Глава 11
Даже на балах следует остерегаться черни. Изысканные леди сторонятся темных углов.
«Трактат о правилах поведения истинных леди»
Зимний сад — идеальное место не только для экзотических растений…
«Бульварный листок». Октябрь 1823 года
Ступени, ведущие в Долби-Хаус, были заполнены овощами. Вероятно, хозяйка дома восприняла свой осенний бал более чем серьезно, поэтому и разложила на ступенях и в переднем холле лук, картошку, кабачки и тыквы всех возможных размеров и цветов.
Джулиана, выбравшись из кареты, скептически оглядела эту овощную тропу. Калли же усмехнулась и воскликнула:
— О Боже!
Взяв жену под руку, Ралстон повел ее к парадной двери.
— Это все твоих рук дело, — прошептал он ей на ушко, и Джулиана расслышала веселые нотки в его голосе. — Надеюсь, ты счастлива.
Калли со смехом ответила:
— Мне еще никогда не доводилось прогуливаться по овощной тропе, милорд. Поэтому — да, я счастлива.
Ралстон театрально закатил глаза.
— Никаких прогулок, императрица! Давайте поскорее покончим с этим. — Он повернулся к Джулиане, указывая, что ей следует идти первой. — Вперед, сестра!
Джулиана изобразила ослепительную улыбку и шагнула к ступеням. Маркиз наклонился к ней и тихо сказал:
— Все время улыбайся, и они не будут знать, как реагировать.
Теперь уже не было сомнений в том, что спустя сутки после возвращения их матери высший свет гудел словно растревоженный улей, обсуждая эту новость. Днем у них было короткое обсуждение относительно того, стоило ли посещать этот бал, устраиваемый в доме леди Пенелопы, будущей герцогини Лейтон. Но Калли заявила, что если они хотят пережить эту бурю, то должны посещать все светские мероприятия, на которые получают приглашения, — независимо оттого, будет там присутствовать Лейтон или нет. Ведь скоро, в конце концов, приемов станет значительно меньше.
Но все понимали: сегодняшний вечер, когда вчерашние скандальные события в Ралстон-Хаусе еще так свежи, будет сложнее всего пережить.
Добавив бодрости в улыбку, Джулиана зашагала между репой, кабачками и тыквами — зашагала в ночь, обещавшую стать самой длинной в ее жизни.
Минуту спустя, передав накидку лакею, она окинула взглядом бальный зал Долби-Хауса. И первое, что она заметила, были пристальные взгляды, устремленные на нее. Оглядывая зал, Джулиана упорно удерживала на лице улыбку, хоть и видела презрительные усмешки на многих лицах.
Тут Калли повернулась к ней и с ослепительной улыбкой прошептала:
— Ты держишься замечательно. Как только окажемся в толпе, все уляжется.
Джулиане хотелось верить, что так и будет. Она в отчаянии снова оглядела толпу, надеясь увидеть что-нибудь, что привлекло бы ее внимание.
И кое-что привлекло.
Саймон!
Он стоял в дальнем конце бального зала, высокий и красивый, в безупречном фраке и при шейном платке, так сильно накрахмаленном, что им, наверное, можно было бы резать масло. Но на лице его, на скуле, был заметен красноватый синяк — судя по всему, один из вчерашних ударов Ралстона все же попал в цель. Впрочем, эта отметина лишь делала Саймона еще более красивым — совершенно неотразимым.
Он не видел Джулиану, но ей все равно захотелось развернуться и бежать к выходу. Но она тотчас взяла себя в руки и стала спускаться по широкой лестнице.
Она старалась не думать о том, что Саймон уже сделал предложение леди Пенелопе, прежде чем пришел в конюшню.
Тут к ней подошел брат и, наклонившись к ее уху, прошептал:
— Не забудь, о чем мы говорили.
Она кивнула:
— Я буду царицей бала.
Он широко улыбнулся:
— Как обычно. — Она фыркнула, и он добавил: — И постарайся как можно меньше вот так вот фыркать.
— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин.
Брат рассмеялся:
— Хорошо бы. А если серьезно, то постарайся получить удовольствие. Танцуй как можно больше.
Она снова кивнула и подумала: «Если кто-нибудь пригласит меня…»
— Мисс Фиори… — послышался совсем рядом густой баритон, и она, развернувшись, оказалась лицом к лицу с братом Калли, графом Аллендейлом. Он улыбался ей, и его карие глаза излучали доброту. — Окажете мне честь? — Граф протянул ей руку.
«Так было запланировано, — догадалась Джулиана. — Запланировано, чтобы у меня появился партнер в ту же минуту, как я войду в бальный зал. Запланировано, чтобы этим партнером был граф».
Она ответила согласием, и они станцевали бодрую кадриль. А после танца Бенедикт, как безупречный джентльмен, прошелся с ней по периметру зала.
— Вам не обязательно все время находиться рядом со мной, — сказала наконец Джулиана. — В бальном зале со мной ничего страшного не случится.
Он улыбнулся ей.
— Вы правы, разумеется. Но мне просто приятно побыть с вами.
Они молча дошли до тихого уголка на краю зала и там остановились, глядя, как некоторые пары лихо отплясывают рил.
— Разве нет других дам, за которыми вам хотелось бы поухаживать? — неожиданно спросила Джулиана.
Ее кавалер с улыбкой покачал головой:
— Ни единой. Этим вечером я свободен от своих обязанностей в качестве холостого графа.
— А… — Джулиана тоже улыбнулась. — Хоть что-то хорошее вышло из неприятностей в Ралстон-Хаусе.
Граф рассмеялся:
— Для меня по крайней мере.
Они снова понаблюдали за танцующими, затем Бенедикт тихо проговорил:
— Не волнуйтесь, все образуется.
Она не посмотрела на него из страха утратить маску безмятежности.
— Не знаю, что выйдет на самом деле, но огромное вам спасибо за то, что так сказали.
— Поверьте, Ралстон сделает все необходимое для того, чтобы все уладить. У него будет полная поддержка и Ривингтона, и моя… и многих других.
«Но не того единственного мужчины, на поддержку которого я надеялась», — подумала Джулиана. И тут же, не удержавшись, проговорила:
— Не понимаю, зачем вам всем так рисковать из-за меня…
Граф решительно помотал головой:
— Нет никакого риска. Мы все молодые, привлекательные аристократы с землями и деньгами. Какой же тут риск?
Ее удивила его искренность и прямота.
— Но не все, похоже, так легко относятся к ущербу своей репутации, который может нанести связь с нами.
— Ну, у нас с Ривингтоном выбор невелик, поскольку мы родственники, если вы помните. — Граф снова рассмеялся, но ей было не до веселья. — Так что, полагаю, вы имеете в виду Лейтона, не так ли?
Она замерла. Судорожно сглотнув, пробормотала:
— Да, и его.
— Джулиана, я видел, как он смотрел на вас вчера вечером. Думаю, Лейтон станет на вашу сторону скорее, чем вы можете себе представить.
Эти слова, хоть и высказанные из лучших побуждений, уязвили ее. Она покачала головой:
— Вы ошибаетесь.
Бенедикт, наверное, думал, что видел во вчерашней манере поведения Лейтона поддержку, но он все неверно понял. Он видел его раздражение, быть может, даже желание. Но не заботу и понимание.
А вот если бы Бенедикт стал свидетелем того, как герцог выскочил из конюшни, после того как открылось, что он помолвлен, то он бы так не подумал.
О Боже! Саймон женится!
Не успела эта мысль промелькнуть у нее, как перед ней, словно вызванная ее воображением, прошла будущая жена герцога, направляющаяся в дамскую комнату. И Джулиана не смогла устоять.
— Скоро вернусь, — прошептала она Бенедикту и тут же направилась в сторону дамской комнаты.
