Глава 19

Ругаясь сквозь зубы, Кев натянул брюки и рубашку и босиком пошел к двери. Открыв ее, он увидел на пороге Кэма Рохана, который стоял, небрежно прислонившись к косяку, с саквояжем в одной руке и прикрытой полотенцем корзиной – в другой.

– Привет. – В глазах Кэма играли озорные огоньки. – Я кое-что вам принес.

– Как ты нас нашел? – без особой теплоты поинтересовался Кев.

– Я знал, что вы не ушли далеко. Вся одежда на месте, ни один сундук не пропал. И поскольку караульный дом – место слишком очевидное, этот коттедж пришел мне на ум первым. Ты не хочешь меня пригласить в дом?

– Нет, – коротко ответил Кев, и Кэм усмехнулся:

– Будь я на твоем месте, фрал, я бы, наверное, был столь же негостеприимен. В корзинке еда, а в саквояже одежда для вас обоих.

– Спасибо. – Кев забрал саквояж и корзину и перенес через порог, поставив у самой двери. Выпрямившись, он посмотрел на брата, стараясь увидеть в его лице какие-нибудь признаки осуждения. Но ничего не нашел.

^– Ов йило иси? – спросил Кэм.

То была старинная цыганская фраза, означавшая «все ли здесь хорошо?», но в буквальном переводе звучавшая как «есть ли здесь сердце?», что казалось довольно подходящим к случаю вопросом.

– Да, – тихо ответил Кев.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Впервые в жизни, – признался Кев, – я действительно ни в чем не нуждаюсь.

Кэм улыбнулся:

– Хорошо.

Небрежно сунув руки в карманы, он подпирал плечом дверь.

– Как там дела в доме Рамзи? – спросил Кев, боясь услышать ожидаемый ответ.

– Было несколько минут хаоса сегодня утром, когда обнаружилось, что вы оба исчезли. – Дипломатичная пауза. – Харроу настаивал на том, что Уин увезли против ее воли. Был момент, когда он пригрозил, что пойдет к констеблю. Харроу говорит, что, если ты не вернешь Уин до наступления темноты, он перейдет к решительным действиям.

– И что это будут за решительные действия? – мрачно поинтересовался Кев.

– Не знаю. Но ты мог бы подумать обо всех нас, помимо Харроу, вынужденных находиться в доме вместе с ним, пока ты прохлаждаешься здесь с его невестой.

– Теперь она моя невеста. И я верну ее тогда, когда, черт возьми, сам захочу.

– Понял. – Кэм едва заметно усмехнулся. – Так ты вскоре намерен жениться на ней, я надеюсь?

– Не вскоре, – сказал Кев. – Немедленно.

– Слава Богу! Даже для Хатауэев это все немного слишком. – Кэм окинул Меррипена пристальным взглядом, заметив его несколько растрепанный вид, и улыбнулся. – Приятно видеть тебя в своей тарелке, Меррипен. Если бы я видел не тебя, а кого-то другого, я мог бы сказать, что ты на самом деле выглядишь счастливым.

Не так легко избавляться от застарелых привычек, но Кев, вместо того чтобы, по своему обычаю, уйти в себя, впервые испытал желание поделиться своими чувствами с братом. Впрочем, он не был уверен, что в его словаре найдутся слова, способные выразить то, что он чувствовал. Какими словами мог он сообщить Кэму о своем открытии? О том, что любовь женщины может изменить мир, заставить все увидеть по-новому? Как рассказать о том, что Уин, которую он всегда считал такой хрупкой и беспомощной, оказалась на поверку даже сильнее, чем он сам?

– Рохан, – сказал он тихо, чтобы не услышала Уин, – у меня к тебе вопрос.

– Да?

– Со своей женой ты ведешь себя так, как это принято у гаджо, или как у нас, цыган?

– Главным образом так, как принято у гаджо, – без колебаний ответил Рохан. – По-другому ничего бы не получилось. Амелия едва ли примирилась бы с подчиненным положением. Но как цыган я все же оставляю за собой право защищать ее и присматривать за ней так, как считаю нужным. – Он едва заметно улыбнулся. – Вы найдете золотую середину, как нашли ее мы.

