Глава 9
Следующую неделю Миранда провела за чтением греческих трагедий. Вернее, она делала вид, что читает. Сосредоточиться было невозможно. Она смотрела на страницы и не видела слов. Наверное, Надо было выбрать что-нибудь более подходящее ее настроению.
Но от комедии она начнет плакать, а от любовной истории ей захочется умереть на месте.
Оливия, которая всегда отличалась любопытством, пыталась узнать у подруги причину ее подавленного настроения. Она одолевала ее расспросами, а когда не удавалось ничего выудить, то всячески развлекала последними сплетнями. Болтушка как раз дошла до середины занимательного рассказа об одной графине, которая выгнала мужа из дома и не пускала до тех пор, пока тот не согласился купить ей четырех домашних пуделей, когда в дверь постучала леди Радленд и заглянула в комнату.
— О, хорошо, что вы обе здесь. Оливия, что за поза?
Та послушно выпрямилась, как и положено воспитанной леди.
— Что ты хотела нам сказать, мама?
— Я собиралась сообщить, что мы приглашены на следующей неделе в загородный дом леди Честер.
— Кто это такая? — спросила Миранда, отложив потрепанный томик Эсхила.
— Наша кузина, — пояснила Оливия. — Не помню точно — троюродная или четвероюродная.
— Двоюродная, — внесла ясность леди Радленд. — Я приняла приглашение от всех нас. Было бы невежливо отказаться — ведь это наша близкая родственница.
— А Тернер поедет? — поинтересовалась Оливия.
Миранде оставалось поблагодарить подругу за этот вопрос — разве она осмелится наводить справки сама?
— Надеюсь! Ему неплохо вспомнить о семейном долге, — сказала леди Радленд твердым голосом, что было ей несвойственно. — Если он этого не сделает, то ему предстоит серьезный разговор со мной.
— Боже! — с бесстрастным видом произнесла Оливия. — Бедняга!
— Ума не приложу, что происходит с мальчиком, — удрученно покачала головой леди Радленд. — Такое впечатление, что он нас, избегает.
«Нет, только меня», — с печальной улыбкой подумала Миранда.
Тернер нетерпеливо посту кивал ногой, ожидая, когда наконец спустятся члены его семьи. Почему он не похож на других светских мужчин, большинство которых либо игнорировали своих матерей, либо относились к ним снисходительно, как к неразумным представительницам слабого пола? Эта мысль лезла ему в голову все утро. Но матери каким-то образом удалось заставить его согласиться на этот чертов уик-энд, на котором также будет и Миранда.
А он — полный идиот. И с каждым днем все больше в этом убеждается.
Мало этого — он еще проклят судьбой, потому что появившаяся в прихожей леди Радленд объявила:
— Ты поедешь вместе с Мирандой.
Он закашлялся.
— Мама, ты полагаешь, что это разумно?
— Ты же не собираешься совращать девицу?
Черт бы их всех побрал!
— Нет, конечно. Просто неплохо подумать о ее репутации. Что скажут люди, когда мы приедем в одной карете? Все же понимают, что мы были вынуждены провести несколько часов наедине.
— Все знают, что вы с ней как брат и сестра. И мы встретимся за милю до Честер-Парка, поменяемся местами, так что ты появишься вместе с отцом. Никаких сложностей я не вижу. Дело в том, что нам с лордом Радлендом необходимо поговорить с Оливией.
— Что она учудила на этот раз?
— Она назвала Джорджиану Элстер глупой клушей.
— Но ведь это соответствует действительности.
— Моя дочь сказала это прямо ей в лицо!
— Со стороны Оливии такое поведение неразумно, но, думаю, не стоит два часа ее за это пилить.
— Но это еще не все!
Тернер вздохнул. Спорить с матерью бесполезно, и ему предстоят два часа наедине с Мирандой. За что ему такая пытка?
— Она обозвала сэра Роберта Кента нечесаным горностаем.
— Предполагаю, тоже прямо в лицо?
Леди Радленд согласно кивнула и спросила:
— Что это за существо такое — «нечесаный горностай»?
— Точно не знаю, но не думаю, что это комплимент.
— Горностай — это такой мелкий зверек типа куницы, — с улыбкой сообщила Миранда, входя в холл. На ней было бледно-голубое дорожное платье.
— Доброе утро, дорогая. Ты поедешь с Тернером, — тут же заявила леди Радленд.
— Да?
