Глава 14

Библиотека Хантов выглядела солидно. Вдоль стен по всему периметру стояли застекленные книжные шкафы из красного дерева. Кэм Рохан и Саймон Хант стояли возле буфета с внушительными запасами спиртного. Когда Уин вошла в комнату, Хант, державший в руке наполовину заполненный янтарной жидкостью бокал, бросил на гостью взгляд, значение которого осталось для нее загадкой. Амелия, миссис Хант и доктор Харроу тоже были здесь. Уин овладело странное чувство: ей казалось, что все это происходит не с ней и не наяву. Она никогда не была замешана в скандале, и на поверку оказалось, что быть участницей скандала совсем не так захватывающе интересно, как ей представлялось, когда она, мечтая о приключениях, больная лежала в постели.

Превалирующим чувством было чувство страха. Потому что вопреки ее недавнему заявлению о том, что желает быть скомпрометированной, на самом деле она совсем этого не желала. Ни одна женщина в здравом уме не пожелала бы для себя такого. Скандал мог разрушить не только ее собственную репутацию, он мог также перечеркнуть надежды младших сестер на достойное будущее. На всю семью ложилась тень. Своей беспечностью она нанесла непоправимый вред тем, кого любит.

– Уин, – сказала, подходя к ней, Амелия, – не переживай, родная. – Она крепко обняла сестру. – Мы справимся.

Если бы Уин не была так расстроена, то улыбнулась бы. Старшая сестра Хатауэй была наделена удивительным даром: потрясающей уверенностью в том, что способна справиться с чем угодно, включая природные катаклизмы, вражеские нашествия и несущиеся на всем скаку стада бизонов. Но ничто из перечисленного и близко не могло сравниться по разрушительной силе со скандалом в высшем лондонском свете.

– Где мисс Маркс? – приглушенно спросила Уин.

– В гостиной с Беатрикс. Мы стараемся делать вид, что у нас все как у всех. – Амелия грустно и несколько натянуто улыбнулась Хантам. – Но похоже, в нашей семье вести себя как все мало кому удается.

Уин внутренне вся сжалась, увидев входящих в библиотеку Лео и Меррипена. Лео подошел к ней, тогда как Меррипен, как обычно, отошел в самый дальний угол. Он упорно отводил от нее взгляд. Повисло молчание, и в этой грозной тишине Уин почувствовала, как волоски дыбом встают у нее на затылке.

Не сама же по себе она угодила в эту историю, с внезапным раздражением подумала Уин.

Вот теперь Меррипен должен прийти ей на выручку. Вот сейчас он должен защитить ее всеми имеющимися у него средствами, включая имя.

Сердце ее стучало так сильно, что заболела грудь.

– Похоже, ты решила наверстать упущенное, сестричка, – непринужденно заметил Лео. Но за напускным легкомыслием его слов скрывалась озабоченность, проглядывавшая в светлых глазах. – Надо нам все уладить побыстрее, поскольку даже наше коллективное отсутствие уже дает повод для кривотолков. Языками чешут так быстро, что в гостиной, должно быть, сильный сквозняк.

К Амелии и Уин подошла миссис Хант. Говорила она тихо и с искренним участием:

– Если слухи безосновательны, я тут же предприму меры к тому, чтобы их прекратить.

Уин судорожно вздохнула.

– Это правда, – сказала она.

Миссис Хант похлопала Уин по плечу. Взгляд ее обещал безоговорочную поддержку.

– Поверьте мне, не вы первая, не вы последняя оказываетесь в такой ситуации.

– На самом деле, – раздался раскатистый баритон мистера Ханта, – в свое время миссис Хант именно при таких обстоятельствах…

– Мистер Хант, – раздраженно перебила мужа хозяйка дома, и он усмехнулся. Обернувшись к Уин, миссис Хант сказала: – Уинифред, вы и тот джентльмен должны немедленно разрешить это недоразумение между собой. – И, тактично сделав паузу, добавила: – Могу я спросить вас, с кем вас видели?

Уин не могла ответить на этот вопрос. Она уставилась в пол, делая вид, что изучает растительный орнамент ковра, который расплывался у нее перед глазами. Она ждала, когда заговорит Меррипен. «Скажи что-нибудь, – в отчаянии заклинала его Уин. – Скажи им, что это был ты!»

Но Меррипен молчал.

И тогда заговорил Джулиан Харроу.

– Я тот самый джентльмен, – тихо проговорил он.

Уин вскинула голову. Потрясенная, она смотрела на него. Харроу подошел и взял ее за руку.

