Глава 21
Когда Эмма вернулась домой, ее чувства уже притупились настолько, что она ощущала только меланхолию. И даже то обстоятельство, что на следующий день она собиралась в аукционный дом, не улучшало ее настроения и не придавало ей бодрости.
На следующее утро, когда она прибыла в «Дом Фэрборна», Обедайя приветствовал ее сообщением о том, что господин Вернер готов передать им коллекцию графа для продажи. Эмма попыталась изобразить радость, но у нее это не очень-то получилось — она все еще думала о том, с какой легкостью и готовностью позволила графу соблазнить ее. Но искреннего раскаяния и сожаления она не испытывала — скорее наоборот; перед ее мысленным взором то и дело возникали пылающие глаза Саутуэйта, пристально смотревшие на нее, обнаженную… И ей отчаянно хотелось вернуться в бальный зал и снова почувствовать его руки на своих плечах.
На третий день пришло письмо, но не от него. Письмо было доставлено на рассвете молодым человеком, тотчас же удалившимся. Эмма вскрыла его и заплакала при виде знакомого почерка. В письме же было всего несколько фраз.
«Эмма, мне сказали, что ты потребовал а доказательств того, что я жив. Будь у меня выбор, я бы не стал это писать, но предпочел бы, чтобы ты считала, что я умер. Разумеется, они прочтут это мое письмо. Поэтому я не могу сообщить, где нахожусь. Мне также было велено предупредить тебя, чтобы никому не говорила, что я тебе написал.
Было бы лучше, если бы ты забыла, что прочла его, дорогая Эмма. Я оказался здесь из-за собственных не оправдавшихся амбиций, и я не хочу, чтобы и твое будущее было загублено.
Ты остаешься в моем сердце, и мое единственное утешение сознавать, что ты в безопасности. Продолжай оставаться невредимой хотя бы ради меня.
Роберт».
Как похоже на брата! Он предупредил ее об опасности и совершенно не думал о себе. Но она обязана была о нем заботиться. И теперь, узнав, что сердце не обманывало ее последние два года, Эмма твердо решила, что купит ему свободу.
Тотчас распорядившись, чтобы для нее заложили карету, Эмма попросила мистера Диллона отвезти ее к Кассандре. Подруга же сразу поняла: произошло что-то чрезвычайно важное. Она заставила Эмму сесть и стала ее расспрашивать.
— Господин Вернер согласился предоставить нам на продажу коллекцию графа, — ответила Эмма. — Мне нужна твоя помощь в организации большого предварительного показа. Я хочу, чтобы этот показ стал самым лучшим из всех, что были до сих пор.
— Я уверен, что мисс Фэрборн не замешана ни в чем для нас интересном, — заявил Дариус. — Но ничего не могу сказать в пользу Мариэль Лайон.
Граф представил друзьям свой отчет за сигарами, у себя в библиотеке. Эмбери кивнул с важным видом и проговорил:
— Рад это узнать.
— Не замешана? Но как же так? — спросил Кендейл, пристально глядя на друга. — То есть я хочу спросить: почему ты так уверен, что она ни в чем не замешана?
— Я расспросил Таррингтона, — ответил граф. — Спросил, имеет ли он основания думать, что за ней следят. Он ответил, что это первая ее поездка на побережье в этом году. И сказал, что нет никаких данных о ее возможной связи со шпионами. — Это все, что ему удалось выжать из Таррингтона, когда он снова увиделся с ним уже перед отъездом из Кента. А о беседе с Эммой Таррингтон так ничего и не сказал — заявил, что будет держать слово, которое ей дал.
— Ладно, хорошо… Если уж король контрабандистов ручается за мисс Фэрборн, то кто я такой, чтобы ее подозревать? — пробурчал Кендейл.
— Оставь ее в покое! — потребовал Дариус. — Не следи за ней. И пусть твои люди тоже оставят это занятие.
— Я и не следил за ней. Я возложил эту обязанность на тебя.
— Черт тебя возьми, Кендейл! Не принимай близко к сердцу то, что я говорю. Пожалуйста, обрати свое внимание… на что-нибудь другое.
Тут Эмбери осведомился:
— А что ты сделал с судном, которое задержал Таррингтон?
