Глава 18
Кев не собирался отвечать на ее вопрос раньше, чем позаботится о ней. Он встал с постели и пошел на кухню, где имелась плита и медный бак для воды, к которому были подведены трубы от топки, так что подвод горячей воды был постоянным. Набрав воды в таз, он принес его в спальню, прихватив с собой чистое полотенце.
Он остановился на пороге, любуясь Уин, которая лежала на боку, завернувшись в белую простыню, и волосы ее ниспадали на плечи потоками золота с серебром. Но что ему было всего приятнее, так это выражение расслабленного удовлетворения на ее лице с припухшими от поцелуев губами. То был образ, словно пришедший к нему из самой сокровенной мечты. Он не мог поверить, что видит ее наяву, лежащей в его постели в ожидании его.
Он намочил полотенце и развернул простыню, зачарованный ее красотой. Он хотел ее, невзирая ни на что, будь она девственницей или нет… но в глубине души испытывал глубокое удовлетворение от сознания того, что был у нее первым. Никто до него не прикасался к ней, никто не дарил ей наслаждения, за исключением…
– Уин, – сказал он, нахмурившись, прикладывая влажную горячую ткань к чувствительному месту между бедрами. – В клинике на тебе когда-нибудь было надето меньше, чем твой костюм для гимнастики? Я хочу сказать, Харроу когда-нибудь смотрел на тебя?
Лицо ее оставалось серьезным, но в голубых глазах сверкнули озорные искорки.
– Ты спрашиваешь меня, видел ли когда-либо Джулиан, будучи моим врачом, меня обнаженной?
Кев был ревнив, и они оба об этом знали, но он не мог удержаться от того, чтобы не скривиться.
– Да.
– Нет, не видел, – спокойно ответила она. – Его интересовали мои дыхательные пути, которые, как тебе, очевидно, известно, находятся совсем не там, где репродуктивные органы.
– Он интересовался не только твоими легкими, – мрачно заявил Кев.
Уин улыбнулась:
– Если ты намерен увести меня в сторону от вопроса, который я задала тебе раньше, то у тебя ничего не получится. Что произошло с тобой вчера вечером, Кев?
Он прополоскал полотенце, смывая следы крови, выжал его и снова приложил теплый компресс к травмированному месту.
– Я был в тюрьме.
Уин округлила глаза.
– В тюрьме? Так это туда ходил Лео? Чтобы забрать тебя?
– Да.
– И почему, скажи на милость, ты оказался за решеткой?
– Я подрался в таверне.
Уин несколько раз прищелкнула языком.
– Это на тебя не похоже.
В тоне ее было столько иронии, что Кев и сам едва не рассмеялся. На самом деле он все же не смог удержаться от смеха. И смех мешал ему говорить. Но должно быть, выражение его лица было действительно очень странное, потому что Уин пристально на него посмотрела и села. Она убрала в сторону компресс и укрылась простыней, подтянув ее к подбородку. Она провела рукой по его голому плечу, словно хотела утешить. Уин продолжала ласкать Кева, поглаживая его грудь, его шею, и от каждого прикосновения ее руки он оттаивал все больше.
– До того как оказаться в вашей семье, – хрипло проговорил Кев, – смысл моего существования сводился к одному: я жил, чтобы драться. Я был… чудовищем. – Глядя в глаза Уин, он не увидел ничего, кроме сочувствия.
– Расскажи мне, – прошептала она.
Меррипен покачал головой. По спине его пробежала дрожь. Она закинула руку ему за шею. Медленно она опустила голову к его плечу, так что лицо ее оказалось наполовину скрыто от него.
– Расскажи мне, – настойчиво повторила она.
Кев понял, что пропал. Сейчас он не мог ничего от нее утаить. И он знал, что то, в чем он собирался признаться, внушит ей отвращение. Однако он все равно должен был ей рассказать.