Кев почесал затылок и осторожно спросил:

– Хатауэи злятся на меня за то, что я сделал?

– Ты имеешь в виду за то, что ты увез Уин?

– Да.

– Единственная жалоба, которую я услышал, это на то, что ты так долго с этим тянул.

– Кто-нибудь из них знает, где мы?

– Насколько мне известно, нет. – Кэм насмешливо усмехнулся. – Я могу купить для тебя еще пару часов, фрал. Но привези ее домой до темноты, хотя бы для того чтобы заткнуть рот Харроу. – Кэм слегка нахмурился. – Странный он, этот гаджо.

Кев бросил на Кэма тревожный взгляд.

– Почему ты так говоришь?

Кэм пожал плечами.

– Большинство мужчин в его положении уже что-нибудь предприняли бы к этому времени. Хотя бы что-то. Поломали бы мебель. Вцепились бы кому-нибудь в горло. Лично я перевернул бы вверх тормашками весь Гемпшир, чтобы найти свою женщину. Но Харроу только говорит и говорит.

– О чем?

– Он довольно много наговорил про то, какие его права нарушили, о том, что его предали… Но до сих пор ему не пришло в голову выразить хоть какую-то обеспокоенность по поводу благополучия Уин или поразмышлять о том, чего хочет она. Одним словом, он ведет себя как ребенок, у которого отняли любимую игрушку и который хочет, чтоб ему ее вернули. – Кэм скривился. – Довольно позорное поведение, даже для гаджо. – Он повысил голос, чтобы его услышала Уин, которую он не мог видеть. – Я ухожу. Хорошего тебе дня, сестричка.

– И тебе, Рохан, – донесся из спальни жизнерадостный голос Уин.

Они распаковали корзину. Еда, достойная настоящего пира. Холодная жареная курица, несколько салатов, фрукты и внушительный кусок пирога с маком. Наевшись вволю, они присели отдохнуть на расстеленном перед очагом стеганом одеяле. Одетая лишь в рубашку Кева, Уин сидела между его ногами, пока он расчесывал ее волосы, успевшие изрядно запутаться.

– Может, прогуляемся, раз мне теперь есть во что одеться? – спросила Уин.

– Если хочешь. – Кев отвел в сторону волосы и поцеловал ее в теплый затылок. – А потом обратно в постель.

Уин поежилась и насмешливо сказала:

– Не знала, что ты так много времени проводишь в постели.

– До сих пор у меня не было стимула. – Отложив в сторону щетку, Кев усадил ее к себе на колени и стал качать, как ребенка. Он поцеловал ее долгим поцелуем. Она прижалась к нему теснее, требовательно подставив ему лицо. Он улыбнулся и отстранился. – Потише, – сказал он, погладив ее по щеке. – Мы не станем снова это начинать.

– Но ты сам только что сказал, что хочешь вернуться в постель.

– Я имел в виду для того, чтобы отдохнуть.

– Мы больше не будем заниматься любовью?

– Не сегодня, – нежно сказал он. – С тебя довольно. Он провел подушечкой большого пальца по ее опухшим от поцелуев губам. – Если я еще раз займусь с тобой сегодня любовью, завтра ты не сможешь ходить.

Но, как он уже успел обнаружить, любое сомнение относительно крепости своего здоровья Уин встречала в штыки.

– Я не инвалид, – упрямо сказала она, сидя у него на коленях. Она осыпала поцелуями его лицо и шею, не оставив ни одного местечка, до которого смогла дотянуться. – Еще раз, до того как мы поедем обратно. Ты нужен мне, Кев. Я хочу…

Он заставил ее замолчать, закрыв ее рот поцелуем, и получил такой страстный отклик, что невольно рассмеялся. Она отстранилась и возмущенно спросила:

– Ты надо мной смеешься?