— Предоставил его Таррингтону. А шпиона прихватил с собой. Теперь он гость министерства внутренних дел, — ответил Дариус.
— А может, он вовсе не шпион? — усомнился Эмбери.
— На самом судне не было почти ничего, представляющего ценность. Всего лишь четыре бочонка бренди, чтобы создать видимость, что цель путешествия — торговля. Четверо других беженцев насмерть перепуганы тем, что оказались гостями министерства внутренних дел за компанию с этим. Что же касается человека, о котором идет речь, то при нем не оказалось никаких личных вещей. Именно это и вызвало подозрения Таррингтона. Ну кто, решив бежать из дома без надежды вернуться, не захватит с собой ни одной ценной или памятной вещицы?
— Тебе просто следовало его повесить, — заметил виконт.
— У нас пока еще есть правительство, Кендейл, обладающее правом решать, стоит ли вешать человека. А мы с тобой такого права не имеем, — проговорил Эмбери с некоторым раздражением. — Твоя кровожадность по отношению к французам — вот причина, по которой мы не допускаем, чтобы ты действовал по своему разумению. Нам вовсе не хочется пойти под суд по обвинению в убийстве.
Очевидно, слово «кровожадность» охладило пыл Кендейла, и он, насупившись, промолчал. Эмбери же расплылся в улыбке и, повернувшись к графу, добавил:
— Хорошо, что ты посетил побережье, Саутуэйт. Таким образом ты избавил меня от новой поездки туда.
Дариус молча кивнул. Он то и дело вспоминал об Эмме, которую не видел с того момента, как ее карета отъехала от его дома в Кенте. Ему пришлось отложить возвращение на два дня, так как он был занят перевозкой пассажиров с сомнительного судна. Вернувшись вчера домой, он принялся просматривать почту в тщетной надежде обнаружить на одном из конвертов ее почерк. Но чего он, собственно, ждал? Что она ему напишет? Что согласится принять его предложение? Но ведь это предложение было вызвано чувством долга, а Эмма не из тех женщин, которые принимают такие предложения.
— От всех этих обязанностей я чувствую себя постаревшим, — в задумчивости изрек Эмбери, наливая себе вина. Он посмотрел на графин, затем на Дариуса. — А ведь это — французское вино…
Взглянув на свой стакан, Кендейл с усмешкой сказал:
— Пусть и французское. Ничего не имею против.
— И вообще мы должны как-нибудь развлекаться, пока не забыли, как это делается, — подхватил Эмбери. — Может быть, нам всем стоит отправиться на бал к Пенхерсту? Кто-нибудь из вас приглашен?
Дариус был приглашен. По возвращении домой он обнаружил приглашение от Пенхерста, однако не знал, стоит ли ехать. Потому и молчал. Эмбери же рассмеялся и заявил:
— Итак, решено: мы поедем туда! Ради тебя, Кендейл. Только надо научить тебя улыбаться, чтобы ты выглядел более или менее презентабельно. Я представлю тебя некоторым молодым леди, которые, как гласят слухи, находят тебя привлекательным в каком-то смысле.
— Я не ищу жену, — пробурчал виконт.
— А они не ищут мужей, потом что уже обзавелись ими.
Все трое рассмеялись. И Дариуса снова посетили мысли о его собственном бальном зале и о женщине, никогда не танцевавшей в подобном помещении, но зато сладостно обнимавшей его под огромной люстрой этого зала.
— Вот и он, — проговорила Кассандра взволнованным шепотом. — Не могу поверить, Эмма, что мы своего добились.
Эмма тоже не могла в это поверить, но свидетельство ее успеха уже входило в двери аукционного дома в лице господина Людвига Вернера, ступавшего с привычной воинской выправкой. Он приблизился к ним и поклонился. Обедайя же согнулся в поклоне еще ниже.
— Мы чрезвычайно польщены тем, что вы доверяете нам коллекцию графа, — сказала Эмма. — Для нас это высокая честь, и мы вас не разочаруем.
Герр Вернер поднял руку, и тут же группа графских слуг принялась вносить полотна.
Эмма нервно облизала губы и подошла к Обедайе.
