Глава 22
Ром фуро подошел к месту, где лежал Кэм, и опустился перед ним на колени.
– Привет, Камло, – пробормотал он.
Кэм смотрел на него растерянно и удивленно.
– Ной, ты постарел.
Двоюродный брат Кэма хохотнул.
– В самом деле? Последний раз, когда я тебя видел, ты едва доставал макушкой мне до груди, а теперь чуть ли не на голову меня выше.
– Ты так за мной и не вернулся. А обещал.
Тут вмешался Кев.
– И ты никогда не говорил ему, что у него есть брат, – сердито сказал он.
Улыбка Ноя стала печальной. Он переводил взгляд с одного брата на другого.
– Я не мог сделать ни того ни другого. Ради вашей безопасности. – Он устремил взгляд на Кева. – Нам сказали, что ты умер, Кев. Я рад, что мы ошибались. Как ты выжил? Где ты жил все это время?
Кев скривился.
– Забудь обо мне. Рохан потратил годы, чтобы найти тебя. Он искал ответы на свои вопросы. Теперь ты должен сказать ему всю правду о том, почему его изгнали из племени и что означает эта проклятая татуировка. И не смей ничего утаивать.
Ной был слегка ошарашен начальственным тоном Кева. Будучи главой клана, Ной не привык, чтобы ему приказывали.
– Он всегда такой, – сказал Ною Кэм. – Ты привыкнешь.
Наклонившись, Ной принялся искать что-то за лежанкой. Вытащив деревянный ящик, он стал рыться в его содержимом.
– Что ты знаешь о нашем ирландском отце? – продолжал допрашивать его Кев. – Как его звали?
– Я многого не знаю, – признался Ной. Отыскав то, что хотел найти, он вытащил этот предмет из ящика и посмотрел на Кэма. – Но моя бабушка кое-что рассказала мне перед смертью. И она дала мне это.
Он поднял серебряный нож.
Кев с быстротой молнии схватил Ноя за запястье. Уин испуганно вскрикнула. Кэм безуспешно пытался приподняться на локтях.
Ной посмотрел Кеву в глаза. Тяжело и пристально.
– Успокойся, кузен. Я никогда бы не сделал Камло ничего плохого. – Он разжал руку. – Забирай, он твой. Он принадлежал твоему отцу. Его звали Брайен Коул.
Кев забрал нож и медленно разжал руку, перехватившую запястье Ноя. Он смотрел на нож, который обычно прячут в сапог, с обоюдоострым лезвием примерно четыре дюйма длиной. Ручка ножа была из серебра с гравировкой на поперечине. Нож на вид был старинный и, наверное, стоил немалых денег. Но что поразило Кева больше всего, так это гравировка на самой рукояти: искусно исполненный стилизованный символ ирландского пука.
Кев показал гравировку Кэму, который на мгновение перестал дышать.
– Вас зовут Камерон и Кевин Коул, – сказал Ной. – Этот конь – символ вашего рода. Он был на их фамильном гербе. Когда мы вас разделили, было решено каждому из вас сделать татуировку. Не только как отличительный знак, но и как обращение ко второму сыну Мошто с просьбой оберегать и защищать вас.
– Кто такой Мошто? – тихо спросила Уин.
– Цыганское божество, – сказал Кев. Собственный голос казался ему чужим. – Бог всего доброго.
– Я… – Кэм посмотрел на нож и покачал головой. У него не было сил говорить, а объяснить предстояло многое.
Кев заговорил от его имени:
– Брат нанял экспертов, специализирующихся на геральдических символах, и исследователей, чтобы они выяснили, какому роду принадлежит этот символ, но они так ничего и не нашли. По их словам, этого коня нет в гербе ни одного ныне здравствующего ирландского рода.
– Насколько мне известно, Коулы убрали этого коня со своего герба лет примерно триста назад, когда английский король провозгласил себя главной ирландской церкви. Пука – языческий символ. Они просто не захотели рисковать и портить отношения с главенствующей протестантской церковью. Но Коулы про этот символ не забывают. Я помню, что ваш отец носил большой серебряный перстень с гравировкой в виде летучего коня.