Он безжалостно открыл ей все, пытаясь заставить ее понять, каким чудовищем он был, каким чудовищем до сих пор остается. Он рассказал ей о мальчиках, которых он избивал до кровавого месива, о тех, кто, возможно, умер потом. Он рассказал ей, как жил – словно зверь, питаясь объедками. Как воровал. Рассказал о приступах ярости, которые порой овладевали им. Он был убийцей, вором, попрошайкой. Он рассказал ей о жестокостях и унижениях – обо всем, о чем, наверное, не стоило рассказывать.
Кев никогда никому не признавался в этом, но сейчас внутри у него словно прорвалась плотина и все то, что всегда скрывалось, вырвалось наружу. Кев с ужасом осознавал, что потерял над собой контроль, потерял, возможно, навсегда, что когда бы он ни попытался что-то скрыть, Уин достаточно будет нежно прикоснуться к нему и прошептать что-нибудь ласковое, как он тут же выложит перед ней все точно болтливый преступник перед священником, пришедшим исповедовать его перед виселицей.
– Как мог я прикасаться к тебе этими руками? – прошептал он, и в голосе его звучала мука. – Как могла ты снести мое прикосновение, как могла позволить мне касаться тебя? Господи, если бы ты знала обо всем, что я делал…
– Я люблю твои руки, – пробормотала Уин.
– Я слишком плохой для тебя. Но нет того, кто был бы тебе под стать. И у меня нет того, что есть у всех прочих.
Уин подняла на него глаза, словно не вполне понимала, о чем он.
– Для мужчины, – продолжал Кев, – будь он хорошим человеком или плохим, как бы он ни любил женщину, как бы далеко ни был готов зайти ради нее, существует черта, которую он не готов переступить. Для меня такой черты нет. Нет Бога, нет морали, нет веры ни во что. Кроме тебя. Ты – моя религия. Я бы сделал все, чего бы ты ни попросила. Я бы дрался, воровал, убивал ради тебя. Я бы…
– Тихо. Господи. – Она задыхалась. – Нет нужды нарушать все заповеди, Кев.
– Ты не понимаешь, – сказал он и отстранился, чтобы посмотреть на нее. – Если ты веришь хоть в малую часть того, о чем я тебе рассказал…
– Я понимаю. – Лицо ее было лицом ангела, нежным и сочувствующим. – И верю тому, что ты сказал… но я не согласна с теми выводами, которые ты сделал. – Руки ее вспорхнули к его худым щекам. – Ты хороший человек, ты умеешь любить. Цыганский барон пытался убить это в тебе, но ему это не удалось. Из-за того, что ты сильный. Из-за того, что у тебя щедрое сердце.
Она вновь опустилась на кровать и потянула его за собой.
– Успокойся, Кев, – прошептала она. – Твой дядя был плохим человеком, но то, что он сделал, должно быть похоронено вместе с ним. «Пусть мертвые хоронят мертвых» – ты знаешь, что это означает?
Он покачал головой.
– Это значит, что прошлое должно принадлежать прошлому. Человек должен смотреть только вперед. Только так можно найти новый путь. Новую жизнь. Это христианское изречение, но мне кажется, что и для цыган в нем есть смысл.
В этом высказывании было больше смысла, чем, возможно, видела в нем Уин. Цыгане необычайно суеверны в отношении того, что связано со смертью и мертвецами. У них принято уничтожать все вещи, которые принадлежали тем, кто умер. Принято упоминать имена ушедших как можно реже. И делалось это не только ради живых, но и ради мертвых тоже. Чем меньше останется у них на этом свете, чем меньше их будут здесь вспоминать, тем меньше будет их тянуть вернуться. И это хорошо, ибо лучше не возвращаться, чем влачить существование призрака. Пусть мертвые хоронят мертвых… но Кев не был уверен, что у него получится.
– Трудно отпустить прошлое, – хрипло проговорил он. – Трудно забыть.