Конечно же, Джулиана понимала, что ей не стоило идти за леди Пенелопой и что любой разговор с ней мог оказаться для нее весьма болезненным. Но она ничего не могла с собой поделать. Ведь Виноградинка сделала то, чего не смогла она, Джулиана, — она заполучила Саймона. И какая-то извращенная часть ее сознания просто должна была знать, кто такая эта неброская англичанка, что было в ней такого особенного, что заставило бесстрастного герцога Лейтона выбрать именно ее.
В такое раннее время комната была почти пуста, и Джулиана прошла через переднюю в маленькую боковую комнату, где увидела, как леди Пенелопа налила воды в небольшой тазик и с глубоким вздохом опустила в нее руки. При этом казалось, что она выглядела больной.
— Вы ведь не собираетесь выворачиваться, миледи?
Пенелопа резко обернулась. Удивление в ее глазах быстро сменилось замешательством.
— Выворачиваться?..
— Возможно, я неправильно выразилась. — Джулиана поморщилась. — По-итальянски мы говорим vomitare.
Глаза Виноградинки расширились, а затем щеки ее залила краска.
— А, вижу, вы поняли. — Джулиана усмехнулась.
— Да, я поняла, — кивнула леди Пенелопа.
Джулиана снова усмехнулась.
— Вот и хорошо. — Она указала на стул рядом с тазиком. — Можно присоединиться к вам?
Пенелопа, озадаченная, нахмурилась. Ей, конечно же, не каждый день случается вести подобные разговоры. Но если она и хотела отказаться, то не смогла — была слишком вежлива. И, вновь нахмурившись, ответила:
— Да, пожалуйста.
Джулиана села и проговорила:
— Продолжайте делать то, что делали. — Она помолчала. — А что вы вообще-то делали?
Пенелопа взглянула на тазик для умывания.
— Ну… я всегда так делаю, когда хочу успокоиться.
— Моете руки?
Леди Пенелопа вдруг рассмеялась:
— Глупо, да?
Джулиана пожала плечами.
— Не знаю… А вам помогает?
— По большей части.
— Надо будет попробовать.
— А вам надо успокоиться?
— Нет-нет! Для этого нет причин, — солгала Джулиана. Снова помолчав, добавила: — Не обижайтесь, леди Пенелопа, но вы не очень хорошо умеете скрывать свои чувства.
Пенелопа пристально взглянула на собеседницу.
— Вы всегда говорите все, что думаете, да?
На сей раз Джулиана рассмеялась.
— Да, конечно. Имея такую репутацию, как у меня, нет нужды ходить вокруг да около. А вы нервничаете из-за бала?
Пенелопа отвела взгляд, глазами отыскав свое отражение в зеркале.
— Среди прочего.
— Что ж, я вполне могу вас понять. Эти ваши балы — они просто ужасные! Не понимаю, как кто-то может их любить. Все эти кошмарные сплетни… и прочее…
Пенелопа тихо вздохнула:
— А сегодняшний будет самым ужасным из всех.
— Вы имеете в виду сплетни о моей матери?
— Нет, не это. Сегодня будет объявлено о моей помолвке.
— О вашей помолвке… с кем? — пробормотала Джулиана. Разумеется, она прекрасно все понимала, но не смогла удержаться — хотелось, чтобы будущая жена Саймона сама сказала о грядущей свадьбе.
— С герцогом Лейтоном, конечно.
Джулиана прекрасно знала, что услышит именно эти слова, но все равно они поразили ее в самое сердце.
— Значит, вы выходите замуж за герцога Лейтона? Он уже сделал вам предложение?
Пенелопа кивнула, и ее золотистые кудряшки запрыгали, как волосы у детских кукол Джулианы.
— Да, сегодня утром.
Джулиана сглотнула ком в горле. Очевидно, он покинул Ралстон-Хаус вчера вечером, полный решимости. И, едва избежав неподходящего брака с ней, Джулианой, поспешил заручиться согласием другой леди. Вполне подходящей.
Невольно вздохнув, Джулиана воскликнула:
— Ах, как вы, должно быть, счастливы!
