Книга: Украшение и наслаждение
Назад: Глава 21
Дальше: Глава 23

Глава 22

По обеим сторонам Албемарл-стрит горели факелы, освещавшие выстроившиеся у дома кареты. Внутри же, в «Доме Фэрборна», Обедайя готовился предстать перед посетителями в двух ипостасях сразу — аукциониста и распорядителя выставки.
Эмма продолжала уверять его, что он отлично справится, но большой предварительный показ едва ли был подходящим временем для проверки справедливости ее слов. И она очень надеялась, что герр Вернер будет слишком занят и не станет задавать Обедайе вопросы, на которые тот не смог бы ответить.
Вскоре посетители начали входить в аукционный дом, и их становилось все больше. Бросались в глаза дамы в шикарных модных тюрбанах и узких полупрозрачных вечерних платьях. Дамы опирались на руки джентльменов, причем некоторые из них, преклонного возраста, были в париках и в пестрых фраках. Более молодые предпочитали одежду не столь яркую и были коротко подстрижены на римский манер, что, очевидно, являлось данью их республиканским убеждениям.
На Эмме было платье оттенка дымчатой лаванды с длинными и широкими рукавами. Она не украсила свою прическу перьями, а шею драгоценностями. Этот вечер не был светским приемом, поэтому она, памятуя о своем трауре, предпочла появиться в весьма скромном туалете.
Но Кассандра не была скована подобными ограничениями, и ее драгоценности оказались в центре внимания, в особенности — великолепное ожерелье. Темноволосую головку Кассандры украшал красно-синий тюрбан с белым пером. Стоя возле шкатулки с другими драгоценностями, она явно наслаждалась взглядами светских матрон, свидетельствовавшими о том, что они признавали красоту и богатство ее украшений.
Тут в зал вошел высокий темноволосый мужчина, неправдоподобно красивый. Он с улыбкой приблизился к Эмме и проговорил:
— Мисс Фэрборн, сегодня вы выглядите триумфаторшей.
— Как мило, что вы так говорите, мистер Найтингейл.
Он перевел взгляд на картины, украшавшие стены.
— Они так же прекрасны, как те, что добывал ваш батюшка. — Снова улыбнувшись, мистер Найтингейл продолжил разглядывать полотна. — Но мистеру Ригглзу приходится несладко. Я слышал, как автором вон того портрета он назвал Беллини, а не Джованни.
— Вполне понятная оговорка, — заметила Эмма.
— Но не для нынешних посетителей. Думаю, что вы отчаянно нуждаетесь в компетентном распорядителе. Особенно сегодня.
Гордость не позволила Эмме согласиться. После последнего аукциона она не хотела соглашаться с мистером Найтингейлом, что бы он ни говорил.
Поискав глазами Обедайю, Эмма заметила его в окружении гостей. Один из самых уважаемых коллекционеров указывал на картину Тициана и что-то говорил. Обедайя отважно пытался выглядеть знатоком, но Эмма видела в его глазах отчаяние. Снова взглянув на молодого человека, она заявила:
— Хотя мне действительно нужен распорядитель, в муже я не нуждаюсь, мистер Найтингейл. Я думаю, что вы это понимаете.
Он весело рассмеялся, словно она удачно сострила. Казалось даже, что он начисто забыл о том, что делал ей предложение.
Тут Найтингейл повернулся и приветствовал виконтессу, свою любимицу. Лесть заструилась и с ее стороны — точно патока. И Эмма сразу же потеряла интерес к этому шоу.
В этот момент в аукционный дом вошел тот, кого Эмма ждала все последние дни — теперь-то она это поняла. Но Саутуэйт был не один, его сопровождали двое мужчин. Одного из них, голубоглазого, она узнала, так как он был на первом ее аукционе. Второй тоже показался ей знакомым, но Эмма не могла вспомнить, где видела его.
Тут Кассандра покинула свой пост возле драгоценностей и поспешила к подруге.
— Ты должна быть с ним очаровательной, Эмма, что бы ни думала о его скандальном поведении по отношению к тебе. Он привел двоих друзей и, поступив так, придал показу больший вес.
— Кто они?
— Тот, что улыбчивый и дружелюбный, виконт Эмбери, наследник графа Хайбертона. А хмурый и неприветливый — некий виконт Кендейл. — Кассандра на мгновение замерла, потом повернулась спиной к вошедшей троице и прошептала: — О Господи, он направляется сюда. Будь мужественной, Эмма.