— Тициан, — прошептала она, когда перед ней предстала большая картина с изображением мифологической сцены.
— Какой великолепный Тициан! — громко воскликнул Обедайя.
Герр Вернер кивнул и снисходительно улыбнулся.
— А вот Джиованни Беллини, — прошептала Эмма, увидев следующую картину.
— Ах, Беллини! — воскликнул Обедайя, радостно хлопая в ладоши. — Думаю, это лучший из всех его портретов. Это ведь венецианский дож, не так ли, господин Вернер?
— Похоже, что это Рембрандт, но под вопросом, — зашептала Эмма, когда перед ними промелькнула сцена, изображающая эпизод из Ветхого Завета.
Обедайя подал знак слугам, чтобы те остановились. Он долго вглядывался в полотно, затем махнул рукой, давая слугам понять, чтобы продолжили демонстрацию других картин.
Так продолжалось с полчаса, и за это время они успели бегло просмотреть двадцать пять полотен. Потом картины прислонили к стене демонстрационного зала, с тем чтобы позже их оценить.
А затем в зал вошли трое солдат, и господин Вернер спросил:
— Вы не станете возражать, если несколько человек из охраны графа останутся здесь до того, как закончится аукцион? Ведь нельзя оставлять сокровища без присмотра…
Обедайя в смущении молчал. Но Эмма тут же ответила:
— Да, конечно, господин Вернер. Думаю, один из них должен стоять снаружи, за дверью, чтобы показывать каждому, кто замыслит кражу, свою саблю.
Герр Вернер одобрительно кивнул и что-то сказал солдатам по-немецки. Один из них тотчас занял пост за дверью. Эмма же снова приблизилась к Кассандре, и та с улыбкой заметила:
— Очень остроумно… Этот солдат в униформе окажется более интригующим, чем любая реклама и приглашения, которые мы могли бы себе позволить.
— Я тоже так подумала.
Эмма надеялась, что теперь господин Вернер удалится — им с Кассандрой надо было закончить подготовку большого предварительного показа, и ей хотелось повнимательнее рассмотреть поступившие картины.
Но господин Вернер не торопился уходить; он принялся разглядывать стены с висевшими на них картинами.
— Я в недоумении, — сказал он Обедайе. — А где же картины, представленные лордом Саутуэйтом?
Обедайя наклеил на лицо улыбку, однако смотрел на Эмму с отчаянием.
— Картины лорда Саутуэйта?.. Видите ли, они…
— Я думала, что они уже прибудут к этому времени, — вмешалась Эмма. — Но возможно, я что-то не так поняла. Возможно, он намерен доставить их попозже. А вы, господин Вернер, общались с этим уважаемым коллекционером?
Немец нахмурился и проворчал:
— Он написал мне и сообщил, что представит на ваш аукцион четыре важных полотна. Конечно, участие столь уважаемого человека успокоило меня. — Вернер обернулся и, посмотрев через плечо на Обедайю, с лукавой улыбкой добавил: — Разумеется, делу помогла и наша особая договоренность о комиссионных.
— Недавно к картинам, которые мы собираемся выставить на аукционе, добавили полотно Рафаэля. Но оно поступило не от графа Саутуэйта, а от другого весьма достойного и уважаемого джентльмена, пожелавшего остаться анонимом, — сказала Эмма. — Этот Рафаэль — исключительная работа, вполне достойная того, чтобы составить компанию вашей, сэр, коллекции. Желаете ее увидеть?
Упоминание о Рафаэле, по-видимому, впечатлило господина Вернера. Он уже собирался заговорить, когда что-то отвлекло его. Сделав резкое движение, немец повернулся к двери и тут же расплылся в широкой улыбке.
— А вот и он! Я написал ему и сообщил, что сегодня доставлю картины — на случай, если бы он пожелал увидеть их первым.
Тоже улыбнувшись, Саутуэйт вошел в зал. Он кивнул Вернеру, затем отвесил учтивый поклон дамам, после чего, повернувшись к Обедайе, проговорил:
— Мистер Ригглз, картины, о которых я говорил, сейчас выгружают. Думаю, вы найдете местечко, где их можно повесить, даже если коллекция графа, столь впечатляющая, станет украшением вашей распродажи.