— Да. Полагаю, я должна быть счастлива.
Но леди Пенелопа не выглядела счастливой. Более того, глаза ее увлажнились и, казалось, она вот-вот расплачется.
И неожиданно Джулиана посочувствовала этой девушке.
— Вы что же, не хотите выходить за него?
Последовала долгая пауза. Наконец Пенелопа взяла себя в руки, и на лице ее появилась ослепительная улыбка. Сделав глубокий вдох, она ответила:
— Герцог Лейтон — хороший человек. И у нас будет прекрасный брак.
Однако от внимания Джулианы не ускользнуло, что собеседница не ответила на вопрос. Вскинув брови, она заметила:
— Вы говорите как одна из них.
Пенелопа озадаченно сдвинула брови.
— Из них?
Джулиана махнула рукой в сторону бального зала.
— Как одна из всех тех англичан.
Девушка в растерянности заморгала.
— Но я и есть англичанка.
— Да, конечно. — Джулиана опять помолчала. — А что касается герцога, то он и в самом деле хороший человек.
— И он будет мне прекрасным мужем! — подхватила Пенелопа.
Джулиана закатила глаза.
— Ну, этого я бы, пожалуй, не сказала. Он высокомерный, властный и расчетливый. И он потребует, чтобы все всегда было так, как он захочет.
Пенелопа долго молчала, обдумывая эти слова. И Джулиана уже начала жалеть о своих смелых речах. Но только она собралась извиниться, как девушка сказала:
— Таков уж брак. С этим ничего не поделаешь.
Не выдержав, Джулиана воскликнула:
— Что такое с вами, англичанами?! Вы говорите о браке так, словно это деловое соглашение!
— Это и есть деловое соглашение, — отозвалась Пенелопа.
— А как же любовь?
— Уверена, что со временем… Думаю, у нас появится определенная… привязанность друг к другу.
Джулиана искренне рассмеялась.
— Я питаю привязанность к своей лошади, но у меня нет желания выйти за нее замуж. Но как же страсть?
Пенелопа покачала головой.
— В хорошем английском браке нет места страсти.
Эти слова заставили Джулиану оцепенеть (она уже слышала их на другом балу от другого аристократа).
— Это он вам так сказал?
— Нет, но… таков порядок вещей.
Комната внезапно как будто уменьшилась в размерах. Джулиане стало душно и захотелось на свежий воздух. Похоже, Пенелопа и впрямь идеально подходит Саймону. Она не будет бросать ему вызов, родит ему красивых златовласых детей и будет хозяйкой на его званых обедах, а он станет жить тихой, размеренной жизнью — без скандалов и без страсти, разумеется.
Что ж, все верно. В хорошем английском браке нет места страсти.
Джулиана повернулась к двери и сказала:
— По крайней мере в этом вы идеально подходите друг другу.
Она была уже у двери в дамскую комнату, когда Пенелопа проговорила:
— Знаете, это очень нелегко… Выдумаете, англичанки не мечтают о любви? Конечно же, мы мечтаем о ней. Но нас воспитывают и готовят не для любви. Нам с детства внушают, что главное — репутация. И преданность. Нас учат, что между страстью и надежностью мы должны выбирать надежность. Потому что в этом наш долг. — Тут Пенелопа едва заметно улыбнулась и добавила: — А любовь мы оставляем итальянцам.
— Уверена, что нам она нужна, — заявила Джулиана. — Мои поздравления, леди Пенелопа.
Она оставила Пенелопу и прошла в зал, где две группки женщин в восторге обсуждали то, что являлось квинтэссенцией балов, — сплетни и модные фасоны платьев.
— Я слышала, она вернулась. И она клянется, что никогда не была в Италии, — послышался чей-то громкий шепот.
Джулиана, не в силах сдержаться, резко развернулась и увидела леди Спарроу, окруженную кучкой своих приспешниц. Увидев Джулиану, леди нагло заявила:
— А это означает, что кое-кто здесь не тот, за кого себя выдает.