Кассандра бросила взгляд через плечо и поспешно удалилась. А Саутуэйт медленно приближался к Эмме. И чем ближе он подходил, тем быстрее билось ее сердце. Наконец остановившись, граф проговорил:
— Надеюсь, на сей раз вы не прогоните меня.
— Я никогда не позволяю себе прогнать нашего постоянного клиента, сэр.
Он усмехнулся и сказал:
— Наверное, вы прогоняете только партнеров, способных вмешаться в ваши дела, не так ли?
Эмма не ответила и оглядела толпу, собравшуюся в зале.
— Сэр, какой грандиозный успех, — проговорила она. — Конечно, помогла коллекция немецкого графа, как и те стражи, что стоят в дверях целую неделю. Но думаю, что главным образом наш успех — это ваша заслуга.
— Вы мне льстите, мисс Фэрборн, — ответил граф.
Он принял стакан от одного из слуг, разносивших вино гостям. Пригубив, одобрительно кивнул. Затем повернул голову и с некоторым удивлением спросил:
— Неужели мистер Найтингейл вернулся?
— Только на сегодняшний вечер. Он явился, когда стало очевидно, что сегодня зал будет полным, что здесь соберутся сотни людей и бедный Обедайя не сможет со всем справиться. Поэтому я и наняла его, когда он здесь появился, так что…
— Вы не обязаны давать мне пояснения, — перебил граф.
Будто услышав их разговор, мистер Найтингейл посмотрел в их сторону, встретился взглядом с Саутуэйтом и вежливо кивнул ему.
— А вы, случайно, не говорили ему о сегодняшнем вечере, Саутуэйт? — спросила вдруг Эмма.
— Возможно, намекнул на днях, что готовится грандиозный показ.
Эмма едва заметно нахмурилась:
— Я бы предпочла, сэр, чтобы сначала вы поговорили со мной. Он оставил наш дом по определенной причине и…
— О Господи, опять недоразумение?! А я и не подумал об этом. — Граф взял ее за руку и повел к двери, ведущей на террасу. — Только не здесь, Эмма. Помните о скромности. Идемте со мной.
Ей бы следовало сказать, что она не может покинуть зал, что должна присутствовать, быть с гостями. Но Эмма безропотно вышла с графом на террасу, а затем в сад.
Однако и тут они были не одни; гости разбрелись по дорожкам — должно быть, вышли подышать, — и ночь гудела от их голосов. Но фонари на террасе не давали достаточно света, поэтому под деревьями было темно, что создавало иллюзию некоторого уединения.
— Я знал, что сегодня вечером Найтингейл вам понадобится, поэтому и позвал его, — сказал граф.
— Я не просила вас об этом.
— Мне не требуются ваши просьбы, Эмма. Напоминаю вам, что я — ваш инвестор, партнер. И моя заинтересованность в успехе аукциона дает мне право делать… что бы мне ни вздумалось.
Эмма остановилась и пристально посмотрела на графа. «Моя заинтересованность… Я инвестор…» — эти слова эхом звучали у нее в ушах. А ведь она-то уже поверила… Ох, как же она глупа!
Производя свои расчеты, она уже думала о доходах от аукциона, но не учла самого очевидного и самого крупного расхода — графа Саутуэйта. А ведь ей следовало понять, что какая-то часть от этих доходов полагалась ему. И действительно, если человек вкладывает средства в дело, то, разумеется, рассчитывает на доход…
Сколько бы «Дом Фэрборна» ни выручил от этого аукциона, половину полагалось выплатить графу. Вернее — больше половины, потому что она так и не выплатила его долю от последней распродажи.
Тут граф поставил свой стакан на каменную скамью и проговорил:
— Вы что-то вдруг приуныли, Эмма…
— Я готова согласиться, что этим вечером нуждаюсь в мистере Найтингейле — как вы и предположили. Через полчаса Обедайя утонул бы в этом людском потоке.
— Значит, вы прощаете меня?
Он сказал это шутливым тоном, будто поддразнивая, и было ясно, что на самом деле ему не требовалось ее прощение.
— Но вы же совладелец, сэр… Так что не мне вас прощать.
Эмма быстро произвела в уме подсчеты и поняла: трех тысяч ей не удастся получить, если она выплатит Саутуэйту положенное. Но все же полторы тысячи она получит…
Тут Саутуэйт увлек ее в густую тень кустарника и обнял за талию. И тотчас же все мысли об аукционе и все цифры вылетели у нее из головы.
— Я не только совладелец и вкладчик, Эмма, — проговорил граф. — Я был вашим любовником. Неужели вы так скоро забыли об этом? — Он легонько коснулся губами ее губ. — Может, надо напомнить?..
