Глава 17

Саутуэйт позволил ей идти пешком, когда они оказались на достаточном расстоянии от деревни. Но Эмме пришлось попросить об этом дважды. Наконец граф остановил лошадь, и она спрыгнула на землю. Но при этом его рука скользнула по ее груди — он поддерживал ее, чтобы она не упала, приземляясь.

— Теперь вы можете уехать, лорд Саутуэйт, — сказала девушка. — Здесь нет ни души, и никого не видно. Так что я в полной безопасности.

Она зашагала по дороге, надеясь, однако, что он догонит ее.

Но этого не произошло. Лошадь медленно трусила поодаль — граф просто сопровождал ее, не более того.

Шагая в сторону дома, Эмма все больше злилась, и обратная дорога казалась ей гораздо длиннее, чем дорога в деревню. Возможно, что ее гнев подогревался еще и ощущением полной беспомощности — она ведь не смогла помочь Роберту, и разговор с Таррингтоном не оправдал ее тайных надежд.

Последние несколько дней она то и дело представляла, как спасет брата. Какой же дурой она была, если могла тешить себя такими мечтами! Выходит, у нее не было выбора, так что придется собрать деньги на выкуп. Если получится, конечно…

Она остановилась на краю отцовских владений и повернулась к Саутуэйту.

— Благодарю вас, сэр.

Эмма пыталась придать своему голосу твердость и дать понять графу, что намерена проститься с ним. Но он предпочел не заметить этой решительной нотки в ее тоне. Она направилась к дому, а он поехал следом.

В дверях показалась миссис Норристон. Она перевела взгляд с Эммы на следовавшего за ней всадника, и лицо ее вспыхнуло румянцем; она принялась оправдываться:

— Ах, мисс Фэрборн, я не посмела отказать такому человеку… Он сказал, что если с вами случится что-то худое, то я буду в ответе.

— А почему он решил, что со мной может случиться что-то худое? Я всего лишь побродила по окрестностям — ничего более.

Миссис Норристон опустила глаза и уставилась в землю.

— Ну… Возможно, я обмолвилась, что у вас встреча. Возможно, упомянула, что у вас нужда поговорить с контрабандистами. Он меня напугал, и я не смогла ничего придумать.

— Право же, миссис Норристон, вы не должны были обсуждать с ним мои дела. И вам нечего было пугаться человека только потому, что он случайно, по капризу судьбы, родился лордом и унаследовал огромное состояние. Он сказал вам, что мне угрожает опасность, только для того, чтобы настоять на своем.

Миссис Норристон выглядела очень смущенной и расстроенной. Она неуклюже присела в реверансе перед лошадью графа и скрылась в доме. Эмма последовала за ней и закрыла дверь перед носом спешившегося Саутуэйта. «Если он не поймет и этого „намека“, то он так же глуп, как и надменен», — подумала Эмма.

Девушка вошла в гостиную и не успела даже развязать ленты шляпки, как услышала стук в дверь. Она предпочла не обращать внимания на стук, но граф принялся стучать громче, и в каждом его ударе угадывалось раздражение — пожалуй, даже гнев.

«Пусть стучит хоть весь день, раз ему так хочется, — подумала Эмма. — Будь я проклята, если впущу его. Он не имеет никакого права…»

К своему ужасу, она заметила промелькнувшие мимо приоткрытой двери гостиной юбки миссис Норристон. А потом услышала, как та, открыв парадную дверь, приветствует его лордство, как любая добрая и исполнительная служанка.

Через несколько секунд ноги в сапогах прошествовали к двери гостиной. После чего дверь широко распахнулась, и на пороге возникла рослая широкоплечая фигура.

Граф был суров и мрачен, но в то же время великолепным этого нельзя было не признать. Однако красота незваного гостя нисколько не умерила досаду Эммы; теперь она уже злилась на себя — из-за того, что и на этот раз отметила импозантность и привлекательность графа. Да, он был очень красив в своем костюме для верховой езды, в высоких сапогах и с волосами, растрепанными ветром. Он больше не пылал гневом и не сверкал глазами, но все же его темные глаза выражали неудовольствие, на которое имеют право только некоторые мужчины.