Взглянув на брата, Кев понял, что Кэм чувствует то же, что и он: словно всю свою жизнь они провели в закрытой комнате, а тут вдруг распахнулась дверь.
– Ваш отец, Брайан, был сыном лорда Кавана, ирландского пэра, представлявшего свою страну в британской палате лордов. Брайан был его единственным наследником. Но ваш отец допустил ошибку: влюбился в цыганскую девушку по имени Соня. Довольно красивую. Он женился на ней против воли как своей семьи, так и ее. Они жили вдали от всех, и у Сони родились два сына. Она умерла, давая жизнь Кэму.
– Я всегда считал, что моя мать умерла, рожая меня, – тихо сказал Кев. – Я никогда не знал, что у меня есть младший брат.
– После рождения второго сына Бог взял ее к себе. – Ной задумался. – Я был достаточно взрослым, чтобы помнить тот день, когда Коул привез вас обоих к моей бабушке. Он сказал ей, что устал жить в двух мирах одновременно, что хочет вернуться в тот мир, откуда пришел. И он оставил обоих мальчиков в таборе и больше никогда не возвращался.
– Почему вы нас разделили? – спросил Кэм. Он выглядел измученным и слабым, но был куда больше похож на себя, чем полчаса назад.
Ной направился в тот угол, где стояла плита. Отвечая, он принялся заваривать чай.
– Через несколько лет после смерти Сони ваш отец снова женился. И тогда люди из другого табора рассказали нам, что какие-то гаджо ищут мальчиков, предлагая деньги тем, кто готов им сообщить, где найти детей, и жестоко расправляются с теми, кто отказывается говорить. Мы поняли, что ваш отец пытается избавиться от своих отпрысков-полукровок, которые являются законными наследниками его титула. У него теперь была новая жена, которая родит ему белых детей.
– И мы оказались лишними, – угрюмо констатировал Кев.
– Похоже на то. – Ной налил чаю в кружку, добавил сахара и передал кружку Кэму. – Попей. Тебе надо промыть живот от яда.
Кэм сел, прислонился к стене, взял чашку обеими руками и стал потихоньку потягивать крепкий настой.
– И чтобы уменьшить вероятность того, что найдут нас обоих, – сказал он, – вы оставили меня у себя, а Кева отправили нашему дяде.
– Да, дяде Пову. – Ной нахмурился и отвел глаза от Кева. – Соня была его любимой сестрой. Мы думали, что он станет тебе хорошим защитником. Никто не думал, что он станет винить детей Сони в ее смерти.
– Он ненавидел гаджо, – тихо сказал Кев. – Поэтому он и меня ненавидел.
Ной сделал над собой усилие, чтобы посмотреть Кеву в глаза.
– После того как мы узнали, что ты умер, мы подумали, что держать у себя Кэма слишком опасно. Поэтому я отвез его в Лондон и помог найти работу.
– В игорном клубе? – уточнил Кэм не без доли скепсиса.
– Иногда самое надежное место для тайника то, что у всех на глазах, – прозаично ответил Ной.
Кэм удрученно покачал головой.
– Готов поспорить, что половина Лондона видела мою татуировку. Удивительно, как до лорда Кавана не дошло никаких слухов.
Ной нахмурился.
– Я велел тебе никому ее не показывать.
– Ничего ты мне не говорил.
– Говорил, – настойчиво повторил Ной и, положив руку на лоб, добавил: – Ах, Мошто, ты никогда не умел слушать.
