Так продолжалось довольно долго. Но последний поднос я приберегла — то было огромное блюдо с пирожными для праздника. И вот я вышла из дома и направилась по узкому переулку, ведущему к церкви. А там, прислонившись к стене, стоял Винченцо.
Перед его мысленным взором промелькнула картинка: долговязый черноволосый итальянец с горящими глазами. И Саймон невольно сжал кулаки.
— Я думала, он пришел забрать у меня блюдо.
— Очень сомневаюсь, — пробурчал Саймон.
Джулиана со смехом покачала головой.
— Да, он пришел не за этим. Он протянул руки за блюдом, но когда я хотела отдать его ему… сорвал поцелуй.
Саймон тут же возненавидел этого мальчишку. Более того, он готов был убить его.
— Надеюсь, ты врезала ему между ног.
Глаза Джулианы расширились.
— Мистер Пирсон, что за выражения?! — возмутилась девушка.
— Судя по всему, щенок это заслужил.
— Достаточно сказать, что я справилась с ситуацией. Саймон с облегчением вздохнул. Что ж, ему следовало бы знать, что она умеет за себя постоять. Хотя ему очень хотелось бы защитить ее.
— И что же ты с ним сделала?
— К сожалению, теперь у Винченцо репутация парня, который целуется как слюнявый пес.
Саймон громко расхохотался.
— Замечательно!
Джулиана лукаво улыбнулась.
— Мы, женщины, не так уж беспомощны, как ты думаешь.
— Я никогда не считал тебя беспомощной. С самого начата ты казалась мне настоящим гладиатором. — Он протянул ей фляжку с вином.
Джулиана тоже хохотнула.
— Un gladiatore? Мне это ужасно нравится. — Она сделала глоток вина.
— Не сомневаюсь. — Он наблюдал, как она пьет. Когда же девушка опустила фляжку, добавил: — Признаюсь, я жутко рад, что он не умел целоваться.
Она улыбнулась, и его заворожило движение ее язычка, когда она слизнула каплю вина с губ.
— Не волнуйся. С тобой ему в поцелуях не сравниться. Эти слова вырвались у нее невольно, и лишь потом она осознала, что они означали. Густо покраснев, Джулиана потупилась и пробормотала:
— Я не имела в виду…
— Ты уже сказала это, — с усмешкой перебил Саймон. — Так что не вздумай брать свои слова обратно.
Она взглянула на него сквозь длинные иссиня-черные ресницы, и его поразила ее роскошная цветущая красота. «Мужчина мог бы всю жизнь любоваться ею», — промелькнуло у него.
— Я и не собираюсь, — прошептала она.
Пульс его при этих ее словах бешено заколотился, и он пожалел, что они находились на людной площади, где присутствовал к тому же брат Джулианы.
Саймон встал, понимая, что если останется сидеть, то уже не сможет отвечать за свои действия. Наклонившись, он протянул руку и поднял девушку на ноги. И в тот же миг его окутал ее запах — странная смесь красной смородины и базилика. Она подняла к нему лицо, освещенное оранжевыми бликами костра, и он увидел в ее взгляде целый букет эмоций.
И тут Саймон понял, что если решится поцеловать ее здесь, на виду у всех, то она его не оттолкнет.
Соблазн был так велик, и герцог задался вопросом: что будет, если он так и сделает, если заявит на нее свои права здесь, на этой площади? Это, конечно же, все сразу изменит. Честь потребует жениться на ней, и скандал из-за Джорджианы отойдет на второй план в сравнении с решением герцога Лейтона отказаться от дочери маркиза ради дочери итальянского коммерсанта.
Но зато тогда у него будет Джулиана.
И в эту минуту он почувствовал, что этого будет достаточно.
А она вдруг проговорила:
— Прогуляемся еще немножко?
Слава Богу, она не почувствовала охватившего его желания, почти невыносимого. Откашлявшись, он ответил:
— Да, конечно.
