Глава 14

Эмори Олторп снял номера в дешевой гостинице, до того ужасной, что и описать невозможно. Энтони и Бэрримор на противоположном конце города искали Аннели по всему парку. С ними был полковник Рэмзи. Он учинил Бэрримору и Энтони настоящий допрос в присутствии полудюжины вооруженных красных мундиров. Ничего подобного Аннели и представить себе не могла.

Ни Аннели, ни ее бабушка не поверили бы, узнав, с какой скоростью Люсиль Олторп доложила полковнику Рэмзи о том, что брат ее мужа скрывается в Уиддиком-Хаусе. В то утро, как только Стэнли отвез ее домой, она пожаловалась на мигрень и легла в постель. Ночью Стэнли вызвали к умирающему прихожанину, и, как только его экипаж отъехал от дома, Люсиль нацепила шляпку, набросила шаль и через заднюю дверь поспешила на улицу.

Больше часа пробиралась Люсиль к баракам Норт-Форта, где временно обосновался Рэмзи. В приемной своей очереди дожидались еще пятеро мужчин, когда она вошла и назвала адъютанту свое имя. Люсиль уступили место, но она не села, уставившись на адъютанта своими синими, полными слез глазами. Ее тотчас же проводили к полковнику Рэмзи.

Не прошло и десяти минут, как полковник приказал послать в Уиддиком-Хаус вооруженных солдат. В это время с заставы пришло сообщение, что появился человек, похожий на Эмори Олторпа, и произошла перестрелка. Солдаты преследовали его до близлежащей равнины и у побережья и уверены, что он оказался в ловушке где-то между Пейнтоном и Торки. Его портреты раздали всему гарнизону, и теперь солдаты группами прочесывали дороги во всех трех городках.

Рэмзи также сообщили о том, что экипаж лорда Бэрримора видели у Уиддиком-Хауса; в нем находились сам Бэрримор и Энтони Фэрчайлд, виконт Ормонт. Через час экипаж отъехал от дома, и теперь в нем была еще Аннели Фэрчайлд, сестра виконта.

— Это она! — возбужденно говорила Люсиль. — Она бросилась в объятия этого преступника и целовалась с ним — как говорят, не в первый раз! Думаю, она знает, где он сейчас. Возможно даже, они условились встретиться.

— Не хотите же вы сказать, что дочь Персиваля Фэрчайлда, лорда Уитема, каким-то образом связана с бонапартистами?

Люсиль нетерпеливо вздохнула.

— Мой дорогой Рэмзи, я только хочу сказать, что они целовались как настоящие влюбленные, которые не вчера познакомились. Если же этого вам недостаточно и для вас не имеет значения, что во время ужина они обменивались страстными взглядами, могу добавить, что ночью, когда я встала, чтобы выпить стакан молока, то видела, как Эмори Олторп выходил из ее комнаты! Из ее спальни! Почти раздетый и босиком.

Выслушав Люсиль, Рэмзи приказал подать карету и послал вперед стражей задержать экипаж Бэрримора, намереваясь допросить всех троих пассажиров. Но из-за грязи и больших заторов на дорогах экипаж Бэрримора очень долго добирался до гостиницы в Торки. Полковник Рэмзи разглаживал складки на своем мундире как раз в тот момент, когда какой-то высокий парень с повязкой на глазу — это не вызвало никаких подозрений в районе, где находился военный госпиталь, — бежал между деревьями, перекинув через плечо симпатичную дамочку.

— Это все чушь! — заявил Энтони, когда Рэмзи объяснил, почему их задержали. — Аннели ни словом не обмолвилась о том, что в доме преступник. Она просто не стала бы такого терпеть. Могу вас уверить, что она никогда его не видела и уж тем более не имела с ним никаких отношений.

— Мне стало известно из довольно надежного источника, что ваша сестра была чрезвычайно… добра к Олторпу.