– Нет-нет. Ты восхитительна, и ты мне нравишься такой. Моя жадная маленькая гаджо… – Он поцеловал ее вновь, пытаясь успокоить. Но Уин была настойчива. Она сняла с себя рубашку и, схватив Кева за руки, прижала его ладони к своему обнаженному телу. – Почему тебе так не терпится? – прошептал он, ложась рядом с ней на одеяло. – Нет… подожди. Уин, поговори со мной.

Она замерла в его объятиях, ее нахмурившееся лицо было совсем близко к его лицу.

– Я боюсь возвращаться, – призналась она. – У меня недоброе предчувствие. То, что мы будем вместе… Сейчас мне в это не верится.

– Мы не можем скрываться здесь вечно, – пробормотал Кев и погладил ее по волосам. – Ничего не случится, любовь моя. Мы зашли слишком далеко. Обратной дороги нет. Теперь ты моя, и никто не может этого изменить. Ты боишься Харроу? В этом дело?

– Не боюсь. Но, если честно, не могу сказать, что предвкушаю встречу с ним.

– Ну конечно, – тихо сказал Кев. – Я помогу тебе пройти через это. Я первым с ним поговорю.

– Не думаю, что это будет правильно, – неуверенно сказала она.

– Я настаиваю. Я не выйду из себя. Но я намерен взять на себя ответственность за то, что сделал. Я бы не оставил тебя одну расхлебывать кашу, которую сам заварил.

Уин прижалась щекой к его плечу.

– Ты уверен, что не случится ничего, что заставило бы тебя передумать? Отчего бы у тебя пропало желание жениться на мне?

– Ничто в этом мире не может заставить меня передумать. – Чувствуя напряжение в ее теле, он повел ладонями по ее шее, по груди, там, где тревожно и часто билось сердце. – Что я могу сделать, чтобы тебе стало лучше? – нежно спросил Кев.

– Я уже сказала тебе, а ты отказываешься, – тихо и обиженно сказала Уин, чем вызвала у него сдавленный смех.

– Тогда пусть будет по-твоему, – прошептал он. – Но только медленно, чтобы не сделать тебе больно. Он поцеловал мочку ее уха, опустился губами ниже, к ее плечам, к ямочке у горла, где бился пульс. Еще нежнее поцеловал он ее грудь. Соски ее были ярко красными и возбужденными – следствие его предыдущих ласк. С ними он был особенно нежен.

Уин вздрогнула, еле слышно вскрикнув, и он догадался, что ей больно, но она вдруг схватила его за голову и прижала к груди. Он медленно обводил языком круги вокруг сосков, держа их одними лишь губами. Он долго ласкал ее грудь, оставаясь все таким же нежным, до тех пор пока она не заметалась из стороны в сторону, требуя более грубых, более решительных действий.

Опустившись вниз, он зарылся лицом в горячий шелк между ее ног, нашел губами клитор и лизнул его языком. Уин еще крепче сжала его голову и выкрикнула его имя. Этот крик подействовал на него возбуждающе.

Когда движения ее бедер обрели четкий ритм, он поднял голову и широко развел ее колени. Целую вечность он потратил на то, чтобы войти в нее. Погрузившись в нее на всю свою длину, он крепко обхватил ее руками, прижимая к себе.

Она извивалась, побуждая его начать движение, но он оставался в ней неподвижным и лишь шептал ей на ухо, что сможет довести ее до оргазма вот так, что он останется твердым внутри ее столько, сколько потребуется. Ухо ее сделалось багровым, и она сжалась вокруг него и задрожала.

– Ну давай, пожалуйста, – шептала она, и он нежно сказал «нет». – Прошу тебя, давай же, шевелись…

– Нет.

Но спустя какое-то время он начал сжимать бедра в сдержанном ритме. Она всхлипывала, и постанывала, и дрожала, не в силах заставить его ускорить ритм и амплитуду. Он не уступал. В конечном итоге разрядка пришла к ней, сорвав крик с ее губ, заставив содрогнуться раз, другой, Кев замер, испытав разрядку такой остроты и силы ощущений, что она парализовала его, лишила дара речи. Ее стройное тело выдоило его до капли, обволокло его роскошным теплом.

