ГЛАВА 9

Элоиза нарочно опоздала в этот вечер к ужину. Не то чтобы намного — Элоиза терпеть не могла, когда кто-то приходит не вовремя. Но сейчас ей не хотелось прийти раньше Филиппа и гадать, нервно ломая пальцы, будет он на ужине или нет. Лучше уж появиться так, чтобы либо увидеть его за столом, либо понять, что он уже не придет. Ужин был назначен на семь, и Элоиза решила, что ей лучше всего прийти минут десять восьмого.

Когда Элоиза вошла в гостиную, которую она должна была пройти, прежде чем попасть в столовую, часы показывали ровно семь десять. К ее облегчению, Филипп стоял у окна и даже был облачен в вечерний фрак, может быть, и не последнего фасона, но вполне элегантный и очень неплохо на нем сидящий. Как уже успела заметить Элоиза, Филипп предпочитал одежду строгих черно-белых тонов. Носил ли он до сих пор траур по Марине или просто ему нравился такой стиль, как, скажем, братьям Элоизы, которые тоже не любили фраки ярких расцветок, несмотря на то что те были нынче в моде?

Взгляд Филиппа был обращен за окно, и Элоизе даже показалось, что он ее не заметил. Но тут Филипп обернулся и шагнул ей навстречу.

— Элоиза, — проговорил он, — я должен принести извинения за свое поведение у пруда.

Тон Филиппа был сдержанным, но взгляд его не мог обмануть Элоизу — в нем явно читалась страстная мольба о прощении.

— Не стоит извиняться, Филипп, — откликнулась она.

Элоиза задумалась. Для нее дело было не в том, чтобы прощать или не прощать Филиппа — простить его она была готова, — а в том, что она совершенно не понимала, что же, собственно, произошло тогда у пруда.

— Я был слишком возбужден… не отдавал себе отчета… Простите меня! — повторил он.

Элоиза молчала, пристально глядя на него. Она чувствовала, что Филипп пытается ей что-то объяснить — но какая-то причина мешала ему сделать это. Наконец, откашлявшись, он произнес:

— Дело в том, что в этом пруду едва не утонула Марина.

С губ Элоизы сорвался невольный вскрик. Она запоздало прикрыла рот рукой.

— Марина плохо плавала, — пояснил Филипп.

— Какая жалость! А вы…

Элоиза запнулась. Как задать свой вопрос, чтобы не показаться излишне любопытной и не обидеть Филиппа? Не сумев изобрести никакой обтекаемой формулировки, Элоиза спросила напрямую:

— А где в этот момент были вы?

— Я вытащил ее из пруда, — прозвучал ответ.

— Слава Богу, — облегченно вздохнула она. — Бедняжка, должно быть, перепугалась до смерти!

Филипп ничего не ответил — даже не кивнул.

Элоизе снова вспомнился отец, умерший, можно сказать, у нее на руках. Самым обидным было то, что она, Элоиза, ничем не могла ему помочь. Элоиза была не из тех, кто пассивно созерцает жизнь — она всегда была человеком действия. Ей нравился активный образ жизни, нравилось решать какие-то проблемы, давать людям советы, как им стоит себя повести в той или иной ситуации… Чаще всего, однако, это была просто игра. Но в тот момент, требовавший от Элоизы настоящего действия — в момент смерти отца, — она оказалась бессильна.

— Слава Богу, что вы спасли ее! — повторила Элоиза. — Было бы ужасно, если бы вы не смогли этого сделать!

Филипп как-то странно посмотрел на нее. Элоиза поняла, что ее слова прозвучали для него банально. Но это произошло потому, что она не объяснила, что, собственно, имела в виду, и Элоиза поспешила это сделать:

— Я хотела сказать, это было бы ужасно… для вас. Я хотела сказать, тяжело стоять и видеть, что человек умирает, а ты не можешь ничего сделать… Я это знаю, — добавила она, тяжело вздохнув. Вид Филиппа, скорбно притихшего перед ней, настраивал Элоизу на откровенный разговор.

Филипп вопросительно поднял на нее глаза.

— Мой отец умер, можно сказать, у меня на руках, — проговорила она, предваряя его вопрос.

