Глава 23
Дариус видел, как двое мужчин сняли со стены Тициана и передали двоим другим. Как только картина оказалась на полу у стены, появился мистер Найтингейл с записной книжкой. Он тотчас записал имя покупателя, затем, взглянув на рабочих, сказал:
— Оставьте здесь. Эта картина слишком велика, и мы упакуем ее, когда у нас появится свободный стол, чтобы упаковать ее и отправить. — Он указал на картину Гварди и добавил: — Вот эта должна тоже остаться в зале.
Дариус предоставил мистеру Найтингейлу закончить дело, с которым тот так хорошо справлялся, сам же направился в контору, где сидел хмурый Вернер. А Эмма, сидевшая за столом, что-то яростно строчила на листке бумаги.
Увидев графа, герр Вернер воскликнул:
— О, лорд Саутуэйт!.. — Немец вскочил на ноги. — Благодарю вашу милость за то, что вы задержались здесь. Эта женщина… — Он сделал жест в сторону Эммы. — Видите ли, она…
— Поверьте, она очень хорошо разбирается в цифрах, — перебил граф. — Уверен, что вы найдете ее расчеты ясными и точными, когда проверите их сами.
Господин Вернер заглянул в свой каталог и, казалось, успокоился. А Эмма продолжала строчить. Наконец, откинувшись на спинку стула, она сообщила:
— Господин Вернер, большая часть выручки от продажи картин поступит завтра. Ее доставят поверенные наших клиентов. Мы и не рассчитывали, что они принесут с собой на аукцион такие огромные суммы. — Она указала на стопки банкнот. — И все же кое-что можно выплатить уже сегодня. Я имею в виду то, что мы выручили за предметы меньшей ценности. Например, за рисунки. И за большую часть проданного серебра. У меня на руках очень большая сумма, и я выдам часть того, что вам причитается, сегодня же.
Вернер снова помрачнел. Так как им было предоставлено очень немного предметов, не представляющих большой ценности, то и сумма, которую Эмма собиралась выплатить ему сегодня, была небольшой.
Она показала ему цифры, и он какое-то время внимательно разглядывал их. Потом спросил:
— А остальное поступит завтра?
— Самое позднее — через два дня.
— А если кто-нибудь не заплатит?
— То не получит полотна. «Дом Фэрборна» не продает в кредит. Не так ли, лорд Саутуэйт?
— Да, верно, господин Вернер. «Дом Фэрборна» ввел очень строгие правила расчетов. Даже если речь идет обо мне.
Эмма пересчитала банкноты в трех стопках и отдала немцу самую маленькую. Уже прощаясь, он сказал:
— Я оставлю здесь охранников — на всякий случай.
Когда Вернер удалился, Эмма испустила глубокий вздох и закрыла глаза; казалось, она ужасно устала. Дариус прекрасно знал, что последние четыре дня она едва ли не жила в аукционном доме, готовясь к распродаже.
— Следует вас поздравить, Эмма. Благодаря сегодняшнему аукциону «Дом Фэрборна» будут помнить долго.
Она открыла глаза. И уже не казалась отрешенной и усталой. Напротив, на лице у нее появилась широкая улыбка.
— Ведь все прошло хорошо, да?
— Очень хорошо. Впечатляюще. Все прошло гладко, как отрепетированная опера.
— А вы видели эту толпу? Даже не хватило стульев. Мистер Найтингейл сообщил, что насчитал более трехсот посетителей. — Она разрумянилась от возбуждения. — А какие получились торги! Кассандра вне себя от счастья. Ее драгоценности удалось продать очень дорого. А рисунки принесли гораздо больше, чем я ожидала. Не могу поверить, что герцог Пенхерст столько заплатил за вашего Гварди. Это стало для меня самым большим сюрпризом за весь день.
— Пенхерст всегда им восхищался. И к счастью, Гварди отвлек его внимание от Рафаэля.
— Хорошо, что Рафаэль достался вам, Саутуэйт. Человек, отдавший его на аукцион, будет очень рад тому, что его полотно обрело такого достойного владельца. — Эмма встала и, все еще улыбаясь, указала на стопку банкнот. — Вот это — ваше, сэр.
Взяв другую стопку, она принялась укладывать деньги в свой ридикюль.
Граф смотрел на причитающуюся ему долю, потом взял отчет для господина Вернера.
— Но тут не совсем четко проставлены цены, — заметил он.