Уин тихонько сидела рядом с Меррипеном. Она слушала, о чем говорили мужчины, но также с интересом осматривала обстановку. Кибитка была старой, однако хозяин поддерживал ее в превосходном состоянии, там было чисто и прибрано. Легкий бодрящий запах дыма, казалось, шел от самих стен, доски потемнели от въевшейся копоти. Сколько раз здесь готовили еду? Тысячи? Дети играли снаружи, они смеялись и ссорились. Ей казалось невероятно странным то, что эта кибитка была единственным домом, единственным укрытием для этой семьи. Нехватка места под крышей вынуждала племя жить главным образом под открытым небом. Как ни чужда была ей кочевая жизнь, Уин не могла не признать, что в таком существовании есть некая свобода, которой лишены такие, как она.
Если Кэма она могла представить живущим так, как его соплеменники, то Кева – едва ли. В нем присутствовало нечто такое, что всегда побуждало бы его стремиться управлять окружающим пространством, организовывать его по своему вкусу. Строить, обустраивать. Прожив столько лет с такими, как она, Кев понял их образ жизни. И поняв, принял, стал больше похож на них, чем на своих кочевых сородичей.
Она спрашивала себя, что он чувствует сейчас, когда тайна его цыганского прошлого наконец раскрыта. Он казался спокойным и владеющим собой, но что творилось в его душе, знал только Кев.
– Теперь, когда столько воды утекло, – сказал Кэм, – есть ли повод опасаться чего-либо со стороны нашей ирландской родни? – И еще хотелось бы знать, жив ли до сих пор наш отец.
– Выяснить это будет нетрудно, – ответил Меррипен и мрачно добавил: – Скорее всего он не слишком обрадуется, узнав, что мы все еще живы.
– Вы оба в относительной безопасности до тех пор, пока по-прежнему считаете себя цыганами, – сказал Ной. – Но если Кев станет претендовать на наследство и титул Кавана, то может случиться беда.
Меррипен презрительно скривил губы.
– С чего бы мне претендовать на наследство и титул?
Ной пожал плечами:
– Ни один цыган не стал бы этого делать. Но ты ведь наполовину гаджо.
– Мне не нужен титул и прочее, – твердо заявил Меррипен. – И я не желаю иметь никаких дел с Коулами, лордом Каваном и с ирландцами вообще.
– Игнорируя тем самым половину того, что составляет твою сущность? – спросил Кэм.
– Я прожил большую часть жизни, не зная о своей ирландской половине. Так что для меня не составит труда и дальше ее не замечать.
Между тем в кибитку заглянул цыганский мальчик и сообщил, что носилки готовы:
– Хорошо, – кивнул Меррипен. – Я помогу ему спуститься вниз, а там…
– О нет, – брезгливо скривившись, сказал Кэм. – Я ни за что не позволю тащить меня в дом Рамзи на носилках.
Меррипен усмехнулся:
– И как ты собираешься до него добираться?
– Верхом.
Меррипен насупил брови.
– Ты не в том состоянии, чтобы ехать верхом. Ты упадешь и свернешь себе шею.
– Я могу доехать, – стоял на своем Кэм. – Тут недалеко.
– Ты свалишься с коня!
– Я не лягу на эти проклятые носилки, Не хочу пугать Амелию.
– Не за Амелию ты волнуешься, гордец. Тебя понесут, и на этом я ставлю точку.
– Чтоб тебе провалиться! – огрызнулся Кэм.
Уин и Ной тревожно переглянулись. Как бы братья не поколотили друг друга.
– Как глава клана я могу разрешить ваш спор, – дипломатично предложил Ной.
Меррипен и Кэм ответили одновременно:
– Нет!
– Кев, – шепотом предложила Уин, – он может ехать сомной? Он может сидеть позади меня и держаться за меня, чтобы не упасть.
– Ладно, – тут же сказал Кэм. – Так и поступим.
Меррипен бросил сердитый взгляд на обоих.
– Я тоже поеду, – сказал Ной. – На своем коне. Я велю своему сыну седлать его. – Он помолчал. – Вы можете задержаться еще на пару минут? У вас тут много родни. И у меня есть жена и дети, которых я хочу вам показать, и…
– Позже, – сказал Меррипен. – Я должен доставить своего брата его жене без промедления.
– Ну хорошо.