— Она даже к бездомным кошкам добра, разве это противозаконно?

— Разумеется, если речь не идет о бродячем коте, изменившем короне и родине, — не моргнув, ответил Рэмзи Рупорт.

— И каким образом он мог это сделать?

— Помочь корсиканскому генералу бежать с Эльбы и отвезти его во Францию, чтобы снова посеять смерть и смуту. А потом, пришвартовавшись здесь, в Торбее, за много дней до прибытия заключенного, во второй раз попытаться освободить этого мерзавца и увезти куда-нибудь в Америку, где он снова начнет войну с целью завоевать весь мир!

Брызжа слюной от ярости, Рэмзи попал на лацкан Энтони. Тот моментально достал платок и брезгливо вытер лацкан.

— Моя сестра просто не может знать человека, занимающегося подобными делами. Но если бы даже случай свел ее с ним, она от страха упала бы в обморок. Она весьма благоразумна, благовоспитанна, образованна — настоящая молодая леди, которой глубоко противны война, политика и всевозможные интриги, о которых вы говорите. Если вы сомневаетесь в этом, можете сами у нее спросить. Она сейчас вышла на прогулку и, так же как Бэрримор, наверняка мечтает поскорее убраться из этого Богом проклятого места, насквозь провонявшего рыбой.

Бэрримор промолчал. Рэмзи тоже. Он предпочел не конфликтовать с Энтони, представителем высшей знати. У него хватило ума не сообщать Энтони о том, что Олторп целовался с невестой Бэрримора и даже побывал ночью у нее в спальне.

— Что ж, — сказал маркиз, хрустя своими длинными пальцами, — давайте спросим мисс Фэрчайлд, известно ли ей что-либо об опасном преступнике, и отправимся в путь.

Служащий гостиницы, посланный в парк на поиски Аннели, вернулся минут через десять — пятнадцать и доложил, что никого похожего на нее не нашел. Энтони тоже ее не нашел, высказав предположение, что она зашла в магазин или заглянула в кафе.

На поиски отправились люди Рэмзи, а Бэрримор с Энтони обшарили весь парк, потом стали расспрашивать прохожих, и один молодой человек с подзорной трубой в руке узнал по описаниям свою недавнюю собеседницу, одетую в синее и стоявшую у ограды. Однако она не долго оставалась одна. Высокий широкоплечий джентльмен в черном пальто — скорее всего раненый, судя по повязке на глазу, — присоединился к ней и повел ее вниз по аллее.

— Повел? — нахмурился Энтони.

— Ну да. Так мне показалось. Насколько я помню, он держал ее под руку.

Рэмзи достал из кармана лист с портретом Эмори и показал молодому джентльмену. Тот, поразмыслив, почесал подбородок и сказал, что это мог быть тот самый мужчина.

Рэмзи смял лист в кулаке и внимательно осмотрелся.

— Он здесь. Богом клянусь, он здесь. Он мой.

— Не забывайте, сэр, что у него моя сестра! — прошипел Энтони.

— Я знаю, сэр. И не исключаю, что эта встреча была заранее спланирована и она добровольно пошла с ним.

— Сэр! Сэр!

К ним подбежали солдаты. Один нес синюю шляпку с длинными лентами и кремовой вуалью. Другой сжимал в руке серую кожаную туфельку. Энтони, побледнев, подтвердил, что эти вещи принадлежат Аннели.

— Мы нашли это в нескольких кварталах отсюда, сэр. Туфля валялась в канаве. А шляпку нам пришлось стянуть с одной шлюхи, которая, нацепив ее, прогуливалась по аллее.

— Ты сказал — шлюхи?

— Ну да. На Гроупкант-лейн. Там полно борделей. Девочки обычно не разговаривают с солдатами, но одна из них напилась и орала, что видела, как какой-то парень тащил на плече хорошенькую девушку, а она кричала, пытаясь вырваться от него. Говорит, у парня была повязка, как у пирата. Наверняка он собирался увезти девушку на корабле, потому что направлялся к верфям.

