Глава 36
Рен помедлил перед дверью в спальню жены, стараясь собраться с духом, чтобы выстроить барьер, который смог бы сдержать боль в груди.
Собственно говоря, она ведь и не собиралась оставаться.
«Лгун. Ты мечтал о том, чтобы она осталась. С первого момента, когда увидел ее полуобнаженной, увешанной драгоценностями. Хотел, чтобы она вечно населяла твои ночи».
Что же, он может считать эту миссию выполненной…
Постучав, немедленно вошел. Калли встретила мужа улыбкой. Он не ожидал, что она уже сидит в постели и смотрит в открытое окно, вдыхая душистый весенний воздух. Хотя Калли была бледна, а под глазами легли тени, все же выглядела прежней, той, которая безмерно восторгалась мельчайшими деталями жизни.
— Правда, чудесно?
Он почти улыбнулся. Почти.
— Что именно?
Она снова повернулась к окну, закрыла глаза и подставила лицо ветерку:
— Все.
«Ты чудесна. Ты — это все».
Сейчас он не может ни в чем признаться. Не теперь, когда ему необходимо, чтобы она уехала. Придется жестоко ее ранить. Это всегда было его особенностью в операциях под прикрытием. Его инстинктивное понимание людей, его талант читать их, как открытую книгу, были для него надежным оружием.
Теперь он повернет его против Калли. Для того чтобы уничтожить ее любовь. Спасти ее жизнь.
— Полагаю, так и есть, — сухо обронил он. Она открыла глаза и вопросительно уставилась на него.
— Тебя что-то рассердило?
«Да, я зол, и еще как! Сейчас я ненавижу мир, и всех, кто стал врагами для нас обоих. Разрушил наше счастье, подвергает опасности твою жизнь, убивает наше будущее».
Он ответил спокойным взглядом.
— Дорогая, тебе пора уезжать.
Он сразу увидел, как изменилось ее лицо. Как она потрясена. Будь возможно побледнеть еще больше, она бы стала совершенно прозрачной.
— Каллиопа, я должен признать, что мы прекрасно проводили время, но теперь я больше не на пороге смерти, и есть много вещей, о которых мне следует позаботиться.
Она слепо обвела взглядом расстилавшийся за окном пейзаж.
— Поместье? Да, мы могли бы…
— Не Эмберделл. Я отдам его в управление Генри, — перебил Рен. — Пока я болел, для меня это место было достаточно хорошо, но теперь, когда выздоровел и обрел желание жить, вряд ли мне захочется и дальше прозябать здесь.
— Пожалуй, я могу это понять.
Она бросила последний, полный затаенных желаний взгляд на Котсуолдс, сглотнула слезы и решительно отвернулась.
— Хорошо. Когда мы едем?
— Боюсь, не мы. Я. Меня вновь призвали на службу. Возвращаюсь к той работе, которую выполнял раньше, до того как был ранен.
— Возвращаешься? Снова станешь шпионом?
— Да, — коротко кивнул он, — но предпочитаю, чтобы ты держала эту небольшую подробность при себе.
— Но… разве ты будешь жить не в Лондоне? — прошептала Калли.
Рен пожал плечами.
— Я еду, куда меня посылают. В Англию, Францию, Португалию… возможно, в Россию.
Она с трудом откинулась на подушки.
— Россия? Это так далеко…
— Чем дальше, тем лучше, — ответил Рен с энтузиазмом, которого не испытывал. — Мне не терпится покинуть это тоскливое место. Я чувствую себя так, словно долгие годы пробыл в тюрьме. Теперь благодаря тебе я свободен.
Глубоко вздохнув, он подошел к окну, со стуком захлопнул его и задернул шторы.
— Довольно этого холода. Я разожгу огонь, хорошо?
Она слабо подняла руку.
— Нет. Подожди! Рен… а как же мы… как наш брак?
Рен фальшиво улыбнулся.
— Ну… аннулировать его невозможно, так что будем следовать ранее намеченному плану. Ты вернешься к семье, а я начну свою жизнь заново.
— Твою жизнь…
Калли стало плохо. Даже раненая, даже лежа в постели, наедине с болью и опийным туманом, даже тревожась за Атти, где-то в глубине души она все равно была счастлива.
Счастлива в своей любви к нему, счастлива в уверенности, что когда-нибудь он тоже полюбит ее, что нуждается в ней. Что хочет видеть ее рядом… всегда.
Да, она знала его только больным. Только искалеченным и сломленным. Этот мужчина… деловитый, резковатый, да он ли это? Тот ли, которым был раньше? Тот, который писал колоритные письма старому кузену? Тот, кто завоевал своей отвагой уважение принца-регента?
Мужчина, когда-то любивший другую женщину. Ту, которой нравились шарфы цвета павлиньего пера.
Калли прижала кончики пальцев ко лбу, пытаясь унять растущую боль. Пытаясь заставить себя понять.
— Значит, меня ссылают в Лондон, ждать твоего возвращения в Уортингтон-Хаусе?
— Калли, меня не будет очень долго. Теперь мне будет трудно менять внешность. С другой стороны, начальство считает, что изуродованное лицо может стать преимуществом. Люди не склонны слишком пристрастно расспрашивать человека со шрамами. Полагаю, они не захотят знать о моем прошлом больше, чем это необходимо.