Ной вышел из кибитки, и Кэм рассеянно уставился на оставшуюся в кружке заварку.
– О чем ты думаешь? – спросил Меррипен.
– Я спрашиваю себя, есть ли у нашего отца дети от второго брака. И если есть, то сколько их. Может, у нас есть сводные братья и сестры, о которых мы ничего не знаем?
Меррипен прищурился:
– Тебе это важно?
– Они – наша семья.
– У нас есть Хатауэи, у нас больше дюжины цыганских кузенов, что бегают вокруг кибитки. Сколько тебе еще нужно родни для полного счастья, черт тебя дери?
Кэм в ответ только улыбался.
Дом Рамзи гудел как улей, что, в общем, было неудивительно. Хатауэи, мисс Маркс, слуги, констебль и доктор – все столпились в холле. Поскольку поездка верхом, хотя и была недолгой, истощила силы Кэма, в дом он вошел, опираясь на плечо Меррипена.
Их тут же плотным кольцом окружили Хатауэи. Амелия, растолкав всех, пробилась к мужу. Плача от радости, она лихорадочно ощупывала его грудь и лицо. Меррипен отпустил брата, и тот обнял Амелию. Среди всеобщего гвалта они молчали, тяжело дыша. Амелия обхватила голову мужа, погрузив пальцы в черные кудри. Кэм что-то прошептал ей на ухо, что-то ласковое, не предназначенное для посторонних ушей. Он покачнулся, и Амелия крепче обняла его, а Кев взял его за плечи, чтобы не дать упасть.
Кэм поднял голову и посмотрел на жену.
– Я выпил немного кофе сегодня утром, – сообщил он. – И он не пошел мне впрок.
– Я уже знаю, – сказала Амелия и погладила мужа по груди. Она бросила встревоженный взгляд на Меррипена. – У него мутный взгляд.
– Он сейчас в небесах витает, – сказал Кев. – Мы дали ему сырого опия, чтобы успокоить сердце, еще до того как Уин привезла антидот.
– Давай отведем его наверх, – сказала Амелия, вытирая глаза рукавом. Повысив голос, она обратилась к пожилому бородатому мужчине, который стоял чуть поодаль. – Доктор Мартин, пожалуйста, пройдите с нами наверх. Там вам никто не помешает оценить состояние моего мужа.
– Мне не нужен врач, – возразил Кэм.
– Я бы не стала капризничать на твоем месте, – сказала ему Амелия, – потому что, если тебя не устраивает этот врач, я приглашу к тебе дюжину других докторов, да еще и выпишу специалиста из Лондона. – Она задержала взгляд на Ное. – Вы тот самый джентльмен, что помог мистеру Рохану? Мы вам очень обязаны, сэр.
– Для моего кузена я готов сделать все, – ответил Ной.
– Кузен? – переспросила Амелия, удивленно округлив глаза.
– Я все объясню наверху, – сказал Кэм и чуть не упал.
Меррипен успел подхватить его под руку, подоспевший Ной подхватил Кэма под другую руку, и они наполовину потащили, наполовину понесли Кэма наверх. Домочадцы последовали за ними, возбужденно переговариваясь, перемежая речь восклицаниями.
– Это самые шумные гаджо, которых я встречал в жизни, – заметил Ной.
– Это еще ничего, – тяжело дыша от усилий, сказал Кэм. – Обычно они ведут себя намного хуже.
Пообещав врачу, что наверху ему никто не будет мешать осматривать пациента, Амелия явно погорячилась. Как ни пыталась она выгнать всех родственников из спальни, ей это не удалось. Кто-нибудь все время совал нос в дверь, чтобы посмотреть, что происходит. После того как доктор Мартин проверил пульс Кэма, оценил размер зрачков, прослушал легкие, осмотрел кожу и проверил рефлексы, он объявил, что, по его мнению, здоровье пациента в скором времени восстановится полностью. Если в течение ночи они заметят какие-нибудь тревожные симптомы, такие как учащенное сердцебиение, то их можно снять, дав ему выпить стакан воды, в котором необходимо развести одну каплю опийной настойки.