От неожиданности Миранда едва не поперхнулась, и ей пришлось изобразить приступ кашля, что доставило Тернеру удовольствие.
— Потому что моя дочь совершенно не следит за тем, что говорит на людях.
С лестницы раздался громкий стон. Все повернулись в ту сторону, где по лестнице спускалась Оливия.
— Мама неужели это так необходимо? Я не хотела никого обижать. Я ни за что не назвала бы леди Финчкумб жалкой старой каргой, если бы знала, что ей это передадут.
Леди Радленд побелела.
— Как ты назвала эту почтенную даму?
— Ты разве об этом не знала? — пролепетала Оливия.
Мать строго взглянула на сына:
— Я предлагаю вам отправиться в путь. Мы встретимся через пару часов.
Оба молча прошли к карете, и Тернер подал Миранде руку, помогая сесть. Стоило ему коснуться ее пальцев, обтянутых перчаткой, как его бросило в жар, но она, видно, ничего подобного не испытывала, потому что твердым голосом произнесла:
— Надеюсь, милорд, что мое присутствие не покажется вам чрезмерно трудным испытанием.
Тернер в ответ то ли хмыкнул, то ли вздохнул.
— Вы же знаете, что не я это устроила.
Он уселся напротив нее.
— Догадываюсь.
— Я понятия не имела, что мы окажемся… — она посмотрела на него. — Вы это понимаете?
— Конечно. Мама полна решимости отругать Оливию без лишних свидетелей.
— Спасибо, что верите мне.
Он промолчал и уставился в окно. Карета сдвинулась с места.
— Миранда, ты никогда не была вруньей.
— Нет, разумеется. Но у вас был устрашающий вид, когда вы помогали мне сесть в карету.
— Я злился на судьбу, а не на тебя.
— Это обнадеживает, — холодно заметила девушка. — А теперь прошу прощения — я взяла с собой книгу.
Она повернулась к нему боком, так что его взгляду предстала только ее спина, и принялась за чтение.
Тернер подождал полминуты, а йотом спросил:
— Что ты читаешь?
Миранда замерла, потом медленно повернул ась к нему, словно это был тяжелый труд, и показала ему обложку.
— Эсхил? Какое занудство! Ты не находишь?
— Оно подходит к моему настроению.
— Какая ты ехидная!
— Тернер, оставьте этот снисходительный тон. При данных обстоятельствах это едва ли уместно.
Он поднял брови.
— И что означает сия фраза?
— Только то, что после всего происшедшего между нами ваш высокомерный тон не оправдан.
— Ну и ну, какая длинная тирада!
Миранда ничего на эго не ответила, а лишь бросила на него гневный взгляд и отгородилась книгой.
Тернер усмехнулся и откинулся на спинку сиденья. Ему, на удивление, было весело. И даже стало интересно наблюдать за ней. Миранда не претендует на то, чтобы находиться в центре внимания, но обладает способностью притягивать своей остроумной беседой. Поддразнивать ее безумно занятно. И он не стыдится этого. Невзирая на ее сегодняшнюю суровость, Тёрнер не сомневался, что она не менее, чем он, получала удовольствие от словесных перепалок.
Вполне возможно, что поездка окажется не такой уж невыносимой. Ему просто надо занять ее шутливой беседой… и не смотреть слишком долго на ее рот.
Такой чувственный, зовущий.
Но об этом лучше не думать. Тернер продолжит с ней разговор и постарается получить от их беседы удовольствие, как не раз уже бывало. До того как между ними возникла эта неразбериха. Ему хотелось, чтобы у них с Мирандой возобновилась старая дружба, и он рассчитывал на то, что за два часа, пока они оба сидят в карете, сделает все возможное, чтобы вернуть прежние отношения.
— Что ты читаешь? — рассеянно спросил он снова.
Девушка недовольно посмотрела на него:
— Эсхила. Вас подводит память?
— А что именно?
Прежде чем ответить, она посмотрела на заглавие, и это его позабавило.
— «Эвмениды».
Он поморщился.
— Вам это не по душе?
— Про этих фурий? Предпочитаю приключения, — заметил Тернер.
— А мне нравятся яростные женщины.
— Неужели? О, Миранда, не надо скрежетать зубами. Посещение дантиста тебя не обрадует.
У нее был такой сердитый вид, что он не удержался от смеха.
— Миледи, нельзя быть такой обидчивой.
Она смерила его грозным взглядом и пробормотала:
— Ах, простите, милорд.
После чего умудрилась сделать реверанс прямо посередине кареты.