Все это звучало ужасающе, но вполне логично. Он был очень хорош в своем деле. И, очевидно, любил эту жизнь. Нуждался в приключениях. В опасности.
Куда больше, чем в ней. Это видно.
«Что делать, когда любишь человека больше, чем он — тебя?
Неужели останешься… будешь ждать, гадать, волноваться? Пытаться заслужить эту любовь, всегда чувствовать себя так, словно недостойна его. Молить о малейшем знаке внимания, улыбке, ласке…»
А если она останется? Он возненавидит ее, и что она будет делать здесь, в поместье? Остаться, сидеть и ждать, как покорная собачонка, в надежде на подачку?
Боль была невероятной. Она навалилась на Калли, убивая сладостные надежды, душа только что родившиеся мечты.
Гордость Уортингтонов боролась со слезами, но ослабленная раной, проиграла сражение с напором эмоций.
Слезы текли медленно, непрерывно, падая на руки, сбегая по запястьям…
«Прекрати!»
Бесполезно.
— Я не хочу ехать, — прошептала она. — Пожалуйста. Хочу остаться с тобой.
— Но я не останусь. Я уезжаю, хотя сам не знаю, куда. Вряд ли ты можешь последовать за мной.
Последовать за ним. Как послушная собачка.
Но ей все равно. У нее нет гордости. Осталась только боль. Внутри и снаружи. Тело и сердце.
— Рен, я люблю тебя, — вырвалось у нее. — Не… не заставляй меня уезжать. Почему мы не можем жить, как раньше?
— Здесь? Неплохое место, чтобы умереть, любовь моя, но жить?!
Он никогда раньше не называл ее своей любовью. Беспечно. Не имея в виду ничего серьезного, словно зеленщик-кокни, пытающийся очаровать покупательницу, чтобы продать побольше яблок.
Он впервые произнес это слово и так небрежно… между прочим…
Внутренности свело от муки, обиды, гнева и чего-то вроде отчаяния.
Он неодобрительно воззрился на нее:
— Калли, моя работа крайне важна. Я служу Англии. Спасаю жизни. Не хочешь же ты на первое место поставить свое счастье, а не благо людей?
Это был удар ниже пояса, недостойный человека, который когда-то считал, что сражается честно. Но неважно, как низко он пал, главное, чтобы она оставила его… и выжила.
Калли с трудом выпрямилась и потянулась к нему.
— Пожалуйста, Рен, я этого не вынесу! Не смогу. Пожалуйста, скажи, что ты жестоко пошутил и хочешь, чтобы я осталась… что ты тоже мечтаешь остаться со мной.
Она смахнула слезы и посмотрела на него. Когда-то она находила его ужасным, теперь же считала красавцем.
Теперь она знала, что такое истинный ужас. Потому что он нахмурился и покачал головой:
— Каллиопа, ты переутомляешься. Позволь мне уложить тебя в постель. Я пришлю твою матушку, хорошо? Тебе нужно помочь собрать вещи. Думаю, лучше всего будет отослать тебя домой вместе с ними. Завтра же.
Так скоро. Так внезапно.
Он уложил ее на подушки и подоткнул одеяло. Она цеплялась за него, за ледяные пальцы, но это уже были не те руки, которые она знала. Не руки возлюбленного. Не прикосновение мужа… просто человека, которого нельзя назвать недобрым.
— Я соберусь, — глухо сказала она.
Рен не мог вынести вида ТАКОЙ Калли.
Зато она живая. Вдали от него она будет жить. Вдали от него станет прежней живой, энергичной Калли…
Подальше от него, но живой.
Поэтому он сделал все что мог. И даже полез в жилетный карман, чтобы предложить ей платок. Что-то выпало из тщательно сложенного квадрата и приземлилось на одеяле, почти на коленях Калли.
Убедившись, что ее взгляд устремлен на маленький золотой кружок, украшенный сапфиром в окружении изумрудов, он поспешно схватил кольцо и с деланно-небрежным видом сунул в карман.
Он знал, что она нашла кольцо, лежавшее в одном ящике с медалью. Знал, о чем она думает. Как умеет связать разрозненные доказательства. Знал, что она успела представить женщину, для которой предназначалось кольцо.
И, судя по бездне, разверзшейся в глубине зеленовато-карих глаз, понял, что выполнил еще одну миссию. Жизнь ушла из ее глаз. Из милого лица. Даже тело, казалось, разом обмякло.
Вонзить еще один кинжал?
«Зачем стараться, если можно перестараться?»
Рен откашлялся и как можно убедительнее добавил:
— Полагаю, у меня достаточно связей в правительстве, чтобы церковь развела нас, если, конечно, это сделает тебя счастливее.
— Развод…
Она смотрела на свои дрожащие руки.
— Я не…
— Как пожелаешь. Если передумаешь, напиши Генри. Я буду сообщать ему о себе каждые полгода или около того.
— Да. Хорошо.
Она наконец отвернулась.
— Прости, я устала и хотела бы отдохнуть.
— Прекрасная мысль. Можно сложить вещи и вечером. Не желаешь, чтобы я открыл окно?
— Нет, спасибо, — прошептала Калли, зажмурившись. — За окном нет ничего, что я хотела бы увидеть… сейчас.