Еще доктор сказал, что Кэму следует пить только воду, есть самую простую пищу и оставаться в постели дня два или три. Скорее всего в ближайшие сутки аппетита у него не будет и почти наверняка будет болеть голова, но, когда организм целиком очистится от дигиталиса, все придет в норму.
Удовлетворенный тем, что брату его ничто серьезное не грозит, Кев подошел к стоявшему в углу комнаты Лео и тихо спросил:
– Где Харроу?
– Там, где ты его не достанешь, – сказал Лео. – Его отправили в «тюрьму» еще до твоего приезда. И даже не пытайся до него добраться. Я уже попросил констебля и близко не подпускать тебя к нему.
– Сдается мне, ты хочешь добраться до него первым, – сказал Меррипен. – Ты презираешь его не меньше меня.
– Верно. Но я хочу, чтобы все шло своим чередом. И не хочу разочаровывать Беатрикс. Она с нетерпением ждет суда.
– Почему?
– Она хочет представить Хитреца в качестве свидетеля.
Кев, закатив глаза и вздохнув, отошел в другой угол и прислонился к стене. Он слушал, как Хатауэи представляли констеблю свои версии событий, активно обмениваясь мнениями друг с другом. Констебль задавал вопросы, и даже Ной оказался вовлеченным в процесс. Отвечая на наводящие вопросы, Ной в конечном итоге был вынужден рассказать все о том, что знал о прошлом Кэма и Кева, и это драматическое открытие вызвало новую серию вопросов, сопровождаемых бурными эмоциями, и так до бесконечности.
Кэм тем временем лежал в постели, что его вполне устраивало, и Амелия суетилась вокруг него. Она гладила его по волосам, давала ему пить, поправляла на нем одеяло, ласково что-то ему нашептывая. Он зевал и боролся со сном, прижимая щеку к подушке.
Кев перевел взгляд на Уин, которая сидела на стуле возле кровати, как всегда, с прямой спиной. Спокойная и невозмутимая, образцовая леди. Разве что прическа ее была в легком беспорядке. Глядя на нее, никому бы и в голову не пришло, что она способна поджечь шкаф с доктором Харроу внутри. Как сказал Лео, этот поступок не говорит в пользу ее интеллекта, но за беспощадность ей, пожалуй, стоило бы надбавить очки. И именно благодаря этой ее беспощадности Кэм оказался спасен.
Кев не без сожаления узнал о том, что Лео успел вызволить доктора Харроу, продымленного, но невредимого.
Спустя какое-то время Амелия объявила, что просит посетителей удалиться, так как больной нуждается в отдыхе. Констебль ушел, ушли Ной и слуги, остались лишь самые близкие.
– Думаю, Хитрец прячется где-то под кроватью. – Беатрикс опустилась на пол и заглянула под кровать.
– Я хочу получить обратно мою подвязку, – мрачно заявила мисс Маркс и опустилась на ковер рядом с Беатрикс.
Лео исподтишка с интересом наблюдал за гувернанткой.
А Кев раздумывал над тем, как быть с Уин.
Похоже, любовь творила с ним странные вещи, более причудливые и необычные, чем опий-сырец. Он был словно в наркотическом дурмане. В сладком дурмане. Любовь заполняла его, как воздух заполняет легкие, и сопротивляться ей было столь же бесполезно, как невозможно заставить себя обходиться без воздуха. У него не было сил ей сопротивляться.
Кэм был прав. Невозможно предсказать, как повернется жизнь. Нельзя знать, что произойдет с любимым человеком. Все, что в твоих силах, – это любить. Просто любить.
Ладно, значит, так надо.
Он отдаст себя на волю этой любви, не пытаясь навешивать никаких ярлыков, не пытаясь управлять этим чувством. Он сдается. Он навсегда выйдет из тени. Кев глубоко вдохнул и выдохнул.