Обедайя с изумлением взглянул на Эмму — он не верил, что Саутуэйт и впрямь собирался представить на аукцион свои картины. Но господин Вернер, к счастью, ничего не заметил.
— Я так понял из вашего письма, лорд Саутуэйт, что вы собираетесь представить на распродажу более современные картины, — сказал немец. — В таком случае наши окажутся в хорошей компании, и мы не будем соперничать друг с другом.
Тут в зал стали вносить картины Саутуэйта. Сначала появился Ватто, которого граф приобрел на их аукционе, потом — Жилло, затем — очаровательная работа итальянского примитивиста, которую Эмма не смогла бы оценить. И наконец, в зал внесли прекрасную картину Гварди, представлявшую сцену из венецианской жизни.
Обедайя прошептал Эмме:
— Лорд Саутуэйт сообщал вам о своих намерениях?
— Нет, даже не намекнул…
Когда же граф написал Вернеру о том, что выставит свои картины? Похоже, это произошло до его последней поездки в Кент.
Но ведь Саутуэйт был против этого аукциона. Он хотел, чтобы она продала дело. Теперь ей даже известно, что граф подозревал «Дом Фэрборна» в преступной деятельности. И все же он сделал все возможное, чтобы она заполучила эту коллекцию. Почему?
Тут господин Вернер попрощался с ней и с видом победителя вышел из зала. Обедайя же, взглянув на Саутуэйта, проговорил:
— Я подготовлю бумаги на эти картины, сэр. Они будут готовы через четверть часа, если вы соблаговолите подождать. В противном случае могу привезти их вам домой.
— Я подожду, — ответил граф. И принялся рассматривать картины, доставленные Вернером.
Перехватив взгляд Эммы, Кассандра кивнула в сторону Саутуэйта и закатила глаза. Потом отошла, села на стул возле двери и завела разговор с охранниками.
Эмма же подошла к графу и тихо сказала:
— Потрясающий портрет.
Она имела в виду картину Беллини, которую он сейчас рассматривал.
— Да, удивительный… и какая прозрачность красок…
— Может быть, вы ее купите, сэр?
— Может быть, и куплю. — Граф повернулся к девушке и, пристально взглянув на нее, спросил: — Когда начнется распродажа?
— Через десять дней. Приглашения на большой предварительный показ были разосланы этим утром. Он состоится за сутки до аукциона.
Письмо от Роберта еще более убедило Эмму в необходимости этой распродажи и в том, что она должна состояться как можно скорее. Вчера она написала столько приглашений, что теперь пальцы у нее чуть ли не кровоточили.
— Коллекция графа лучше, чем я ожидал, — заметил Саутуэйт. — Вас, несомненно, ждет успех.
— Благодарю вас, сэр. Ваша помощь неоценима.
Он пожал плечами:
— Эти полотна все равно мне надоели. Если не считать Гварди.
— Я имела в виду не ваши картины, а ваше письмо господину Вернеру.
Саутуэйт медленно пошел вдоль стены, снова разглядывая картины.
— Вы ведь решили любой ценой провести аукцион. И если уж ему суждено пройти, то следует не ударить в грязь лицом.
Молча кивнув, Эмма пошла рядом с графом, любуясь и восхищаясь коллекцией, испытывая облегчение при мысли о том, что ей удастся собрать деньги на выкуп Роберта.
— Какая вы спокойная и холодная, — заметил Саутуэйт. — Неужели вам нечего сказать мне, кроме того, что вы сказали об аукционе?
— О, простите… Я не знакома с этикетом. Даже не могу представить, что говорят друг другу мужчины и женщины в подобных обстоятельствах.
— В вашем случае можно было бы сказать, что только безумная женщина способна отвергнуть предложение графа.
Она надеялась, что Саутуэйт не станет упоминать об этом. Но конечно же, он все еще страдал от уязвленной гордости.
— Мой отказ — безумие?
— Разумеется.
— А я считаю, что поступила очень даже разумно.
Ей не хотелось сердить графа, но он вынудил ее к этому.
Молча пожав плечами, Саутуэйт окинул взглядом демонстрационный зал. Затем снова посмотрел на Эмму и спросил:
— Сколько лотов этого аукциона поступило от «уважаемых джентльменов, требующих проявления скромности»?