Они зашагали назад к палаткам, и Джулиана, взглянув на ночное небо, сделала глубокий вдох, потом пробормотала:
— Думаю, я могла бы полюбить жизнь в деревне.
Его удивили эти ее слова. Казалось, что тихая деревенская жизнь совсем ей не подходила.
— Ты предпочитаешь деревню Лондону? — спросил Саймон.
Девушка улыбнулась, и он заметил в ее улыбке легкую грусть.
— Думаю, это деревня предпочитает меня.
— А я думаю, твое место в Лондоне.
Она покачала головой:
— Уже нет. По крайней мере до конца года. Думаю, я останусь здесь, в Йоркшире. Мне нравятся обитательницы Минерва-Хауса, и я готова завершить этот сезон.
Герцог нахмурился. Оказалось, что ему ненавистна сама мысль о том, чтобы оставить Джулиану в деревне. Неужели она действительно хотела остаться здесь, среди полей и овец? Нет, она должна кататься верхом в утреннем тумане Гайд-парка. Должна вальсировать в бальных залах, облаченная в шелка и атлас.
Вальсировать с ним, с Саймоном.
У него перехватило дыхание от этой мысли. Джулиана вместе с ним, в лондонском обществе? Невозможно!
Она остановилась возле одной из торговых палаток и провела пальцами по лежавшей перед ней простенькой шляпке, окаймленной зеленым кружевом. Саймон наблюдал, как ее гладкий изящный ноготок скользнул по полям шляпки, и представил, как этот пальчик скользит по его шее, плечам, груди…
Тотчас возбудившись, он вздрогнул, но взгляда не отвел, по-прежнему как зачарованный смотрел на пальчики Джулианы.
Наконец, когда уже не было сил смотреть, герцог достал из кармана кошелек с монетами и сказал хозяину палатки:
— Я бы хотел купить эту шляпку для леди.
Глаза Джулианы расширились.
— Ты не можешь!..
Но хозяин уже взял деньги.
— Вам она нравится, миледи?
Но девушка не ответила. Глядя на герцога, она тихо сказала:
— Так не делается. Ты не должен покупать мне одежду.
Герцог взял шляпку с прилавка и бросил торговцу еще одну монетку. Протянув шляпку Джулиане, сказал:
— А я думал, ты не откажешься.
Джулиана бросила взгляд на шляпу, и ему показалось, что она не захочет ее взять. Когда же все-таки взяла, он с облегчением выдохнул.
— Кроме того… Я же обещал купить тебе шляпку взамен той, что ты потеряла. — Он тотчас вспомнил свои ощущения, когда обнимал ее, замерзшую и дрожащую. И пожалел, что заговорил об этом.
— Если память мне не изменяет, мистер Пирсон… — Джулиана вертела шляпку в руках. И вдруг, улыбнувшись, заявила: — Вы хотели купить мне дюжину.
Саймон кивнул с напускной серьезностью и вновь повернулся к торговцу.
— У вас есть еще одиннадцать? Быть может, других цветов…
Торговец в изумлении вытаращил глаза. Джулиана же рассмеялась, схватила герцога за руку и потащила прочь от палатки. Через плечо широко улыбнулась продавцу и крикнула:
— Он пошутил! Извините!
Глаза мужчины заискрились весельем, и он прокричал в ответ:
— Это же Ночь костров, миледи! Сжигание старины Гая делает нас чуточку сумасшедшими!
Когда они отошли, Саймон заметил:
— Я бы сказал, чуть более веселыми.
— Да, наверное, — отозвалась Джулиана. Замедлив шаг, она искоса взглянула на своего спутника, потом на шляпку. И тихо сказала: — Спасибо.
— Не за что. Это доставило мне удовольствие.
И он не солгал. Более того, ему хотелось купить ей сотню шляпок, накидок и платьев. И еще лошадей, седел и клавесинов — всего, чего ее душа пожелает. Ему хотелось, чтобы у нее было в избытке всего, что делает ее счастливой.