– Да. – Уин крепко обняла его. – Но теперь у тебя будет столько приятных мыслей и забот, что плохое забудется само собой.
Кев долго молчал. Он лежал, прижавшись ухом к ее сердцу, слушая, как оно стучит, слушая, как она дышит.
– Я знала, когда только тебя увидела, чем ты станешь для меня, – пробормотала Уин спустя несколько минут. – Еще тогда, когда мы были подростками. Ты был полудиким, злым мальчишкой. Я влюбилась в тебя сразу. Ты ведь тоже это почувствовал, верно?
Он едва заметно кивнул, наслаждаясь ее близостью. От кожи ее пахло сладкой сливой с едва уловимым мускусным запахом, возбуждающим запахом женщины.
– Я хотела приручить тебя, – сказала она. – Не до конца. Лишь настолько, насколько это необходимо, чтобы я могла быть рядом с тобой. – Она провела рукой по его волосам. – Как ты мог пойти на такой вопиющий шаг? Что заставило тебя похитить меня? Разве ты не знал, что я готова бежать с тобой по своей воле?
– Я должен был сделать все по правилам, – приглушенно проговорил он.
Уин тихо засмеялась и погладила его по голове, чуть царапая кожу. Он едва не заурчал, как довольный кот.
– Формальности соблюдены. Пора возвращаться?
– А ты хочешь?
Уин покачала головой.
– Хотя… Я бы не отказалась что-нибудь перекусить.
– Я привез еду в коттедж до того, как приехал за тобой.
Она игриво обвела кончиком пальца мочку его уха.
– Какой ты предусмотрительный преступник. Так мы можем тут провести весь день, да?
– Да.
Она потянулась, как довольная кошечка.
– Кто-нибудь за нами придет?
– Сомневаюсь. – Кев ниже опустил простыню и прижался лицом к роскошной долине между ее грудями. – И я бы убил первого, кто приблизится к порогу.
Уин тихо рассмеялась.
– Что смешного? – спросил Кев, не шевелясь.
– О, я просто подумала обо всех тех годах, которые провела, пытаясь выбраться из постели, чтобы быть с тобой. И вот я приехала домой, и все, чего я хочу, это вернуться назад в постель. С тобой.
На завтрак они съели кролика, запивая его крепким чаем с горячими тостами с расплавленным сыром. Завернувшись в рубашку Меррипена, Уин сидела на табурете на кухне. Она с удовольствием смотрела, как играют мышцы его спины, когда он наливал горячую воду в небольшую переносную ванну. С улыбкой она сунула в рот кусочек крольчатины.
– Похищение и все прочее разбудило во мне зверский аппетит.
– Похититель тоже проголодался.
В этом обычном домике была какая-то волшебная атмосфера. Уин чувствовала себя так, словно попала в зачарованный лес, в сказку. Она почти боялась того, что все это ей снится и что она сейчас проснется дома одна, в своей целомудренной постели. Но присутствие Меррипена было слишком осязаемым, слишком реальным, чтобы все это оказалось сном. И ощущения в ее теле служили еще одним доказательством того, что все это ей не приснилось. Что она была с мужчиной, который ею овладел.
– Теперь уже они все знают, – рассеянно сказала Уин, подумав обо всех тех, кто остался в доме. – Бедный Джулиан. Должно быть, он в ярости.
– А как насчет его разбитого сердца? – Меррипен поставил чайник на место и подошел к ней.
Уин задумчиво нахмурилась.
– Он будет разочарован, я думаю. Я верю в то, что небезразлична ему. Но нет, сердце его разбито не будет. – Она прислонилась к Меррипену, который гладил ее по волосам, и щекой потерлась о его гладкий живот. – Он никогда не хотел меня так, как ты.
– Любой мужчина, если он не евнух, не может тебя не хотеть так, как я. – Он затаил дыхание, когда она поцеловала его в пупок. – Ты сказала ему то, что сообщил тебе лондонский доктор? Что ты достаточно здорова для того, чтобы иметь детей?
