Глава 23
Маркиз Морнингхолл проснулся и понял, что его по-прежнему окружает тьма. И все так же, как и в предыдущие дни, пели за окном зяблики. И все-таки это июньское утро чем-то отличалось от всех предшествующих.
Сейчас Деймон знал, что не умрет.
Он был отчаянно голоден, голова у него была совершенно ясной, и ему ужасно надоело валяться в этой проклятой постели. Кроме того, очень хотелось видеть леди Симмз.
— Гвинет! — крикнул он. Тишина.
Деймон приподнялся и схватился за край матраса. Сквозь бинты маркиз ничего не видел, зато ощущал запах лаванды. Он тут же припомнил, как Гвинет говорила, что положила лаванду ему под подушку, чтобы освежить воздух в комнате. Он ощущал также запах роз и чувствовал, что за окном светит солнце. Деймон знал: некоторые из роз ярко-красные, другие — кремовые, есть желтые и белые; одни из них громадные, размером с суповую чашку, а другие — величиной с чайную чашечку. Маркиз с удовольствием вдыхал их аромат. Если распустились розы, значит, лето в разгаре и в окрестных полях зеленеют овес, ячмень и пшеница…
— Гвинет!
Протянув руку, Деймон нащупал подушку у спинки кровати и снова улегся. Затем потрогал бинты на лице. Черт бы побрал эти тряпки! Надо их содрать.
Немедленно.
Что они с ним сделали?
Деймон подцепил пальцем один из бинтов на лице и тут же услышал шаги в коридоре.
Он резко опустил руку и принялся барабанить пальцами по простыне.
Дверь отворилась.
— Деймон…
— Доброе утро, моя дорогая леди Симмз. — Он поднял вверх руку, приветствуя ее. — Входи.
— Проснулся, как я вижу.
— И чертовски проголодался. Просто умираю от голода. И еще хочу содрать эти бинты.
Деймон услышал, как Гвинет тихонько засмеялась и направилась в его сторону. Он уловил знакомый запах персиков и почувствовал на своем лице ее руку, теплую и ласковую. За спиной Гвинет послышались еще чьи-то шаги.
— Дженни, — обратилась к горничной Гвинет. — Принеси мне ножницы и миску с горячей водой. Твой хозяин проснулся.
— И он очень сердит! — добавил Деймон.
— Перестань, пожалуйста! И без того все слуги боятся тебя до смерти.
Что весьма удивительно, подумал Деймон, ибо большинство слуг его никогда не видели — должно быть, поверили россказням матери.
Гвинет села на кровать рядом с ним. Она сидела совсем близко, и он ощущал тепло ее тела, чувствовал исходящий от нее аромат — изумительный букет из персиков, душистого мыла… и женственности. Когда же она стала ощупывать бинты на его лице, Деймон понял, что ему ничего больше не нужно — только бы ощущать прикосновения ее рук. И еще… касаться ее. Интересно, во что она одета? А грудь ее все так же соблазнительна под тонким шелковым лифом? Волосы, должно быть, собраны на затылке в пучок. Как она сейчас смотрит на него — с нежностью, сердито или с жалостью? Когда-то ему хотелось, чтобы глаза ее пылали гневом. Но это, кажется, было в другой жизни.
Сейчас он хотел нежности.
— Объясни, пожалуйста, — потребовал Деймон, — кому принадлежит эта блестящая идея — привезти меня именно в Морнингхолл?
Он протянул руку, надеясь нащупать ее бедро. Так что же на ней сегодня? Шелковое платье? Или бомбазин?
Бархат. На ней сегодня бархатное платье.
Маркиз погрузил пальцы в пышные юбки Гвинет, и в конце концов ему все же удалось нащупать ее бедро. Он замер в напряжении, ожидая, что она сбросит его руку.
Но Гвинет этого не сделала.
— Привезти тебя сюда предложили его преподобие Милфорд и адмирал Фальконер, — ответила она.
— Какого черта Фальконер стал проявлять обо мне заботу? Он ведь один из них.
— Что ты имеешь в виду?
— Один из любимчиков.
Проклятие, он не может говорить без гнева даже сейчас.
— Разве? Он мне показался обаятельным и благородным человеком. Право, Деймон, он был озабочен твоей судьбой.
— Никто не озабочен моей судьбой.
— Если это так, то почему, по-твоему, я нахожусь здесь?