– Я прошу у всех вас прощения, – продолжал он, – и в особенности у мисс Хатауэй. Я не хотел давать пищи для сплетен и компрометировать мисс Хатауэй. Но этот инцидент лишь ускоряет то, что я так или иначе намеревался сделать, а именно просить руки мисс Хатауэй.

Уин перестала дышать. Она устремила на Меррипена взгляд, полный немой муки, но черные глаза Кева были пусты.

Он ничего не сказал.

Он ничего не сделал.

Меррипен скомпрометировал ее, а теперь позволял другому мужчине пожинать плоды. Меррипен, поклявшийся ее защищать и беречь, допустил, чтобы ее вызволял другой. Его предательство ранило сильнее, чем самая сильная боль. Никогда ей еще не было так плохо, даже тогда, когда она лежала при смерти, умирая от скарлатины. Уин ненавидела его. Она знала, что будет ненавидеть его всю жизнь и после смерти тоже.

Разве у нее оставался выбор? Что еще ей оставалось, кроме того, чтобы принять предложение Джулиана? Сказать Харроу «да» или сгубить себя и своих сестер?

Уин почувствовала, как вся кровь отлила от лица, но она смогла вымучить улыбку, посмотрев на своего брата.

– Что скажете, милорд? – спросила она Лео. – Должны ли мы сначала у вас попросить благословения?

– Считайте, что вы его получили, – сухо ответил Лео. – Я же не хочу, чтобы моя кристально чистая репутация оказалась замарана скандалом с вашим участием.

Уин повернулась к Джулиану.

– Тогда мой ответ – да. Да, доктор Харроу, – сказала она решительно. – Я выйду за вас.

Между изящными темными бровями миссис Хант пролегла складка. Она посмотрела на Уин с некоторым недоумением, но, коротко, по-деловому, кивнув, сказала:

– Я ухожу, чтобы объяснить соответствующим сторонам, что то, что они видели, было объятием влюбленных. Возможно, несколько слишком бурным, но вполне простительным ввиду предстоящей скорой свадьбы влюбленной пары.

– Я пойду с тобой, – сказал мистер Хант, приблизившись к жене. Он пожал руку доктору Харроу. – Мои поздравления, сэр. – Тон его был вежливым, но довольно сдержанным. – Считаю, что вам очень повезло в том, что вы сумели завоевать сердце мисс Хатауэй.

Когда Ханты ушли, Кэм подошел к Уин. Она заставила себя посмотреть прямо в его проницательные глаза, чего бы ей это ни стоило.

– Ты уверена, что хочешь этого, сестричка? – тихо спросил он.

Сочувствие в его голосе чуть было не довело ее до слез.

– О да. – Она сжала зубы, чтобы не дрожали губы, и даже сумела выдавить улыбку. – Я самая счастливая женщина на свете.

И когда набралась духу для того, чтобы посмотреть на Меррипена, она увидела, что он ушел.

– Какой отвратительный вечер, – пробормотала Амелия, после того как все вышли из библиотеки.

– Да, – сказал Кэм.

– Куда ты меня ведешь?

– Назад, в гостиную. Надо держать фасон. Делать вид, что все довольны и счастливы.

– О Господи. – Амелия отпустила его руку и отошла к глубокой сводчатой нише с окном, откуда открывался вид на улицу. Она прижалась лбом к стеклу и тяжело вздохнула. Амелия нервно постукивала ногой по полу.

Какой бы серьезной ни была ситуация, Кэм не смог удержать ухмылки. Когда Амелия бывала чем-то обеспокоена или злилась, привычка ее брала свое. Он как-то сказал ей, что она напоминает ему колибри, которая утрамбовывает свое гнездо одной лапкой.

Кэм пошел к ней и опустил свои теплые ладони ей на плечи. Он почувствовал, как она вздрогнула под его прикосновением.

– Колибри, – прошептал он и принялся нежно разминать ее сведенные мышцы. По мере того как напряжение отпускало ее, стук постепенно утихал. Наконец Амелия успокоилась настолько, что смогла рассказать ему о том, что думает.

– Все присутствующие в библиотеке понимали, что Меррипен был тем самым мужчиной, что ее скомпрометировал, – коротко сказала она. – Не Харроу. Я не могу в это поверить. После всего, через что прошла Уин, разве она этого заслуживает? Она выйдет замуж за мужчину, которого не любит, и уедет во Францию, а Меррипен и пальцем не пошевелит, чтобы остановить ее? Что с ним такое?

– Что с ним – так просто не объяснишь. Успокойся, любовь моя. Ты не поможешь Уин тем, что продемонстрируешь всем присутствующим, как ты расстроена.

– Я не могу не расстраиваться. Все это плохо. Очень плохо. О, как вспомню ее лицо…

– У нас есть время, чтобы все наладить, – пробормотал Кэм. – Помолвка еще не свадьба.

