Глава 13
Страдания — это для тех, кому недостает культуры. Изысканная леди встречает все трудности с достоинством и молитвой.
«Трактат о правилах поведения истинных леди»
Этот год что-то слишком уж скуп на дары природы…
«Бульварный листок». Октябрь 1823 года
Ее кошмарный вечер не закончился.
Беннет, старый дворецкий, который, как подозревала Джулиана, служил маркизам Ралстон уже целую вечность, не спал, когда она приехала домой, — редкий случай, поскольку он был ужасно стар, а в доме имелись более молодые слуги, которые могли бы дождаться возвращения хозяина.
Беннет отвесил Джулиане легкий поклон, когда она вошла в дом. И казалось, он совсем не заметил, в каком состоянии ее наряд.
— Беннет, пожалуйста, велите приготовить ванну, — попросила Джулиана, направляясь к широкой мраморной лестнице.
— Мисс Фиори, с вашего позволения… — Дворецкий замялся. — Мисс, у вас посетитель.
Ей тотчас же пришло в голову, что приехал Саймон. Но нет, он не мог приехать в Ралстон-Хаус раньше ее, если только не сбежал в следующую минуту после объявления о помолвке. А герцог Лейтон никогда бы не совершил ничего столь скандального.
— Посетитель? — переспросила Джулиана.
Дворецкий еще больше смутился.
— Да, мисс. Это дама. Ваша мать.
Джулиана в отчаянии покачала головой:
— Нет-нет. Я слишком устала, чтобы разговаривать с ней сегодня. Пусть подождет Гейбриела.
— Она сказала, что пришла к вам.
— Ну… я сегодня не принимаю. Ей придется попытать счастья в другой раз.
— Я потрясена, дорогая! Из тебя выросла довольно волевая юная леди.
Джулиана замерла, услышав за спиной эти слова, произнесенные на безупречном итальянском. Взглянув на Беннета, она с улыбкой отпустила его, затем повернулась к матери, с которой не разговаривала десять лет. Та окинула ее взглядом, отмечая и растрепанную прическу, и испорченное платье, все измазанное тыквенной мякотью. И Джулиана туг же вспомнила, каково это — быть дочерью Луизы Хэдборн. Для своей матери она никогда не была достаточно хороша, сколько бы ни пыталась доказать, что достойна ее любви.
— Только не думай, что ты имеешь какое-то отношение к моему характеру, — заявила дочь.
— Даже и не мечтала об этом, Джули.
Это уменьшительное имя, которое так любил ее отец, вызвало в душе Джулианы бурю гнева и печали.
— Не называй меня так!
Мать отошла от двери гостиной, протянув Джулиане руку.
— Присоединишься ко мне? Я бы хотела с тобой поговорить. Я ждала этого довольно долго.
— Ну и как оно — ждать чего-то? Полагаю, для тебя это внове.
Луиза загадочно улыбнулась:
— Думаю, я это заслужила.
— И гораздо больше, чем тебе кажется.
Она хотела оставить без внимания просьбу матери. Хотела отправиться в постель — и пусть бы незваная гостья ушла побыстрее. Но где-то в глубине души Джулиана все еще оставалась десятилетней девочкой. Той, которая со всех ног бросалась выполнять мамино приказание, чтобы удостоиться ее похвалы.
Она ненавидела себя, следуя за матерью в гостиную. Ненавидела себя, садясь напротив нее. Ненавидела себя, дожидаясь, когда эта женщина, которая отняла у нее так много, отнимет еще больше.
— Я ужасно сожалею по поводу Серджо, — сказала мать. — Не знала, что он умер.
Джулиане хотелось закричать, что змеиный язык этой женщины не должен произносить имя ее отца. Но она как можно спокойнее проговорила:
— Как ты могла? Ты ушла, даже ни разу не оглянувшись.
Луиза склонила голову, как бы принимая обвинение.
— Ты права, разумеется.
«Извинись! — мысленно прокричала Джулиана. — Неужели ты не сожалеешь об этом?!»