— Господи Боже мой, он похитил Аннели!

— Вы со мной далеко не уйдете, сэр, — сказала Аннели.

Эмори зажег масляные лампы и поднял глаза: она сидела, прижавшись к стене в темном углу.

— Хочу вас обрадовать: это не входит в мои планы.

Он разместил лампы так, чтобы они освещали как можно больше пространства. Одну оставил на столе, другую отнес к шаткому умывальнику у окна и там постоял некоторое время, глядя на улицу. Солнце уже давно зашло за мыс Берри-Хэд, и фиолетовая дымка заката увеличивалась с каждой минутой. На улице было полно народу. Бордели и таверны с фонарями над дверьми располагались неподалеку от берега. Туда заходили рыбаки, моряки, путешественники, а также воры и жулики выпить кружку-другую пива и поласкать податливую грудь. Этот постоялый двор в числе остальных Эмори порекомендовал Брум. За крохотную убогую комнату в пристройке хозяин потребовал двадцать фунтов.

— Можно узнать, каковы ваши дальнейшие планы? Он отвернулся от окна.

— Думаю переждать часок и под покровом темноты выбраться отсюда.

— И вы хотите взять меня с собой? Опять тащить на плече, как мешок с зерном? Эмори слегка улыбнулся.

— Вообще-то нет. Я хотел оставить вас здесь и даже позаботился о том, чтобы вы не скучали. — Он достал из сумки книгу в кожаном переплете. — К сожалению, я не нашел в библиотеке вашей бабушки «Ромео и Джульетту», но подумал, что «Сон в летнюю ночь» тоже подойдет.

Аннели широко открыла глаза, посмотрела на книгу, потом на Олторпа.

— Вы хотите, чтобы я читала эту проклятую книгу?

— Ай-ай-ай, мисс Фэрчайлд, зачем же так… Да, я хочу, чтобы вы не скучали.

— Но почему книга?

Он снял с головы повязку, поправил волосы.

— Да, почему? — пробормотал он. — А вы можете придумать какое-нибудь более интересное занятие для красивой принцессы в городе, кишащем головорезами и ворами? Уже через два часа все подразделения на расстоянии пяти миль будут сняты с других заданий и бросятся искать вас.

— Как остроумно, — сказала она, уставившись на его широкую спину. — Но почему вы думаете, что я останусь здесь и буду читать Шекспира после вашего ухода? С чего вы взяли, что я не выбегу на улицу и не сообщу констеблям, где вы находитесь?

Он стянул пальто.

— Наверное, я ошибся.

— Я тоже так думаю, — медленно произнесла она и осеклась, когда он бросил пальто на кровать. На рукаве рубашки запеклась кровь.

— Господи, — прошептала она, — что случилось?

— Ничего страшного. Повезло. Пуля едва задела.

— Вы ранены? Надо было мне сказать!

— Я сказал, что охранник заставы в меня стрелял.

— Вы не сказали, что ранены. О Господи! Она вышла из своего убежища, когда он попытался снять рубашку, прилипшую к ране. По его словам, рана была не очень глубокой, но сейчас снова стала кровоточить.

Аннели принялась искать полотенце, но его не было. Хозяин поставил только кадку затхлой воды и обшарпанную миску, видимо, считая, что о туалетных принадлежностях постоялец должен позаботиться сам. Она вытряхнула из дорожной сумки все содержимое и нашла два носовых платка и большую салфетку, в которую было завернуто печенье Милдред. Она указала ему на стул и сняла свой синий жакет.

— Сядьте и дайте мне взглянуть.

— Не стоит…

— О, пожалуйста, замолчите и сядьте, пока я не передумала и не оставила вас истекать кровью.

Эмори нахмурился, но послушно сел на стул и после некоторого колебания снял окровавленную рубашку Аннели в это время наливала воду в миску и, когда она повернулась, пришла в замешательство, увидев его полуголым.