Уин кивнула.
– Что сказал Харроу?
– Джулиан сказал мне, что я могла бы посетить любое количество докторов, чтобы получить сколько угодно различных мнений в подтверждение того, чего хочу я. Но, по мнению Джулиана, я должна оставаться бездетной.
Меррипен поднял ее с табурета и поставил на ноги. Он смотрел на нее сверху вниз. Взглянув в его глаза, Уин не могла понять, что творится в его душе.
– Я не хочу подвергать тебя риску. Но я не доверяю ни Харроу, ни его мнению.
– Потому что видишь в нем соперника?
– Отчасти да, – признал Меррипен. – Но есть еще и предчувствие. Инстинкт, если хочешь. В нем… чего-то недостает. В нем есть что-то фальшивое.
– Возможно, такое впечатление создается потому, что он врач, – сказала Уин и поежилась, когда Меррипен стянул с нее рубашку. – Люди его профессии кажутся равнодушными. Даже высокомерными. Но это необходимо, потому что…
– Не в этом дело. – Меррипен подвел ее к ванне и помог опуститься в нее. Уин вскрикнула, и не только потому, что вода была горячая, но еще и оттого, что была перед ним обнаженной. Форма ванны была такова, что, для того чтобы вода покрыла тело, нужно было раскинуть ноги по обе стороны ванны. Такая поза была исключительно комфортной, когда принимаешь ванну без свидетелей, но в присутствие кого бы то ни было лежать в такой позе не слишком приятно. Уин мучил стыд.
Еще большую неловкость она испытала, когда Меррипен опустился на колени перед ванной и принялся ее мыть. Но он купал ее лишь как заботливая седелка, без намека на похоть, и постепенно Уин расслабилась.
– Ты подозреваешь Джулиана в причастности к смерти его первой жены, я знаю, – сказала Уин, пока Меррипен ее купал. – Но он целитель. Он никогда никому не причинил бы вред, тем более собственной жене. – Уин замолчала, вглядываясь в лицо Меррипена и пытаясь прочесть его мысли. – Ты мне не веришь? Ты не хочешь видеть в нем ничего хорошего.
– Я думаю, что он считает себя вправе играть с жизнью и смертью. Как боги из тех мифов, которые вы с сестрами так любите.
– Ты не знаешь Джулиана так, как знаю его я.
Меррипен не ответил. Он лишь продолжил ее купать.
Сквозь поднимавшиеся над ванной клубы пара она смотрела на его лицо, красивое и непроницаемое, как высеченное в камне изображение древнего вавилонского воина.
– Я больше даже не буду пытаться защищать его, – сказала она. – Ты никогда не станешь думать о нем лучше, верно?
– Не стану, – признался Меррипен.
– А если бы ты верил, что Джулиан человек порядочный? – спросила она. – Тогда ты позволил мне выйти за него?
Она увидела, как напряглись мускулы на лице Меррипена, прежде чем он ответил:
– Нет. – В голосе его она услышала самоосуждение, даже ненависть к себе. – Я не способен на такое самопожертвование. Я бы никогда не позволил этому случиться. Если бы дошло до этого, я похитил бы тебя прямо из церкви.
Уин хотела сказать ему, что она рада тому, что он не готов на такие жертвы. Она была счастлива, безумно счастлива, оттого, что он любил ее как мужчина женщину, со страстью, которая не оставляла места ничему другому. Но, еще до того как она успела ему об этом сказать, Меррипен намылил руку и скользнул ладонью между ее бедрами, касаясь того места, где все еще побаливало.
Он прикасался к ней с любовью. И по-хозяйски уверенно. Глаза ее наполовину закрылись. Его палец скользнул внутрь. Свободной рукой Меррипен обнял Уин, поддерживая спину, и она безвольно опустилась на его предплечье, откинув голову на твердую грудь. Даже это вторжение отзывалось болью. Плоть ее еще не привыкла к этому. Но горячая вода успокаивала, и Меррипен был так нежен и ласков, что она расслабилась, согретая животворным теплом.