Они так долго сидели в молчании, что Джулиана уже готова была уйти. Если Луиза полагала, что с ней будут вести беседу, то она очень сильно ошибалась. Джулиана уже собралась встать, когда мать снова заговорила:
— Я очень рада, что ты нашла Гейбриела и Ника.
— Я тоже.
— Так что, как видишь, все же есть кое-что хорошее в том, что я твоя мать. — В ее словах прозвучало самодовольство. Ну разумеется! Мать никогда не стеснялась хвалить себя.
— Может, я должна сказать, как благодарна тебе за то, что ты меня бросила?
Мать не стала отвечать и спросила:
— А что ты хотела бы от меня услышать, Джули?
— Для начала… я хочу, чтобы ты не называла меня так, — заявила Джулиана.
— Почему? Я тоже принимала участие в выборе для тебя имени. И мы оба решили называть тебя так.
— Но только один из вас этого достоин.
Выражение скуки промелькнуло на лице матери.
— Глупости. Я подарила тебе жизнь. Это дает мне столько же прав, сколько и твоему отцу. Но хорошо, Джулиана, ответь мне на вопрос. — Она перешла на английский. — Чего бы ты хотела от меня?
«Я бы хотела, чтобы ты объяснилась, — думала Джулиана. — Хотела, чтобы ты сказала мне, почему бросила меня, почему бросила нас всех. И зачем вернулась».
Невесело рассмеявшись, она ответила:
— Уже одна только мысль о том, что ты спрашиваешь меня об этом, нелепа.
— Ты хочешь, чтобы я извинилась?
— Это было бы отличное начало.
Холодные голубые глаза матери, так похожие на ее глаза, казалось, смотрели сквозь нее.
— Тебе придется ждать очень долго, если это то, чего ты хочешь.
Джулиана пожала плечом.
— Прекрасно. Тогда мы закончили. — Она встала.
— Твой отец тоже, бывало, так делал. Пожимал плечом, я имею в виду. Удивляюсь, что Англия еще не отучила тебя от этого. Не самая хорошая привычка.
— Англия не имеет надо мной власти, — заявила девушка. И тут же осознала, что это неправда.
— Не имеет? Твой английский весьма хорош для того, кому наплевать на культуру. Я удивилась, когда Гейбриел сказал мне, что ты здесь. Предполагаю, что тебе здесь нелегко. — Джулиана промолчала, а мать добавила: — Полагаю, для тебя все это также, как было когда-то для меня.
То есть очень трудно. Как видишь, дочь, мы не такие уж разные.
«Мы не такие уж разные» — этих слов она боялась как огня. И молилась, чтобы они оказались неправдой.
— Нет, мы совершенно разные.
— Сколько ни повторяй это, правды не изменишь. — Луиза откинулась на спинку дивана. — Взгляни на себя. Ты только что с бала, полагаю, но вся чем-то измазана, что говорит о том, что у тебя был не самый… респектабельный из вечеров. Чем ты занималась?
Джулиана оглядела себя. И едва сдержалась, чтобы не смахнуть быстро засыхающую мякоть, прилипшую к платью.
— Не твое дело, — пробурчала она.
— Впрочем, это не важно, — продолжала гостья. — Суть в том, что ты не можешь устоять — тебя тянет на приключения. Ты не желаешь лишать себя тех удовольствий, которые встречаются на твоем пути. Выходит, ты унаследовала мою страсть к приключениям, и в этом нет ничего удивительного. Хочешь ты того или нет, но я твоя мать. Я в тебе. И чем скорее ты прекратишь бороться с этим, тем лучше для тебя.
«Это неправда! — мысленно воскликнула Джулиана. Десять лет, в течение которых она росла, она изо всех сил сопротивлялась тому материнскому наследию, что жило в ней. И она вовсе не искала ни приключений, ни скандалов, ни бесчестья.
Не искала?..