– Но помолвка обязывает! – в беспомощном отчаянии воскликнула Амелия. – Ты же знаешь, что общество рассматривает помолвку как контракт, который не принято разрывать без серьезных на то оснований.

– Отчасти ты права, но не надо сгущать краски.

– О, Кэм, ты ведь никогда не допустил бы, чтобы что-то встало между нами? Ты ведь никогда никому не позволил бы нас разлучить?

Кэм даже не знал, что ей ответить, – таким глупым показался ему вопрос. Он развернул Амелию лицом к себе и очень удивился, увидев, что его такая практичная, такая разумная жена на грани слез. Беременность делает ее эмоциональной, подумал он. Увидев влажный блеск в ее глазах, он почувствовал такой сильный прилив нежности, что не смог удержаться от того, чтобы не сжать в ладонях ее голову, не заботясь о том, что может испортить прическу.

– Ты все, ради чего я живу, – сказал он тихо, привлекая ее к себе. – Ты для меня все. Ничто и никогда не сможет меня заставить покинуть тебя. Если бы кто-то попытался нас разлучить, я бы его убил. – Он накрыл ее губы губами и поцеловал так чувственно, так страстно, что она, обмякнув в его руках, прижалась к нему всем телом. – Итак, – сказал он, глядя в раскрасневшееся лицо жены, полушутливо-полусерьезно, – где тот знаменитый зимний сад?

Она засмеялась сквозь слезы.

– Я думаю, хватит с нас скандалов на один вечер. Ты собираешься поговорить с Меррипеном?

– Разумеется. Он не станет меня слушать, но до сих пор меня это не останавливало.

– Ты думаешь, он… – Амелия замолчала, услышав шаги в коридоре и громкий шелест тяжелых шелковых юбок. Она съежилась, прижавшись к Кэму, и почувствовала, как он улыбается, уткнувшись лицом ей в волосы. Они оба стояли, замерев, прислушиваясь к болтовне двух проходящих мимо дам.

– И зачем только, скажи на милость, Ханты их пригласили? – раздраженно спросила одна из дам.

Амелии показалось, что она узнала этот голос – он принадлежал одной кумушке с кислой физиономией, что сидела в углу гостиной, пока остальные танцевали. Чья-то незамужняя тетушка из разряда старых дев.

– Может, потому, что они ужасно богаты? – предположила ее компаньонка.

– Полагаю, скорее потому, что лорд Рамзи – виконт.

– Ты права. Виконт, который к тому же еще не женат.

– И все же… Цыгане в семье! Только подумать! Разве можно рассчитывать, что они будут вести себя как цивилизованные люди?! Они живут, повинуясь лишь своим животным инстинктам. И мы должны вести себя с ними так, словно считаем их равными себе.

– Ханты сами буржуа, знаешь ли. Пусть Хант и скупил половину Лондона, он все равно останется сыном мясника.

– Они и многие из присутствующих здесь гостей – люди совсем не нашего круга. Я не удивлюсь, если этот скандал окажется не единственным. В такой компании возможно все, что угодно.

– Это ужасно, я согласна. – Повисла пауза, после которой вторая женщина задумчиво добавила: – Я искренне надеюсь, что на следующий год меня снова сюда пригласят…

Когда голоса стихли в конце коридора, Кэм, нахмурившись, посмотрел на жену. Ему было безразлично, что говорят люди о цыганах. Но ему было очень неприятно то, что стрелы, летящие в него, временами попадали в Амелию.

Амелия улыбалась, глядя ему в лицо. Глаза ее были темно-синими и ясными.

– Что тебя так забавляет? – удивленно спросил он.

Амелия крутила пуговицу на его сюртуке.

– Я просто подумала о том, что сегодня ночью эти две курицы скорее всего лягут спать в холодные постели, и согреть их будет некому. – В глазах ее сверкали озорные искорки. – В то время как я буду спать в обнимку со страстным красавцем цыганом, и он ни за что не даст мне замерзнуть.

Кев выжидал подходящий момент, чтобы подойти к Саймону Ханту, который все никак не мог избавиться от двух болтливых хохотушек.

– Можно на пару слов? – тихо спросил его Кев.

Хант, похоже, нисколько не удивился такой просьбе Кева.

– Давайте пройдем на заднюю террасу.

Из гостиной вела еще одна дверь, выходящая прямо на террасу. На дальнем конце террасы мужчины курили сигары. Густой запах хорошего табака щекотал ноздри.

Саймон Хант любезно улыбнулся и кивнул, когда любители сигар жестом пригласили его и Кева к ним присоединиться.