Наслаждение было таким сильным, что он почувствовал неведомое прежде пощипывание в глазах. И это потрясло его до глубины души. Вот черт, подумал Кев, осознав, что что-то изменилось в нем, что он больше никогда не будет прежним. Вся его неприступная оборона оказалась сломлена робким натиском одной маленькой женщины.

Солнце уже опускалось за густую крону леса, к тому времени как они оба оделись. Огонь в очаге и в топке погасили, оставив давший им приют дом холодным и темным.

Уин тревожно сжимала руку Меррипена, пока они шли к коню.

– Я спрашиваю себя, почему счастье всегда кажется таким хрупким, – сказала она. – Я думаю, что испытанное нами: потеря родителей, потеря Лео Лауры, пожар, моя болезнь – заставило нас по-другому смотреть на вещи. Мы осознаем, как легко можно лишиться того, что имеет для тебя цену. Одно мгновение – и жизнь может перемениться.

– Не все меняется. Кое-что длится вечно.

Уин остановилась, повернулась к нему и обхватила руками за шею. Он откликнулся немедленно: обнял ее, прижал к себе, давая почувствовать надежную силу своего тела. Уин прижалась головой к его груди.

– Хочется в это верить, – сказала она чуть погодя. – Ты действительно сейчас мой, Кев?

– Я всегда был твоим, – прошептал он ей на ухо.

Подготовившись к неизбежному шумному объяснению с сестрами, Уин испытала облегчение, когда, вернувшись с Кевом в усадебный дом, нашла его безмятежно тихим. Безмятежность была так несвойственна ее сестрам, что ей стразу стало ясно: все договорились вести себя так, словно ничего необычного не произошло. Она нашла Амелию, Поппи, мисс Маркс и Беатрикс в гостиной второго этажа. Амелия, Поппи и мисс Маркс занимались рукоделием, пока Беатрикс читала вслух.

Когда Уин с некоторой опаской вошла в комнату, Беатрикс сделала паузу в чтении, и все четверо уставились на нее горящими от любопытства глазами.

– Привет, дорогая, – тепло поздоровалась с ней Амелия. – Вы с Меррипеном выезжали на природу? Хорошо провели время? – Тон у нее был такой, словно речь шла о невинной прогулке или пикнике.

– Да, спасибо. – Уин улыбнулась младшей сестре. – Продолжай, Беатрикс. Очень занимательную книгу ты читаешь.

– Это авантюрный роман, – сказала Беатрикс. – Интересная книга. Мрачный особняк, слуги, которые очень странно себя ведут, и тайная дверь за гобеленом. – Она понизила голос до театрального шепота: – Кого-то явно собираются убить.

Беатрикс продолжила чтение. Уин присела рядом с Амелией, и та незаметно пожала ей руку. Маленькая ладошка, но сколько в ней силы. Пожатие, которое говорит без слов: «Я с тобой, сестренка». И ответное пожатие Уин, в котором было все: благодарность, признательность, подтверждение догадки.

– Где он? – прошептала Амелия.

Уин почувствовала тревогу, но лицо ее оставалось безмятежным.

– Он пошел поговорить с доктором Харроу.

Амелия крепче сжала руку сестры.

– Ну что же, – не без сарказма сказала она, – беседа обещает быть оживленной. У меня создалось ощущение, что твоему Харроу есть что сказать.

– Неотесанный мужлан, тупица. – Джулиан был бледен, но при этом он держал себя в руках, когда они с Кевом встретились в библиотеке. – Вы не представляете себе, что сделали. Вам так не терпелось поскорей отхватить свой кусок, что вы даже не удосужились подумать о последствиях. Вы поймете, что натворили, когда будет уже слишком поздно. Когда убьете ее.

Догадываясь о том, что собирается сказать Харроу, Кев заранее решил, как будет себя с ним вести. Ради Уин он готов был снести любое количество оскорблений и обвинений. Пусть доктор скажет, что у него накипело… Пусть облегчит душу. Какой смысл махать кулаками после драки? Харроу проиграл, а он, Кев, победил. Уин теперь принадлежала ему, а остальное не имело значения.