Перед ней тотчас замелькали воспоминания: вот она, убегая, несется через темный сад; вот прячется в чужой карете; вот скачет по Гайд-парку в мужском платье; вот взбирается на бревно, чтобы достать упавшую в озеро шляпку; вот обрушивает пирамиду овощей; вот целуется с Саймоном в конюшне, а затем целуется с ним в доме его невесты… Да-да, целуется с Саймоном!
За последнюю неделю она сделала практически все, чтобы вызвать скандал. Так что, выходит, ее мать права? О Боже!
Снова взглянув на мать, она спросила:
— Что тебе нужно от нас? — Джулиана услышала дрожь в своем голосе и невольно поморщилась.
Луиза молчала, глядя на дочь своими холодными голубыми глазами. Через несколько минут Джулиане это надоело, и она заявила:
— С меня хватит! Я и так слишком много лет потратила на ожидание. — Она встала. — Я иду спать.
— Я хочу вернуть свою прежнюю жизнь, — сказала наконец Луиза.
В этих словах не было ни грусти, ни сожаления. Да и не могло быть. Эти эмоции — не для матери. Они для тех, кто способен чувствовать.
Не в силах остановить себя, Джулиана снова присела на край стула и окинула долгим взглядом женщину, давшую ей жизнь. Ее красота — дар, который она передала всем своим детям, — все же померкла с возрастом. В черных волосах проглядывали седые пряди, и прожитые годы чуть притушили яркость голубых глаз. Лицо и шея ее были усыпаны морщинами, на виске виднелся шрам. Родинка же прямо над черной дугой брови, которую Джулиана помнила менее отчетливой, стала заметнее.
В целом годы были добры к Луизе Хэдборн, но в каком-то смысле ее внешность свидетельствовала о том, что она потеряла все.
— Ты должна понимать, — сказала Джулиана, — что прошлое вернуть невозможно.
На материнском лице промелькнуло раздражение.
— Разумеется, я это понимаю. Я приехала не затем, чтобы вернуть титул. Или дом. Или Гейбриела с Николасом.
«И уж точно не меня», — подумала Джулиана.
— Но наступает такой момент, когда становится нелегко жить так, как жила я.
И тут Джулиана все поняла.
— Ты думаешь, что Гейбриел поможет тебе жить другой жизнью? — спросила она.
— Его воспитывали как будущего маркиза. Учили защищать семью любой ценой. Почему, ты думаешь, я просила твоего отца, чтобы тебя отправили сюда, если с ним что-то случится?
Джулиана нахмурилась.
— Ты его бросила!
— Да, — ответила мать без всякого сожаления в голосе.
— Гейбриел никогда не станет помогать тебе…
— Посмотрим, — перебила Луиза. И было очевидно, что она верила: сын обязательно ей поможет.
И тут Джулиане все стало ясно. Ведь это же лондонское общество, где репутация превыше всего, даже для маркиза Ралстона! Особенно для нынешнего маркиза Ралстона, имеющего жену и сестру, которых надо защищать.
Джулиана, прищурившись, проговорила:
— Ты знала. Знала, что вызовешь скандал. Знала, что он пойдет на все, лишь бы пригасить этот скандал. Ты думаешь, он назначит тебе содержание, чтобы ты продолжала вести ту жизнь, к которой привыкла.
Луиза усмехнулась и смахнула пылинку со своего платья, фасон которого устарел на несколько лет.
— А ты довольно быстро разгадала мою стратегию. Как я и говорила, мы с тобой не такие уж разные.
— Я не уверен в этом, мама, — послышался голос Ралстона, стоявшего у дверей. Джулиана повернулась к нему и к Калли. А маркиз добавил: — Разве я не ясно выразился, когда сказал, чтобы ты больше не приближалась к Ралстон-Хаусу?
Луиза с улыбкой вскинула на сына глаза.
— Я почти два десятка лет не была в Англии, дорогой. И уже подзабыла значения некоторых слов. — Она протянула руку Калли. — Вы, должно быть, молодая маркиза. К сожалению, меня очень быстро выпроводили из вашего дома вчера вечером, и мы не были должным образом представлены друг другу.