Это предположение вызвало среди сплетниц коллективный возглас. Ведь намек на то, что кто-то незаконнорожденный, — высшая форма скандала. И оскорбления, разумеется. Тем более в присутствии человека, о котором идет речь.
А леди Спарроу, усмехнувшись, добавила:
— Я не удивлюсь, если все это связано с деньгами. Мы же ничего о ней не знаем, верно? Может, она вообще не итальянка. Может, она вообще бог знает кто…
Джулиане ужасно захотелось доказать всем, что она настоящая итальянка. Захотелось несколькими резкими словами поставить эту Спарроу на место. Но что бы она изменила? Ровным счетом ничего.
— А кто же она такая? — спросила одна сплетница.
— Цыганка? — прошептала другая. — Или, может, испанка?
Не будь Джулиана так зла, она бы посмеялась над тем, как было произнесено слово «испанка». Как будто «испанка» — синоним слова «ведьма». Чем же им испанцы-то так не угодили?
— Мы можем спросить у нее самой, — заявила леди Спарроу, и все женщины повернулись к Джулиане.
А ей теперь захотелось кричать, ругаться, захотелось швырнуть чем-нибудь тяжелым в этих мегер.
Но она, разумеется, сдержалась и с невозмутимым видом проговорила:
— Вы не хуже меня знаете, леди Спарроу, что я та, кем вы и ваши… — она небрежно махнула рукой в сторону группы женщин, — гарпии решат меня сделать. Итальянка, испанка, цыганка — не важно! С радостью буду носить ту личину, какую вы для меня выберете… Лишь бы вы не сделали меня англичанкой.
Лица ошеломленных дам вытянулись, а Джулиана с усмешкой добавила:
— Ибо уж точно нет ничего хуже, чем быть одной из вас.
Он упорно делал вид, что не видел ее прибытия. И так же старательно притворялся, что ему все равно, смеется она или танцует в объятиях графа Аллендейла. При этом изображал повышенный интерес к разговорам мужчин, говоривших о политике и о военных расходах.
Когда же она покинула бальный зал и направилась по длинному темному коридору в заднюю часть дома, где бог знает кто мог ожидать ее, он, больше не в силах притворяться, последовал за ней. Но почему он это сделал? Ведь ему бы следовало радоваться нынешнему повороту событий… В конце концов, все теперь шло по плану. Вскоре он женится на безупречной леди Пенелопе, и уже через несколько минут они официально объявят о помолвке, тем самым укрепив его оборону в подготовке к нападениям, которые последуют, когда разразится скандал.
Да, ему следовало бы считать себя самым счастливым из мужчин, поскольку удалось избежать ужасного брака с Джулианой Фиори, однако же…
Однако вместо этого он идет за ней по темному коридору.
Но где же она, эта колдунья?
Герцог приоткрыл ближайшую дверь и заглянул в темную комнату. Постоял, прислушиваясь. Никого. Чертыхнулся и закрыл дверь.
— Саймон… — послышался вдруг шепот откуда-то из темноты. И этот голос с мелодичным итальянским акцентом прозвучал словно зов сирены.
Герцог повернулся к девушке.
— Что ты… — Он схватил ее за плечи, затащил в первую попавшуюся комнату и тотчас прикрыл за собой дверь, оказавшуюся дверью в зимний сад.
Джулиана попятилась к эркеру, в круг серебристого лунного света. Сделав несколько шагов, она задела ногой виолончель и чертыхнулась шепотом по-итальянски. И тут же, быстро наклонившись, успела поймать инструмент, чтобы не дать ему с грохотом упасть на пол.
При виде такого проворства Саймон едва не рассмеялся. И рассмеялся бы, если бы не был так зол.
Да, он был ужасно зол на Джулиану. И в то же время безумно рад тому, что встретил ее здесь, в этом доме.
— Зачем ты пошел следом за мной по темному коридору? — прошипела она.
— А зачем ты пошла по темному коридору?