Однако все оказалось не так легко, как представлялось. Харроу держался как образцовый романтический герой: подтянутый, стройный, элегантный, бледный, исполненный негодованием. Он заставил Кева чувствовать себя неуклюжим и злобным увальнем. И эти последние слова, насчет того, что он убьет Уин, пробрали его холодом до мозга костей.

Столько ни в чем не повинных людей пострадало от его рук. Разве он, Кев, с его жутким прошлым, заслуживал Уин? И даже если она простила ему его прошлые преступления, сам он не мог себя простить.

– Никто не собирается причинять ей вред, – сказал Кев. – Если бы она стала вашей женой, вы окружили бы ее заботой и комфортом, с этим никто не спорит, но она не этого хочет. Она сделала свой выбор.

– Под давлением!

– Я ее не принуждал.

– Нет, принуждали, – презрительно бросил ему Харроу. – Вы увезли ее, применив грубую силу. И, будучи женщиной, разумеется, она нашла эту демонстрацию грубой силы возбуждающе романтичной. Женщин можно заставить пойти почти на все, стоит лишь захотеть. И в будущем, когда она умрет в родах, умрет в страшных мучениях, она не станет вас в этом винить. Но вы будете знать, что вы за это в ответе. – Джулиан хрипло рассмеялся, увидев, какое у Кева сделалось лицо. – Вы настолько глупы, что не понимаете, о чем я говорю?

– Вы считаете, что она слишком хрупка, чтобы рожать детей? – сказал Кев. – Но она консультировалась с другим врачом в Лондоне, который…

– Да, я знаю. Уинифред назвала вам имя того врача? – Глаза у Харроу были льдисто-серыми, но в тоне его было еще больше льда, чем во взгляде.

Кев покачал головой.

– Я был настойчив, – сказал Харроу, – и задавал ей вопросы, пока не получил ответ. И я сразу узнал, что она назвала мне вымышленное имя. Но, просто чтобы убедиться, я проверил списки регистрации всех врачей Лондона, имеющих лицензию на практику. Доктора с таким именем не существует. Она лгала, Меррипен. – Харроу провел рукой по волосам и принялся ходить взад-вперед по комнате. – Женщины дьявольски изворотливы, когда хотят добиться своего. Господи, да вами манипулировать проще простого! Ведь это так?

Кев не мог ответить на этот вопрос. Он поверил Уин по той простой причине, что она никогда не лгала. На его памяти она солгала лишь однажды, когда обманом заставила его принять морфий, когда он получил ожоги при пожаре и очень страдал. Потом он понял, почему она это сделала, и сразу ее простил. Но если она солгала ему насчет этого… Меррипен чувствовал себя так, словно ему плеснули на рану кислоты.

Теперь он понимал, почему Уин так нервничала перед возвращением.

Харроу остановился у стола и присел на край.

– Я все еще хочу ее, – тихо сказал Харроу. – Я все еще готов взять ее в жены. При условии, что она не забеременела. – Он замолчал, почувствовав на себе злобный взгляд Кева. – О, вы можете сколько угодно злиться на меня, но правду отрицать не можете. Посмотрите на себя – как вы можете найти себе оправдание? Вы просто грязный цыган, которого тянет на красивых баб, как и всех прочих из вашего племени. – Харроу пристально смотрел на Кева, продолжая говорить. – Я уверен, что вы любите ее. На свой лад, разумеется. Не утонченно, не так, как на самом деле ей нужно, чтобы ее любили, но так, как может любить один из вас, из цыган. Я нахожу это даже отчасти трогательным. И мне жаль вас. Вне сомнений, Уинифред испытывает к вам привязанность. Ей кажется, что узы дружбы, а ведь вы знаете друг друга с детства, дают вам больше прав на нее, чем другому мужчине. Но она не знает жизни. Она слишком долго прожила в изоляции. У нее нет ни мудрости, ни опыта, чтобы понять, что на самом деле ей нужно. Если Уин выйдет за вас, то рано или поздно от вас устанет. Это лишь вопрос времени. Она неизбежно захочет большего, чем можете предложить ей вы. Найдите себе крепкую крестьянскую девушку, Меррипен. А еще лучше – цыганку, которая будет счастлива с вами, которую вполне устроит та простая жизнь, которую можете дать ей вы. Вы хотите получить соловья, в то время как вам куда лучше будет с крепкой милой голубкой. Сделайте верный выбор, Меррипен. Отдайте Уин мне. Еще не поздно. Со мной ей будет хорошо и спокойно. Со мной она будет в безопасности.

