Гриффин говорил, обращаясь к собеседнице из темного угла комнаты, но чувствовал себя легким и светлым. Образ женщины, в одиночестве гуляющей по крепостному валу, с темными, развеваемыми ветром волосами, женщины, уподобившейся в его воображении молнии, прочерчивающей небо, был слишком обольстительным. Ее дыхание овевало комнату, и та преображалась. У него было ощущение, что он подпал под действие магических чар. Он знал только одно – это была она. Его женщина.

Гвин смотрела на него сквозь тени. Время сжалось до минимума, до скорости слез, скользящих по ее щекам. Скамья под ним была крепкой и прочной, но ему казалось, будто он парит.

– Рейвен!

Через комнату до него донесся всплеск журчащего смеха.

– Это имя мне подходит. Если бы я могла, – сказала она, чувствуя, что эмоции душат ее, – я бы улетела.

– Но ты не улетела.

– Только потому, что у меня нет крыльев.

Она старалась собраться с сил’Ами, подавить короткие прерывистые всхлипы.

– Я так люблю свой дом, что это причиняет боль, – сказала она, прижимая кулачок к груди. – Но все, что я делала…

Голос ее прервался и умолк. Воцарилась тишина.

– Все, что я делала в жизни, будто вело меня к одной цели…

В груди Гриффина, казалось, забил молот:

– Какой же?

– Вот к этой… к тому, чтобы оказаться рядом с тобой. Он поднялся с места, двигаясь будто во сне, встал на колени возле постели и поднес ее руку к губам.

На краткий миг Гвин ощутила, что все ее чувства обострились до предела. У нее был выбор – отстраниться или приблизиться. Поверить надежде или упустить шанс.

Господи! Сколько времени она ждала момента, который соединил бы ее с таким человеком…

Она потянулась к нему и дотронулась до его щеки.

– Для меня не имеет значения твое имя или то, чем ты занимался в жизни. Сейчас мир отдалился от нас, и я предпочла бы, чтобы эта ночь длилась всегда.

И тогда он откинул прикрывавшие ее меха и низко склонился над ней, будто в молитве.

Потом со сноровкой, о которой она не имела представления, его длинное тело распростерлось поверх нее, жаркое и жаждущее. У нее перехватило дыхание, комната закружилась. В сокровенной глубине ее тела запульсировало жаркое и влажное желание. Там, где до сих пор гнездилась боль.

И Гвин почувствовала, что готова последовать за этим мужчиной даже в Ад.

Его рука, скользнув, обхватила ее талию, и он заставил ее бедра приподняться навстречу. В тело Гвин хлынули языки жидкого огня, достигая самой его сердцевины. Она желала большего, еще большего!

Он сам был демоническим огнем, он представлял опасность для ее души, и ока купалась в этом ощущении.

Когда Гвин согнула колено, когда ее влажные губы, касавшиеся его подбородка, шептали об этом желании и требовали большего, когда она позволила ему поднять ее бедра, он понял, что произошло нечто непредвиденное. Она проникла в его кровь и плоть, во все его существо. У него сдавило горло. Он не в силах был противостоять затопившему его ощущению! Он тонул в нем и задыхался. Годами подавляемая нежность грозила перелиться через край.

Надо было остановиться – теперь или никогда.

Она шептала нежные слова ему на ухо и называла его своим спасителем.

Никогда!

Он сорвал с себя рубаху и штаны, не прекращая ласкать ее тело. Гвин прижималась к нему, подчиняясь желанию и прерывисто дыша. Он хотел довести ее до края бездны и заставить содрогаться в пароксизме наслаждения.

Осторожно он ласкан бутоны ее сосков, пьянея при виде соблазнительного тела и прекрасного лица – высоких скул, спутанных эбеново-черных волос, припухших от поцелуев розовых губ.

Его руки спустились по ее бедрам ниже. Он осторожно раздвинул их, и пальцы двинулись по шелку ее кожи и замерли над розовыми лепестками плоти, Его рука скользнула во влажную их глубину. Его чуткие уверенные пальцы исследовали эту нежную плоть, и тело Гвиневры отвечало содроганиями, пока он не коснулся средоточия ее чувственности и не принялся нежно ласкать его, приподняв голову, чтобы видеть ее лицо.

Ее голова откинулась назад, а бедра приподнялись в воздух. Он видел краешек языка в углу ее рта, будто она боролась за жизнь и пыталась удержаться в ней. Ее тяжелое дыхание, с трудом вырывавшееся из легких, прерывалось стонами. Веки ее медленно приподнялись, и зеленые глаза встретили и удержали его взгляд.