— Да, конечно. — Эмма обошла письменный стол и стала объяснять: — Вот, смотрите сюда. Эта цифра — выручка за аукцион в целом. А здесь указаны деньги, полученные за сегодняшнюю распродажу. Вот это — стоимость всего «Дома Фэрборна», а также выплаты…
— Я не понимаю смысла вот этих расходов, — перебил граф. — И сумма очень велика. — Он сложил бумагу. — Полагаю, нам стоит многое обсудить, Эмма.
Она со стоном пробормотала:
— Хорошо, я объясню вам все в подробностях. Но, пожалуйста, не сейчас. Пожалуйста! Сейчас я хочу отвезти эти деньги домой, а потом отпраздновать нашу блестящую распродажу.
— Вам не следует делать этого в одиночку. Вы здесь все закончили? Можете оставить тут своих помощников, Найтингейла и Ригглза. Пусть доделывают остальное. А я прикажу подать мою карету.
Саутуэйт выпроводил Эмму из аукционного дома с удивительной бесцеремонностью. Она оглянуться не успела, как оказалась в его карете с пухлым ридикюлем на коленях. И он тотчас устроился напротив нее.
— А что же мистер Диллон? — пробормотала Эмма.
— Я отослал его домой. Отвезу и вас. Только сначала мы уладим все наши дела.
«Значит, его все еще интересуют счета…» — со вздохом подумала Эмма.
— А что нам улаживать? — спросила она. — Я все рассчитала правильно. Вы получаете половину.
Дариус посмотрел на ее ридикюль. Она натолкала в него столько денег, что он даже перестал закрываться как положено. И походил на откормленного цыпленка.
— Неужели вы собирались ехать домой с такой уймой денег и одним только кучером в качестве сопровождающего?
— Мистер Диллон вполне способен защитить меня. На улицах Лондона нет разбойников.
— Но у вас не менее тысячи фунтов. И кто-нибудь из ваших слуг мог сказать своим дружкам, чтобы те устроили засаду.
Эмма решительно покачала головой:
— Нет, такого никогда не случится.
— Теперь, когда я здесь, не случится.
Эмма молча кивнула и снова вздохнула. Она подозревала, что интерес графа к ее ридикюлю объяснялся не одним только беспокойством за его сохранность. Он заметил, что ее пачка денег значительно превосходила размерами его пачку, и хотел знать, почему так получилось. Возможно, он даже заподозрил, что она получила плату за контрабандные товары. И если так, то он был прав.
Эмма решила, что лучше всего немедленно рассказать ему о деньгах, которые она должна была выплатить Мариэль Лайон, а также о десяти процентах Кассандре. Тогда, возможно, он успокоился бы и не стал бы задавать лишних вопросов.
— Давайте сейчас отправимся в парк, и, пока будем гулять, я объясню вам значение этих расчетов, — предложила Эмма.
— Не думаю, что парк — подходящее место.
— Но я буду говорить очень тихо, и никто не услышит наш разговор.
— Нам надо отпраздновать блестящий успех аукциона, Эмма, а парк для этого не самое подходящее место. Лучше поехать ко мне домой, где нас никто не потревожит и где мы сможем насладиться обществом друг друга и поздравить друг друга с успехом.
— Вы лукавите, Саутуэйт. Вы просто пытаетесь застать меня врасплох.
— Да, возможно. Но вам нечего бояться. Ваше решительное сопротивление будет лучше всего охранять вас от меня, если я и замыслил совращение. — Он усмехнулся и добавил: — Поверьте, сегодня у меня нет тайных намерений. Я просто хочу выпить за ваше здоровье и отдать вам должное.
Эмма с некоторым трепетом взирала на фасад лондонской резиденции графа Саутуэйта. Войдя в его загородный дом полностью одетой, она в конце концов оказалась обнаженной в бальном зале этого дома. Интересно, как будет сейчас?
Но ведь он сказал, что у него нет тайных намерений… В карете он даже не попытался ее поцеловать.