Кев едва мог услышать свой хриплый голос. В голове его шумело. Он был растерян. Он был в отчаянии. Он был в ярости.

– Может, мне стоит спросить Ланемов, согласятся ли они с тем, что с вами она будет в безопасности?

И, не оглядываясь, не стремясь оценить произведенный его словами эффект, Кев вышел из библиотеки.

Тревога Уин росла, по мере того как шло время. Она оставалась в гостиной с сестрами до тех пор, пока Беатрикс не устала от чтения. Она была предельно напряжена, и единственное, что помогало отвлечься, это наблюдение за проделками хорька Беатрикс по имени Хитрец, который, казалось, души не чаял в мисс Маркс, несмотря на ее явную к нему антипатию, а может, как раз благодаря ей. Он то и дело взбирался гувернантке на колени, пытаясь украсть одну из вязальных спиц прямо у нее из-под носа.

– Даже не думай, – ледяным тоном говорила мисс Маркс не терявшему надежды завладеть добычей хорьку. – Или я отпилю твой хвост лобзиком.

Беатрикс усмехнулась:

– Я думала, такое случалось лишь со слепыми мышами, мисс Маркс.

– Это относится ко всем назойливым грызунам, – мрачно ответила гувернантка.

– На самом деле хорьки к грызунам не относятся, – сообщила Беатрикс. – Они относятся к семейству куньих. Куницы, одним словом. Так что если хорька и можно назвать родственником мыши, то очень дальним.

– Не хотела бы я водить близкое знакомство с этим семейством, – сказала Поппи.

Хитрец прыгнул на подлокотник кресла и уставился влюбленными глазами на мисс Маркс, которая демонстративно его игнорировала.

Уин улыбнулась и потянулась.

– Я устала. Желаю всем спокойной ночи.

– Я тоже устала, – сказала Амелия и сладко зевнула, прикрыв ладонью рот.

– Может, нам всем пора на покой, – предложила мисс Маркс, аккуратно сложив вязанье в маленькую корзину.

Они все разошлись по своим комнатам. Нервы Уин были на пределе. В коридоре стояла зловещая тишина. Где Меррипен? Что за разговор был у них с Джулианом?

На тумбочке в ее комнате горела лампа. Свет был приглушенным, едва пробивал сгустившуюся тьму. Уин заморгала, увидев неподвижную фигуру в углу… На стуле сидел Меррипен.

– О! – удивленно выдохнула она.

Он пристально следил за ней одними глазами, когда она приближалась к нему.

– Кев? – нерешительно позвала она. По спине ее пробежал холодок. Что-то пошло не так в объяснении Кева с Харроу. – В чем дело? – хрипло спросила она.

Меррипен поднялся со стула и навис над ней как грозная башня. Выражение его лица оставалось непроницаемым.

– С каким врачом ты встречалась в Лондоне, Уин? Как ты нашла его?

И тогда она поняла. В животе у нее все опустилось. Она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы унять волнение.

– Не было никакого врача. Я не видела в этом необходимости.

– Ты не видела в этом необходимости, – медленно повторил он.

– Не видела. Потому что, как Джулиан сказал позже? я могла ходить от врача к врачу, пока бы не нашла того, кто дал бы мне тот ответ, который я хотела получить.

Меррипен выдохнул. Казалось, собственное дыхание царапает ему горло.

– Господи… – Он покачал головой.

Уин никогда не видела его в таком отчаянии. Он был подавлен настолько, что не мог ни кричать, ни дать иной выход своему гневу. Она подошла к нему с протянутыми руками.

– Кев, пожалуйста, позволь мне…

– Не надо. Пожалуйста. – Видно было, что он безуспешно пытается овладеть собой.