Она с трудом сглотнула.
— Не очень много.
— Пусть их не будет совсем.
— Едва ли это возможно.
— Сделайте это возможным. Верните те вещи, которые вы не можете связать ни с чьим именем. И сделайте это сегодня же.
— Владелец рисунков не захочет назвать свое имя. И есть еще одно полотно, которого вы не видели, но которое должно остаться на аукционе, даже если остальные не будут выставлены. Это Рафаэль. Потому что уже распространилась молва, что он будет на аукционе.
— Картина здесь? Имя владельца не фигурирует?
— Сэр, я не соглашусь не выставлять эту картину. Но заверяю вас: ее происхождение не вызывает сомнений.
— Можете оставить Рафаэля, а также рисунки. Но в остальном вы должны подчиниться моим требованиям. Вы меня поняли, Эмма? Ведь один только Гварди заменит вам все остальное, так что хороший доход будет обеспечен.
Эмма снова кивнула, хотя и не была уверена, что Гварди компенсирует другие картины. Но у нее не хватило духу отказать графу — ведь он так старался помочь ей…
Тут он взял девушку за руку и поклонился, давая понять, что уходит. А затем на мгновение прижался губами к ее руке. Эмма оглянулась, испугавшись, что кто-нибудь может заметить, как жаркая краска залила ее лицо. Но казалось, что никто ничего не замечал. Кассандра все еще сидела возле двери, и рядом с ней, посмеиваясь, стояли двое охранников — все трое весело о чем-то болтали.
Саутуэйт же пристально смотрел на Эмму; он чувствовал, что она не в силах противиться ему, и сознавал свою власть над ней. Граф был не из тех мужчин, которые соглашались принять отказ, и он ясно дал ей это понять.
Еще один поцелуй — и он ушел.
Кассандре граф тоже отвесил поклон, и та после его ухода тотчас поспешила к подруге.
— Нам следует закончить подготовку к большому показу, — сказала Эмма, направляясь к хранилищу. — И мы должны позаботиться о закусках и напитках.
Последовав за подругой, Кассандра воскликнула:
— Какой сюрприз, что Саутуэйт привез картины!
— Да, удивительно…
— Думаю, это будет лучший аукцион в году.
— Конечно. Твои драгоценности привлекут самых перспективных покупателей.
Эмма сделала несколько шагов в сторону, чтобы развернуть рисунки, полученные от Мариэль Лайон. Потом склонилась над листком бумаги у себя на столе.
— Чем же мы будем кормить гостей? — спросила Кассандра.
— Сначала лучше подумать о напитках. Может, пунш?
— Пунш, наверное, подойдет.
Эмма протиснулась между столами и направилась в дальний угол, где громоздились полотна. Саутуэйт приказал ей вернуть все вещи, не имевшие этикеток с именами владельцев. Но Эмма не знала, как вернуть то, что прибыло в повозке. И она не собиралась этого делать — ведь ей следовало получить как можно больше денег от аукциона. К сожалению, господин Вернер добился уменьшения ее комиссионных, а ей еще надо было уплатить проценты Мариэль и Кассандре.
Эмма решила, что обеспечит оправданием такие товары, как книги, шелк и кружева, однако она не рискнула бы совсем не подчиниться требованиям Саутуэйта. И следовательно, все ненужное можно было бросить в реку. Или же…
— Здесь, в «Доме Фэрборна», есть несколько ящиков вина, Кассандра. Может быть, подать его?
Она пошарила под полотнами и нащупала горлышко бутылки. Затем вытащила ее и отнесла на стол.
— Лучше подай пунш. Но если у тебя достаточно вина, то прикажи подать и его.
— Вполне достаточно. — Эмма нашла в ящике стола штопор. Протянув его подруге, спросила: — Умеешь с этим обращаться?
Кассандра принялась колдовать над бутылкой.
— Слышала, что Саутуэйт снова наведывался в Кент. Как раз в то время, когда и ты там была. Может, видела его?
— Кент — очень большое графство, и едва ли мы были в одном и том же месте, — ответила Эмма.