— Какое упущение, — съязвил Ралстон.
— Ты знаешь, зачем она здесь? — вмешалась Джулиана, от возмущения вскочив со стула. — Знаешь, что она хочет от тебя денег?
— Да, знаю, — отозвался Гейбриел. Потом вдруг уставился на платье сестры. — Черт побери, что с тобой стряслось?
— Думаю, сейчас не время обсуждать это, — подала голос Калли.
— Ты ведь не сделаешь это? — спросила Джулиана. — Ты ведь не пойдешь у нее на поводу?
— Я еще не решил.
— Гейбриел! — Джулиана едва удержалась, чтобы не топнуть ногой.
Маркиз же снова повернулся к гостье.
— Я бы хотел, чтобы ты ушла, мама. Если мы тебе понадобимся, пришлешь весточку. У Ника отличные слуги. Они знают, как связаться с нами.
— Она живет в лондонском доме Ника? — изумилась Джулиана. — Он будет взбешен, когда узнает!
— Глупости! Ник всегда любил меня больше всех, — заявила Луиза. Встав и направившись к двери, она добавила: — Я бы не удивилась, если бы Беннет подпалил мою накидку. Этот человек всегда относился ко мне с неприязнью.
— Значит, он прекрасно разбирается в людях, — сказала Джулиана, не сдержавшись.
— Ай-ай-ай, Джулиана! Можно подумать, что тебя никогда не учили хорошим манерам.
— Такое уж у меня было детство.
— Мм… — Луиза окинула платье дочери долгим взглядом. — Как ты полагаешь, если бы я осталась в Италии, сегодня ты все равно была бы вся в семенах и колосках?
Развернувшись, Луиза вышла из комнаты. А Джулиана очень пожалела, что не успела ответить колкостью на колкость матери.
— Просто не верится, что вы двое выросли такие совершенно нормальные с такой-то матерью, — заметила Калли.
— Я не такой уж нормальный, императрица. Да и насчет Джулианы не уверен.
Калли взглянула на нее с озорной улыбкой.
— Главная загадка вечера разгадана — это ты обрушила осеннюю композицию леди Нидэм!
Маркиз повернулся к сестре и пробормотал:
— Боже милостивый…
— И убежала, как нашкодивший котенок, — добавила Калли.
Джулиана покусывала нижнюю губу.
— Да, пожалуй. А что я должна была делать?
Гейбриел вздохнул, прошел к буфету и плеснул себе скотча.
— Хотя бы раз, Джулиана, ты могла бы воздержаться от скандального поведения. Хотя бы один раз.
— Гейбриел, осторожнее, — тихо сказала Калли.
— Что ж, хорошо. Но о чем же мы говорили только сегодня вечером, перед тем как поехать на бал? О том, что нам всем необходимо вести себя так, чтобы хотя бы попытаться сдержать этот торнадо, то есть нашу мать.
Джулиана поморщилась и пробормотала:
— Я не хотела…
— Ну разумеется, не хотела. Ты не хотела свалиться в Серпентайн и убегать от кого-то по нашему саду. И ты едва не оказалась скомпрометированной Лейтоном, полагаю.
— Гейбриел! — На сей раз Калли повысила голос.
Джулиана густо покраснела.
— Да, я не хотела. Но вижу, что ты мне не веришь.
— Ты должна признать, что делаешь это довольно затруднительным, сестра.
Она понимала, что брат очень сердит. Понимала, что он чувствовал себя в ловушке из-за приезда их матери, ее претензий, а также из-за того, что угроза, которую мать представляла для семейной репутации, была весьма велика. Кроме того, Джулиана прекрасно понимала, что Гейбриел просто срывал на ней злость.
Но ей надоело, что все указывают на ее недостатки — пусть даже они были правы.