«Я люблю тебя, – думал он, глядя на Уин. – Я люблю тебя всю, каждую твою частичку, каждую твою мысль и каждое слово… весь этот сложный, спутанный клубок того, что составляет твою суть. Я хочу тебя душой, телом, мыслями… всеми чувствами сразу. Я люблю тебя во все твои времена, такой, какая ты сейчас, какой ты будешь через десять, через двадцать лет. Я люблю тебя за то, что ты ответ на все вопросы, что может задать мое сердце».
И это казалось таким простым и понятным, что он сдался. Сдался сразу. И чувствовал, что поступил верно.
Кев не знал, сдался ли он на милость Уин или капитулировал перед своей страстью к ней. Только теперь его ничто не удерживало. Он возьмет ее. И он отдаст ей все, что у него есть, каждую частицу своей души, все, даже то, что превратилось в осколки.
Он смотрел на нее не мигая, боясь, что малейшее его движение может вызвать действия, которые не будут ему подконтрольны. Он мог бы сейчас броситься к ней и волоком потащить из комнаты. Но как сладостно предчувствие того, что скоро она будет его.
Почувствовав его взгляд, Уин посмотрела на него. И то, что она увидела в его глазах, заставило ее сморгнуть и порозоветь. Пальцы ее вспорхнули к горлу, словно чтобы успокоить участившийся пульс. И от этого потребность обнять ее стала еще сильнее, еще отчаяннее. Он хотел губами прикоснуться к ее порозовевшей коже, почувствовать ее вкус, ее жар. Страсть бушевала в нем. Он смотрел на нее не мигая, заклиная ее сделать первый шаг.
– Простите, – пробормотала Уин, поднявшись со стула с грацией, возбудившей его до безумия. Пальцы ее снова затрепетали, на этот раз возле бедра. Нервы ее были на взводе.
Ему мучительно захотелось схватить ее за руку и поднести эти нервные пальчики к своим губам.
– Отдыхайте, мистер Рохан, – сказала она. Голос ее чуть заметно дрожал.
– Спасибо тебе, – пробормотал Кэм. – Спасибо, сестренка, за то, что ты…
Он замялся, и Уин, улыбнувшись, сказала:
– Я понимаю. Спи крепко.
Но улыбка ее померкла, когда она отважилась взглянуть на Кева. Очевидно, побуждаемая здоровым чувством самосохранения, она торопливо вышла из комнаты.
Не прошло и секунды, как Кев вышел следом.
– Куда они так торопятся? – спросила Беатрикс, высунув голову из-под кровати.
– Сыграть в нарды, – торопливо сказала мисс Маркс. – Я уверена, что слышала, как они договаривались сыграть партию-другую в нарды.
– И я тоже, – прокомментировал Лео.
– Должно быть, забавно играть в нарды в постели, – с невинным видом сказала Беатрикс и прыснула со смеху.
Сразу стало ясно, что слова не понадобятся, спор решат силы, которые важнее слов и стократ древнее. Уин быстро шла к своей комнате, не осмеливаясь оглянуться, хотя не могла не чувствовать, что за ней идут по пятам. Ковер гасил звуки их шагов: торопливых женских и неумолимо идущих по следу мужских – шагов хищника, настигающего добычу.
По-прежнему не глядя на Кева, Уин остановилась у двери в свою комнату и схватилась за ручку.
– Мои условия, – сказала она тихо, – не меняются.
Кев понял. Ничего не будет между ними, пока он безоговорочно не согласится на ее условия. И ему нравилось ее упрямое упорство, хотя его цыганская сущность восставала против этого. Возможно, она подчинила его себе до определенной степени, но не до такой. Он плечом распахнул дверь, подтолкнул ее в комнату и, войдя следом, повернул ключ в двери, отрезав их от внешнего мира.
Не дав Уин перевести дыхание, Кев обхватил ладонями голову и поцеловал. Вкус ее воспламенил его, но он продолжал целовать ее медленно, постепенно проникая все глубже в недра ее рта языком. Он чувствовал, как тело ее расслабляется.