Она не видела его без одежды с тех пор, как он очнулся в Уиддиком-Хаусе, и снова почувствовала возбуждение, столь неуместное в этот момент, когда ей следовало сохранять самообладание.

Аннели попыталась сосредоточиться, опустила салфетку в миску с водой, хорошенько отжала, смыла кровь, стекавшую по руке, и стала осторожно продвигаться к ране. Они не была брезгливой, не боялась вида крови, могла промыть и забинтовать любую, самую глубокую, рану, даже такую, как у их конюха, когда жеребец выбил ему копытам полголени. Но сейчас при виде легкой раны Эмори к горлу подступила тошнота, а когда он поднял руку, чтобы она смыла кровь с ребер, у нее закружилась голова.

Аннели, как ни старалась, не могла не замечать мощные мышцы его тела, особенно шеи, к которой льнули густые шелковистые кудри, и могучей груди. Дюжина шрамов на его спине разрывала ей сердце. Она знала, откуда они, знала, какую боль ему пришлось испытать.

Сполоснув салфетку, Аннели сказала:

— Напрасно вы скрыли от меня, что ранены.

— А что бы это изменило? — спросил он. — Вы были бы более любезны со мной?

— Нет, — призналась она после короткой паузы, — но это объяснило бы вашу агрессивность.

— Агрессивность?

— Вы вели себя грубо и непристойно, сэр. Я не привыкла, чтобы со мной обращались как с падшей женщиной, чтобы мне приказывали. Я не уважаю мужчин, позволяющих себе угрожать женщине.

— Я вас обидел?

— Скажем так — задели за живое.

— Вы имеете в виду вашу гордость? Салфетка упала на рану, и Олторп, стиснув зубы, застонал.

— Вы слишком много о себе возомнили, — сказала Аннели.

— Да, это так.

— Вы проявили неуважение не только ко мне, но и к моей семье. Мой отец — член палаты лордов. Нельзя целовать девушек из благородных семей в публичных местах, как это вы сделали в парке.

— Но я вас не целовал в парке, — удивленно взглянув на нее, пробормотал Эмори.

— Я хотела сказать «похищать». Нельзя похищать девушек из благородных семей! Если бы мой отец узнал, что я ввязалась в такую интригу… — Она умолкла и помахала салфеткой, не зная, что сказать, разве что это отвлекло бы отца от чтения газеты. — Ну а моя мама была бы оскорблена до глубины души.

Аннели встретила сто взгляд и не Стала распространяться на эту тему, поскольку оба знали, как к ней относятся в ее семье.

Он нежно взял ее руку.

— Простите меня! — Голос его прозвучал искренне. — Я понимаю, что выгляжу скорее злодеем, нежели героем, но я очень надеялся, что вы мне хоть чуточку верите.

Она смотрела на его длинные пальцы, лежавшие на ее запястье, и чувствовала, как по телу разливается исходившее от них тепло.

— Но если даже вас я не могу убедить в том, что невиновен, — мягко добавил он, — у меня нет ни единого шанса убедить в этом остальных.

Она медленно подняла глаза, и их взгляды встретились. Ей так хотелось сказать ему, что он ошибается. Что она верит ему, несмотря ни на что, С самого детства ей внушали, что она должна беспрекословно выполнять волю родителей, ни в чем не перечить им, что дочерний долг — превыше всего. Что она должна стать примерной женой и хорошей матерью, и воспитать своих детей достойными членами высшего общества. Но не прошло и недели, как Аннели стала мыслить совсем по-другому. Флоренс Уиддиком самой своей жизнью доказала, что можно нарушать нормы и правила поведения и быть по-настоящему счастливой. Эмори Олторп перевернул все представления Аннели о морали. Он нарушил все правила поведения, все принципы, установленные высшим обществом. Но даже в его нынешнем положении, раненый и беспомощный, потерявший память, он был ей ближе по духу и симпатичнее всех этих чопорных и безжалостных Уинстонов Перри.