Уин вдыхала утренний воздух, смягченный горячим паром, напоенный запахом ароматного мыла, дерева и меди. И опьяняющим ароматом ее любовника. Она повернула голову, скользнув губами по его плечу, ощущая солоноватый вкус его кожи.
Его теплые пальцы поглаживали ее, покачиваясь в воде, словно стебли речного камыша. Его умные пальцы очень скоро обнаружили, где ей сильнее всего хотелось их почувствовать. Он играл с ней, раскрывая ее, медленно исследуя выпуклую мягкость чувствительных мест внутри. Вслепую она протянула руку и перехватила его крепкое запястье. Под пальцами она ощущала движение суставов. Он вошел в нее двумя пальцами, большим пальцем совершая круговые движения, нежно прикасаясь к ней.
Раздался плеск воды – Уин начала ритмично приподниматься, толкаясь снизу вверх, навстречу его ладони. Третий палец оказался внутри, она напряглась и вскрикнула, протестуя – это было слишком много, она не могла… Но он прошептал, что она может, что она должна, и осторожно растянул ее там, ловя губами ее стоны.
Уин чувствовала, что теряет ориентацию в пространстве и времени. Распахнутая навстречу его руке на своем водяном ложе, она отдалась на волю ощущений, которые дарили его пальцы. Она чувствовала себя жадной и необузданной в своем греховном желании получить еще и еще больше наслаждения, которое заставляло забыть обо всем на свете. Лишним тому доказательством было то, что она его даже слегка поцарапала, цепляясь за его запястье, и он тихо застонал, так словно ему это было приятно. Крик сорвался с ее губ при первом пароксизме разрядки. Она попыталась сдержать этот крик, но уже следующий рвался из горла, за ним следующий, и по воде бежала рябь от сотрясавшей ее дрожи. Оргазм удлинялся за счет того, что Меррипен продолжал, повинуясь ее ритму и деликатно усиливая его, проталкивать в нее пальцы до тех пор, пока она не обмякла, тяжело дыша.
Усадив Уин в ванне так, чтобы она спиной прислонилась к краю, Меррипен ненадолго оставил ее. Она отмокала в горячей воде. Ей было слишком хорошо, чтобы обратить внимание на исчезновение Меррипена. Тем более ей не пришло в голову спросить у него, куда он пошел. Вернулся он с большим полотенцем и, наклонившись, подхватил ее на руки как ребенка и поднял, достав из ванны. Поставив ее на ноги, он принялся ее вытирать. Она стояла, не мешая ему ее вытирать и не вмешиваясь в процесс. Наклонившись к его плечу, чтобы он вытер ей спину, она заметила маленькие красные отметины на его коже, неглубокие, но все же отметины. Наверное, она должна была прийти в ужас от того, что сделала, извиниться перед ним, но все, чего ей хотелось, это повторить опыт. Еще раз попробовать его на вкус. Насладиться пиром. Это было так на нее непохоже, что Уин углубилась в себя, чтобы обдумать эту неожиданно обнаружившуюся сторону самой себя.
Меррипен отнес ее назад в спальню и уложил на только что застеленную свежим бельем кровать. Она скользнула под одеяло и стала, подремывая, дожидаться его прихода. Ждать, пока он вымоется и сольет воду из ванны. Такого блаженства она не испытывала много-много лет. Ощущение ее было сродни тому, которое она испытывала ребенком, когда просыпалась рождественским утром. Она тихо лежала в кровати, предвкушая все то замечательное и радостное, чему вскоре предстояло произойти, и сердце ее переполнялось радостью предвкушения.