— Миссис Норристон совершила ошибку, впустив вас, сэр. Поэтому будьте любезны удалиться.

— Но прежде я скажу то, что должен сказать.

— Часто случается, что лучше не говорить того, что следует сказать. И я уверена, что сейчас — как раз тот самый случай. Имейте в виду, я не стану вас слушать. Я не просила вас вмешиваться в мои дела. Мне не угрожала опасность и…

— Вы понятия не имеете о том, насколько серьезна угрожающая вам опасность. Ни малейшего понятия. Если бы кто-нибудь другой узнал от вашей экономки о том, что вы просили ее устроить эту встречу, мне пришлось бы пустить в ход оружие. — Граф вытащил пистолет из-за пояса и положил на стол. — Вся эта проклятая деревня по уши завязла в нелегальной торговле, и все об этом знают, — добавил он, скрестив руки на груди и нахмурившись.

Теперь Саутуэйт выглядел точно так же, как в тот раз, когда произошло «вопиющее недоразумение». У нее не было настроения выслушивать его, хотя она понимала, что выслушать придется. С покорным вздохом Эмма опустилась на стул, постаравшись забыть о провале своего плана и своем горьком разочаровании.

— Почему вы захотели встретиться с контрабандистом, мисс Фэрборн? — спросил граф.

— Я не обязана отвечать вам. Я не на допросе. Вы не имеете права…

— Как бы не так! Вы с самого начала проявили своенравие, а к этому печальному инциденту привела моя безграничная терпимость. Вы надеялись получить от контрабандистов особый товар для своего проклятого аукциона? Хотели заполучить кое-что из товаров из «поместья достойного скромного джентльмена»?

Сердце девушки мучительно сжалось.

— Сэр, на что вы намекаете? Я не позволю вам порочить достойного человека.

Дариус поморщился и проговорил:

— Все ваши отчеты страдают неполнотой и отсутствием здравого смысла. Я был готов закрыть на это глаза, но сейчас уже не считаю это возможным.

Эмма стиснула зубы и отвернулась. «Скорее бы он ушел», — думала она.

Но граф не уходил. Он по-прежнему стоял перед ней, занимая слишком много места в комнате и угнетая ее своим присутствием.

— Похоже, вы и сами знакомы с контрабандистами, — сказала наконец Эмма. — А вот мой отец… Ну, если у моего отца и были с ними какие-то дела, то не удивлюсь, когда узнаю, что именно вы вовлекли его в это.

Эти ее слова были ошибкой. На какой-то ужасный момент комната словно заполнилась яростью графа; казалось, даже воздух начал потрескивать. Он стремительно прошелся по комнате, а Эмма в ужасе наблюдала за ним. Наконец, овладев собой и обуздав свой гнев, он снова повернулся к девушке и, пристально глядя на нее, заявил:

— Я знаком с Таррингтоном потому, что он выполняет для меня кое-какую работу. Он здесь король среди себе подобных и знает всех на этом побережье.

— Я слышала, что вы очень интересуетесь этим побережьем.

— И я, и другие. В Королевском флоте недостаточно кораблей, чтобы патрулировать побережье на всем его протяжении. Даже шлюпы, обязанность которых нести патрульную службу, находятся лишь поблизости от главных портов. Большая часть флота находится в Портсмуте — они должны быть готовы к вторжению французов. А тем временем французы могут совершить вторжение в других местах, там, где не хватает военного патруля. Шпионы проникают на нашу территорию с такой же легкостью и так же безнаказанно, как французский коньяк. И таким же образом с полной безнаказанностью они добывают нужную им информацию.

— Вы хотите сказать, что вам помогают английские контрабандисты?

