Глава 15

К утру Меррипен уехал. Он выписался из «Ратледжа», оставив записку, что поедет один в имение Рамзи.

Уин проснулась в смятении. На душе у нее было тяжело, она чувствовала себя усталой и измученной. Меррипен слишком долго был неотъемлемой частью ее самой. Он жил в ее сердце, он был ее плотью, ее душой. Отпустить его сейчас – все равно что отрезать от себя кусок. И все же другого выхода не оставалось. Меррипен сам не оставил ей выбора.

Она умылась и оделась, с помощью горничной уложила волосы. Никаких серьезных разговоров ни с кем из членов семьи не будет, решила она. Не будет ни слез, ни сожалений. Она выйдет замуж за доктора Харроу и будет жить вдали от Гемпшира. В другой стране. Вдали от Меррипена. И она попытается найти успокоение в том, что между ними пролягут сотни и сотни миль. Иначе жизнь ее стала бы совсем невыносимой.

– Я хочу выйти замуж как можно быстрее, – сообщила она Джулиану тем же утром, когда они пили чай в семейных апартаментах Хатауэев. – Я скучаю по Франции. Хочу вернуться туда без промедления. В качестве вашей жены.

Джулиан улыбнулся и прикоснулся к ее щеке своими ухоженными пальцами.

– Хорошо, дорогая. – Он взял ее руку в свою и провел большим пальцем по костяшкам ее пальцев. – У меня есть кое-какие дела в Лондоне, и я приеду к вам в Гемпшир через несколько дней. Там мы все и спланируем. Мы можем обвенчаться в часовне поместья, если желаете.

В часовне, которую перестроил Меррипен.

– Прекрасная мысль, – ровным голосом сказала Уин.

– Сегодня я куплю для вас кольцо, – сказал Джулиан. – Какой камень вы бы хотели? Сапфир под цвет ваших глаз?

– Любой камень на ваш вкус. Не сомневаюсь, что мне понравится ваш выбор. – Уин позволила ему задержать ее руку. Они оба молчали. – Джулиан, – пробормотала она, – вы еще не спросили о том, что… что произошло между мной и Меррипеном вчера вечером.

– В этом нет необходимости, – ответил Джулиан. – Главное – результат, а результат меня более чем удовлетворяет.

– Я… Я хочу, чтобы вы понимали, что я буду вам хорошей женой, – серьезно сказала Уин. – Я… Моя былая привязанность к Меррипену…

– Со временем все забудется, – тихо сказал Джулиан.

– Да.

– И предупреждаю вас, Уинифред… Я буду прямо-таки биться за ваши симпатии. Я стану вам таким преданным, таким великодушным мужем, что в вашем сердце не окажется места ни для кого, кроме меня.

Она подумала, не поднять ли вопрос о детях, хотела спросить его, может ли он со временем смилостивиться и позволить ей родить ребенка, если ее здоровье позволит, Но, насколько она знала Джулиана, он был не из тех, кто легко меняет свои решения. И она не была уверена в том, что дети сделают ее брак более счастливым. Она была в ловушке.

Какая бы жизнь ни ждала ее, она постарается извлечь из нее лучшее.

Два дня ушли на сборы. На третий день семейство отправилось в Гемпшир. Кэм, Амелия, Поппи и Беатрикс ехали в первом экипаже, тогда как Лео, Уин и мисс Маркс были во втором. Они отправились в путь еще до рассвета, чтобы приехать в Гемпшир до наступления темноты – ехать предстояло двенадцать часов.

Один Бог знает, какие разговоры велись во втором экипаже; Кэм лишь надеялся на то, что присутствие Уин не позволит Лео и мисс Маркс вцепиться друг другу в глотки.

Беседа в первом экипаже, как и ожидал Кэм, велась весьма оживленно. Его и трогал, и забавлял тот энтузиазм, с которым Поппи и Беатрикс начали компанию по выдвижению Меррипена на роль первого кандидата в мужья Уин. По наивности девушки считали, что единственное, что мешает Меррипену предложить руку и сердце их сестре, – это отсутствие средств.