Тернер хохотал во весь голос.
— Ох, Миранда! — вытирая глаза, сказал он. — Ты — чудо!
Она смотрела на него как на ненормального. Уж не изобразить ли ему какое-нибудь животное — поднять руки, растопырить пальцы и зарычать, чтобы утвердить ее в этом мнении? Но он передумал и решил больше не дурачиться.
— Вы меня удивляете.
Миранда укоризненно покачала головой.
Он ничего на это не ответил, чтобы разговор не перетек в серьезное русло, когда надо выяснять отношения. Она снова взяла книгу, а он занялся тем, что высчитывал, сколько у нее уйдет минут, чтобы перевернуть страницу. Через пять минут Тернер с улыбкой осведомился:
— Трудно идет?
Миранда медленно опустила книгу.
— Простите?
— Слишком много длинных слов?
Она продолжала молча на него смотреть.
— Ты читаешь, не листая страниц?
На это она фыркнула и перевернула страницу.
— Это на английском или на греческом?
— Я вас не понимаю.
— Если текст на греческом, то это объясняет твою скорость… или отсутствие оной.
— Я умею читать по-гречески.
— Достижение, заслуживающее внимания.
Миранда так крепко сжимала книгу, что побелели костяшки пальцев.
— Благодарю вас, — сердито сказала она.
Но он не отступал.
— Необычно, не так ли?
Миранда решила на этот раз не отвечать.
— Оливия не умеет читать на греческом, — заметил он, чтобы продолжить разговор.
— У нее нет отца, единственное занятие которого — читать именно на этом языке, — сказала Миранда, не глядя на Тернера.
Она пыталась сосредоточиться на верхних строчках следующей страницы, но смысла в этом не было, поскольку она не закончила чтения предыдущей. Делая вид, что увлечена, Миранда постукивала пальцем в перчатке по книге. Как вернуться к предыдущей странице, чтобы этого не заметил Тернер? Хотя зачем? Она сомневалась что поймет хоть что-нибудь, когда он смотрит на нее из-под опущенных ресниц. Миранду бросало то в жар, то в холод.
— У тебя, однако, любопытный дар.
Она поджала губы и подняла на него глаза.
— Какой же?
— Умение читать, глядя в одну точку.
Прежде чем ответить, Миранда сосчитала до трех.
— Некоторым не надо при этом шевелить губами.
Она впилась ногтями в подушку сиденья. Один, два, три. Надо продолжать считать. Четыре, пять, шесть. Если она хочет сохранить самообладание, то придется дойти до пятидесяти.
Тернер увидел, что девушка едва заметно и ритмично кивает головой. Его разобрало любопытство.
— Что ты делаешь?
Восемнадцать, девятнадцать…
— Что?
— Я задал вопрос.
Двадцать.
— Тернер, вы становитесь крайне надоедливым.
— Я упорный. — Он усмехнулся. — Я-то думал, что ты более других способна оценить это качество. Итак, что с тобой происходит? У тебя голова как-то странно дергается.
— Если желаете знать, — язвительно произнесла она, — я считала в уме, чтобы не выйти из себя.
— Страшно представить, что ты могла бы мне сказать, если бы не увлеклась этим занятием.
— Я теряю терпение.
— Не может быть!
Девушка взяла книгу и попыталась продолжить чтение.
— Миранда, хватит терзать бедную книжку. Мы же оба знаем, что ты притворяешься.
— Не могли бы вы оставить меня в покое? — не сдержавшись, взорвалась она.
— И до какого числа ты добралась?
— Что?
— Ты ведь сказала, что считаешь, чтобы не оскорбить мои нежные чувства вспышкой гнева.
— Не знаю. Двадцать, тридцать… Запамятовала. Я остановилась на вашем четвертом оскорблении.
— И досчитала до тридцати? Не лги мне, Миранда. Не думаю, что ты вообще на меня разозлилась.
— Я…
— Ты на меня не сердишься, ведь правда?
— Ах так!
Она швырнула в него книгой и угодила и голову.
— Ох!
— Прекратите дурачиться.
— А ты не будь тираном.
— Вы же меня подстрекаете!
— Да я само смирение.
— Пожалуйста, Тернер.
— Ну хорошо. — Он потер ушибленную голову. — Я тебя действительно провоцирую. Но ты ведь не обращала на меня внимания.
— Простите, но мне кажется, что вы именно этого и добивались.
— С чего ты взяла? Что тебе взбрело в голову?