Уин приоткрыла глаза, почувствовав, что Меррипен забрался в постель и лег рядом. Тело его показалось Уин почти горячим по сравнению с прохладой простыней. Подвинувшись к нему, чтобы устроиться поуютнее у него на плече, Уин глубоко вздохнула. Он ласково гладил ее спину.
– У нас будет когда-нибудь такой вот домик? – пробормотала она.
У Меррипена, конечно же, уже был на это готовый ответ.
– Год мы поживем в усадебном доме – возможно, даже не год, а два, до тех пор пока не завершатся работы по восстановлению поместья и Лео не встанет на ноги. Затем я найду участок земли, подходящий для фермерства, и построю на этой земле дом для тебя. Надеюсь, он будет немного больше, чем этот. – Рука его скользнула вниз, к ее ягодицам. Меррипен медленно водил по ним ладонью. – Жизнь наша не будет роскошной, но комфортный достаток я могу обеспечить. У тебя будет кухарка, лакей и кучер. И мы будем жить рядом с твоей семьей, чтобы ты могла навещать родных когда пожелаешь.
– Мне нравится, – проговорила Уин. Ее переполняло счастье. Даже дышать было трудно. – Не жизнь, а рай. – Она не сомневалась в том, что Меррипен способен о ней позаботиться, как не сомневалась она в том, что может сделать его счастливым. Вместе они заживут хорошо и счастливо, хотя жизнь их не будет такой, как у всех, – в этом она была уверена.
Тон его сделался серьезным, даже мрачным:
– Если ты выйдешь за меня, то никогда не сможешь занять в обществе подобающее тебе место.
– Для меня нет лучше места, чем рядом с тобой; места твоей жены.
Он обхватил ее голову рукой и прижал к плечу.
– Я всегда хотел для тебя большего.
– Лжец, – прошептала она. – Ты всегда хотел, чтобы я была твоей и только твоей.
Меррипен засмеялся.
– Да, – признался он.
Потом они затихли, предаваясь неге, лежа, обнявшись, в залитой утренним светом комнате. Они были близки до этого. Очень близки. Они знали друг друга так хорошо, и при этом совсем не знали друг друга. Физическая близость создала новое измерение для их близости. Уин чувствовала себя так, словно она не только приняла в себя его тело, но и часть его души. Она спрашивала себя, как могут люди заниматься этим без любви, каким пустым и бессмысленным должен быть для них этот акт в сравнении с тем, что было у них с Кевом.
Босой ступней она проводила по поросшей жесткими волосками икре Кева, ощущая под пальцами ног скульптурные мышцы.
– Ты думал обо мне, когда был с ними? – осторожно спросила она.
– С кем?
– С женщинами, с которыми ты спал.
По тому, как напрягся Меррипен, она поняла, что ему не понравился этот вопрос. Ответил он тихо и виновато:
– Нет. Я ни о чем не думал, когда был с ними.
Уин погладила ладонью его гладкую грудь, нащупала маленькие коричневые соски, заставила их затвердеть. Приподнявшись на локте, она сказала откровенно:
– Когда я представляю себе, что ты делаешь это с другой, мне становится невыносимо больно.
Он накрыл ее руку своей ладонью там, где под ее ладонью сильно билось его сердце.
– Они ничего для меня не значили. Это всегда была всего лишь сделка. Что-то такое, что должно произойти как можно быстрее.
– Думаю, это еще хуже. Использовать женщину вот так, без чувств…
– Они получали за это все, что хотели, и даже больше, – с циничной усмешкой сказал он. – И всегда шли на это с большой охотой.
– Тебе надо было найти ту, которая была бы тебе дорога. Ту, которой ты был бы дорог. Это было бы бесконечно лучше, чем сделка без любви.
– Я не мог.
– Не мог что?
– Не мог испытывать чувства к другой женщине. Ты занимала слишком много места в моем сердце.
Уин подумала о том, что, возможно, тот факт, что его ответ так тронул и порадовал ее, говорит о ее непомерном эгоизме.