Этот аргумент заставил Деймона замолчать. Он не знал ответа на ее вопрос и не был уверен, что хочет его знать. Во всяком случае, маркиз был озадачен.
— Не знаю, — пробормотал он, испытывая какое-то странное волнение в груди. — Почему бы тебе самой не сказать?
— Нет, Деймон. Ты знаешь, почему я здесь, и я не намерена сама отвечать на свой же вопрос. Скажи сам: как ты думаешь, почему я здесь?
— Вероятно, они тебе заплатили.
— Сделай еще попытку догадаться.
— Ты хотела… помучить меня.
— Честное слово, я ожидала от тебя большего, — с упреком сказала она.
— Гм… может, ты испытываешь… угрызения совести?
Гвинет тяжко вздохнула, однако Деймон почувствовал, что она улыбается.
— Ну что мне с тобой делать?
— Для начала сними с меня эти ужасные бинты, — попросил он, поглаживая ее бедро. — А потом обсудим, что нам делать дальше.
Он ожидал, что Гвинет возмутится, однако она рассмеялась.
— Ты считаешь это забавным? — спросил Деймон, стараясь говорить как можно строже.
— Я нахожу это… обнадеживающим. А теперь сиди спокойно, пока я буду приводить тебя в порядок.
Деймон услышал шаги горничной; та принесла ножницы и миску и тут же удалилась. Он снова ощутил на своем лице пальцы Гвинет. Она осторожно ощупывала его скулы, брови, подбородок, виски. Прикосновения были приятными, и Деймон расслабился. Он лежал, откинувшись на подушки, блаженно улыбался и мечтал о том, чтобы это никогда не кончалось.
Может быть, безумие — это не так уж и плохо.
И тут его пронзил страх. Ведь он прекрасно понимал, что никакой он не безумный. Просто он наслаждался — наслаждался ее близостью и лаской. Что же касается его разума, то он был в полном порядке.
Деймон судорожно сглотнул.
— Тебе больно?
— Нет.
— А здесь?
— Нет.
— Хорошо. Тогда лежи спокойно, пока я буду разрезать твои бинты.
Гвинет подцепила большим пальцем бинт, и Деймон почувствовал прикосновение холодных ножниц, которые двигались по направлению к глазу. Он боялся дышать, им овладел внезапный страх: а что, если после того, как бинты будут сняты, он ничего не увидит? Может, он на всю жизнь останется слепым, искалеченным, беспомощным? Деймон зажмурился и не открывал глаза все время, пока Гвинет снимала с его лица теплые и влажные бинты.
И тут щеки его словно овеяло прохладным ветерком.
В комнате воцарилась напряженная тишина.
— Можешь открыть глаза, Деймон.
Он боялся открывать глаза, боялся, что ослеп, и в то же время не хотел, чтобы Гвинет поняла, что он трусит.
— Ты так и не сказала мне, почему ты оказалась здесь, в Морнингхолле, — заговорил Деймон, чтобы выиграть время. — А я не угадал.
Но он знал, почему она здесь. Он это знал — и страшился правды, такой хрупкой, такой пугающей и в то же время такой обнадеживающей.
— Открой глаза, и я скажу…
— Я не могу.
— Неправда, можешь.
Им овладели гнев и отчаяние. Он снова обливался потом и слышал гулкие удары своего сердца. Однако глаза так и не открыл.
— Открой глаза, Деймон. Пожалуйста, — попросила Гвинет.
Маркиз в отчаянии сжал кулаки. Если он лишился зрения, он не сможет ее увидеть. Не сможет ее увидеть и в том случае, если у него поврежден мозг. Невозможность видеть ее — это самое ужасное…
— Я хочу сообщить тебе что-то очень важное, Деймон, но я не сделаю это до тех пор, пока ты не откроешь глаза.
В ее голосе звучала такая нежность, что ему вдруг захотелось расплакаться. И еще ему хотелось ненавидеть эту нежность, он хотел заставить себя возненавидеть ее, как раньше ненавидел красивые цветы и хрупкий фарфор. Но вместо гнева и ярости он испытывал какие-то странные, до сих пор неведомые ему чувства: казалось, что-то подступило к горлу и сжало его с такой силой, что он не мог даже сглотнуть…
«Я хочу сообщить тебе что-то очень важное, Деймон, но я не сделаю это до тех пор, пока ты не откроешь глаза».