— У меня сегодня не самый легкий из вечеров, — проворчала Джулиана. — Не считая того, что я свалилась с лестницы и впервые за десять лет имела разговор с матерью, я поспорила с тобой, испортила платье, убежала с бала и еще наблюдала, как…
«Наблюдала, как Саймон дает обещание другой», — закончила она мысленно.
— Что ты наблюдала?
Внезапно она почувствовала, что страшно устала. Устала от этого дня, от этой недели и от последних семи месяцев. Устала от Лондона.
Джулиана покачала головой:
— Ничего.
Последовала долгая пауза. Брат пристально наблюдал за ней, а она намеренно избегала его взгляда. В конце концов он вздохнул и пробормотал:
— Что ж, с меня тоже довольно этого безумия, — и вышел из комнаты.
Калли посмотрела ему вслед и тоже испустила тяжелый вздох.
— Он не хотел, ты же знаешь. Просто… для него все это ужасно неприятно.
Джулиана заглянула в добрые глаза невестки. Калли всегда была само спокойствие.
— Знаю, что неприятно. Но он не так уж не прав.
Они долго сидели молча. Наконец Джулиана не выдержала и сказала:
— Лейтон женится.
Невестка кивнула.
— Леди Пенелопа — хорошая партия.
— Она его не любит.
Калли склонила голову к плечу.
— Думаю, что так и есть.
И снова воцарилось молчание — оно тянулось так долго, пока Джулиане стало уже невмоготу терпеть. Глядя на свои руки, лежавшие на коленях, она тихо проговорила:
— Когда они поженятся? Что-нибудь говорили об этом?
— Я слышала, что где-то в конце ноября.
Джулиана кивнула, поджав губы.
Все кончено. Он для нее навсегда потерян.
Она сделала глубокий вдох.
— Думаю, мне лучше уехать из Лондона.
Глаза Калли расширились.
— Совсем?
— По крайней мере на ближайшее время.
Саймону требовалось выпить. И чем больше, тем лучше.
Он швырнул шляпу и перчатки слуге, дожидавшемуся его возвращения домой, затем быстро миновал холл и рывком распахнул дверь библиотеки, так что она с грохотом ударилась о стену. Но по-видимому, это не произвело особого впечатления на Леопольда. Пес поднял голову, с задумчивым видом потянул носом воздух и отвернулся.
Саймон же прошел к буфету, плеснул в стакан скотча и одним махом выпил обжигающую жидкость. И тотчас же налил еще один стакан.
Проклятие, он помолвлен! И этим вечером он чуть не погубил девушку, не являвшуюся его будущей женой.
Саймон с минуту сверлил графин взглядом, потом схватил его и направился к креслу. Грозно воззрившись на пса, приказал:
— Прочь!
Пес зевнул и без всякой спешки спрыгнул с кресла — как будто это он сам решил с него уйти.
Проклятие! Вот кем он стал — герцогом, который не в состоянии добиться послушания даже от собственной собаки.
Сев в кресло и не обращая внимания на то, что пес растянулся перед горящим камином, Саймон испустил протяжный вздох, как будто задерживал дыхание весь вечер… с тех пор, как маркиз Нидэм громогласно объявил о помолвке своей дочери. А потом он взял руку леди Пенелопы и поднес к губам, исполнив свой долг.
Тогда-то он и ощутил его, это бремя. Теперь он был в ответе не только за свою мать, сестру и герцогство. Теперь он отвечал и за леди Пенелопу. Но даже и тогда он думал только о Джулиане…
Он наблюдал за ней краем глаза, когда они с герцогиней Ривингтон пробирались сквозь толпу, то исчезая, то вновь появляясь среди гостей. Когда же они добрались до выхода из зала, она уже почти бежала.
Впрочем, он ее прекрасно понимал.
Ему и самому хотелось убежать оттуда. Он и без того ушел так быстро, как только смог.
А потом она обернулась и посмотрела на него… И было что-то такое в ее глазах, что и пугало, и соблазняло, и манило… Что-то такое, от чего у него перехватило дыхание и захотелось побежать за ней.