– После того как ты уехала, – сказал Меррипен, – я думал, что сойду с ума. Куда бы я ни пошел, мне не делалось лучше. Не было ни одного человека, с кем мне хотелось быть рядом. Я хотел, чтобы ты поправилась, – я отдал бы за это жизнь. Но в то же время я ненавидел тебя за то, что ты уехала. Я все возненавидел. Я ненавидел собственное сердце за то, что оно продолжает биться. Я жил лишь для того, чтобы увидеть тебя вновь.
Уин была тронута суровой простотой его признания. Он был сродни стихии. Покорить его было нельзя, как нельзя усмирить грозу. Он все равно любил бы ее так же неукротимо, так же безоглядно.
– Женщины помогали? – спросила она. – Тебе становилось легче, оттого что ты спал с ними?
Кев покачал головой.
– Нет. Мне становилось только хуже, – тихо сказал он. – Потому что они не ты.
Уин прижалась к нему теснее, и ее волосы сверкающими потоками легли ему на грудь, шею и предплечья. Она смотрела в его черные, как терновые ягоды, глаза.
– Я хочу, чтобы мы были верны друг другу, – очень серьезно, почти торжественно, сказала она. – Отныне и впредь.
Возникла пауза, вызванная не колебаниями, не сомнением, а осознанием торжественности и серьезности момента. Словно их клятвы слышал некий невидимо присутствовавший свидетель.
Грудь Меррипена поднялась и упала – он глубоко вздохнул.
– Я буду верен тебе, – сказал он. – Всегда. Вовеки.
– И я.
– И еще пообещай, что ты больше никогда меня не оставишь.
Уин подняла свою руку, которая покоилась у Меррипена на груди, и поцеловала его в грудь.
– Обещаю.
Она была готова, она хотела скрепить их клятвы прямо здесь и сейчас, но он не стал этого делать. Он хотел, чтобы она отдохнула, хотел дать ее телу передышку, и, когда она стала возражать, он успокоил ее нежными поцелуями.
– Поспи, – прошептал Меррипен, и она повиновалась, уснула так глубоко и покойно, как никогда прежде.
Солнце светило в окна, превращая тонкие шторы в яркие желтые прямоугольники. Кев вот уже несколько часов держал спящую Уин в объятиях. Он все это время не спал. Удовольствие, которое он получал, глядя на нее, стоило того, чтобы лишить себя отдыха. В жизни его были другие времена, когда он наблюдал за ней вот так, особенно когда она болела. Но сейчас все было по-другому. Сейчас она принадлежала ему.
Он всегда страшно тосковал по ней, любил без надежды на будущее. Теперь, обнимая ее, он испытывал незнакомое ему доселе чувство, нечто похожее на эйфорию. Он позволил себе поцеловать ее, не в силах сопротивляться настойчивому желанию сделать это. Он поцеловал ее изящно изогнутую бровь, скользнул губами по розовой щеке. Кончик носа ее был так изумителен, что один стоил целого сонета. Он любил ее всю, каждую ее частичку. Ему пришло в голову, что он еще не успел перецеловать кожу между пальцами ног, и это упущение ему не терпелось исправить немедленно.
Уин спала, перекинув через него ногу, просунув колено между его бедрами. Чувствуя щекочущее прикосновение светлых завитков к бедру, он отвердел. Плоть его ожила, он чувствовал, что приподнимает простыню.
Уин зашевелилась, вздрогнула и приоткрыла глаза. Меррипен почувствовал ее удивление при пробуждении в его объятиях. Он чувствовал, как на смену удивлению постепенно пришло удовлетворение – она вспомнила, что было до этого. Она обняла его, нежно провела ладонями по его телу. Он был предельно напряжен и возбужден, но он не шевельнулся, позволяя ей исследовать его, как ей хочется.