–…так что, если ты дашь ему немного своих денег, – горячо говорила Беатрикс.

–…или если Лео отдаст ему часть своего состояния, – предлагала Поппи. – Лео все равно его промотает…

– Надо дать Меррипену понять, что это будет приданым Уин, – сказала Беатрикс. – Чтобы не задеть его гордость…

– И много денег им не понадобится, – заявила Поппи. – Большие особняки и дорогие экипажи не представляют особой ценности для них обоих.

– Подождите, вы обе, – сказал Кэм, вскинув руки, словно хотел себя защитить. – Проблема куда сложнее. Дело не только в деньгах, и… да перестаньте вы трещать хоть на минуту и послушайте меня. – Он улыбнулся, переводя взгляд с одной пары глаз на вторую. Сестры смотрели на него с тревогой и надеждой. Его умиляла их озабоченность судьбой Уин и Меррипена. – У Меррипена достаточно средств, чтобы обеспечить им с Уин безбедное существование. Он очень хорошо зарабатывает как управляющий поместьем. Но помимо этого, у него есть неограниченный доступ к счетам лорда Рамзи.

– Тогда почему Уин собирается выйти за доктора Харроу, вместо того чтобы выйти за Меррипена? – в недоумении воскликнула Беатрикс.

– По причинам, которые Меррипен не хочет называть, он считает, что не будет для нее подходящим мужем.

– Но он любит ее!

– Любовь не решает всех проблем, Беатрикс, – нежно сказала Амелия.

– Ты сейчас говоришь так, как, наверное, говорила бы наша мама, – с улыбкой заметила Поппи. Беатрикс выглядела раздосадованной.

– А что бы сказал на это ваш отец? – спросил Кэм.

– Он пустился бы в долгие философские рассуждения о природе любви, и ни к каким практическим выводам его изыскания не привели бы, – сказала Амелия. – Но слушать его было бы очень интересно.

– Мне все равно, что там за сложности, – сказала Беатрикс, – я лишь знаю, что Уин должна выйти за Меррипена. Ты не согласна, Амелия?

– Это не наш выбор, – ответила Амелия. – И не выбор Уин тоже, если только этот упрямец не предложит ей альтернативу. У нашей сестры связаны руки. Она бессильна что-либо предпринять, пока Меррипен не сделает ей предложение.

– Разве не было бы справедливее, если бы леди могли делать предложение джентльменам? – задумчиво сказала Беатрикс.

– Господи, конечно, нет, – тут же ответила ей Амелия. – Тогда джентльменам было бы слишком легко жить.

– В царстве животных, – заметила Беатрикс, – самцы и самки имеют равный статус. Самка может делать все, что ей заблагорассудится.

– В царстве животных, моя дорогая, существует много всяких моделей поведения, которые мы, люди, считаем недопустимыми: чесаться на публике, например, отрыгивать пищу, распускать перья, чтобы привлечь партнера. Уже не говоря о том, чтобы… Ну, я думаю, можно не продолжать.

– Жаль. А я бы хотел, чтобы ты продолжила, – усмехнувшись, сказал Кэм. – Он усадил Амелию поудобнее, обняв одной рукой, и обратился к Поппи и Беатрикс: – Слушайте, вы обе. Никто из вас не станет приставать к Меррипену по поводу сложившейся ситуации. Я знаю, что вы хотите помочь, но добьетесь разве что того, что выведете Меррипена из себя. И тогда я не ручаюсь за последствия.

Сестры, недовольно поворчав, кивнули все же в знак согласия и расселись по углам. За окном все еще было темно, и раскачивание кареты убаюкивало. Через пару минут обе сестры уже дремали.

Взглянув на Амелию, Кэм увидел, что она все еще не спит. Он погладил ее по лицу и шее, заглядывая в чистые голубые глаза.

– Почему он не признался, Кэм? – прошептала она. – Почему он отдал Уин доктору Харроу?

Кэм ответил не сразу.

– Он боится.

– Чего?

– Того, что он может с ней сделать.