Саймон выпил еще и прикрыл глаза, как бы отгораживаясь от действительности. Но это лишь разбередило воспоминания о ней. О ее волосах, глазах, коже, о том, как она соблазнительно прижималась к нему.
Он не собирался заходить так далеко. Не хотел еще больше приближать ее к бесчестью. Во имя всего святого, он ведь не такой! Он не какой-нибудь повеса. Да, он время от времени содержал любовниц, случалось ему и флиртовать, но чтобы обесчестить девушку — нет, такого никогда не было. Никогда!
Герцог Лейтон всегда гордился тем, что он настоящий джентльмен. Гордился до тех пор, пока не встретил женщину, которая пробудила в нем желание послать благородство к черту, повалить ее на пол и заняться с ней любовью.
О Боже, в кого он превратился?!
Она была права, что отказала ему вчера вечером. И Ралстон тоже был прав.
В какое-нибудь другое время, будучи другим человеком, он бы заполучил ее. Взял бы без колебаний. Как любовницу… и не только.
Да-да, он женился бы на ней!
Саймон громко выругался в тишине комнаты. Пес тотчас поднял голову и вопросительно посмотрел на него.
— Ох, прости, старина. Я нарушил твой сон?
Леопольд испустил страдальческий вздох и снова уснул.
А Саймон налил себе еще скотча.
— Тебе это не нужно, — послышался женский голос.
Герцог рассмеялся, но в его смехе не было ни радости, ни веселья.
Выходит, мать последовала за ним, приехала к нему домой.
О Боже, этому кошмарному вечеру, похоже, не будет конца.
— Мама, сейчас два часа ночи.
Она не обратила внимания на его слова.
— Ты рано уехал с бала.
— Не так уж и рано. По сути, сейчас уже поздновато для визитов, ты не находишь?
— Я приехала сказать тебе, что ты поступил правильно.
Нет, неправильно! Но хорошо, что она так думала.
— А ты не могла подождать… до более подходящего времени?
— Нет. — Мать проплыла через комнату и присела на краешек стула напротив Саймона. Окинув его кресло не одобрительным взглядом, изрекла: — Этому креслу нужна новая обивка.
— Я приму твое мнение к сведению. — Он снова выпил, не обращая внимания на явное недовольство матери.
Интересно, сколько ему придется тут просидеть, прежде чем она уйдет?
— Лейтон, я…
— Ты никогда не называешь меня по имени, — перебил герцог.
Мать нахмурилась и взглянула на него в явном замешательстве.
— Ты о чем?..
— Меня зовут Саймон, но ты никогда не называешь меня по имени.
— Почему я должна тебя так называть?
— Потому что это мое имя.
Мать покачала головой.
— У тебя есть титул. И ответственность. Они требуют уважительного обращения.
— Ты и в детстве не называла меня Саймоном.
— Ты и тогда имел титул. Маркиза Гастингса. Но в чем дело, Лейтон? Почему ты такой?
Он с раздражением пожал плечами.
— Ни в чем, наверное.
— Прекрасно. — Мать коротко кивнула и сменила тему. — Завтра мы с маркизой планируем начать приготовления к свадьбе. Ты, разумеется, в последующий месяц должен как можно чаще появляться с леди Пенелопой на людях. И больше никаких приглашений в Ралстон-Хаус! Я вообще не знаю, что с тобой произошло. Ведь раньше ты никогда не общался с людьми такого… сомнительного сорта. Но именно сейчас, когда наше имя должно оставаться незапятнанным, якшаешься с этим Ралстоном и его… вульгарным семейством.
— Вульгарным? Но Ралстон женат на сестре графа Аллендейла и герцогини Ривингтон.
Мать пренебрежительно отмахнулась.
— Все это не имеет значения теперь, когда вернулась его мамаша. И сестрица. — Она презрительно скривила губы и добавила: — Стыд и позор!
Саймон с трудом сдерживал гнев, охвативший его при этих словах матери. Ведь в Джулиане не было ничего постыдного! Она красивая, остроумная и яркая. Да, быть может, временами чересчур смелая и дерзкая, но восхитительная.