– Не лги мне больше, – проворчал он.
– Не буду. Обещаю. – Ее голубые глаза сияли от любви.
Он хотел прикоснуться к нежной плоти под слоями ткани и кружев. Он принялся стягивать с нее платье, расстегивая маленькие нарядные пуговицы, отрывая те, что сопротивлялись, и так сверху вниз до тех пор, пока тяжелое платье не опустилось с плеч. Уин задыхалась. Сминая под ногами темно-розовые шелка ее платья, он стоял, обнимая ее, словно в сердцевине гигантского цветка. Он развязал тесемки на горловине ее рубашки и тесьму на поясе ее панталон. Она помогала ему освободить ее от последних покровов из тонкого батиста.
Ее бело-розовая нагота была головокружительно прекрасна. Стройные сильные икры были укрыты белыми чулками с простыми подвязками. Он был невыносимо эротичен, этот контраст между роскошной теплой плотью и целомудренным белым хлопком. Намереваясь снять подвязки, он опустился на колени в мягкие массы розового муслина. Она подогнула колено, чтобы помочь ему, и этот трогательно застенчивый жест возбудил его до безумия. Он наклонился, чтобы поцеловать ее колени, шелковистую кожу внутренней стороны бедер, и когда она, невразумительно что-то пробормотав, попыталась уклониться, он схватил ее за бедра, заставляя стоять смирно. Он зарылся лицом в бледные завитки, в розовую ароматную мякоть, языком раздвигая складки, открывая ее. Уин застонала тихо и умоляюще.
– У меня дрожат колени, – прошептала она. – Я упаду.
Кев сделал вид, что не услышал ее, продолжая ласкать ее языком. Он пил ее эликсир, и голод его разгорелся с новой силой. Она пульсировала, сжимаясь вкруг его языка, с каждым толчком проникающего все глубже. Он чувствовал бурный отклик ее тела. Согревая дыханием набухшие складки, он лизал то одну сторону, то другую, затем посредине, в сосредоточии наслаждения. Словно в трансе руки его блуждали по ее телу. Уин вцепилась в его волосы, и бедра ее начали волнообразное движение, подаваясь ему навстречу.
Он поднялся на ноги. Взгляд Уин затуманился – казалось, она не видит его. Она дрожала вся, с головы до пят. Прижавшись губами к ее шее у ключицы, Кев прикоснулся языком к разгоряченной коже и в то же время торопливо расстегивал брюки:
Уин приникла к нему, и он приподнял ее и прижал к стене, поддерживая ее спину. Тело ее было гибким и на удивление легким, спина ее напряглась, когда он опустил ее, направляя на себя. Она догадалась о его намерении, но, когда Кев оказался в ней, она расширила глаза и вскрикнула.
Ноги в чулках обхватили его талию. Уин крепко вцепилась в него, словно они находились на шаткой палубе корабля в штормовом море. Но Кев держал ее крепко, работая бедрами. Пояс его брюк выскользнул из защелок подтяжек, и брюки спустились до колен. Он отвернулся, чтобы скрыть ухмылку, подумав о том, не стоит ли остановиться, для того чтобы снять с себя одежду… но ему было слишком хорошо и вскоре вожделение достигло такого накала, что ему стало не до смеха.
Уин мелко и часто дышала – в ритме его влажных размашистых толчков, чувствуя, как он наполняет ее собой, как погружается в нее до предела глубоко. Он остановился и с жадностью поцеловал ее. Одной рукой он продолжал поддерживать ее, другая опустилась вниз. Нежно он развел ее набухшие складки. Когда он возобновил движение, при каждом толчке маленький бугорок внизу терся о него. Глаза Уин закрылись, словно во сне, плоть ее конвульсивно сжималась вокруг него.