— Я хотела немного побыть одна! — Она отвернулась и направилась к окну, пробормотав по-итальянски: — Есть ли во всем этом городе хоть одно место, где я могла бы побыть одна?
Саймон со вздохом проворчал:
— Вам вообще не следовало здесь появляться.
— Почему? Потому что это дом вашей невесты? Кстати, откуда вы так хорошо знаете итальянский?
— Видите ли, я считаю, что не стоит делать что-либо, если не делаешь это хорошо.
Джулиана снова вздохнула.
— Да, разумеется… Что же еще вы могли ответить.
Последовало долгое молчание. Потом герцог вдруг произнес:
— Данте.
— При чем здесь он? — Девушка взглянула на него с удивлением.
— Очень люблю этого поэта. Поэтому и выучил итальянский.
Она повернулась к нему. Ее черные волосы поблескивали в лунном свете.
— Вы выучили итальянский… из-за Данте?
— Да.
Она перевела взгляд на сад за окном.
— Полагаю, мне не стоит удивляться. Порой я думаю, что высший свет — это крут ада.
Он рассмеялся. Не смог сдержаться. Иногда она бывала просто великолепна. Когда не злила его.
Джулиана молчала, и герцог спросил:
— Что вы здесь делаете? Почему пошли сюда?
Она села на скамейку у пианино. В очередной раз вздохнув, ответила:
— Кажется, я уже сказала… Мне хотелось побыть одной.
— Почему?
— Не важно.
А ему вдруг показалось, что ответ на этот вопрос самый важный в мире. Впрочем, он знал ответ…
— Сплетни, да? Разумеется, дело в сплетнях, — пробормотал герцог, приближаясь к девушке.
Она тихонько усмехнулась и подвинулась, чтобы освободить ему место на скамейке. Причем движения ее были совершенно естественными — словно ему и полагалось сидеть рядом.
Он сел, хотя и понимал, что не следовало этого делать. Ведь ничего хорошего не выйдет из такой его близости к ней.
— Очевидно, я не ее дочь, а какая-то хитрая цыганка, которая заговорила вам глаза. — Тут Джулиана улыбнулась, наконец-то встретившись с ним взглядом.
Что ж, она вполне могла бы быть и цыганкой. Но скорее настоящей колдуньей.
Герцог судорожно сглотнул.
— Зубы, а не глаза.
Джулиана нахмурилась.
— Зубы? Но почему…
— Потому что заговаривают зубы. А вы сказали «глаза». В глаза пускают пыль, а заговаривают зубы, понятно?
Она склонила к плечу голову, задумавшись над его словами. И от этого ее изящная шея казалась еще длиннее.
— Ох, я совсем запуталась…
— Знаю. — Он и сам запутался.
— Наверное, мне никогда не стать одной из вас.
— Потому что путаете зубы с глазами? — пошутил Саймон. Ему не хотелось, чтобы она печалилась.
Она улыбнулась:
— И из-за этого тоже.
Их взгляды на несколько долгих мгновений встретились, и он сейчас боролся с желанием дотронуться до нее. Должно быть, она почувствовала это, потому что вдруг отвернулась.
— Вы ведь помолвлены?..
Ему не хотелось обсуждать это. Не хотелось, чтобы это было правдой. Не сейчас. Не здесь.
— Да. И что же?
— И объявление будет сделано сегодня?
— Да.
Она снова посмотрела на него.
— И вы наконец получите свою идеальную английскую жену.
— Вы удивлены?
— Нет, просто теперь… Теперь ясно, что эту игру мне не суждено было выиграть.
Саймон искренне удивился:
— Вы признаете поражение?
— Да, наверное. Я освобождаю вас от пари.
Это было именно то, чего он ожидал от нее. Чего хотел от нее.
— Куда же девалась та храбрая воительница, которую я знал?
Она робко улыбнулась.
— Ее больше нет.
Он вскинул брови.
— Почему?
— Потому что… — Она смолкла.