Когда же она тихо проговорила «прости», Саймон услышал в ее голосе грусть, и ему это совсем не понравилось. Он остановился и спросил:
— За что?
Одно ее плечико едва заметно приподнялось. Боже, он уже начинал обожать этот жест!
— За все. За то, что была такой упрямой. За то, что бросила тебе вызов и провоцировала тебя. За то, что посылала неприличные записки, за то, что сердила тебя, расстраивала и все так… усложнила. — Джулиана пристально взглянула на него, и он увидел искренность и раскаяние в ее огромных голубых глазах.
Немного помолчав, она продолжала:
— Я не знала, Саймон… не знала, что у тебя была такая веская причина заботиться о приличиях и своей репутации. А если бы знала… — Она умолкла, потом прошептала: — Если бы знала, то никогда бы не бросила тебе такой глупый вызов. Никогда бы не завела все так далеко.
Саймон промолчал, и она с печатью в голосе добавила:
— Мне очень жаль. Прости…
Они теперь находились в дальнем конце лужайки, где заканчивался ряд палаток, и герцог повел девушку дальше, в тень густых деревьев на углу площади.
— Я думал, мы договорились, что сегодняшний вечер для простоты, — напомнил он уже в темноте, свет пылающего костра был слишком далеко от них.
Он скорее почувствовал, чем увидел, как она покачала головой.
— Но это не так, верно ведь? Ты по-прежнему герцог, а я… Я такая же, как была.
— Нет, Джулиана. — Он взял ее за подбородок и заглянул ей в лицо. — Сегодня мы не такие…
— Такие же самые. Даже сегодня. И даже волшебство не могло бы изменить нас, Саймон. Это невозможно. Но я хочу, чтобы ты знал… Хочу, чтобы ты знал, что я все понимаю. И что если бы я могла вернуться в тот вечер, когда бросила свой вызов, то забрала бы его обратно.
Но он не желал, чтобы она отказывалась от своего вызова!
— Лучше бы я тогда выбрала другую карету.
И тут вдруг ревность вспыхнула в его душе при мысли о подобной вероятности. Нет-нет, она принадлежит ему, Саймону.
Подобные мысли не на шутку встревожили его, и он отступил на шаг. Джулиана же, снова вздохнув, спросила:
— Сегодня ровно две недели, ты знаешь?
Он уже давно не думал об их уговоре. С тех пор, как выехал в Йоркшир.
Ненадолго задумавшись, Саймон кивнул:
— Да, две недели.
И Джулиана сдержала свое обещание, показала ему, что такое страсть.
— Но я не поставила тебя на колени, Саймон.
Она сделала хуже — вырвала сердце из его груди.
— Где-то мой план пошел совсем не так… — продолжала она так тихо, что он едва расслышал ее голос. — И вместо того, чтобы доказать тебе, что страсть — это все, я обнаружила, что страсть — ничто без любви.
О чем она говорит? Неужели она… Он потянулся к ней, коснувшись ее руки, но она тут же отступила еще дальше в темноту, так что теперь Саймон уже не видел ее лицо.
— Джулиана… — тихо позвал он, едва различая в темноте ее силуэт.
Она какое-то время молчала, а потом вдруг сказала:
— Разве ты не видишь, Саймон? — В ее голосе послышалась дрожь. — Я люблю тебя.
Услышав, как она произнесла эти слова своим красивым мелодичным голосом с прелестным акцентом, он тотчас осознал, что именно такие слова и хотел от нее услышать. Она любит его! Эта мысль наполнила его наслаждением и болью, и он вдруг подумал, что умрет, если сейчас же не заключит ее в объятия.
Сейчас ему хотелось только одного — обнять ее.
Он не знал, что будет дальше, но знал, что это лишь начало.
Она любит его!