Элоиза мало с кем делилась этим — пожалуй, кроме членов семьи Элоизы, лишь ее самая близкая подруга Пенелопа была посвящена в подробности. Разумеется, о самом факте смерти Бриджертона знали все, кто хоть как-то соприкасался с его семьей, но лишь очень немногим было известно, что Элоиза присутствовала при его кончине.

— Какой ужас! — вырвалось у Филиппа.

— Согласна. — Элоиза опустила глаза. — Это действительно ужасно.

— Я не знал, что мои дети умеют плавать, — произнес вдруг Филипп.

Фраза эта показалась Элоизе настолько не имеющей связи с предыдущим разговором, что она решила уточнить, не ослышалась ли она.

— Что? — переспросила девушка.

— Я не знал, что мои дети умеют плавать. Я даже не знаю, кто их научил…

— Разве это так важно? — пожала плечами Элоиза.

— Важно, потому что научить их должен был я.

Элоизе трудно было смотреть в лицо Филиппу. Никогда еще ей не приходилось видеть огромного, взрослого, сильного мужчину таким беспомощным и потерянным. Это разрывало Элоизе сердце и странным образом тянуло ее к Филиппу. Если человека так сильно заботят его дети — пусть даже он совершенно бессилен что-либо сделать для них, — значит, это уже не плохой человек. Элоиза знала свой недостаток — воспринимать мир в черно-белых красках, не различая полутонов. Но в том, что Филипп Крейн не может быть плохим человеком, она была уверена. Может быть, он и не лишен недостатков, но сердце у него все же доброе.

Правда, в одном они с ним очень расходились. Филипп, похоже, был из тех, кого всякого рода жизненные неурядицы легко могли выбить из колеи. Элоиза же не любила долго размышлять над проблемой — точнее, понимала, что в этом нет пользы. Проблему надо либо решать, либо, если понимаешь, что не сможешь ее решить, смириться с этим.

— Что ж, — проговорила Элоиза исключительно для того, чтобы подытожить этот странный разговор, — теперь уж вы не можете повернуть время вспять, Филипп. Кто бы ни научил ваших детей плавать, теперь они уже не могут разучиться.

— Разумеется, вы правы, — кивнул он. — Но раз уж не я научил их плавать, я должен был бы, по крайней мере, знать, что они это умеют. А я и этого не знал.

— Еще не все потеряно, Филипп.

Филипп непонимающе посмотрел на нее:

— В каком смысле? Разве не вы сказали, что упущенного уже не вернуть? Или вы предлагаете мне научить их какому-нибудь виду плавания, которого они еще не знают — на спине, например?

— Я не имею в виду конкретные вещи, которым вы должны их учить, Филипп. — Голос Элоизы был слишком резок — не желая, чтобы в нем прозвучала жалость к Филиппу, она “перегнула палку” в противоположную сторону. — Я хотела сказать, что у вас еще есть время узнать своих детей получше. Уверяю вас, на самом деле они замечательные — я уже успела убедиться в этом.

Филипп недоверчиво покосился на нее.

— Конечно, — кивнула она, — иногда они не очень хорошо ведут себя…

Филипп откашлялся.

— Хорошо, — призналась Элоиза, — не иногда, а почти всегда, и, честно говоря, из рук вон плохо. Но все, что им нужно, — это немного больше внимания с вашей стороны, Филипп.

— Это они вам сказали? — удивился он.

— Разумеется, нет, — улыбнулась она, поражаясь его наивности. — Они этого не скажут, хотя бы потому, что еще малы и не умеют как следует выражать свои мысли. Но уверяю вас, почувствовать это мне было нетрудно.

Они вошли в столовую. Лакей услужливо выдвинул для Элоизы стул, и она села. Филипп уселся напротив нее. Он потянулся к бокалу вина, но почему-то не спешил подносить его к губам. Вид у него был такой, словно он не считал их разговор законченным.

Элоиза отпила глоток из своего бокала.

— Им это понравилось? — спросил, наконец, Филипп. — Я имею в виду купание?

— Очень! — улыбнулась она. — Я думаю, вы должны как-нибудь сами сходить искупаться с ними, Филипп.

На минуту Филипп почему-то закрыл глаза.

— Не уверен, что я смогу это сделать, — проговорил он, когда открыл их.

Элоиза молча кивнула, давая понять, что знает причину такого ответа.

— Тогда, я думаю, — сказала она, — вам следует пойти на какой-нибудь другой пруд. Есть здесь другой пруд поблизости?

Филипп проглотил ложку супа.