— Да, кое-кто из них. Хотя гораздо лучше с этим справляются другие люди. Они наблюдают и сообщают о чьей-либо подозрительной активности. Теперь уже существует целая сеть наблюдателей вдоль юго-восточного побережья. Это в основном рыбаки и землевладельцы.

— А лорды?

— Есть и лорды, сидящие в своих прибрежных поместьях именно с этой целью.

— Но, насколько я понимаю, вы не из их числа.

— Я и некоторые другие… мы координируем эти наблюдения и обеспечиваем связь между отдельными группами.

Немного помолчав, Эмма задала очередной вопрос:

— А что контрабандисты получают за это? На их деятельность закрывают глаза?

— Контрабандисты не получают ничего, если не считать удовлетворения от того, что они помогают Англии. Если кого-нибудь из них поймают на месте преступления, то усилия по обеспечению охраны побережья будут говорить в пользу такого человека и обеспечат ему некоторую снисходительность закона, не более того.

— А почему? Со стороны правительства было бы справедливо проявить снисходительность.

— С ворами не вступают в сделку. Верность, купленная подобным образом, с такой же легкостью может быть перекуплена врагами, если они предложат более высокую цену.

«Да, в этом есть смысл», — подумала Эмма. И все же было неясно, почему правительство не может дать никаких гарантий контрабандистам. Что же касается графа… уж он-то точно не стал бы церемониться с этими людьми, если бы поймал их на месте преступления, пусть даже они и оказывали ему помощь в создании сети наблюдателей.

От этих мыслей настроение Эммы лишь ухудшилось; она поняла, насколько несгибаемым может быть Саутуэйт в вопросах чести. Да, конечно, это говорило в его пользу, но с другой стороны… Ох, едва ли от такого человека можно было ожидать помощи в спасении. Роберта.

И еще Эмма подумала о вине, спрятанном в хранилище «Дома Фэрборна» под невзрачными обрывками парусины.

— Вы не должны больше встречаться с ними, — заявил граф. — Среди них есть такие, кто способен убить вас за одну монету. И пусть хорошие манеры Таррингтона не вводят вас в заблуждение. Будет лучше, если вы вообще станете держаться подальше от побережья. Особенно теперь, когда вы совершили прискорбную ошибку, допустив, чтобы вас увидели в их компании. Эта авантюра совершенно непростительна, и не имеет значения, на что вы надеялись, затевая ее.

Эмма тяжело вздохнула. Было ясно: граф решил, что «Дом Фэрборна» заодно с Таррингтоном и его людьми. И судя по всему, Саутуэйт собирался еще кое-что сказать; она даже догадывалась, что именно.

В другое время она бы попыталась ответить на его упреки и нравоучения веселой и остроумной шуткой, притворным негодованием или какой-нибудь уловкой. Но сейчас у нее было так скверно на душе, что она спасовала.

Однако хуже всего было другое… Чем дольше она оставалась в этом доме, тем больше ощущала здесь присутствие отца; ей чудилось, что его дух где-то совсем рядом, и он упрекал ее почти так же, как граф. Образы прошлого вновь заполнили ее сознание, и это отвлекло от нравоучений Саутуэйта, — она почти не слышала его, хотя он снова что-то говорил ей, вероятно, отчитывал.

Дариус наконец умолк и с раздражением взглянул на мисс Фэрборн. «Что ж, хорошо хоть не оправдывается и не язвит», — подумал он.

А в следующее мгновение граф вдруг понял, что, судя по всему, Эмма даже не слышала его нравоучений и упреков. Она сидела, сжимая руки, лежащие на коленях, и взгляд ее был устремлен на ковер. Выходит, он зря изливал на нее свое красноречие? Подобное отношение к его словам еще больше распаляло гнев графа, но вместе с тем вызывало некоторое беспокойство. Подобное поведение явно противоречило тому, что он знал о мисс Фэрборн. Так что же с ней такое?

Дариус принялся расхаживать по комнате, и чем дольше он ходил, тем больше его смущало и озадачивало поведение девушки. Наконец, остановившись, он спросил:

— Вам нечего сказать? Неужели вы не скажете ни слова?