Амелия нахмурилась, не понимая.

– Это какая-то бессмыслица. Меррипен никогда не сделает ей ничего плохого.

– Не намеренно.

– Ты говоришь об опасности сделать ей ребенка? Но Уин не согласна с мнением доктора Харроу и говорит, что даже он не может с уверенностью сказать, что рождение ребенка ее убьет.

– Дело не только в этом. – Кэм вздохнул и крепче обнял жену за плечо. – Меррипен никогда не говорил тебе, что он был ашарайбом?

– Нет. А что это значит?

– Этим словом цыгане называют воина, цыганского воина. Мальчиков с пяти-шести лет начинают обучать кулачному бою. В этих боях не существует правил, не существует ограничений по времени. Цель – нанести как можно больше увечий сопернику, бить его до тех пор, пока он не сможет продолжать борьбу. Те, кто натаскивает мальчишек, получают деньги от зрителей. Я видел ашарайбов, которые становились после боя калеками, слепыми, которых убивали во время состязания. Они дерутся со сломанными кистями и ребрами, если необходимо. – Кэм рассеянно гладил Амелию по волосам, продолжая рассказ. – В нашем племени ашарайбов не было. Наш барон считан такой обычай слишком жестоким. Разумеется, мы учились драться, но на нас никто не зарабатывал.

– Меррипен… – прошептала Амелия.

– Насколько я знаю, с ним все вышло еще хуже, чем с другими ашарайбами. Человек, который его растил… – Кэм почувствовал, что ему трудно говорить.

– Его дядя?

– Наш дядя. – Кэм уже успел рассказать жене, что они с Меррипеном братья, но не рассказывал ей всего, что поведала Шури. – Он растил Меррипена так, словно тот был его бойцовской собакой.

Амелия побледнела.

– Что ты имеешь в виду?

– Он хотел, чтобы Меррипен вырос злобным, как животное, которое дерется на забаву публики. Его морили голодом и холодом, его держали в черном теле. Его довели до того состояния, когда он мог драться с кем угодно и при каких угодно обстоятельствах. Его научили всю нечеловеческую жестокость, с которой относились к нему те, кто должен, был о нем заботиться, обращать в агрессию и выплескивать на соперника.

– Бедный мальчик! – пробормотала Амелия. – Теперь становится понятно, отчего он попал к нам таким. Он был полудиким. Но… все это было давно. С тех пор жизнь его изменилась. И, раз он так ужасно страдал в детстве, разве он не хочет быть любимым сейчас? Разве не хочет быть счастливым?

– Если бы в жизни все происходило так, моя милая, на свете не было бы несчастных. – Кэм улыбнулся, глядя в ее озадаченное лицо. Неудивительно, что Амелии, воспитанной в большой, дружной и любящей семье, трудно понять человека, который боится собственных потребностей так, словно они его худшие враги. – Что, если бы тебя все твои детские годы учили тому, что единственный смысл твоего существования – это причинять боль другим? Что насилие – все, на что ты способен? Как можно это забыть? Ты не можешь. Поэтому ты скрываешь это насколько можешь, постоянно осознавая то, что лежит в глубине.

– Но… это же ясно, что Меррипен изменился. Он хороший человек со многими прекрасными качествами.

– Меррипен с тобой бы не согласился.

– Ну что же, Уин ясно дала понять, что готова принять его таким, какой он есть.

– Для него не важно, что она готова его принять. Он исполнен решимости защищать ее от самого себя.

Амелии очень не нравилось иметь дело с проблемами, для которых у нее не было готового решения.

– Тогда что мы можем сделать?

Кэм наклонил голову и поцеловал жену в кончик носа.

– Я знаю, что тебе неприятно слышать это, любовь моя, но сделать мы можем не так уж много. Все в их руках.

Амелия покачала головой и проворчала что-то, уткнувшись в его плечо.

– Что ты сказала? – спросил он с веселым удивлением.

Она подняла на него глаза и виновато улыбнулась:

– Мне очень не нравится оставлять будущее Меррипена и Уин в их руках.