— Пожалуй, это неплохая идея, — произнес он. — Надо бы подумать, куда я могу с ними пойти…

В выражении лица Филиппа было что-то настолько наивно-детское, чистое — ранимость, неуверенность в себе, в правильности своих действий, — что сердце Элоизы заныло. Ей захотелось дотронуться до руки Филиппа, но она не могла этого сделать. Даже если бы она перегнулась через весь стол, ей надо было бы преодолеть еще как минимум фут. Поэтому Элоиза просто улыбнулась, надеясь, что ее улыбка подействует на Филиппа ободряюще.

Филипп отправил в рот еще одну ложку супа и вытер губы салфеткой.

— Надеюсь, вы присоединитесь к нам? — взглянул он на Элоизу.

— Почту за честь, — улыбнулась она, словно он приглашал ее как минимум на прием к самому королю. — Сказать по правде, я бы почувствовала себя брошенной, если бы вы пошли без меня.

— Весьма польщен, — смутился Филипп, — но, честно говоря, я приглашаю вас не без умысла. Мне кажется, что в вашем присутствии дети будут вести себя гораздо лучше.

Элоиза хотела было сказать, что сама она далеко в этом не уверена.

— Уверяю вас — начала она, но Филипп прервал ее на полуслове.

— Я рад, что вы согласились, — сказал он.

— Спасибо! — улыбнулась Элоиза, решив, что спорить с ним бесполезно. Филиппу, очевидно, нужно было ее общество — ведь он так редко общался с детьми, что, если бы вдруг предложил пойти куда-нибудь с ними, это выглядело бы странным.

Как бы то ни было, против прогулки Элоиза не возражала.

— Так, может, завтра же и осуществим наш план? — предложила она.

— Почему бы и нет? — подхватил ее идею Филипп. — Если погода будет такой же хорошей, как сегодня, а, думаю, она вряд ли переменится…

Элоиза поглядела на него, отправляя в рот ложку супа. Куриный бульон с овощами был бы всем хорош, если бы не был немного недосолен.

— Вы умеете предсказывать погоду? — усмехнулась она. У Элоизы был двоюродный брат, всерьез веривший, что он способен предсказывать погоду, но всякий раз, когда Элоиза, полагаясь на него, не брала с собой зонтик, она оказывалась вымокшей до нитки.

— Разумеется, магическими способностями я не обладаю, но можно же ведь… — Филипп вдруг запнулся и резко вытянул шею. — Что это было?

— Вы о чем? — не поняла Элоиза. Но, едва задав этот вопрос, она и сама услышала то, что насторожило Филиппа — возбужденные голоса в коридоре, приближающиеся быстрые шаги, испуганный возглас дворецкого…

Элоиза вдруг все поняла.

— Господи! — Ложка выпала из ее руки и угодила в суп, забрызгав все вокруг.

— Что за черт?! — Филипп вскочил на ноги, решительно намереваясь защищать свой дом от непрошеных пришельцев.

Элоиза невольно усмехнулась, хотя, казалось бы, в такой ситуации ей должно было быть не до смеха. Если бы Филипп знал, кто сейчас ворвался в его дом, он наверняка поубавил бы свой пыл.

А Элоиза это знала. Сказать, что те, с кем сейчас неминуемо лицом к лицу предстояло встретиться Филиппу, были разъярены до последней степени и до такой же степени неразумны, значило не сказать ничего. Не говоря уже о том, что силы этим четверым было не занимать. Элоиза не была даже уверена, что Филипп после предстоящей схватки — а в том, что схватка будет, она не сомневалась ни на секунду, — останется в живых.

— Элоиза! — послышался властный голос одного из вторгшихся в дом.

Филипп вопросительно посмотрел на нее.

Элоиза почувствовала, как кровь холодеет в ее жилах. Она не знала, сможет ли пережить то, что ей сейчас предстоит, не убив кого-нибудь из непрошеных гостей, пусть даже каждый из них приходился ей близким родственником.

Пальцы Элоизы нервно вцепились в край стола. Шаги — точнее, бешеный бег — с каждым мгновением становились все ближе.

— Это кто-то из ваших знакомых? — спросил Филипп.

— Это мои братья, — упавшим голосом произнесла Элоиза.