— Мне не требуется никаких напоминаний о прошлом. К тому же мы больше не любовники.
Она заставила себя это сказать, хотя и испытала при этом мучительную боль.
Граф же вдруг улыбнулся и проговорил:
— Господи, Эмма, как ужасно это звучит. Вы всегда хотите оставаться победительницей. Что ж, я бы немедленно отступил, но мне трудно это сделать, когда я чувствую в своих объятиях такое прекрасное женское тело.
«Ох, как же приятно находиться в его объятиях!..» — промелькнуло у Эммы. И она едва слышно прошептала:
— Я просто стараюсь показать, что способна хоть как-то противостоять вам.
С этими словами Эмма уперлась ладонями в грудь графа и попыталась высвободиться из его объятий.
Он какое-то время удерживал ее, а потом вдруг отпустил и отступил на шаг. И несколько мгновений оба испытывали неловкость, стоя в темноте и молча глядя друг на друга.
«Насколько серьезно он воспринял мое сопротивление? Считал ли он, что сможет добиться успеха, если проявит большую настойчивость?» — думала Эмма. Тихо вздохнув, она сказала:
— Я должна вернуться в зал.
— Да, конечно, — кивнул граф.
Они вынырнули из кустарника и направились к дому.
Эмма поднялась на террасу и, остановившись, прошептала:
— Это странно… Как тихо вдруг стало.
В демонстрационном зале действительно стало тихо, как в церкви. И теперь Эмма заметила, что они одни на террасе. В саду также никого не осталось.
А потом вдруг послышались сладостные и жалобные звуки, тотчас сложившиеся в мелодию, звучавшую как крик сердца. Кто-то в доме играл на скрипке.
— Это мой друг, виконт Эмбери, — пояснил Саутуэйт. — Он редко играет для незнакомых. Возможно, раз или два в году, если у него возникает такое желание. Но все, кто его слышал, знают: он может соперничать с лучшими исполнителями, выступающими в концертных залах.
Они не могли войти, не прервав исполнителя, и потому остались слушать на террасе. Музыка глубоко растрогала Эмму — нарушила ее спокойствие настолько, что она не могла больше противиться своим чувствам. И казалось, что музыка эта устанавливала какую-то невидимую связь между ней и стоявшим рядом мужчиной.
Эмма закрыла глаза, но даже не глядя на Саутуэйта, она знала, что он испытывал то же самое. Они молча стояли в ночи, а музыка говорила с их душами. И Эмма чувствовала: граф воспринимал все происходившее точно так же, как она.
Пьеса была короткой; когда же она закончилась, несколько минут царила абсолютная тишина. А потом послышались оглушительные аплодисменты, и Эмма, открыв глаза, внезапно обнаружила, что Саутуэйт держит ее за руку.
— Он играет так же хорошо, как любой профессионал. Никогда не сфальшивит, — заметил граф. Голос его звучал чуть хрипловато, и он откашлялся, чтобы избавиться от хрипоты. — Чтобы производить такие звуки, недостаточно одного лишь технического мастерства. Эмбери во всех отношениях великолепный музыкант. Все от него без ума — и женщины, и мужчины.
Как только Эмма и Саутуэйт присоединились к остальным, Кассандра бросилась к подруге и увлекла ее подальше от графа.
— Какой триумф, Эмма! Завтра только об этом и станут говорить! Почему ты не сказала мне, что будет такое развлечение? Я ведь выражала беспокойство по поводу того, что ты наняла недостаточно музыкантов…
— Кассандра, я ничего от тебя не скрывала. И сейчас удивлена не меньше, чем ты. Возможно, виконт счел, что коллекция графа заслуживает особого внимания.
Эмма отыскала в толпе голубые глаза Эмбери и направилась к нему, чтобы выразить свою благодарность.
Она была почти уверена, что это Саутуэйт уговорил своего друга взяться за скрипку. Как и Кассандра, он знал: завтра станут говорить только об этом. А это означало, что аукцион будет иметь оглушительный успех.
Граф обеспечил успех «Дому Фэрборна» всеми возможными средствами, и теперь она, Эмма, сможет устраивать самые грандиозные и блестящие аукционы. Но этот свой триумф она будет помнить до конца жизни.
И все же она не могла не признать: поступки Саутуэйта были продиктованы не одной лишь добротой. Возможно, он обеспечил ей эту великую победу только потому, что все еще надеялся, что других аукционов не будет.
Назад: Глава 21
Дальше: Глава 23