В последний раз, когда Уин и Лео видели поместье Рамзи, оно было в руинах и наполовину сгоревшим, на земле ничего не росло, кроме сорняков. И в отличие от прочих членов семьи они не имели возможности видеть поместье на различных стадиях его перерождения.

Обширное южное графство Гемпшир охватывало берег моря, пустоши и дремучие леса, изобилующие живностью. В Гемпшире климат был более мягким и солнечным, чем на большинстве остальной территории Англии. Несмотря на то что Уин не очень долго прожила в Гемпшире до того, как уехала во Францию, в клинику доктора Харроу, у нее было ощущение, что она вернулась домой. То было приветливое, дружелюбное место с живописным городком Стоуни-Кросс, до которого из поместья Рамзи можно было дойти пешком.

Казалось, сама погода постаралась, чтобы представить поместье в лучшем виде. Ярко светило солнышко, и лишь на горизонте в небе маячили легкие белые облака.

Карета проехала мимо караульной будки, выстроенной из серо-голубого кирпича с отделкой из кремового известняка.

– Этот дом здесь называют Блу-Хаусом, – сказала мисс Маркс, – по вполне понятным причинам.

– Какой чудный домик! – воскликнула Уин. – Никогда не видела кирпичных строений такого цвета в Гемпшире.

– Стаффордширский голубой кирпич, – сказал Лео, высунув голову из окна. – Теперь, когда кирпичи можно привозить из других мест по железной дороге, строителям нет нужды делать их на месте.

Они ехали по протяженной подъездной дороге к дому, который был окружен бархатной зеленой лужайкой с выложенными белым гравием дорожками. Дом с лужайкой огораживала еще совсем молодая живая изгородь, вдоль которой росли такие же молодые розовые кусты.

– Господи, – пробормотал Лео, когда они приблизились к самому дому. То было строение из камня цвета сливок, с остроконечными башенками и многочисленными жизнерадостными мансардными окнами. Гребни кровли над балками, скрепляющими ее скаты, а также над эркерами окон, были выполнены из терракотовой рифленой черепицы, тогда как остальная часть крыши была сделана из голубого сланца. Особенности архитектуры старого дома были сохранены, но при этом дом стал выглядеть намного лучше, чем прежде. Старое и новое так органично сплелись, что с первого взгляда нелегко было понять, где тут остатки старого и где новодел.

Лео не отрывал взгляда от дома.

– Меррипен сказал, что они сохранили в неприкосновенности необычную форму некоторых комнат. Я вижу, что окон стало намного больше. И еще появилось новое крыло – для слуг.

Повсюду трудились люди: плотники, каменщики, садовники. Конюхи и лакеи вышли встречать кареты. Поместье не просто возродилось к жизни – жизнь в нем кипела.

Наблюдая за братом, Уин радовалась за него. Она была искренне благодарна Меррипену. Именно благодаря Меррипену возвращение домой стало для Лео таким праздничным. Вдохновляющее начало для новой жизни.

– Штат прислуги надо бы увеличить, – сказала мисс Маркс, – но те, кого нанял мистер Меррипен, знают свое дело и работают на совесть. Меррипен требовательный управляющий, и при этом добрый. Люди, работающие под его руководством, готовы все сделать, чтобы ему угодить.

Лакей помог Уин выйти из кареты и проводил до входа в здание. Парадная дверь сама по себе была произведением искусства. Нижняя часть двойных створок была выполнена из твердых пород дерева, а верхняя представляла собой витражные панели. Дверь перед Уин распахнула миниатюрная рыжеволосая женщина средних лет в строгом черном платье.

– Добро пожаловать, мисс Хатауэй, – сказала она и улыбнулась. – Я миссис Барнстабл, экономка. Мы все очень рады вашему возвращению в Гемпшир.

– Благодарю вас, – пробормотала Уин, последовав за миссис Барнстабл в дом.