– Что ты делаешь со мной? – спросила она прерывистым шепотом.

Уголок его рта приподнялся в кривой улыбке:

– Делаю тебя своей.

Приподнявшись и опираясь на одно колено, другим он еще шире раздвинул ее бедра.

– Теперь ты готова, – прошептал он хрипло, и в шепоте его слышалось удовлетворение.

– Пожалуйста! – послышался ее нежный голос, и это почти лишило его рассудка.

– Ты ведь всю жизнь ездила верхом, леди? – спросил он хрипло, занимая наилучшее положение между ее бедер.

Она кивнула, крепче обнимая его идею переплетенными пальцами.

– Тогда, возможно, даже в первый раз не испытаешь боли, – пророкотал он ей на ухо. Мысль о том, что он будет первым мужчиной в ее жизни, кто нырнет в эти глубины, не причинив ей яри этом боли, вызвала у него головокружение.

Гвин ощутила между ног нежную бархатистую твердость его жаркой плоти. Волны жара окатывали ее, и она инстинктивно выгнулась назад.

– Да, Язычник, да!

Он еще шире раздвинул ей ноги, и чувствительная, влажная, уже трепещущая от наслаждения плоть соприкоснулась с его возбужденной плотью.

Медленно он вошел в нее – одним плавным движением, без малейшего усилия, и ее ногти вонзились ему в шею, судорожно прошлись по ней. Он проник глубже, но не почувствовал препятствия, только ее влажное тепло, побуждавшее его продолжать. И Гриффин задвигался внутри ее, стараясь сдерживаться и в то же время наполнить ее всю, стараясь не спешить, чтобы она привыкла ощущать его в себе. Это походило на утонченную пытку. Ее влажная и тугая набухшая жаркая плоть, ее сладостные женственные глубины были предназначены для него. Мускулы его шеи и ног были напряжены. Еще один рывок вперед вызвал у нее сладострастный вздох, еще больше возбудивший его. Этот едва слышный слабый болезненный стон вызвал у него новый прилив желания, и без того бушевавшего в крови. Он издал невнятное ворчание, изменил положение и продвинулся чуть дальше.

– О! Как хорошо!

Ее голос был не громче вздоха – она поднимала бедра все выше, стараясь облегчить ему проникновение.

С хриплым стоном он вошел в нее глубоко и уже не мог сдерживаться. У него была потребность заполнить ее, чувствовать ее горячую влажную плоть по всей длине своей плоти. Он опустил голову, упершись локтями в постель по обе стороны ее тела. Его мускулы сокращались, тело блестело от пота. Голова его склонилась к ее груди. Их бедра двигались в одном ритме, она встречала каждый его долгий медлительный толчок.

– Иисусе, женщина! – выдохнул он хрипло.

– Не останавливайся, – простонала Гвин.

Будто он был в силах остановиться.

Отчаянная страсть все усиливалась с яростной неумолимой скоростью. Шея Гвин была выгнута, рот широко раскрыт, из него с трудом вырывалось дыхание, а бедра вздымались в ритме его движений. Переместив весь вес тела на локоть, другой рукой он подхватил ее под колени, и она оказалась на весу.

– О, Язычник!

Ее плоть трепетала и сокращалась, сжимая его. Толчок, скольжение – и вот он замирает.

Толчок – и еще более длительное скольжение…

– О, Язычник!

Он внезапно ощутил, как ее тело замерло и пальцы вцепились в его волосы. Горло ее исторгло неясные хриплые звуки, прервавшиеся, как от рыдания. Ее затуманенные страстью глаза закрылись.

Она уже шагнула через край. Голова ее запрокинулась, тело содрогалось в непрекращавшихся волнообразных спазмах, и он чувствовал их своей все еще возбужденной плотью и сам нырнул в эту бездну. Его тело тоже содрогнулось с отчаянной силой, отдавая последнюю дань этому соединению.

Гвин в экстазе выкрикивала его имя. И Гриффина захватило какое-то неведомое чувство. Оно пробилось сквозь бастионы отрицаний, сомнений, предубеждений и одиночества.

И душа его летела навстречу этому чувству, которое он не смел назвать.

Все время он держал ее в объятиях, пока их сердца не обрели нормальный ритм, а когда она успокоилась, он приподнялся и лег рядом с ней. Гвин повернулась к нему. Ее атласное влажное тело все еще трепетало.

Он закрыл Глаза и провел рукой по ее горячим волосам, ничего не говоря. Наконец ее бормотание смолкло.

Так они лежали довольно долго, и их разгоряченные тела все еще были переплетены.