— Ну, не настолько уж большое… — Кассандра пыталась вытянуть пробку из бутылки. — А перед уходом он поцеловал тебе руку. Интересно, почему?
— Граф, когда хочет, умеет быть галантным.
— Мне показалось, что поцелуй был слишком уж долгим, — заметила Кассандра.
— Чушь! Ты не могла этого видеть!
— Зато я видела, как ты вспыхнула. И видела, как он смотрел на тебя, когда уходил.
— Пожалуйста, не смеши меня! — Эмма протерла два серебряных кубка из числа представленных на аукцион. — Давай-ка попробуем, чтобы убедиться, что это вино достойно моих гостей.
Они пригубили из кубков, и Кассандра пробормотала:
— Прекрасный выдержанный кларет…
Эмма кивнула:
— Да, похоже, очень хорошее вино.
Кассандра снова наполнила кубки.
— Надо тебе захватить одну бутылку домой, и пусть Мейтленд перельет его в графин и даст ему отстояться. После того как вино подышит, его вкус станет еще лучше. Давай-ка выпьем еще, чтобы быть уверенными, что первое впечатление не обмануло нас.
Второй кубок вина только укрепил мнение Эммы о его качестве. Вино согрело ее, и настроение у нее улучшилось. Кассандра же вдруг проговорила:
— Ты уж прости, что спрашиваю, но иначе я просто лопну от любопытства. Ты ведь немного пошалила, верно? Я хочу сказать — с Саутуэйтом…
— Нет, я не шалила, — ответила Эмма.
— О, какое облегчение об этом узнать. — Кассандра прижала руку к сердцу. — Видишь ли, когда я сегодня увидела вас вместе, мне в голову пришла удивительная мысль. — Она тихонько рассмеялась. — Я рада, что ошиблась.
Тут Эмма пристально посмотрела на подругу и отчетливо проговорила:
— Конечно, ты ошиблась. Я вовсе не пошалила немного. Я ужасно согрешила.
Глаза Кассандры широко раскрылись. Какое-то время она в изумлении смотрела на Эмму, потом пробормотала:
— Говоришь, «ужасно согрешила»? Что ты имеешь в виду? То, что обычно понимают под словом «грех»?
Эмма со вздохом кивнула:
— Да, то самое.
— Ты хочешь сказать, что Саутуэйт соблазнил тебя?
Эмма снова кивнула и допила свое вино. Теперь она ожидала «поздравлений» от подруги.
Кассандра же, ошеломленная, пробормотала:
— О Господи…
— А я думала, ты одобришь. Ты ведь все время побуждала меня попрактиковаться с ним.
— Только пофлиртовать, Эмма. Я побуждала тебя попрактиковаться с ним во флирте.
В шесть часов вечера Эмма все еще оставалась в аукционном доме. Если не считать охранников, она находилась там одна.
Кассандра ушла, так и не оправившись от изумления. Отказавшись сообщать подробности своего «свидания» с Саутуэйтом, Эмма взяла с подруги клятву, что та не проговорится. Когда же она рассказала о предложении графа, Кассандра усомнилась в чистоте его помыслов и назвала «негодяем».
И вот теперь, сидя за столом, Эмма в задумчивости смотрела на бутылку вина, которую они с подругой недавно выпили. Уж если она не могла выставить вино на аукцион, то смела ли она утверждать, что не совершила ничего дурного? Как бы то ни было, она дала Саутуэйту слово и не собиралась его нарушать. Вот только что же ей делать, если снова появится повозка с контрабандными товарами?
Тяжко вздохнув, Эмма поднялась из-за стола и вышла в демонстрационный зал. Двое часовых стояли на своих местах в доме, а третий оставался снаружи. Возможно, они ожидали, когда она уйдет, чтобы сесть.
Эмма окинула взглядом зал. Со стен на нее смотрели картины, и было ясно: до следующей недели у нее тьма работы. Да, она будет очень занята. Возможно, настолько занята, что не станет думать о Саутуэйте.
Дверь на улицу открылась, и часовые тотчас же стали по обе стороны от нее. Вошел мужчина в скверно сидящей на нем одежде и в шляпе с плоскими полями. Страж находившийся снаружи, схватил его за ворот и начал выпроваживать.