Уин, округлив от удивления глаза, обводила взглядом просторный, в два этажа высотой, холл, отделанный деревянными панелями, выкрашенными в сливочно-белый цвет. Из глубины холла наверх вела парадная лестница из серого камня. Черные кованые балюстрады перил сверкали. Повсюду стоял свежий запах мыла и воска.

– Потрясающе! – выдохнула Уин. – Это совсем другой дом.

Лео подошел и встал рядом. Всегда имевший наготове какую-нибудь язвительную шуточку, на сей раз Лео не стал скрывать своего восхищения.

– Это чудо, – сказал он. – Я потрясен. – Он обернулся к экономке. – Где Меррипен, миссис Барнстабл?

– Он в поместье, на складе пиломатериалов, милорд. Помогает разгружать лес. Бревна довольно тяжелые, и рабочим иногда требуется помощь мистера Меррипена.

– У нас имеется склад пиломатериалов? – спросил Лео.

– Мистер Меррипен планирует строить дома для новоприбывших фермеров-арендаторов.

– Я впервые о таком слышу. С чего он вдруг решил снабжать их жильем? – В тоне Лео не было осуждения, один лишь интерес.

Но мисс Маркс поджала губы, словно восприняла его вопрос как проявление неудовольствия.

– Многие фермеры приехали сюда потому, что им пообещали предоставить жилье. Речь идет о квалифицированных фермерах, доказавших свою состоятельность, получивших соответствующее образование и с передовыми взглядами на сельское хозяйство. Мистер Меррипен убежден в том, что их присутствие будет способствовать дальнейшему процветанию поместья. В других поместьях Гемпшира, таких как Стоуни-Кросс-Парк, тоже строят дома для арендаторов и рабочих…

– Я не против, – перебил ее Лео. – Никто не собирается лишать рабочих и фермеров обещанных домов. Видит Бог, я бы никогда не стал вмешиваться в планы Меррипена, после того как увидел, чего он достиг. – Лео посмотрел на экономку. – Если вы покажете мне дорогу, миссис Барнстабл, я бы хотел найти Меррипена. Возможно, я помогу ему разгрузить повозку с бревнами.

– Слуга покажет вам дорогу, – тут же сказала экономка. – Но работа по разгрузке бревен временами бывает опасной, милорд, и к тому же она слишком грязная и тяжелая для человека вашего положения.

Мисс Маркс добавила как бы невзначай, но весьма ехидно:

– Кроме того, едва ли вы можете быть там полезны.

Экономка открыла рот.

Уин с трудом подавила ухмылку. Мисс Маркс отзывалась о Лео так, словно он был хлюпиком, а не крепким парнем шести футов роста.

Лео одарил гувернантку сардонической усмешкой.

– Физически я намного способнее, чем вы подозреваете, Маркс. Вы даже представления не имеете, что скрывается под этим сюртуком.

– Чему несказанно рада.

– Мисс Хатауэй, – торопливо вмешалась экономка, пытаясь сгладить конфликт, – могу я проводить вас в вашу комнату?

– Да, спасибо. – Услышав голоса сестер, Уин обернулась и увидела, что они входят в холл вместе с мистером Роханом.

– Ну как тебе? – с озорной усмешкой спросила сестру Амелия и раскинула руки, словно приглашая окинуть взглядом помещение.

– Чудно. У меня нет слов.

– Давай освежимся и стряхнем дорожную пыль, и тогда я проведу тебя по дому.

– Я буду готова буквально через пару минут.

Уин в сопровождении экономки направилась к лестнице.

– Сколько времени вы уже здесь работаете, миссис Барнстабл? – спросила она, когда они поднялись на второй этаж.

– Примерно год. С тех самых пор как дом стал пригоден для жилья. Я раньше работала в Лондоне, но прежний хозяин скончался, а новый уволил почти весь прежний штат прислуги. Мне очень нужна была работа.

– Сожалею о том, что вас уволили с прежнего места. Но я рада за нас, миссис Барнстабл.

– От меня эта работа потребовала определенного напряжения, однако, с другой стороны, интересно все начинать с нуля: подобрать штат слуг, научить всех работать слаженно. Должна признаться, у меня были опасения относительно того, справлюсь ли я. Но мистер Меррипен настоял, и я согласилась.