С ее именем на устах он шагнул к Джулиане, уверенный, что в эту минуту — в этот вечер — она принадлежит ему.
Саймон заключил ее в объятия, но она тотчас уперлась руками ему в грудь.
— Нет, отпусти меня.
Он услышал в ее голосе сожаление. И тут же почувствовал, что ничего не может с собой поделать.
— Упрямая женщина… — Он еще крепче прижал ее к груди.
— Нет, Саймон. Я не…
Герцог поцеловал ее, и она тут же сдалась и ответила на его поцелуй. Наконец отстранившись от нее, чтобы окончательно не потерять голову, он прошептал:
— Скажи еще раз то, что сказала недавно.
Она недовольно выдохнула:
— Я люблю тебя, Саймон.
— А теперь еще раз, сирена.
Джулиана колебалась, и ему показалось, она сейчас отстранится, но этого не случилось. Напротив, она обвила руками его шею и, запустив пальцы ему в волосы, грудным голосом проговорила:
— Ti amo.
Когда она произнесла эти слова на своем родном языке, он понял, что услышал чистейшую правду. И эта правда опьянила его. Сейчас он отдал бы все на свете, лишь бы Джулиана никогда не переставала любить его.
— Поцелуй меня еще, — прошептала она.
И тотчас же его губы прижались к ее губам.
Он целовал ее снова и снова, крепко прижимая к себе, и она с готовностью отвечала на его поцелуи. Они целовались так долго, словно впереди у них была целая вечность, и она не уступала ему ни в чем — была такой же страстной и нежной, как Саймон.
«Она само совершенство. И мы идеально подходим друг другу».
— Джулиана, — сказал он между поцелуями, с трудом узнавая собственный голос. — Боже, как ты прекрасна.
Она засмеялась, и этот смех проник ему в самое сердце.
— Темно ведь. Ты не можешь видеть меня.
Он провел ладонями по ее плечам, затем по бедрам. После чего прошептал:
— Зато могу чувствовать.
И губы их снова слились в поцелуе.
Наконец поцелуй прервался, и Саймон, тихо застонав, провел ладонью по ее полной высокой груди. Из горла девушки вырвался стон, и этот стон показался ему зовом сирены, умолявшей раздеть ее донага и овладеть ее восхитительным телом.
Ему захотелось уложить ее на траву прямо здесь, в этом укромном уголке, и любить до тех пор, пока они оба не забудут, как их зовут.
Но нет! Ведь они в людном месте, на деревенской площади. Поэтому он должен остановиться. Они оба должны остановиться, пока он не погубил ее.
Еще раз поцеловав девушку, Саймон чуть отстранился.
— Нет, подожди, — прошептала она, прерывисто дыша.
Он заставил себя отступить на шаг, хотя все его тело протестовало против этого.
— Мы должны остановиться, Джулиана.
— Почему? — спросила она с мольбой в голосе, и вопрос едва не стал его погибелью.
Боже, как же он хотел ее! И уже становится невозможным находиться с ней рядом, не угрожая ее репутации.
Угрожая ее репутации?
Да от ее репутации совершенно ничего не останется, если кто-нибудь сейчас увидит их.
— Саймон, ведь это все, что у нас есть. Только один вечер.
Один вечер… Это звучало так просто еще час назад, когда они смеялись, шутили и делали вид, что они какие-то другие люди.
Но сейчас, стоя в темноте, Саймон не желал быть другим — хотел стать прежним. Но в то же время он понимал, что одного этого вечера было недостаточно. И понимал, что не сможет больше находиться рядом с Джулианой, не взяв того, чего страстно желал. Но тогда бы он погубил ее. А этого он не сделает.
Поэтому герцог сказал единственное, что смог придумать в этот момент.
— Вечер закончился, Джулиана.
Она оцепенела. А он возненавидел себя.
И он возненавидел себя еще больше, когда она развернулась и убежала.