— Зато у вас, сэр, очень много слов, не хочется вам мешать…

Он предпочел бы, чтобы она произнесла это с большим задором, а не таким тихим, унылым голосом. Дариус наклонился, чтобы лучше рассмотреть лицо девушки. Черт возьми! Она плакала! Да-да, теперь он расслышал всхлипывания.

Саутуэйт мысленно выругал себя и опустился рядом с Эммой на колено.

— Мисс Фэрборн, простите меня. Мое беспокойство за вашу безопасность довело меня почти до безумия, и, возможно, вследствие этого я выразил свое… — Свое что? Гнев? Но этот его гнев был необычным. Скорее, это был страх, но не за себя, а за нее. — Выразил свое беспокойство слишком бурно, — со вздохом пробормотал Дариус.

Она подняла голову и посмотрела на него. На щеках ее были слезы, а в глазах — печаль, но ничего похожего на сожаление или раскаяние.

— С вашей стороны, сэр, очень благородно испытывать беспокойство, хотя вы не несете за меня никакой ответственности, — проговорила мисс Фэрборн, явно намекая на то, что он не вправе отчитывать ее подобным образом и задавать ей нескромные вопросы о ее поведении.

Но она ошибалась, черт возьми! Ведь в последнее время он постоянно думал о ней, поэтому приобрел некоторые права. К тому же он слишком долго пытался разобраться в путанице счетов и отчетов аукционного дома, так что имел все основания заинтересоваться ее встречами с контрабандистами.

Он принялся объяснять ей все это, но выражение ее глаз заставило его замолчать; казалось, она уже знала все, что он хотел сказать. Кроме того, было ясно: что-то безмерно угнетало ее, что-то мрачное и темное… И это заставило его забыть все, что он собирался ей сказать.

«Какой же ты осел!» — обругал себя Саутуэйт. Вытащив носовой платок, он утер слезы девушки, с трудом поборов желание осушить ее слезы губами.

Саутуэйт не спросил ее, почему она плачет. Возможно, причиной стало то, что он так долго и холодно отчитывал ее. И все же ему казалось, что ее слезы не были реакцией на его слова. Похоже, она плакала совсем по другой причине и, возможно, даже не слышала, что он говорил.

Вложив ей в ладонь носовой платок, граф выпрямился и какое-то время постоял рядом с ней. Затем отошел на несколько шагов и снова прошелся по комнате.

— Я не слишком много времени проводила здесь, с ним… — услышал он вдруг голос Эммы. — Кроме него, никто не бывал здесь подолгу. Это место целиком принадлежало ему, и теперь… Кажется, ничто не может рассеять ощущение его присутствия. — Она приложила платок к глазам. — А в Лондоне… там все иначе.

Дариус внимательно посмотрел на девушку.

— На его похоронах вы держались на удивление спокойно, — заметил он. — Или мне просто так показалось?

Она снова всхлипнула, и граф добавил:

— Да, наверное, показалось. Поверьте, Эмма, я прекрасно вас понимаю. Сам я перестал оплакивать смерть своего отца только по истечении двух лет. Такими чувствами никто не может управлять, и потому нам остается лишь смириться…

Она в очередной раз всхлипнула, потом пробормотала:

— А может, я схожу с ума?

— Нет, разумеется. Вам просто следует принять правду, смириться с ней.

Эмма долго молчала. Наконец тихо сказала:

— Хочу увидеть, где это случилось. Вы точно знаете, где именно?

Немного поколебавшись, Саутуэйт кивнул:

— Да, точно знаю.

— Отведете меня туда?

— Смирение с неизбежным вовсе не требует от вас того, чтобы вы мучили себя, представляя в подробностях, как это случилось.

— Все равно мне хотелось бы увидеть это место.

Он не сразу согласился. Но в конце концов сдался и сказал:

— Хорошо. Возьмем вашу карету. Я поговорю с вашим кучером и все объясню ему.