– Да, – рассеянно заметила Уин. – Ему трудно сказать «нет».

– Он сильный человек и умеет поставить дело, этот мистер Меррипен. Меня поражает, как он ловко справляется с несколькими делами сразу. Он руководит работой плотников, кузнеца, главного конюха, и все они ждут от него совета и внимания. И он всегда сохраняет трезвую голову. Без него у нас бы ничего не получилось. Он в поместье – самый главный человек, вокруг которого все вертится.

Уин задумчиво кивнула, заглянув в комнату, мимо которой они проходили. Снова кремовая обшивка стен, светлая мебель вишневого дерева, светлая, пастельных тонов бархатная обивка мебели, тогда как модными считались темные мрачные тона. Уин стало жаль, что она не сможет сполна насладиться жизнью в этом доме: ведь ей предстояло бывать здесь лишь изредка, ненадолго приезжая из Франции.

Миссис Барнстабл привела ее в красивую комнату с окнами, выходящими в сад.

– Это ваша комната, – сказала экономка. – Никто тут до вас не жил.

Кровать была сделана из светло-голубых, обтянутых тканью панелей, постельное белье на ней – из белого льна. В углу стоял красивый дамский письменный стол и гардероб из покрытого глянцем клена с зеркальной дверью.

– Мистер Меррипен сам подбирал обои для этой комнаты, – сказала миссис Барнстабл. – Он едва не довел дизайнера по интерьеру до сумасшествия, потребовав представить ему не меньше сотни образцов, пока не остановился на этом рисунке.

Обои были белые, с изящным орнаментом в виде цветочных веток, на каждой второй из которых сидело по крохотной малиновке.

Медленно Уин подошла к одной из стен и прикоснулась к птичке. Глаза ее наполнились слезами.

Когда самое худшее осталось позади и она начала приходить в себя после скарлатины, силы ее восстанавливались мучительно медленно. Устав держать книгу в руках, Уин тогда подолгу смотрела в окно на гнездо малиновки в кроне клена под окном. Она смотрела, как вылуплялись птенцы из голубых яиц, видела их розовые, в голубых прожилках вен тельца. Она наблюдала, как они покрывались перьями, как трудилась их мать, набивая их жадные клювы. И потом смотрела, как они один за другим вылетали из гнезда, тогда как она все так же продолжала лежать, прикованная к постели.

Меррипен, несмотря на имевшийся у него страх высоты, часто взбирался по стремянке, чтобы вымыть окно второго этажа, для того чтобы ей приятнее было смотреть на это птичье семейство. Он хотел, чтобы она видела мир за окнами ясным.

Он сказал ей, что небо для нее всегда должно быть голубым.

– Вы любите птиц, мисс Хатауэй? – спросила экономка.

Уин кивнула не оглядываясь, боясь, что лицо ее сделалось красным от сдерживаемых эмоций.

– Особенно малиновок, – еле слышно прошептала она.

– Лакей скоро принесет ваши сундуки, и одна из горничных распакует их для вас. А тем временем, если вы хотите умыться, в кувшине для вас приготовлена вода.

– Благодарю. – Уин подошла к фарфоровому умывальнику и щедро плеснула прохладной водой на лицо, не обращая внимания на капли, которые упали на лиф. Протерев лицо салфеткой, она испытала лишь временное облегчение от душившего ее жара.

Услышав, как скрипнула половица, Уин резко обернулась.

На пороге стоял Меррипен и смотрел на нее.

Лицо ее горело.

Сейчас ей хотелось оказаться в другом полушарии – чем дальше от него, тем лучше. Лучше бы ей никогда его не видеть. И в то же время ее с неистовой силой тянуло к нему. Его лицо… Распахнутая у ворота белая сорочка на смуглой коже… Смоль коротко стриженных волос… Его щекочущий ноздри запах. Она приросла к месту, изнемогая от желания. Ей хотелось прижаться губами к его коже, почувствовать ее вкус. Она хотела почувствовать, как бьется его сердце. Если бы только он подошел к ней прямо сейчас, опрокинул ее на кровать, придавил своим тяжелым крепким телом и взял. Сгубил…

– Как прошло путешествие из Лондона? – спросил он глухо. Лицо его было как каменная маска.