Раз за разом, все глубже и глубже он все ближе подводил ее к краю. Ноги ее вокруг его талии напряглись, сжали его еще крепче. Она замерла и закричала у самых его губ, и он поцеловал ее, заглушив крик. Но тихие короткие стоны прорывались наружу, наслаждение било через край, сотрясало ее. Кев вонзил себя в чудную, истекающую медом мягкость, экстаз пронзил его словно молния, он содрогнулся раз, другой, столь же беспомощный перед лицом происходящего, как и она.
Тяжело дыша, Кев отпустил ее на пол. Они стояли, влажные от пота, прижавшись друг к другу, успокаивая друг друга поцелуями и вздохами. Уин скользнула ладонями под его рубашку, поглаживая его по спине, в беззвучной и нежной благодарности.
Как-то они добрались до кровати. Кев накрыл их обоих одеялом и обнял Уин. Запах ее, запах их обоих, щекотал ноздри, как легкий, чуть солоноватый, аромат духов. Он с наслаждением втянул в себя этот запах.
– Ме волив ту, – прошептал он и скользнул по ее губам губами, блаженно улыбаясь. – Когда цыган гворит женщине «я люблю тебя», слово «любить» не подразумевает ничего целомудренного. Любить для цыгана – это непременно желать, испытывать вожделение. И это Уин нравилось.
– Me волив ту, – прошептала она в ответ. – Кев…
– Да, любовь моя?
– Как цыгане женятся?
– Соединяют руки перед свидетелями и произносят клятву. Но мы сделаем это и по обряду гаджо тоже. Всеми мыслимыми способами.
Он снял с нее подвязки и бережно скатал чулки, сначала один, потом другой. Он нежно помассировал каждый палец у нее на ногах по отдельности. Она заурчала, как довольная кошка.
Потянувшись к нему, Уин направила его голову к своей груди, выгибаясь ему навстречу. Он, угождая ей, взял ее розовый сосок, лаская его круговыми движениями языка, превратив его в нежный, но твердый бутон.
– Я не знаю, что теперь делать, – сказала Уин томным голосом.
– Просто лежи, где лежишь. Я сам обо всем позабочусь.
Она захихикала.
– Нет, я хотела сказать другое. Что делают люди, когда наконец достигают счастливого финала?
– Они делают этот финал продолжительным. – Он ласкал ее другую грудь рукой.
– Ты веришь в то, что счастье продолжается и после того, как закончится сказка? – все не унималась Уин. Она вскрикнула, когда он, шутя, чуть прикусил ей сосок.
– Верю ли я в сказки? Нет.
– Не веришь?
Он покачал головой.
– Я верю в двух людей, которые любят друг друга. – На губах его играла улыбка. – Верю в то, что они находят удовольствие в обыденном. В совместных прогулках. В спорах о том, сколько времени надо варить яйцо, как управлять слугами и сколько платить мяснику. В том, чтобы ложиться каждую ночь в одну постель и вместе просыпаться каждое утро. – Подняв голову, он подпер щеку, опершись на локоть. – Я всегда начинал день с того, что подходил к окну и смотрел на небо. Но теперь мне это будет ни к чему.
– Почему ни к чему? – нежно спросила Уин.
– Потому что вместо неба я буду видеть синеву твоих глаз.
– Какой ты романтик, – с усмешкой пробормотала она, нежно его поцеловав. – Но не переживай. Я никому не скажу.
Меррипен снова ее поцеловал, и они любили друг друга так самозабвенно, что Кев не заметил, как задребезжал дверной замок.
Взглянув через его плечо, Уин увидела, как хорек Беатрикс приподнялся на задних лапах, вытянувшись всем своим длинным тощим тельцем, и зубами вытащил ключ из замка. Она хотела было сказать об этом Кеву, но он поцеловал ее и раздвинул ей ноги. Потом, решила Уин, легкомысленно позволив хорьку выскользнуть из комнаты, протиснувшись под дверью, с ключом в зубах. Возможно, потом наступит более подходящий момент для того, чтобы сообщить Кеву об этом…
И вскоре она напрочь забыла о ключе.