Саутуэйт привел ее в библиотеку, окна которой выходили в прелестный сад. У окна читала книгу темноволосая женщина. Когда они вошли, она даже не подняла голову. Саутуэйт тотчас подошел к ней и тихо сказал ей что-то. Тут женщина посмотрела на Эмму, но лицо ее совершенно ничего не выражало. Поднявшись со стула, она вместе с графом направилась к Эмме. Саутуэйт представил ее как свою сестру Лидию. Семейное сходство казалось очевидным: у нее были такие же темные волосы и глаза такого же цвета. Но на этом сходство заканчивалось. В то время как на лице Саутуэйта обычно можно было заметить хоть какое-то выражение, свидетельствующее о его чувствах, лицо его сестры ничего не говорило. Совсем ничего.
— Не будешь ли ты так любезна, Лидия, побыть с мисс Фэрборн, пока я поговорю с дворецким, чтобы покопался в погребе в поисках самого лучшего шампанского? Слышишь, Лидия? Я уйду ненадолго.
Женщина молча кивнула, и Саутуэйт вышел из библиотеки.
Эмма улыбнулась хозяйке, но та не ответила на улыбку. И по-прежнему молчала. Казалось, она не проявляла к гостье ни малейшего интереса.
— Вы не находите, что погода прекрасная? — спросила Эмма.
— В высшей степени, — ответила Лидия.
И снова воцарилось молчание.
— Какая красивая у вас библиотека, — проговорила Эмма.
— Да, очень.
Эмма сделала еще несколько попыток завязать беседу, но на каждую свою реплику она получала наикратчайший ответ. И ее собеседница даже не пыталась быть любезной.
— Наверное, ваш брат счел, что вы не возражаете против моего общества, — сказала наконец Эмма. — Он ошибся?
— Я не имею ничего против вашего общества. Просто не люблю пустых разговоров. Я говорю очень мало, потому что считаю, что это гораздо любезнее, чем болтать без умолку.
— Любое ваше слово прозвучит гораздо любезнее, чем молчание, — возразила Эмма.
Тут брови Лидии взметнулись, а глаза обрели глубину — будто кто-то наконец вдохнул в ее тело душу.
— По большей части я не осмеливаюсь делиться с кем-нибудь своими мыслями, потому что они почти никогда не годятся для вежливого разговора.
— Со мной — то же самое, — кивнула Эмма. — Но меня это не останавливает. Я думаю, что простой разговор часто помогает преодолеть недоразумение.
— Неужели я могу говорить с вами без обиняков и высказывать все, что думаю? — спросила Лилия. — И вы ничего не передадите моему брату?
— Ничего. Обещаю.
Лидия оглянулась на дверь — будто ждала, что она вот-вот распахнется и в комнату влетит разгневанный Саутуэйт. Потом вдруг спросила:
— Брат привел вас сюда, чтобы соблазнить?
Эмма не знала, что ответить. Может, ей следовало проявить смущение или негодование? Конечно, она была искренней, когда предложила поговорить откровенно, но она ведь не ожидала, что речь пойдет об этом…
— Нет, он хочет поговорить со мной о делах.
Лидия нахмурилась и пробормотала:
— Какое разочарование… А я рассчитывала на то, что он намерен вас соблазнить. Он ведь упомянул о шампанском…
Эмма пожала плечами, потом спросила:
— А ваш брат часто привозит в дом женщин с целью соблазнить их?
— О, никогда! Он занимается этим в других местах. Ведь здесь живу я, и он никогда бы не решился скомпрометировать меня таким образом.
— Значит, тут я в безопасности?
— Думаю, что да. Вот жалость-то! — Лидия снова взглянула на Эмму. — Но вы-то не собираетесь соблазнить его, верно?
— Я бы тоже не хотела вас скомпрометировать.
— А я не возражаю. Да-да, не возражаю. Мне двадцать два года, и меня уже ничто не может смутить, тем более дела моего брата.
Снова воцарилось молчание. «Какой странный разговор…» — подумала Эмма. И тут же спросила:
— А почему вы решили, что у него столь недостойные намерения?
— Слишком уж он интересуется вашим аукционным домом. Брат считает необходимым разговаривать со мной, когда мы вместе сидим за столом, и недавно я стала часто слышать о вас, мисс Фэрборн. Вот я и заключила, что у него новое увлечение.
— Я польщена, если он хорошо отзывался обо мне в разговоре с вами.
— О нет, ничего подобного. Ничего похожего. Он никогда не называл вас «замечательной мисс Фэрборн», зато частенько называл «упрямой мисс Фэрборн».
— Расскажите поподробнее, — сказала Эмма со смехом.