Уин проводила разведку его тела с подкупающей невинной страстностью. Губы ее скользнули по тугой коже его груди, по ребрам. Дойдя до края его нижнего ребра, она нежно прикусила его кожу, словно маленькая людоедка с наклонностями гурмана. Левая рука ее скользнула по бедру снизу вверх и наткнулась на его гениталии.
– Уин, – пробормотал Меррипен, часто дыша, и схватил ее за терзавшие его маленькие пальчики. Но она шлепнула его по руке, и этот звук еще сильнее возбудил его.
Уин подвела ладонь под его гениталии, словно хотела оценить их тяжесть. Она слегка сжала его яички, прощупывая гладкие шары под глянцевой кожей. Меррипен, сжав зубы, терпел, словно его четвертовали.
Перемещаясь вверх, она взяла в руку его пенис. Нежно. Слишком нежно. Кев попросил бы ее сжать его посильнее, если бы мог говорить, но он мог лишь ждать, хватая ртом воздух. Голова ее склонилась над ним, и волосы ее накрыли его золотым водопадом. Она поймала его в золотую сеть. Несмотря на намерение оставаться неподвижным, он не мог ничего поделать с зажившим своей жизнью пенисом.
Меррипен бойко подскочил, когда понял намерения Уин. Она наклонилась и поцеловала его у основания пениса. Она продолжала целовать его, поднимаясь вверх, к головке, пока Меррипен, с трудом веря в происходящее, стонал от наслаждения.
Ее красивые губы на нем… Он умирал, он терял рассудок. Она была слишком неопытна, чтобы знать, как продолжать. Она не взяла его глубоко в рот, лишь лизнула кончик, как он делал с ней раньше. Но, видит Бог, этого было достаточно. Кев издал стон муки, когда почувствовал нежное влажное давление и услышал причмокивание. Что-то невнятно бормоча на смеси английского и цыганского, он схватил Уин за бедра и потянул наверх. Он прижался к ней лицом, жадно лаская ее языком до тех пор, пока она не начала извиваться над ним, как пойманная русалка.
Чувствуя вкус ее возбуждения, он просунул язык глубоко внутрь ее, затем еще и еще. Ноги ее напряглись, словно она была готова кончить. Но он должен был быть в ней, когда это произойдет, он должен был чувствовать, как она сжимается вокруг него. Поэтому он осторожно опустил ее, уложил на живот и подсунул подушку под ее бедра.
Уин застонала и шире раздвинула колени. Не нуждаясь в дальнейшем приглашении, Меррипен занял удобную позицию. Пенис его был влажным и скользким от ее слюны. Просунув руку под Уин, Меррипен нашел крохотную набухшую почку. Он медленно массировал это чувствительное место, входя в нее, работая пальцами все быстрее с каждым трудным пройденным дюймом, и, когда он погрузился в нее на всю длину, Уин закричала на пике оргазма.
Кев мог кончить в тот же момент, но он хотел потянуть удовольствие. Если бы такое было возможно, он бы оттягивал этот момент до бесконечности. Он провел ладонью по бледному изящному изгибу ее спины. Уин прогнулась под его прикосновением, выдохнув его имя. Он наклонился над ней, изменяя угол атаки, продолжая ласкать ее рукой и одновременно раз за разом толчками входя в нее. По телу ее прокатилась дрожь. Спазмы следовали один за другим. На плечах и спине вспыхнули красные пятна – розы страсти. Он целовал эти цветы страсти, медленно раскачиваясь, заходя все глубже в нее, растягивая тугую плоть, пока, наконец, не замер, перед тем как излить семя мощными фонтанирующими струями.
Скатившись с нее, Кев прижал Уин к себе, пытаясь привести дыхание в норму. Сердце его колотилось в ушах несколько минут, и потому он не сразу услышал, что кто-то стучит в дверь.
Уин схватила его за щеки и повернула лицом к себе. Глаза у нее были круглыми.
– Кто-то пришел, – сказала она.