— Пусть войдет, — сказала Эмма. — Он пришел повидать меня.
Страж отпустил вошедшего, и тот подошел к Эмме, сразу же узнавшей человека, с которым встречалась возле собора Святого Павла.
— А я как раз думала, где мне найти вас снова, — сказала Эмма. — Скоро я смогу заплатить, но не знаю, каким образом это сделать.
— Потому-то я здесь. По поводу того, как доставлять товары и как платить за них. Я пришел, чтобы объяснить вам, как это делается. Похоже, ваш старик не рассказал вам об этом.
— Надеюсь, вы не хотите сказать, что я должна вручить деньги вам?
Визитер отшатнулся, будто был оскорблен ее словами.
— Мне не нравится, как вы это говорите, мисс. Вы сделаете то, что вам будет сказано, ясно?
— Скажите своему хозяину, что я хочу получить «приз» немедленно.
— Значит, скоро разбогатеете? — Он сдвинул шляпу на затылок и с удивлением взглянул на картины. — Неужто эта мазня столько стоит? Поэтому здесь солдаты?
— Да, поэтому. И вот причина, по которой я хочу, чтобы вы сообщили вашему хозяину мои условия. Через десять дней состоится аукцион, а еще через два дня, после того как он закончится, я смогу уладить наше дело.
Мужчина повернулся к ней и, нахмурившись, спросил:
— Вы не слышали, что я вам сказал в прошлый раз? Я сказал, чтобы не трепали языком попусту и держали рот на замке. Говорю это для вашей же пользы, ясно?
— А вы, кажется, не расслышали, что я вам сказала. Уходите сейчас же, если не хотите, чтобы эти сторожа выкинули вас отсюда. И передайте мои слова своему хозяину.
Он тотчас же поспешил уйти, стараясь не столкнуться со стражами и не спуская с них опасливого взгляда. Эмма дождалась, когда дверь за ним закроется. Потом приоткрыла ее и, выглянув наружу, увидела своего недавнего гостя, быстро удалявшегося непринужденной походкой.
Попрощавшись с охранниками, Эмма проскользнула в ожидавшую ее карету. Усевшись, она открыла панель, отделявшую ее от кучера.
— Мистер Диллон, вы видите человека, который только что ушел? Вон он! Идет по улице! Можете последовать за ним, но так, чтобы он нас не заметил и не заподозрил, что за ним следят?
— Могу попытаться, мисс Фэрборн.
— Пожалуйста, попытайтесь. Я хочу знать, куда он направляется.
Они медленно покатили за недавним визитером. Какое-то время Эмма видела из окна кареты дома Стренда, и так продолжалось довольно долго. Потом по виду улиц она поняла, что они въехали в Сити. Ей показалось, что они повернули на север, но оставалось только гадать, в какой именно части старого Лондона они находились.
Уже наступили сумерки, и быстро темнело, близилась ночь. Наконец карета остановилась, и кучер пробормотал:
— Боюсь, мы его потеряли, мисс Фэрборн. Он повернул вон на ту улицу и исчез. Мог войти в любой из этих домов. Скорее всего, вон в тот, справа, где сад.
Эмма высунула голову из окна и осмотрелась.
— Вы уверены, что он вошел именно туда? — спросила она.
— Почти уверен. Должно быть, заподозрил, что мы за ним следим, нырнул в сад и вышел через него на другую улицу.
Эмма решила, что кучер прав. Жаль только, что он точно не знал, куда вошел ее недавний гость. Все эти дома были неприметными, вполне обычными и в целом производили впечатление знакомых. Люди же, сновавшие по улице, походили на любого другого человека в Сити — не бедного, но и далеко не состоятельного.
— Но тут нет большой толпы, — заметил мистер Диллон. — Даже бездельники, слоняющиеся просто так, должны сейчас ужинать.
Эмма внимательно посмотрела на кучера.
— А вы бывали здесь прежде? — спросила она.
— Не совсем здесь. Дальше, через улицу. Помните? Я возил вас в дом с синей дверью. Он вон там, на той улице.
Эмма кивнула. Неудивительно, что это место показалось ей знакомым. Она находилась неподалеку от студии Мариэль Лайон.