Она хотела верить ему. Она верила ему. И именно поэтому так сильно было ее разочарование. Эмори Олторп понимал ее. Видел, что она чувствует себя еще более потерянной и одинокой, чем когда-либо.

Он прищурился, и Аннели, смутившись, отвела глаза. Но не отошла от него, даже когда он встал со стула. Он взял ее за плечи и повернул к себе лицом, в то время как она пыталась справиться со своими чувствами.

— Аннели… — Он взял в ладони ее лицо и долго смотрел во влажную глубину ее синих глаз, потом перевел взгляд на дрожавшие нежные губы. — Аннели, простите меня за все.

— Вы не сделали ничего против моей воли.

— Ax, был бы у меня шанс… — прошептал он. — Еще миг в ту ночь, когда за окном сверкала молния, а внутри у меня полыхало пламя…

Она закрыла глаза, и он смахнул блеснувшие на ее длинных ресницах слезы.

— Еще секунда — и я не стала бы вам мешать. — Голос ее дрогнул.

Он слегка улыбнулся, но его тело тут же отреагировало на дрожь в ее голосе.

— Полагаю, это вам только кажется. Скорее всего вы возненавидели бы меня.

— Нет, мне не кажется. — В глазах ее он прочел решимость. — Я в этом уверена, — добавила она шепотом. — Я…я…

Эмори пробежал кончиками пальцев по ее губам, не дав ей договорить. Пожалуй, он не хотел знать, что она скажет. По крайней мере сейчас. Она вся сгорала от стыда из-за того, что предстала перед ним такой ранимой. Он прижался губами к ее мокрой от слез щеке. Целовал ее глаза, виски, кончик носа. Погрузил руки в море ее темных волос, блестевших при свете лампы, привлек к себе и прильнул губами к ее губам.

Аннели отвечала на его ласки искренне, самозабвенно, полностью отдав себя в его власть, с трудом сдерживая готовые вырваться из груди сладострастные стоны. Она жаждала его поцелуев, все крепче прижимаясь к нему, но он вдруг отпрянул.

— Останови меня! — Из груди его вырвался вздох, в то время как дрожащие пальцы судорожно сжимали ее локоны. — Останови, иначе я за себя не ручаюсь! — Голос его прозвучал почти грубо.

В ответ Аннели запрокинула голову и еще неистовее стала его целовать.

Эмори застонал, его губы становились все требовательнее, все настойчивее. Он ощущал ее упругую грудь, но слишком много было препятствий на пути к ее телу. Шелковые ленты, тесемки, бесконечные складки, туго затянутый корсет. Пришлось затратить немало усилий, чтобы высвободить ее грудь. Проклиная себя, Эмори обхватил губами затвердевший сосок.

Аннели вздохнула, ее пальцы утонули в его волосах, она плыла на волнах блаженства, в то время как язык Эмори хозяйничал у нее во рту. Горячая волна прилила к животу и бедрам, Аннели хотела чего-то большего. Эмори наконец полностью освободил ее от одежды, и она предстала перед ним обнаженная. Теперь ничто не мешало Эмори прильнуть губами к ее атласному животу и дразнить горячим дыханием пушистый треугольник между ног. Он медленно и осторожно развел в стороны ее колени и пощекотал пальцами, а затем языком ее лоно.

Эта ласка привела Аннели в неистовство. Все ее тело пылало и содрогалось, когда язык Эмори вошел в ее гнездышко и стал там хозяйничать. Аннели в этот момент забыла не только о нормах морали и нравственности, она забыла обо всем на свете и словно парила в облаках. Ничего подобного Аннели еще не испытывала, и ей хотелось смеяться от счастья. И совсем не хотелось думать о том, что это ни с чем не сравнимое наслаждение ей доставил великолепный негодяй, преследуемый властями преступник, самый лучший, самый красивый и самый желанный мужчина на свете.