Не успел Филипп опомниться, как уже был прижат к стене. Горло его сжимали две пары рук. Как ни сложно было Филиппу о чем-либо думать в таком состоянии, он все же подумал о том, что Элоиза в общем-то должна была его предупредить, что подобное возможно. Предупредить хотя бы за пару часов.

Впрочем, если бы Элоиза и предупредила его, то это мало чем бы помогло — ведь он был один против четверых огромных, сильных и, судя по всему, разъяренных мужчин.

Братья! Пожалуй, Филиппу стоило бы хорошо подумать, прежде чем заводить роман с девушкой, у которой четверо братьев.

Так-то оно так. Но вряд ли, даже как следует подумав, Филипп мог бы себе представить, что эти четверо окажутся так взбешены и так сильны. Удивительно, как он еще жив…

— Энтони! — выкрикнула Элоиза. — Немедленно прекрати!

Энтони — если того, кто держал Филиппа за горло, действительно звали Энтони, — в ответ лишь сжал его еще сильнее.

— Бенедикт! — обратилась Элоиза к другому брату — самому крупному из всех. — Не сходи с ума!

Второй из сжимавших горло Филиппа немного ослабил хватку. Остальные двое просто стояли рядом, с презрением глядя на хозяина дома.

Тот, кого Элоиза назвала Бенедиктом, посмотрел на нее. И это было роковым для Филиппа — нетрудно было предположить, что подумает этот здоровяк, увидев огромный синяк под глазом у сестры.

Издав нечеловеческий рев, Бенедикт снова сгреб Филиппа — на этот раз такой медвежьей хваткой, что даже на несколько дюймов оторвал его от пола. Если до этого Филипп просто ощущал некоторый дискомфорт, то теперь решил, что ему, похоже, приходит конец.

— Прекратите! — Элоиза вцепилась в волосы Бенедикта, пытаясь оттащить его от Филиппа. Здоровяк отпустил свою жертву, поскольку был вынужден отбиваться от сестры, но Энтони по-прежнему крепко держал Филиппа.

Филипп, как ни сложно ему было это сделать в его положении, покосился на Элоизу. Вцепившаяся в волосы брата, с искаженным от ярости лицом, она сейчас меньше всего была похожа на ту милую девушку, какой была еще пару минут назад, — сейчас она напоминала горгону Медузу. Хуже того, увидев сейчас ее, горгона Медуза сама бы, пожалуй, окаменела от страха.

— Кто-нибудь, — взревел Бенедикт, — ради всего святого, уберите ее!

Никто из братьев не поспешил к нему на помощь. Более того, тот, что стоял прислонившись к стене, наблюдал за сценой с нескрываемым любопытством.

Филипп задыхался, у него потемнело в глазах, однако он не мог не отметить, как мужественно держится Элоиза. Лишь незаурядная женщина отважилась бы вступить в схватку с таким огромным мужчиной, к тому же крайне разъяренным.

Перед лицом Филиппа вдруг возникло лицо Энтони.

— Это ты ударил ее?! — прохрипел тот. Спрашивать было бессмысленно. Состояние Филиппа не позволяло ему не то что ответить, но даже помотать головой.

— Нет! — заявила Элоиза, мгновенно отпустив волосы Бенедикта. — Филипп меня пальцем не тронул!

Энтони недоверчиво посмотрел на сестру:

— Это правда, Элоиза?

— Никто не виноват, — проговорила та, снова вцепляясь в волосы Бенедикта. — Это произошло случайно.

Братья переглянулись — похоже, они не очень верили ей.

— Ради Бога, не сходите с ума! — взмолилась она. — Подумайте: разве стала бы я его защищать, если бы это он меня ударил?

Слова Элоизы, очевидно, образумили братьев. Во всяком случае, Энтони отпустил Филиппа, и тот осел на пол, словно сдувшийся воздушный шар.

Четверо братьев! Сообщала ли когда-нибудь ему Элоиза, что у нее четверо братьев? Наверняка нет — иначе он ни за что бы не сделал предложения этой женщине. Лишь тот, кто сам себе враг, согласился бы породниться с такой семейкой!

— Филипп! — Элоиза в испуге бросилась к нему. — Господи! Что вы с ним сделали?

— Скажи лучше, что он сделал с тобой! — потребовал кто-то из братьев — кажется, тот, кто первым нанес Филиппу удар в подбородок, перед тем как прижать его к стене.