Лидия тоже рассмеялась:
— Брат был вне себя от гнева, когда вы отказались продать аукционный дом. О, он был так разгневан, что я почти влюбилась в вас. «Эта женщина просто несносна! — заявил он. — Гораздо легче договориться с десятью мужчинами, чем с ней!»
Снова рассмеявшись, Эмма проговорила:
— Но если граф так критически отзывался обо мне, то почему вы решили, что он намерен соблазнить меня?
— Все дело в картинах. Когда несколько дней назад он велел снять их со стен и отправить на аукцион, я предположила, что это делается ради «несносной мисс Фэрборн» — чтобы произвести на нее впечатление. И потому я решила, что по окончании торгов он попытается соблазнить вас. — Она скорчила гримаску и добавила: — Но оказалось, что я заблуждалась. Очевидно, я обречена на скучную жизнь, на встречи со скучными людьми. Брат не разрешает мне встречаться с интересными…
Тут дверь открылась, и вышеупомянутый брат появился в библиотеке. Лидия бросила на Эмму заговорщический взгляд и снова надела привычную маску.
Дариус остановился у двери библиотеки — его заставил остановиться доносившийся из-за двери смех. Да-да, смех! Взрывы женского смеха. Причем смеялась не только Эмма, но и Лидия. Удивительно!
Ему давно уже не приходилось слышать смеха сестры, а ее улыбка всегда была невеселой. А сейчас она смеялась весело и вполне искренне. Причем женщины о чем-то разговаривали… Интересно, о чем?
Когда он вошел в библиотеку, в глазах Эммы все еще плясали искорки смеха, но лицо Лидии не обнаруживало ни малейших признаков веселья или каких-либо других чувств. Как обычно.
И все же было ясно: Лидия нашла тайную радость в общении с Эммой. Что ж, ему надо будет позаботиться о том, чтобы они проводили вместе как можно больше времени. Но не сегодня.
— Мисс Фэрборн, вы простите меня, если я оставлю вас еще на несколько минут? — сказал граф. — Мне надо поговорить с сестрой.
Эмма по-прежнему держала на коленях свой пухлый ридикюль, а Дариус с сестрой вышли из комнаты. Когда же Лидия взглянула на него с недоумением, он пояснил:
— Я получил письмо от тети Гортензии. Она утверждает, что этот сезон утомил ее. Ее головные боли снова начались, и она на некоторое время хочет уехать из города. Тетя собирается поехать в Кент на несколько дней.
— Думаю, морской воздух ей поможет.
— Она просит также, чтобы ты сопровождала ее. Ты ведь всегда хотела поехать в Кен г, не так ли?
— Но жить там с ней? О, это ужасно! Когда я говорила о компаньонке, я имела в виду более молодую женщину. А тетя Гортензия будет обращаться со мной, как с ребенком. И она будет постоянно следить за мной.
— По крайней мере, она позволит тебе ездить верхом. С ней тебе будет намного лучше, чем с тетей Эмилией.
— Да, верно. — Лидия пожала плечами. — Что ж, хорошо, я поеду.
— Она собирается отбыть на рассвете. Пусть горничная упакует твои вещи и распорядится насчет кареты. Ты можешь сегодня переночевать у тети Гортензии, чтобы не задерживать ее завтра утром.
— В этом есть смысл. Ты уверен, что я тебе здесь не нужна, чтобы помочь развлекать мисс Фэрборн?
— Помочь?
— Я ведь знаю, какой несговорчивой ты ее находишь.
— Уж как-нибудь справлюсь…
— Ты очень отважен, дорогой брат. Что ж, тогда пойду собираться. Прикажи подать карету через полчаса.
Лидия отправилась готовиться к отъезду, а Дариус, распорядившись насчет кареты, вернулся в библиотеку. Вскоре принесли шампанское, и он, сев рядом с гостьей на диван, вручил ей бокал.
— А ваша сестра не присоединится к нам?
Эмма посмотрела на дверь.
— У нее свои заботы.
— Сожалею. Она мне понравилась.
— Я буду способствовать вашему дальнейшему знакомству. А теперь выпьем за…
— Если она нанесет мне визит, это будет означать, что вы находите меня скучной? Ваша сестра сказала, что вы позволяете ей дружить только со скучными людьми.
«Странно, что Лидия принялась откровенничать с ней при столь кратком знакомстве», — подумал граф.