Миранда от неожиданности открыла рот.
— Вы не в себе? Вы две недели избегали меня, как чуму. Вы даже не посещали собственную мать, лишь бы не видеться со мной.
— Но сейчас все изменилось.
— Сообщите это своей маме.
Тернер скорчил гримасу.
— Миранда, я хотел бы, чтобы мы были друзьями.
Есть ли в английском языке более жестокие слова? Она удрученно покачала головой:
— Это невозможно.
— Почему?
— Нельзя получить и то и другое. — Миранда изо всех сил старалась, чтобы голос не дрожал. — Вы целуете меня, а потом говорите, что хотите, чтобы мы оставались только друзьями. Вы унижаете меня, как это было на балу у Уортингтонов., а потом заявляете, что я вам нравлюсь.
— Давай забудем о том, что произошло, — мягко произнес он. — Мы должны оставить это в прошлом — если не ради нашей дружбы, то ради моей семьи.
— А вы сможете? Сумеете на самом деле забыть? Я лично — нет.
— Но ведь ты постараешься.
— У меня нет вашего опыта, Тернер. — И с горечью она добавила — Или, возможно, я не столь легко ко всему отношусь.
— Миранда, это не так. Я просто разумный человек. Кому-то из нас нужно им быть.
Она не знала, что ему сказать. Как хотелось придумать какой-нибудь едкий ответ, который сразил бы его наповал, лишил дара речи!
Но вместо этого злые, постыдные слезы жгли глаза, мешая смерить его уничтожающим взглядом. Она отвернулась и стала считать дома за окном. Ей хотелось оказаться где угодно, но только не здесь.
И быть другой.
Но самое ужасное то, что Миранда никогда не стремилась как-то измениться. Так было всю жизнь. И это при том, что ее лучшая подруга была красивее ее, богаче и имела светские связи. Ну и на здоровье! Ей было чуждо чувство зависти.
Тернер совершал в своей жизни такие поступки, которыми не гордился. Он много пил, играл на деньги в долг. Однажды загнал лошадь, и ему было наплевать, что бедная кобыла после этого хромала целую неделю.
Но никогда он не чувствовал себя таким низким человеком, как теперь, когда смотрел на профиль Миранды, устремленный в окно. В противоположную от него сторону.
Он долго молчал. Они выехали из Лондона, миновали пригород, где дома попадались все реже, и наконец очутились на сельской дороге, бегущей среди полей.
Миранда ни разу на него не взглянула.
В конце концов, будучи не в состоянии вынести еще один час молчания и размышлять о том, что бы это значило, он тихо сказал:
— Миранда, я не хотел тебя обидеть, но я знаю, когда чего-то не следует делать. А флиртовать и развлекаться с тобой — это с моей стороны недостойно.
Она не обернулась, но он услышал, как она спросила:
— Почему?
— О чем ты думаешь? Тебе что, безразлична твоя репутация? Если просочится хоть слово о нас, ты погублена.
— Или вам придется на мне жениться, — с насмешкой в голосе тихо произнесла она.
— Подобного намерения у меня нет. И тебе это известно.
Тернер мысленно выругался. Господи, как же неловко получилось.
— Я вообще не хочу ни на ком жениться, — исправился он. — И это тоже для тебя не секрет.
Миранда приникла к окну.
— Я многое собиралась вам сказать. Но вы не поймете… да и слушать не захотите, — презрительно произнесла она.
— О, пожалуйста, оставь этот тон! Раздражительность тебе не идет.
Она резко повернулась к нему:
— А как мне надлежит себя вести? Объясните, что я, по-вашему, должна чувствовать?
Тернер усмехнулся:
— Может, благодарность?
— За что же это?!
Он сидел с высокомерным видом.
— Ты же знаешь, что я легко мог тебя соблазнить, но не сделал этого.
Миранда чуть не задохнулась от негодования, а когда заговорила, то ее голос прозвучал безжизненно.
— Тернер, вы отвратительны.
— Я всего лишь говорю тебе правду. А ты знаешь, почему я не пошел дальше? Почему не стянул с тебя рубашку, не опрокинул навзничь и не овладел тобой прямо там, на диване?
У Миранды расширились глаза, и она шумно выдохнула. Он понимал, что груб — это так, но он не может не сказать ей все, потому что, черт возьми, она обязана это понять. Понять, кто он на самом деле, на что способен… и на что не способен.
А она… Тернер поступил с ней честно, а она не испытывает никакой признательности.