— Сначала ответьте, что вы здесь делаете! — с вызовом проговорила Элоиза.

— Защищаем честь нашей сестры, — отрезал тот, что ударил Филиппа.

— Защитник нашелся! — фыркнула та. — Тебе еще нет и двадцати! Молоко на губах не обсохло!

Парень действительно выглядел самым молодым из братьев.

“Если это младший, — решил Филипп, вспомнив, что рассказывала ему Элоиза, — то имя его должно начинаться на “Г”. Гилберт? Нет, не Гилберт. Гевин? Опять нет…”

— Вообще-то мне двадцать три! — обиделся парень.

— А мне двадцать восемь. Я помню тебя еще в пеленках. Так что обойдусь и без твоей помощи!

“Грегори!” — вспомнил, наконец, Филипп имя парня. Элоиза упоминала о нем в одном из своих писем. Но если Филипп это вспомнил, значит, Элоиза сообщила ему о своих братьях. Просто, должно быть, он не придал тогда этому факту значения. Так что винить он может лишь самого себя.

— Он хотел ехать выручать тебя один, — произнес стоявший у стены — единственный, кто ни разу не атаковал Филиппа. — Мы, разумеется, не могли этого допустить и поехали с ним. — Из всех четверых этот, пожалуй, нравился Филиппу больше всех, особенно после того, как удержал Грегори, кинувшегося было на Элоизу. Младший, пожалуй, был наиболее горячим из всех.

— Вам не стоило сюда ехать, — фыркнула Элоиза.

— А что, скажи на милость, мы должны были делать, — проворчал Энтони, — когда ты вдруг сбежала неизвестно куда, не сказав никому ни слова?! Посоветовалась бы хоть с нами, прежде чем принимать идиотские решения!

— Как будто я не знаю, что бы вы мне посоветовали! — огрызнулась сестра.

— Уж во всяком случае, — усмехнулся тот, кто удерживал Грегори (Филипп вспомнил и его имя — Колин), — не бежать сломя голову посреди ночи к незнакомому мужчине, да еще и на край света!

— Прекратите, ради Бога! — завизжала вдруг Элоиза, и крик ее резанул и без того болевшие уши Филиппа.

Болевшие? Разве его били по ушам? Филипп не мог вспомнить всех подробностей — атака четверых на одного была слишком внезапна.

— Оставайся на месте! — погрозил Энтони Филиппу пальцем. Приказ, впрочем, был излишним — Филипп в любом случае не смог бы подняться с пола. — А ты, — обратился Энтони к сестре; голос его звучал мрачно — так говорил бы покойник, если б мог разговаривать, — скажи нам, будь любезна, каким местом ты думала — головой или задницей, — когда убегала к нему? — Энтони был так зол, что не стеснялся в выборе выражений.

— Почему это вас так волнует? — взорвалась Элоиза.

— Ты хоть понимаешь, что собственноручно погубила свою репутацию?! Черт побери, Элоиза, — голос Энтони стал мягче, — ты хотя бы можешь себе представить, как мы переволновались?

— В самом деле? — с невинным видом пожала плечами она. — А я думала, вы моего отсутствия даже не заметите!

— Элоиза, — снова посуровел Энтони, — подумай о матери! Представь себе ее состояние!

Эти слова, похоже, возымели свое действие.

— Я не подумала… — упавшим голосом проговорила Элоиза.

— Вот именно — не подумала! — произнес Энтони тоном человека, который вот уже лет двадцать фактически выполняет роль главы семьи. — Задать бы тебе хорошего ремня!..

Филипп начал подниматься, вдруг найдя в себе силы — мысль о том, что Элоизу и впрямь будут бить ремнем, взбесила его. Он не сразу понял, что Энтони просто поддразнивает сестру.

— Ты куда? — прикрикнул на него Бенедикт. Филипп снова безвольно опустился на пол.

Поскольку за этим последовала пауза, Филипп усмехнулся:

— Я полагаю, наше знакомство состоялось, джентльмены?

— Да, Филипп, извините, — засуетилась Элоиза, — познакомьтесь: это мои братья.

— Это я уже понял, — сухо произнес он.

Элоиза посмотрела на Филиппа, взглядом давая ему понять, что сожалеет о происшедшем. Выглядело это так, как если бы избитому до полусмерти человеку как ни в чем не бывало сказали: “Извините, мы погорячились!”