— Видите ли, я не одобрил некоторых ее знакомств. Это верно. Но это не значит, что я ограничиваю ее общение с людьми. Она сама ввела для себя ограничения. Никому не наносит визитов, не обнаруживает никаких чувств и… — Дариус вздохнул. — Моя сестра для меня — загадка…
Эмма сделала глоток шампанского.
— Возможно, ваша сестра что-то скрывает.
— Что ей скрывать? А если и есть что, то почему она скрывает это от меня? Ведь я — ее брат.
— Но вы намного старше ее. Возможно, она не сохранила о вас воспоминаний как о товарище своих детских проказ. Может быть, она видит в вас скорее родителя. На ее месте я именно так бы себя чувствовала.
Эта мысль показалась ему нелепой. Но, подумав с минуту, Дариус счел, что такое вполне возможно.
— Очень хорошее шампанское, — сказала Эмма. — Полагаю, очень старое.
— Ему несколько лет. Ну, теперь вернемся к тосту…
— Прежде чем вы похвалите меня за победу, я должна кое-что объяснить, — сказала Эмма. — Вы были правы. У меня действительно большие расходы, которые могут повлиять на прибыль «Дома Фэрборна». Кое-какие деньги я должна потратить. Вот почему моя доля выглядит больше вашей.
— А что у вас за расходы?
— Комиссионные. Например, я кое-кому заплатила за рисунки, которые нашли для меня. И теперь мне надо отдать за это двадцать процентов от выручки.
— Вы заплатили двадцать процентов за рисунки? Но это же настоящее разорение, — проворчал граф.
— Видите ли, это было необходимо. Но я не собираюсь продолжать такую практику. Например, за коллекцию графа я выплачиваю всего десять процентов.
— Вы имеете в виду десять процентов от комиссионных?
— Конечно, от комиссионных. — Эмма рассмеялась, потому что сочла вопрос графа глупым. Потом вдруг нахмурилась и добавила: — Я уверена, что все объяснила Кассандре, так что она не впадет в заблуждение. Да-да, десять процентов от комиссионных, а не процент от окончательной выручки.
Граф кивнул и подошел к окнам, выходящим на улицу. Внизу уже ожидала карета.
— Лучше рассчитывать на то, что леди Кассандра все поняла. В противном случае ваша сегодняшняя выручка будет очень небольшой.
За окном мелькнул капор Лидии, выходившей из дома. Перед тем как забраться в карету, она оглянулась на дом. И выражение ее лица очень удивило Дариуса. Сестра выглядела счастливой. Похоже было, что Лидия предпочитала общество скучной тетки в Кенте обществу своего столь же скучного брата в Лондоне.
Тут карета тронулась с места, и граф, повернувшись к гостье, проговорил:
— Я уверен, Эмма, что леди Кассандра все правильно поняла, так что не беспокойтесь.
— Хотелось бы мне быть такой же уверенной, как вы, — со вздохом пробормотала Эмма. — Теперь, когда появилась возможность поговорить об этом… Я пытаюсь сейчас вспомнить в подробностях, что мы говорили друг другу на эту тему.
— Если ваша подруга что-то поняла неверно, я позабочусь о том, чтобы ей все объяснили, — заявил граф.
— Нет-нет, я уверена, что до этого не дойдет, но все же… Скажите, может быть, вам еще что-то показалось подозрительным? Я готова дать вам на сей счет разъяснения.
Удивительно, что она употребила именно это слово — «подозрительное». К несчастью, оно было точным.
В соответствии с инструкциями графа на продаже не было предметов, предоставленных анонимами, не желавшими, чтобы их имя упоминалось на аукционе; исключением являлись рисунки, а также Рафаэль. Однако в большом количестве были изделия из серебра, роскошные шелка и кружева — все это Эмма представила как свою собственность, и выручка от продажи этих предметов теперь тоже находилась у нее в ридикюле. Но что она ответит, если граф спросит об этих вещах? Сказать, что это — семейные ценности, которые она решила обратить в деньги? Он мог бы не поверить. И в любом случае что-нибудь заподозрил бы… Вернее, не «что-нибудь», а продажу контрабандных товаров. И тогда все в их отношениях изменилось бы.
Но граф ни о чем не стал расспрашивать. Взяв из ее руки бокал с шампанским, он поставил его на стоявший рядом с диваном столик и сказал:
— Вы сможете позже объяснить все, что касается окончательной выручки, Эмма. А сегодня нам надо поговорить о другом.