— Вот что я тебе скажу, — процедил он сквозь зубы. — Я тогда остановился исключительно из-за, уважения, к тебе. И было еще кое-что…
Он замолчал и выругался себе под нос. Миранда вопросительно на него смотрела, как бы говоря: «Ну же! Ты даже не знаешь, что сказать?»
Вот в этом-то и заключена трудность: он знает, что ей сказать… Сказать, как сильно он ее хотел. И если бы они находились где угодно, но не в доме родителей, то он не был уверен, что остановился бы.
Но ей не нужно это знать. Не следует. Зачем давать ей такую власть над собой? Пусть их рассудит время.
— Можешь мне поверить, — пробурчал он, обращаясь скорее к себе, чем к ней, — я не хотел рушить твое будущее…
— А это вообще не ваше дело, — сердито оборвала его она. — Я сама знаю, как поступать.
Тернер пренебрежительно фыркнул:
— Тебе всего двадцать лет, и ты думаешь, что все постигла. Когда мне было столько же, я тоже считал, что для меня нет никаких тайн.
В ее глазах промелькнула печаль.
Тернер подавил чувство вины. Вся эта история просто нелепа. С какой стати ему чувствовать себя виноватым за то, что он не лишил ее девственности?
— Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо.
Это все, что пришло ему в голову.
— Так могла бы сказать ваша мама.
— Нечего дуться.
— А чему мне радоваться? Вы обращаетесь со мной как с ребенком, хотя прекрасно знаете, что я уже взрослая. И могу сама принимать решения.
— Да нет, это вряд ли. — Он наклонился к ней, и глаза его опасно сверкнули. — А иначе ты не позволила бы мне поцеловать тебя в грудь.
Миранда залилась краской и дрожащим от негодования голосом произнесла:
— Не пытайтесь взвалить вину на меня.
Тернер закрыл глаза, запустил обе ладони в волосы, понимая, что сморозил жуткую глупость.
— Конечно, ты права. Пожалуйста, забудь о моих словах.
— И о том, что вы меня поцеловали, — с потухшими глазами сказала Миранда.
— Да. Боже мой, не смотри на меня так!
— «Не делай то, а делай это! — взорвалась она. — Забудь это, но не забывай то!» Тернер, придите наконец к какому-нибудь решению. Я не знаю, чего вы хотите. Думаю, что вы и сами этого тоже не понимаете.
— Я на девять лет тебя старше, — грозным тоном осек ее он. — Не смей говорить со мной подобным образом.
— Весьма сожалею, ваше высочество.
— Миранда, перестань.
— Хватит указывать, как мне поступать! — вспыхнула она. — Вам не приходило в голову, что я тоже хотела, чтобы вы меня поцеловали? А были явно не против. Я это почувствовала. Я не такая наивная, какой вы меня считаете.
Тернер уставился на нее.
— Ты сама не знаешь, что несешь, — прошептал он.
— Нет, знаю!
Глаза у нее горели, она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
Его охватило предчувствие, что наступил момент истины. И что все зависит от этого момента. Тернер не знал, что она скажет, не знал, что он ей ответит, но понимал, что добром это не кончится.
— Ладно, признаюсь, — сказала Миранда. — Я хочу вас.
У Тернера сердце молотом колотилось в груди. Но так продолжаться не может!
— Миранда, тебе только кажется, что ты желаешь меня, — быстро произнес он. — Ты никогда никого не целовала и…
— Не надо относиться ко мне покровительственно. Теперь вы все знаете.
У него вырвался прерывистый вздох. Он заслуживает причисления к лику святых за то, что собирается ей сказать.
— Это пройдет, Миранда. Ты увлеклась, только и всего.
— Черт бы вас побрал! — выкрикнула она. — Вы слепы? Вы глухой, немой? Идиот, это не увлечение! Я люблю вас!
О Боже!
— Я всегда вас любила! С тех пор как встретила девять лет назад. И не забывала об этом ни на минуту.
Господи, твоя воля!
— И не пытайтесь сказать мне, что это детская влюбленность, потому что это вовсе не так. Вначале, может, так и было, но не сейчас.
Он молчал. Просто сидел как истукан и смотрел на нее.
— Я… я знаю свое сердце, и я люблю вас, Тернер. И если в вас есть хоть искорка благородства, то вы что-нибудь ответите мне, потому что я сказала все. Ради всего святого, неужели вы хотя бы не моргнете?
Он был не в состоянии сделать даже это.