Стиснув хрустальный стакан с такой силой, что побелели костяшки пальцев, герцог проговорил:
— Не смей больше так говорить об этой леди.
Герцогиня прищурилась.
— Не знала, что ты так высоко ценишь эту мисс Фиори. — Саймон промолчал, и мать добавила: — Только не говори мне, что хочешь эту девицу.
Он и на сей раз не ответил. Он даже не смотрел на мать.
— Похоже, что так, — продолжала герцогиня. — Но она ведь ничто, Лейтон. Ни имени, ни родословной, ничего, что могло бы зарекомендовать ее, за исключением родства с Ралстоном, которого и самого едва ли можно назвать респектабельным после возвращения их скандальной мамаши. Бог мой, мы даже не уверены, что эта девица — та, за кого себя выдает. Теперь даже родство с Аллендейлом и Ривингтоном не спасет их репутацию… — Герцогиня подалась вперед и добавила в голос металла: — Она совершенно недостойна тебя. Даже на роль любовницы едва ли сгодится.
Теперь уж Саймон разозлился не на шутку. Да, было время, когда он и сам считал, что Джулиана годится ему только в любовницы. Но это было давно, задолго до того, как он понял… какая она необыкновенная.
Герцогиня же вновь заговорила:
— Поищи какую-нибудь другую женщину, чтобы согревала твою постель, Лейтон. Ты можешь найти… более достойную.
И тут Саймон окончательно осознал, что никогда ему не найти женщину лучше Джулианы. Конечно, она никогда не будет ему принадлежать, но, видит Бог, он не позволит поливать ее грязью.
— Уходи, — проговорил он сдержанно. И сам удивился своему самообладанию.
Глаза матери расширились.
— Что ты сказал? — В ее голосе проскользнули нотки ярости.
— Ты слышала.
Мать тяжко вздохнула.
— Лейтон, зачем все так драматизировать? С каких это пор ты стал таким романтичным?
— Тут нет ничего романтического. И вообще довольно с меня на сегодня, мама. Ты получила что хотела. Я женюсь на леди Пенелопе. У нее безупречная репутация и масса достоинств. Довольствуйся тем, что на сегодняшний день я исполнил все твои пожелания.
Герцогиня поднялась, гордо выпрямившись.
— Не забывай, что я твоя мать, Лейтон, и ты должен относиться с должным уважением к моему положению.
— А ты не забывай, что я герцог, мама. И давно прошли те времена, когда я беспрекословно тебе подчинялся. Уезжай домой, пока я не сказал что-нибудь, о чем потом пожалею.
Они долго сверлили друг друга взглядами, и никто не желал уступать.
Внезапно раздался тихий стук в дверь.
«Неужели эта ночь никогда не кончится?!» — мысленно воскликнул Саймон. Резко развернувшись, закричал:
— Проклятие! Что там еще?!
Вошел Беннет. С беспокойством взглянув на хозяина, дворецкий проговорил:
— Ваша светлость, прошу прощения. Тут срочное письмо. Из Йоркшира.
Саймон похолодел. Взяв письмо, тотчас отпустил дворецкого. Затем сломал печать и развернул бумагу, понимая, что это то самое послание, которого он так страшился, то самое, которое все изменит.
Быстро прочитав письмо, Саймон сунул его в карман. Он ждал… готовился к этому известию, а вместе с ним и к целому букету эмоций — гневу и страху в основном. Но сейчас не ощутил ничего, кроме спокойствия.
Встав, он направился к двери.
— Лейтон!.. — окликнула его мать, и он остановился, однако не обернулся. «Неужели в ее голосе была дрожь?» — промелькнуло у него.
Когда же наконец Саймон повернулся к матери, то сразу заметил, что она смертельно побледнела. И, казалось, мгновенно состарилась.
— Лейтон, какие-то новости?
— Ты стала бабушкой, мама.