Элоиза, указывая на братьев по очереди, назвала их:

— Это Энтони. Это Бенедикт. Это Колин. А это Грегори. Первые трое старше меня, а Грегори — моложе.

Грегори взглянул на Элоизу так, словно готов был ее задушить — ему явно не понравилось, что она снова упомянула о его возрасте. Филипп, однако, был даже рад этому — пусть Грегори переключит свой гнев с него, Филиппа, на кого-нибудь другого — пусть даже на Элоизу.

— А это, — указала Элоиза на Филиппа, обращаясь к братьям, — сэр Филипп Крейн. Впрочем, вы, кажется, и сами уже поняли.

— Это нетрудно было вычислить, — скривился Колин. — В ящике твоего стола мы обнаружили письмо от него.

Филипп посмотрел на Элоизу. В ее глазах явственно читалось: “Какая же я идиотка — не позаботилась запрятать это чертово письмо подальше!”

— В следующий раз, — ухмыльнулся Колин, — не будь, по крайней мере, так беспечна, если хочешь сохранить тайну!

— Хорошо, постараюсь! — вздохнула Элоиза.

— Я могу встать? — спросил Филипп, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Нет! — хором рявкнули все четверо — трудно было сказать, кто громче.

Филиппу ничего не оставалось, как подчиниться. Ему не хотелось признавать себя трусом — тем более, что силой его природа не обидела, к тому же когда-то он занимался боксом. Но одному против четверых… Надо все же реально смотреть на вещи!

— Откуда у тебя этот синяк? — уже спокойнее спросил Колин.

— Я же сказала — несчастный случай!

Колин задумался на минуту.

— А нельзя ли рассказать поподробнее?

Помявшись в нерешительности, Элоиза покосилась на Филиппа. Лучше бы она этого не делала, так как это лишь усилило подозрение братьев, что синяк — его работа.

Элоиза поняла, что лучше рассказать все как есть, иначе Филиппу не поздоровится. Ни один брат не простил бы того, кто награждает его сестру синяками, а братья Элоизы и вовсе готовы были убить любого, кто только посмеет ее хоть пальцем тронуть.

— Расскажите им, как все было, Элоиза! — посоветовал ей Филипп.

— Это его дети, — выдавила из себя Элоиза. Филипп вздохнул с облегчением. Если за себя он еще мог бояться, то за отпрысков своих мог быть спокоен — вряд ли эти четверо, при всей их воинственности, станут бить малолетних детей, что бы те ни натворили.

— У него есть дети? — спросил Энтони, пристально, но, впрочем, уже не так враждебно глядя на Филиппа. Было похоже, что эта новость затронула какие-то струны в душе Энтони.

— Двое, — кивнула Элоиза. — Близнецы, мальчик и девочка, восьми лет.

— Мои поздравления! — улыбнулся Энтони Филиппу.

“Скорее сожаления!” — усмехнулся про себя Филипп, вслух, однако же, произнес:

— Спасибо!

Взгляд Энтони потеплел.

— Они… скажем так, были не в восторге от моего визита, — начала Элоиза, — и…

— На их месте, — вставил Энтони, — я тоже был бы не в восторге!

Элоиза кинула на него уничтожающий взгляд.

— Они натянули веревку на моем пути, — продолжала она. — То есть сделали то же самое, что ты, Колин, — она покосилась на него, — сделал со мной в 1804 году.

— Ничего себе! — присвистнул тот. — Ты и дату помнишь!

— Она все помнит! — усмехнулся Бенедикт.

Элоиза сердито посмотрела теперь уже на него. Филиппа вся эта перепалка уже начинала забавлять, несмотря на то что шея его все еще болела.

Элоиза снова перевела взгляд на Энтони.

— Я споткнулась и упала, — проговорила она таким тоном, словно гордилась этим.

— И ударилась глазом? — удивился тот.

— Вообще-то я упала на бедро. Но, падая, не успела опереться о пол руками, так что ударилась еще и щекой. А синяк распространился на глаз.

Энтони пристально посмотрел на Филиппа:

— Это правда?

— Клянусь могилой брата! Не верите — спросите у детей, они подтвердят.

— Ладно, верю, — махнул рукой Энтони. — Можете встать. — Суровый тон его, однако, был смягчен уже тем, что он перешел на вы. Энтони протянул Филиппу руку.