– Нам надо кое-что обсудить, – сказал он им. – Возможно, позже.

Прислонившись к железной балюстраде, Хант окинул Кева оценивающим взглядом.

Несколько раз они встречались в Гемпшире в поместье Стоуни-Кросс-Парк, граничащем с землями лорда Рамзи. Хант тогда понравился Кеву. Он вел себя по-мужски, говорил то, что считает нужным, прямо, без обиняков. Хант не делал тайны из своих устремлений. Он умел зарабатывать деньги и любил их тратить, и ему нравилась та власть, которую дает человеку богатство. И хотя большинство людей, достигших его высот, страдают завышенной самооценкой, Хант, казалось, не относился к себе слишком всерьез и обладал завидным чувством юмора. Он мог безжалостно подшучивать над другими, но и над собой тоже умел посмеяться.

– Полагаю, вы хотите спросить, что я знаю о Харроу? – спросил Хант.

– Да.

– В свете недавних событий ваше стремление навести о нем справки несколько напоминает попытку запереть дверь после того, как дом уже ограбили. И я должен добавить, что ничего не могу доказать. Но обвинения, которые выдвигают Ланемы против Харроу, достаточно серьезны, чтобы их следовало принять к рассмотрению.

– Что за обвинения? – прорычал Кев.

– До того как построить клинику во Франции, Харроу женился на старшей дочери Ланемов Луизе. Говорят, она была необыкновенно красива, немного избалована и своевольна, но в общем и целом – отличная партия для Харроу. За ней давали большое приданое, к тому же отец семейства имел весьма полезные связи.

Хант полез в карман сюртука и достал тонкий серебряный портсигар.

– Не желаете? – спросил он, предлагая Кеву сигару.

Кев покачал головой. Хант вытащил сигару, ловко отщипнул кончик специальными щипцами и чиркнул спичкой. Конец сигары загорелся красным, когда Хант глубоко затянулся.

– Если верить Ланемам, – продолжил Хант, выдыхая ароматный дым, – за год брака Луиза изменилась. Она стала покорной, очень тихой и абсолютно безучастной ко всему, что раньше вызывало у нее живой интерес. Когда Ланемы выказали свою озабоченность Харроу, он заявил, что все изменения в ней свидетельствуют лишь о наступившей зрелости и удовлетворении от семейной жизни.

– Но они в это не поверили?

– Нет. Однако когда они спросили об этом Луизу, она заявила, что счастлива, и попросила их не вмешиваться. – Хант вновь затянулся сигарой и задумчиво посмотрел вдаль, туда, где огни города светились в ночном тумане. – Во время второго года брака Луиза стала быстро угасать.

Кев похолодел, услышав слово «угасать». Так обычно говорят о людях, страдающих от неизлечимой болезни, которую врачи не могут диагностировать и понять.

– Она стала слабой, меланхоличной и все больше времени проводила в постели. Ничего не помогало. Ланемы настаивали на том, чтобы Луизу лечил их семейный врач, но и он не мог найти никаких телесных недугов, никаких физических причин для ее болезни. За месяц она сошла в могилу. Ланемы винили в ее смерти Харроу. До замужества Луиза была здоровой и жизнерадостной девушкой, а тут – всего два года брака, и ее не стало.

– Иногда такое случается по естественным причинам, – заметил Кев, чувствуя потребность выступить в роли адвоката дьявола. – Не обязательно в ее смерти виновен Харроу.

– Не обязательно. Но именно реакция Харроу на ее смерть убедила Ланемов в том, что Харроу причастен к ее смерти. Он был слишком сдержанным. Бесстрастным. Несколько крокодиловых слез на публику, и все.

– И после этого он уехал во Францию с деньгами, что получил в качестве приданого?

– Да. – Хант повел широкими плечами. – Я презираю сплетни, Меррипен, но Ланемы уважаемые люди и не склонны драматизировать. – Нахмурившись, он стряхнул пепел через край балюстрады. – И, несмотря на все то хорошее, что, как говорят, Харроу сделал для своих пациентов, я не могу не чувствовать, что с ним что-то не так. Что-то такое, чему я не нахожу определения.

Кев испытал огромное облегчение, услышав от Ханта, человека, которого он уважал и ценил, отголосок его собственных опасений.

– Харроу вызвал у меня те же чувства, когда я впервые его увидел, – сказал он. – Но никто моих чувств к нему, кажется, не разделяет.

Во взгляде Ханта сквозила ирония.

– Да, – с усмешкой сказал он, – этот случай не первый, когда я не разделяю мнение большинства. Но я думаю, у всякого, кому небезразлична мисс Хатауэй, есть повод для озабоченности.