Они лежали распростертые на постели, тяжело дыша. Гриффин играл ее локоном, приподнимая его, пропуская сквозь пальцы, потом выпуская и позволяя ему упасть. Через минуту она перекатилась на живот и посмотрела на него.

– Нам так и не удалось поговорить.

Он ответил слабой улыбкой:

– Нам и не надо говорить чаще.

По ее телу рябью пробежал смех:

– А я думаю, что мы разговариваем не слишком часто.

– Я так не считаю.

Она улыбнулась и провела пальцами по его подбородку. Он перехватил ее руку и поцеловал пальцы.

– Это все, чего я хочу, Гвин.

Она широко раскрыла глаза и жестом указала на матрас:

– Этого? Неужели это все, чего ты хочешь? Не разговора?

Он ответил улыбкой:

– Мне не много надо. Семья, урожай, дети. Bien?

Она поцеловала его в шею, пряча глаза. Он пристроил палец в нежное и теплое местечко у нее под подбородком и поласкал его. Она подняла голову и слабо улыбнулась:

– Я хотела иметь детей с того самого времени, как сама еще была ребенком. Только никогда не знала…

– Не знала чего?

Она покачала головой.

В жаровне слабо теплились угли. Всходила луна, но ни он, ни Гвин не хотели закрывать ставни. Он натянул меховое одеяло на ее изящные плечи. Ее рука покоилась у него на груди, и она бессознательно поглаживала его.

– А ты, Гриффин, о чем ты мечтал в детстве?

Он скрестил руки под головой:

– У меня в детстве тоже была мечта.

– Какая? Должно быть, о чем-то важном?

Он привлек ее ближе к себе.

– Мы оставили «Гнездо», когда мне было восемь лет. И я мечтал лишь о возвращении домой, будто это могло все поправить. Но, конечно, это были ребяческие мечты. Наше прошлое – как наша тень. Оно повсюду следует за нами.

В неверном трепетном пламени свечи она наблюдала за ним.

– Я хотел, – продолжал он, опуская глаза и встречая ее взгляд, – чтобы моя жизнь обрела новый смысл.

Она приподнялась поцеловать его в подбородок:

– Верно. Так и должно быть.

– А иначе мы обречены.

Минутой позже она задала вопрос, который он, должно быть, и хотел от нее услышать:

– А что это было, Гриффин? От чего ты хотел освободиться? Что должно было окончиться по возвращении домой?

Он пристально смотрел на кобальтово-синие простыни между столбами кровати:

– Я хотел освободиться от дурной славы моего отца. В Нормандии он считался проклятием. Матери пугани им своих детей.

– Боже милостивый!

– Думаю, хуже всего приходилось моей матери.

Мать Гриффина была тихой, неразговорчивой и мало что могла сделать, чтобы защитить себя или сына. Долгие годы любовь Гриффина к ней была подлинной и в то же время пронизанной невольным презрением.

Но все это было в прошлом. Его отец был мертв уже тринадцать лет, и мать тоже.

Теперь душа Гриффина могла освободиться от кошмаров прошлого.

Он был почти погребен под неосуществимыми желаниями, но теперь вынырнул к свету и нашел Гвин. Он пришел к ней, за ней, что бы там ни крылось у нее внутри. Она сумела поднять его из бездны, из грязи и неразберихи.

– Расскажи мне о себе, Гвин.

Ее голова на подушке пошевелилась:

– О чем?

– О чем угодно.

Она тихонько рассмеялась и приподнялась, опираясь на локоть, чтобы видеть его лицо.

– Я совершенно уверена, что все рассказала о себе год назад, когда ехала на твоем коне. Ты или был слишком усталым, слушая меня, или просто все позабыл, а это значит, что повторяться нет смысла.

Он перекатился на другую сторону кровати и снова потянул ее к себе так, что их соединенные объятиями тела образовали жаркую дугу.

– Ты вспоминаешь, что хотела иметь детей, когда сама была ребенком, Гвин, а я вспоминаю, что желал тебя, едва став мужчиной.

Она уютно свернулась возле него:

– Когда ты был мальчиком, ты меня не знал.

– Я грезил о тебе.