Он отдал бы все свое состояние за то, чтобы все-таки услышать ответ.
— Так почему же?..
— Потому что для меня слишком важен стал исход.
Саймон уставился на девушку в изумлении.
— Что это значит?
— Ничего. — Она покачала головой. — Мне очень жаль, что вы чувствуете себя обязанным присматривать за мной. И очень жаль, что Гейбриел ударил вас. И еще очень жаль, что я стала для вас чем-то… Чем-то таким, о чем вы сожалеете.
«Сожалеете»? Это слово поразило его. И неприятно удивило. В последнее время Джулиана вызывала у него массу самых разных чувств, но сожаления среди них не было.
А она вдруг поднялась и тихо сказала:
— Саймон, нельзя, чтобы нас тут обнаружили. Я должна идти.
Он тоже встал.
— Джулиана, подожди.
Она повернулась и отступила в темноту туда, где он не мог до нее дотянуться.
— Мы не должны разговаривать. Не должны видеться друг с другом, — затараторила она, словно слова могли возвести стену между ними.
— Слишком поздно для этого. — Он шагнул к ней, но она тут же отступила.
— Поймите, Ралстон будет искать меня.
Саймон снова шагнул к ней.
— Ралстон подождет.
— А вам надо быть со своей невестой. — Она торопливо попятилась.
— Невеста тоже подождет.
Джулиана покачала головой:
— Нет, не подождет.
Но Саймон не желал говорить о Пенелопе. Он вплотную приблизился к девушке.
— Объяснитесь, Джулиана.
— Я… — Она опустила голову, пряча глаза.
А ему вдруг захотелось зарыться лицом в ее душистые волосы, захотелось окунуться в ее аромат. Но сначала она должна была объясниться.
Джулиана молчала целую вечность — так долго, что он уже подумал, она никогда не заговорит. Но она, сделав глубокий вздох, наконец сказала:
— Я не хотела, чтобы ты мне нравился.
— А я тебе нравлюсь?
Когда она подняла голову, в ее голубых глазах отразился свет, падавший из окна, и у Саймона перехватило дух от ее красоты. Он поднял руку и провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Она прикрыла глаза и жалобно прошептала:
— Да, нравишься, хотя не знаю почему. Ведь ты ужасный человек. — Она прислонилась к нему. — Надменный и вспыльчивый.
— Нет, я не вспыльчивый. — Он взял ее за подбородок и заглянул ей в лицо. Когда же она открыла глаза, добавил: — Только с тобой.
— Но ты считаешь себя самой важной персоной во всей Англии, — продолжала Джулиана. — Ты думаешь, что все знаешь. А я… — Она ахнула, когда он прижался губами к ее шее. — Я думала, тебе требуется дальнейшее объяснение.
— Мм… — пробормотал он ей в плечо. — Прекрасная мысль. Продолжай.
Она сделала глубокий вдох и прошептала:
— Так о чем мы говорили?
Он улыбнулся и легонько прикусил мочку ее уха.
— Ты называла мне причины, по которым я не должен тебе нравиться.
— Ох… — Она тихо застонала, когда он провел языком по ее ушку. — Да, верно, я назвала основные причины.
— И все равно я тебе нравлюсь, не так ли?
Он принялся покрывать поцелуями шею девушки, чувствуя, как грудь ее судорожно вздымается и опадает от прерывистого дыхания. Она долго не отвечала. Когда же пальцы его скользнули в вырез ее платья, она выпалила:
— Да, черт возьми, нравишься.
Саймон спустил платье пониже, обнажив в лунном свете ее грудь, увенчанную розовым соском.
— Тебе следует кое-что знать, — прошептал он как будто откуда-то издалека.
— Что именно?
Он лизнул заострившийся сосок, отчего тот еще больше отвердел.
— О, Саймон, ты мучаешь меня! Говори же…
— О чем?
— Ну… что мне следует знать?
Он улыбнулся этому вопросу и, заглянув ей в глаза, прошептал в ответ:
— Ты тоже мне нравишься.