Филипп, не желая конфликтовать с ним, воспользовался его помощью. Поднявшись, он все еще с некоторой опаской окинул взглядом братьев Бриджертон. Если они предпримут новую попытку атаковать его, что вполне возможно, судя по тому, как они на него смотрят, то это не сулит Филиппу ничего хорошего.

Он решил, что выбор у него невелик — либо попрощаться с жизнью, либо жениться на якобы опозоренной им Элоизе. И решать его судьбу предстоит именно этим четверым. Филипп живо представил, как братья Элоизы обсуждают между собой его несчастную судьбу…

Энтони, как старший, обвел братьев суровым взглядом, словно говорящим: “Молчать! Говорить буду я”.

— Может быть, — обратился он к Филиппу, — теперь вы нам расскажете, что, собственно, здесь происходит?

Филипп покосился на Элоизу. Вид у нее был такой, словно ей хотелось вмешаться, но в последний момент она все-таки почла за благо не делать этого. В покорном молчании Элоиза присела на стул.

Энтони пожирал Филиппа хищным взглядом, ожидая его рассказа. “Нет худа без добра”, — решил Филипп. Стычка с братьями Бриджертон, по крайней мере, показала ему, как можно добиться послушания от собственных детей. Если бы Филипп посмотрел на них так, как сейчас смотрит на него Энтони, они бы у него мигом присмирели.

— Говорите, — сказал Энтони. — Надеюсь, Элоиза больше не будет нас перебивать.

Филипп посмотрел на Элоизу. Чувствовалось, что внутри у нее все кипит, но она все-таки находила в себе силы сдерживаться. Для такой эмоциональной женщины, как она, это было равносильно подвигу.

Филипп начал свой рассказ. Коротко, но по возможности полно он объяснил, почему Элоиза оказалась в Ромни-Холле. Он поведал об их переписке, начиная с первого письма мисс Бриджертон, в котором она выражала свои соболезнования по поводу смерти Марины. Братья слушали его молча, лишь один раз Колин воскликнул:

— А мы-то удивлялись, что это она все время пишет в своей комнате?

Филипп вопросительно посмотрел на него.

— Нет-нет, мы не шпионили за ней, — поспешил заверить его тот. — Просто часто замечали, что у нее все пальцы в чернилах — с чего бы это?

И Филипп продолжил рассказ.

— Вот так все и получилось, — добавил он под конец. — Я не скрывал, джентльмены, что ищу новую жену. А ваша сестра, по ее письмам, показалась мне девушкой неглупой. Вот только дети мои, увы, встретили ее на первых порах… — Филипп задумался, как бы выразиться помягче, — с меньшим, чем мне хотелось бы, восторгом, но, как мне кажется, сейчас они уже начали находить с Элоизой общий язык. И первые результаты дают мне надежду, джентльмены, что ваша сестра сумеет добиться от моих детей послушания.

— Это Элоиза-то? — недоверчиво фыркнул Бенедикт. Судя по взглядам остальной троицы, они вполне разделяли его скептицизм.

Если до сих пор Филипп еще мог в душе посмеиваться над подтруниванием братьев над Элоизой, то теперь ему было не до шуток. Братья Элоизы явно недооценивали свою сестру!

— Джентльмены, — решительно сдвинул брови Филипп, — смею заверить вас — ваша сестра прекрасно умеет найти подход к детям! И я попросил бы вас впредь говорить о ней в более почтительном тоне!

Лишь произнеся эти слова, Филипп понял, что говорить этого не следовало бы. Гнев братьев далеко еще не остыл, и любая попытка спора с ними могла в любой момент вызвать новую вспышку эмоций. Но и безучастно слушать, как насмехаются над Элоизой ее родные братья, он тоже не мог.

Энтони — несомненно, главный в этой четверке — смерил Филиппа ледяным взглядом.

— Нам с вами нужно поговорить, — сурово отчеканил он. — Наедине.

— Я полагаю, сначала вы должны поговорить с сестрой, — робко предложил Филипп. Мысль о том, что жизненно важные для Элоизы решения могут быть приняты без ее участия, была для него нестерпима. Да и Элоиза этого бы не потерпела.

Она с благодарностью посмотрела на Филиппа.

— Я поговорю с ней, — откликнулся Энтони. — Если не возражаете, прямо сейчас.

Возражать Филипп не собирался — какой в этом смысл, когда на тебя смотрят четыре пары сердитых глаз.