У него не оставалось выбора. Он открыл глаза…
Все было как в тумане — и темные панели стен, и белый с позолотой потолок, и ее лицо, казавшееся отражением в зеркале озера. Все было смутным, неясным, расплывчатым. Деймон заморгал — и лицо Гвинет стало более отчетливым; он увидел, что она внимательно смотрит на него, и прочел в ее взгляде сочувствие и ожидание. Маркиза снова поразили эти изумительные, сияющие фиалковые глаза.
Но было в ее взгляде что-то еще…
«Ты знаешь, что это, Деймон».
Нет, не может быть, он этого не заслужил!
Но это было.
Деймон почувствовал, что туман набегает на его глаза, грозя пролиться слезами, что радость распирает его грудь.
— Я их открыл, Гвинет, — прошептал он и взял ее за руку. — Я открыл глаза.
Она дотронулась до его щеки и кротко улыбнулась:
— Да, ты открыл глаза, Деймон.
Он проглотил комок в горле и, не сводя с нее взгляда, спросил:
— Так что же ты хочешь мне сказать?
Улыбка Гвинет стала шире — это была чудесная улыбка. Улыбка ангела.
И вдруг она исчезла — грудь Деймона содрогнулась, и чувства, копившиеся в его душе годами, прорвались наружу — слезы хлынули из глаз, покатились по щекам и омочили подушку.
Он знал, что слова, которые она собиралась сказать, навсегда изменят его жизнь.
— Я хочу сказать тебе, Деймон… что я люблю тебя. Он привлек ее к себе.
— И я люблю тебя, Гвинет. Видит Бог, люблю!
Она обвила руками его шею, и он, уронив голову ей на плечо, разрыдался.
Выздоровление Морнингхолла шло быстро, чему явно способствовало его нетерпение. В восемь маркиз уже встал с постели, в девять с огромным аппетитом позавтракал, уничтожив солидную порцию бекона, яиц и тостов, а в одиннадцать он уже нежился в огромной ванне — впервые за несколько недель.
«Я хочу сказать тебе, Деймон… что я люблю тебя». О, эти слова все еще звучали у негов ушах, и сердце его неистово колотилось. У него возникло ощущение, что он вырвался на волю из какой-то мрачной темницы и впервые почувствовал вкус к жизни. Его прежняя жизнь, годы, проведенные на службе, даже ужасные раны, из-за которых он оказался в Морнингхолле, — все это осталось в прошлом, а в будущем была только она, Гвинет.
Голова у Деймона еще побаливала, но уже не так сильно. Когда же Робин, его новый камердинер, помог ему выбраться из ванны и облачиться в халат, Деймон почувствовал себя совершенно другим человеком. Он протер рукавом запотевшее зеркало и удостоверился, что нос его цел, а зубы на месте. Маркиз улыбнулся, и эта его улыбка даже не казалась демонической. Впрочем, голова у него все еще кружилась, когда он слишком резко поворачивался, но теперь он уже не боялся своего лица. Теперь он уже ничего не боялся, и это — главное.
Почему его покинул страх? Потому что он был на пороге смерти, но все-таки одолел ее? Или же что-то случилось с ним, пока он находился без сознания? Деймон улыбнулся.
Нет никакого сомнения: появившийся у него вкус к жизни и признание Гвинет сыграли роль большую, нежели что-либо другое.
Боже, ему не терпелось начать новую жизнь! Деймон отвернулся от зеркала. Робин ожидал его, держа наготове одежду — ту, что была на нем на плавучей тюрьме.
— Простите, милорд, — заметив недоуменный взгляд маркиза, сказал камердинер, — но леди Симмз привезла это с собой из Портсмута. Она решила, что вам понадобится…
— Она права. А где сейчас леди?
— Ожидает вас в желтой комнате, милорд, — ответил Робин.
— Сходи за ней и приведи ее сюда.
— Но я должен помочь вам одеться. Деймон улыбнулся.
— Ты мне больше поможешь, если приведешь леди. Гвинет появилась спустя пять минут, и ее фиалковые глаза засмеялись, когда она увидела Деймона, облаченного в просторную белую рубашку и бриджи. Волосы его были еще влажными и всклокоченными. Она приложила палец к губам, счастливо улыбаясь. Щеки ее порозовели. Деймон вскинул брови.
— Признайся, о чем ты сейчас подумала?