– Я не собираюсь вести с тобой бессмысленные разговоры. – Уин подошла к окну и ничего не видящим взглядом уставилась вдаль, на лес на горизонте.

– Комната тебе понравилась?

Она кивнула, не глядя на него.

– Если тебе что-то понадобится…

– У меня есть все, что мне необходимо, – перебила она его. – Благодарю за заботу.

– Я хочу поговорить с тобой о том…

– Все в порядке, – сказала она. Голос ее не дрожал. Ей удалось взять себя в руки. – Тебе ни к чему придумывать отговорки, объясняя, почему ты не сделал мне предложение.

– Я хочу, чтобы ты поняла…

– Я понимаю. И я уже тебя простила. Возможно, тебе станет легче, если я скажу, что теперь я буду куда лучше устроена.

– Мне не нужно твоего прошения, – грубо сказал он.

– Прекрасно, я тебя не прощаю. Как тебе больше нравится.

Уин не могла находиться с ним наедине ни одной лишней секунды. Сердце ее разрывалось, она чувствовала, как оно раскалывается на мелкие осколки. Опустив голову, она шагнула к двери.

Уин не хотела останавливаться. Но еще до того как пересекла порог, остановилась на расстоянии протянутой руки от него и сказала:

– Кстати, вчера я была у врача. Весьма уважаемого в Лондоне доктора. Я рассказала ему историю своей болезни и попросила его дать общую оценку состояния моего здоровья. – Чувствуя напряженный взгляд Меррипена, она продолжила: – По его профессиональному мнению, не существует причин, по которым я не могла бы иметь детей, если захочу. Он сказал, что ни одной женщине не мог бы дать стопроцентной гарантии, что роды пройдут без осложнений. Но я буду жить полноценной жизнью. У меня будут интимные отношения с мужем, и, если даст Господь, однажды я стану матерью. – Она замолчала и с горечью, до неузнаваемости изменившей ее голос, добавила: – Джулиану будет приятно это слышать, когда я ему сообщу, тебе не кажется?

Если ей и удалось пробить брешь в обороне Меррипена, то с виду этого не было заметно.

– Ты кое-что должна о нем знать, – тихо сказал Меррипен. – Родственники его первой жены, Ланемы, подозревают, что он имеет отношение к ее смерти.

Уин, прищурившись, покачала головой:

– Не могу поверить, что ты пал так низко. Джулиан рассказывал мне об этом. Он любил ее. Он делал все, чтобы она выздоровела. Когда она умерла, он был сам не свой от горя, и тут еще родственники его жены, которые во всем его винили. Я их понимаю. Горе заставляло их искать виноватых. Джулиан оказался удобным козлом отпущения.

– Ланемы заявляют, что он вел себя подозрительно после ее смерти. Он не был похож на убитого горем мужа.

– Не все люди выставляют свою скорбь напоказ, – бросила она ему в ответ. – Джулиан – врач. Работа научила его сдержанности. Потому что так лучше для его пациентов. Разумеется, он не позволил бы себе закатывать сцены на публике, как бы сильно ни переживал. Как смеешь ты судить его?

– Ты не понимаешь, что, возможно, тебе угрожает.

– Я должна опасаться Джулиана? Человека, который меня вылечил? – Она снова покачала головой с горьким смешком. – Ради нашей дружбы я готова забыть о том, что ты мне только что сказал, Кев. Но помни, что в дальнейшем я не потерплю, чтобы ты оскорблял Джулиана. Помни, что он вступился за меня, когда ты струсил.

Уин протиснулась мимо него и вышла не оглядываясь. В коридоре она встретила сестру.

– Амелия, – жизнерадостно сказала она, – так мы начнем тур по дому? Я хочу увидеть все.