— Вы можете пройти в мой кабинет, — сказал он, обращаясь к Энтони. — Ваша сестра вас проводит — она знает, где он.

Филипп снова пожалел, что сболтнул лишнее — не стоило, пожалуй, упоминать, что Элоиза уже успела освоиться в его доме.

Как бы то ни было, Энтони и Элоиза покинули комнату, оставив Филиппа с остальными братьями.

— Не возражаете, джентльмены, если я присяду? — спросил Филипп, полагая, что разговор ему, скорее всего, предстоит долгий.

— Садитесь, — бросил Колин таким тоном, словно хозяином в доме был он.

Бенедикт и Грегори по-прежнему прожигали Филиппа взглядами. Колин, судя по всему, тоже не спешил заводить с ним дружбу, хотя, как показалось Филиппу, в обычном своем состоянии он, должно быть, самый мягкий и дружелюбный из братьев.

— Прошу вас, джентльмены, — указал Филипп на стол, на котором так и стоял почти нетронутый ужин, — угощайтесь.

Бенедикт и Грегори посмотрели на Филиппа так, как будто он предлагал им яд. Колин же, взяв с тарелки печенье, пристально разглядывал его, словно прикидывая, стоит ли отправлять его в рот. Наконец, откусив кусок, он блаженно зажмурился:

— М-м-м! Вкусно, однако! Сказать по правде, джентльмены, я чертовски проголодался!

— Как ты можешь в такой момент думать о еде? — нахмурился Грегори.

— А я всегда думаю о еде! — пробурчал тот, дожевывая печенье и осматривая стол в поисках чего-нибудь еще. — А о чем, по-твоему, я должен думать?

— Подумал бы хотя бы о своей жене! — фыркнул Бенедикт.

— А с чего ты взял, — усмехнулся тот, — что я о ней не думаю? Сам, между прочим, вытянул меня сюда, хотя отлично знаешь, что я с гораздо большей охотой провел бы эту ночку с ней, а теперь…

Филиппу хотелось поподробнее расспросить Колина о его жене, но не мог придумать вопроса, который не прозвучал бы бестактно. Так ничего и не придумав, он взял со стола бутерброд и откусил кусок.

Колин последовал его примеру, отправив бутерброд в рот чуть ли не целиком — в отличие от Филиппа он явно не собирался соблюдать приличия.

— Мы с Пенелопой поженились всего недели три назад, — объяснил он Филиппу с набитым ртом.

Филипп выразительно поднял бровь.

— Так что наш медовый месяц еще в самом разгаре! — пробубнил Колин.

Филипп кивнул, не зная, что ему следует на это ответить.

— И, честно говоря, мне чертовски не хотелось покидать жену! — усмехнулся Колин, наклоняясь к Филиппу ближе.

— Понятно, — откликнулся тот.

— Колин, ты хотя бы сначала прожевал как следует! — проворчал Грегори. — Мистер Крейн ни черта, поди, не понял из того, что ты тут бубнишь!

Колин холодно посмотрел на брата.

— Не беспокойтесь, я все понял, — проговорил Филипп, протягивая Колину тарелку спаржи, которую тот, не раздумывая, взял. — Мистер Бриджертон сказал, что скучает по жене.

— Вот именно! — подтвердил тот, снова выразительно посмотрев на Грегори.

Филипп взглянул на Бенедикта, который уже некоторое время не участвовал в разговоре, но выглядел так, словно только и ждал, когда же настанет время снова бить Филиппа. Вид его не предвещал ничего хорошего.

Филипп перевел взгляд на Грегори. Тот тоже стоял в воинственной позе, скрестив руки на груди и едва сдерживаясь, чтобы не заскрежетать зубами. Трудно было, однако, сказать, на кого направлена его злость — на Филиппа или на братьев, считавших его зеленым юнцом.

Филипп снова посмотрел на Колина. Тот как ни в чем не бывало трудился над едой, умудряясь в то же время строить глазки молоденькой служанке, принесшей ему тарелку супа.

— Я. Скучаю. По жене, — отрывисто пробурчал он с набитым ртом и, глядя на Филиппа, ткнул себя кулаком в грудь.

— Черт побери, — взорвался, наконец, Филипп, — если вы собираетесь меня убить, джентльмены, может быть, не стоит тянуть время?!