— Это трудно, милорд, мои мысли… слишком нескромные, чтобы выразить их словами.
— А как насчет действий? — пробормотал Деймон, устремляя на нее сверкающий взор.
— Они последуют, когда ты окончательно поправишься.
— Надеюсь, я сам способен судить о состоянии моего здоровья, дорогая сиделка.
Гвинет густо покраснела, однако мужественно выдержала его взгляд. Кровь Деймона вскипела. Разве она не знает, что он чувствует себя здоровым и сильным, как Атлант? Неужели она не знает: когда он видит ее в этом нежно-розовом платье, в нем просыпается желание и он начинает сходить с ума?
— Ну… посмотрим, как ты будешь себя чувствовать, — улыбнулась Гвинет.
— Да… посмотрим, — пробормотал Деймон, глядя на нее многозначительно. Он подошел к Гвинет, поднес к губам ее руку, и в ней тотчас же вспыхнуло желание. — А пока что меня ожидают кое-какие дела, — продолжал маркиз. — Я не был в этом доме больше десяти лет. — Он заглянул в глаза Гвинет. — Был бы весьма рад, если бы вы, миледи, согласились меня сопровождать.
— Сочту за честь… милорд.
Он предложил ей руку, и они отправились осматривать дом, в котором маркиз Морнингхолл не был уже много лет. Сколько раз в своих мечтах и в ночных кошмарах он совершал подобную прогулку! Сколько раз его ужасала даже мысль об этом! Но сейчас, медленно шагая по длинным гулким коридорам, по пустынным комнатам, глядя на старинные скульптуры, картины и гобелены, на открывающиеся из окон живописные пейзажи, он испытывал лишь волнение — ему казалось, что он заново родился. Ведь это был Морнингхолл-Эбби — его дом!
Да, он вернулся домой!
Деймон чуть ли не бежал к восточному крылу — ему хотелось, чтобы Гвинет увидела все как можно быстрее.
— Вот комната, где я играл в прятки со своей няней… А на этом подоконнике я любил сидеть и читать Платона и. Аристотеля… А по этому коридору я бегал наперегонки со своими кузенами… Кто первый добегал до тех колонн, тот побеждал…
Он вдруг умолк и нахмурился. Побледнел.
Они стояли в коридоре, и перед ними висел портрет матери Деймона. Казалось, она в упор смотрит на сына.
— Я… — Маркиз осекся. Сделав глубокий вдох, он провел рукой по волосам и отвел глаза от портрета. — Моя… моя мать.
Гвинет прильнула к Деймону, как бы желая защитить его.
— Я знаю. Я велела вынести портрет из спальни. Ты не помнишь?
Минувшие две недели были заполнены кошмарами и болью, и Деймон не мог отличить сновидения от яви. Но он прекрасно помнил, как Гвинет защищала его от доктора. И как она кричала, требуя, чтобы вынесли портрет.
Он посмотрел на Гвинет, и в его глазах светились нежность и любовь.
— Я никогда этого не забуду, — сказал Деймон и коснулся губами ее щеки.
Какое-то время они молчали.
— Наверное, ты считаешь меня трусом — ведь я столько лет избегал появляться в этом доме.
— Нет, любимый, — мягко возразила Гвинет. — Я никогда не считала тебя трусом. Ты победил свой страх.
У Деймона перехватило дыхание. Она всегда говорит правду. «Господи, неужели ты и в самом деле ниспослал мне любовь?»
Он смотрел на портрет покойной матери и мало-помалу начал осознавать, что его отпускает ужас, который преследовал его все эти годы. Перед ним была всего лишь комбинация красок, нанесенных кистью, — свидетельство прошлого, которое давно миновало и никогда больше не вернется. Он встретился лицом к лицу еще с одним монстром — и победил. Еще одно воспоминание благополучно ушло в прошлое. Пусть и медленно, но мрак в его душе рассеивался, и все ярче пробивался свет. Страх, связанный с матерью, теперь окончательно умер; и мать больше не довлела над ним. Отныне ему больше не будет мерещиться ее лицо во всех темных углах и закоулках дома. Не будет казаться, что стены вот-вот рухнут на него: отныне Морнингхолл-Эбби — просто дом, причем весьма большой, и этому дому требуется лишь одно — обрести душу.
Деймон положил руку на плечо Гвинет, и они продолжили путь.
Дому требовалась хозяйка.