В какой-то момент Аннели показалось, что она больше не выдержит этой сладкой муки. Она выгнулась навстречу Эмори и впилась пальцами в его плечи, затем стола теребить волосы. Вдруг что-то взорвалось у нее внутри, по телу пробежала судорога, и она затихла в полном изнеможении.

Эмори быстро снял ботинки, стянул бриджи, снова лег и раздвинул ей ноги. Он осторожно вошел в нее и стал двигаться медленно, чтобы не испугать ее, такую маленькую и хрупкую, своей непомерно разбухшей плотью, не причинить ей боли. Он не помнил ни одной женщины, с которой был близок, и не знал, то ли его неудержимо влечет именно к Аннели, то ли просто сработал мужской инстинкт и он никак не может удовлетворить свою похоть. Возможно, так было потому, что он входил в нее лишь наполовину, поскольку понял по ее реакции, что она девственница.

Ему стоило огромных усилий оторваться от нее. Да, она девственница. И по его воле лежит на деревянном полу, как девка, с раздвинутыми ногами и широко открытыми глазами.

— Боже мой…

— Что-то не так?

— Ничего, — выдохнул он. — Все в порядке.

— Я тебе сделала больно?

Он посмотрел на нее с недоверием, смешанным с любопытством.

— Я всеми силами стараюсь не выглядеть в твоих глазах полным идиотом, а ты спрашиваешь, не делаешь ли мне больно?

В ее затуманенных глазах он не прочел страха. Они были больше и синее всех океанов, которые ему когда-либо довелось повидать. И лишь когда она медленно убрала руки с его головы, он все понял: она подумала, что причинила ему боль, обхватив руками его раненую голову.

Он рассмеялся и поцеловал ее в губы.

— Нет. Ты не причинила мне боли, ты просто убила меня, — ласково произнес он.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты же девственница, не так ли?

Она густо покраснела, и он снова поцеловал ее.

— Нет, нет. Это не любопытство. Но ты должна знать, почему я остановился на полпути. Я не хотел причинить тебе боль.

Она прикусила губу и задумалась, пытаясь понять, что бы это могло значить. Пламя желания у нее внутри еще не угасло.

— Он… такой большой, — прошептала Аннели. От этого невинного признания у Эмори вырвался стон. Он приподнял ее и так стремительно ворвался в ее гнездышко, что она ахнула и тело ее напряглось.

Боль была мгновенной, и теперь Аннели млела от блаженства, двигаясь в одном ритме с Эмори, все выше поднимая бедра. Она жаждала снова воспарить в облака, и нетерпение ее росло с каждой минутой. Эмори сдерживался, чтобы вместе с ней прийти к финишу, хотя это стоило ему немалых усилий. Он все глубже погружался в ее горячее, влажное лоно. Его руки ласкали ее атласное тело, губы шептали ласковые слова, он двигался все быстрее и быстрее. Еще немного — и наступит оргазм.

— Остановись! — воскликнула она. Эмори замотал головой. Он просто не мог остановиться, это было выше его сил.

— Разве ты не слышишь? — выдохнула Аннели. Эмори, все еще во власти желания, посмотрел на Аннели, не понимая, чего она от него хочет. Он повернул голову, и тут взгляд его упал на окно. Он быстро поднялся, бесшумно ступая, пробрался к лампам и только успел их погасить, как снаружи донесся топот сапог. Эмори подошел к окну.

— Что случилось? — спросила Аннели, став на колени и прикрывшись одеждой.

— Солдаты, — сказал он. — Кажется, целый отряд.

— Солдаты? — одними губами произнесла Аннели. — Что им здесь надо? Не за нами же они пришли!

— Я в этом не уверен.

Он бросился к своему пальто, достал из кармана пистолет и проверил, заряжен ли он.