– Мне жаль, что так получилось, – искренне сказала она. – Я так сильно хотела тебя, хотя и собиралась выйти за Джулиана. Но я подумала, что если скажу тебе о том, что была у врача, то это… ну, немного тебя подтолкнет.

Он отвернулся от нее, сжав руки.

– Это ничего не меняет, – сказала Уин, стараясь придать своему голосу спокойную уверенность, которой не чувствовала. Думать мешало бешено бьющееся сердце. – Это ничего не меняет, особенно после того, что было сегодня.

– Ты солгала мне, вот в чем вопрос, – процедил он сквозь зубы.

Цыган никогда не потерпит, чтобы им манипулировала женщина. И Уин подорвала доверие Меррипена к себе в тот момент, когда он был особенно уязвим. Он вышел из панциря, он пустил ее в свою душу. Но как еще могла она сделать его своим?

– Я не чувствована, что у меня есть выбор, – сказала Уин. – Ты невероятно упрям. Еслн уж вобьешь себе что-то в голову, переубедить тебя невозможно. Я не знала, как заставить тебя изменить свое решение.

– Тогда ты только что солгала вновь. Потому что ты не жалеешь о том, что сделала.

– Я сожалею о том, что обидела и разозлила тебя. Я понимаю, как сильно ты…

Она замолчала, когда Меррипен стремительно схватил ее за плечи и прижал спиной к стене. Он приблизил к ее лицу искаженное злобой лицо и сказал:

– Если бы ты хоть что-то понимала, ты бы не рассчитывала, что я сделаю тебе ребенка, который тебя убьет.

Натянувшись как струна, дрожа подобно тетиве взведенного лука, она смотрела в его глаза и чувствовала, что тонет в их мрачной глубине. Она глотнула воздуху, прежде чем упрямо произнесла:

– Я пойду к врачу. К двум, к трем врачам – их будет столько, сколько захочешь ты. Соберем их мнения, и ты оценишь шансы. Никто не может точно предсказать, что получится. И никакой вердикт врачей не изменит моего решения провести оставшуюся жизнь так, как этого хочу я. Я буду жить так, как решила. А ты… ты можешь принять меня такой, какая я есть, без оговорок, или не принимать совсем. Больше я не буду жить как инвалид. Даже если из-за этого потеряю тебя.

– Я не принимаю ультиматумов, – сказал он, слегка встряхнув ее. – Тем более от женщины.

У нее все поплыло перед глазами. Она ненавидела себя за эти слезы. Она в отчаянии спрашивала себя, за что судьба лишает ее того, что так легко дает другим.

– Ты, самодовольный цыган, – хрипло проговорила она, – не ты здесь выбираешь, а я. Мое тело принадлежит мне. И мне решать, рисковать или не рисковать. И возможно, спорить о чем-то уже слишком поздно. Может, я уже беременна твоим ребенком…

– Нет! – Он схватил ее голову и прижался лбом к ее лбу. Губы обжигало дыхание. – Я не могу сделать это. Меня никто не заставит причинить тебе боль.

– Просто люби меня. – Уин не осознавала, что плачет. Она поняла это, лишь когда почувствовала его губы на лице. Горло его сжималось. Он стонал, слизывая слезы с ее лица. Он поцеловал ее со страстью отчаяния, овладев ее ртом с безудержной яростью, потрясшей ее до мозга костей. Он вжимал ее в стену, и она чувствовала его эрекцию даже сквозь несколько слоев одежды. И тело ее откликнулось на его возбуждение с шокирующей силой. Она почувствовала, как мгновенно увлажнилась ее плоть. Она хотела, чтобы он вошел в нее, хотела вобрать его в себя глубоко, сжать туго, сделать так, чтобы он забылся, чтобы наслаждение избыло его ярость. Она опустила руку вниз, сжав его там. С губ его сорвался сладострастный стон.

Она оторвалась от его губ лишь для того, чтобы, задыхаясь, шепнуть:

– Отнеси меня на кровать, Кев. Возьми меня…

Но он, злобно выругавшись, отпустил ее.

– Кев…

Бросив на нее обжигающий взгляд, он вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.