— Что ты собираешься делать? — леденея от ужаса, спросила Аннели.

— Кажется, они пошли на другой конец улицы и будут здесь лишь через несколько минут.

Аннели стала быстро одеваться. Руки дрожали, и ей никак не удавалось зашнуровать корсет; по той же причине Эмори с трудом застегнул бриджи. Заметил, что Аннели на него смотрит, и, нахмурившись, отвернулся.

— За все надо платить, — тихо произнес Эмори.

За все, подумала Аннели, стараясь унять бившую ее дрожь.

Она заметила у себя на бедрах кровь. Потерянного не вернешь, мелькнула мысль.

На запястьях у нее тоже была кровь. Видимо, рана у Эмори снова стала кровоточить. Аннели принесла два больших носовых платка, которые нашла в его сумке, чтобы перевязать рану.

— Сиди тихо, — приказала она, не давая Эмори встать со стула. — Твоя рубашка безнадежно испорчена, осталась всего одна.

— Мне не до того было, когда я собирал вещи.

— На день-другой хватит, — сказала Аннели, замотав рану Эмори платками. — Не знаю только, как я смогу передвигаться в одной туфле.

— А ты куда-нибудь собралась?

— Я пойду с тобой.

— Даже не думай.

— Непременно пойду.

— Аннели…

— Попробуй только мне помешать — я высунусь из окна и закричу что есть мочи.

— Ты этого не сделаешь.

— Сделаю. У моего отца есть хорошие адвокаты, и если ты невиновен, они это докажут.

Он взял ее за плечи и легонько встряхнул.

— Это не шутки, Аннели. Солдаты вооружены, и им приказано меня убить при первой же возможности, а не предать суду.

— А мы не дадим им такой возможности, не так ли? — сказала она мягко. — К тому же если они кого-нибудь ищут, так это меня. Они уверены, что меня похитил какой-то гнусный разбойник.

— Я не…

— Откуда им знать, что это сделал ты. По крайней мере сейчас, пока они не нашли никого, кто был бы привязан к стулу и ожидал записку о выкупе. Разве не этого ты хотел, рассчитывая, что, пока будут искать похищенную девушку, скроешься незамеченным? Но чтобы обнаружить меня, им понадобится не больше десяти минут. За это время ты успеешь добраться разве что до первого перекрестка. С другой стороны, — она засунула руки в карманы своего жакета, — готова поставить на карту свою жизнь, что мы можем выйти из гостиницы рука об руку, как супружеская пара, и солдаты даже не взглянут на нас.

Аннели выглядела совершенно спокойно, но одному Богу известно, чего это ей стоило. Внутренний голос приказывал ей привязать себя к стулу и тихо сидеть с книгой в руках, если появится такая необходимость.

Эмори, прищурившись, посмотрел на нее.

— Возможно, ты права. Ну а если ошибаешься?

— Если ошибаюсь… тогда тебя застрелят, а меня с позором отправят в Лондон. Так что давай поспешим, иначе беды не миновать.

Он сжал ее плечи.

— Как только мы выберемся из Торки, найдем хорошую гостиницу, и ты останешься там.

— Если все будет благополучно, я отправлю брату записку, сообщу, что никто меня не похищал и что я все объясню при первой же возможности.

— Полагаешь, после этого он прекратит свои поиски? Ведь он может подумать, что это я, угрожая ножом, заставил тебя написать записку.

— Я знаю, как написать, чтобы он так не подумал. Он продолжал пристально смотреть на нее, борясь с самим собой, не зная, какое принять решение, но в этот момент снаружи донесся шум.

— Будь по-твоему, — все еще колеблясь, произнес Эмори. — Только поторопись. Лучше, чтобы они не увидели тебя.

Аннели нахмурилась, и он погладил локон на ее плече.

— Сейчас ты меньше всего похожа на жену, а я не хочу, чтобы тебя приняли за продажную женщину.