Глава 16
Гермиона бросилась туда, где разгорался пожар и слышались звуки битвы. Время от времени в ночи раздавались громкий лай Тига или жуткий вой дерга, и это заставляло ее бежать еще быстрее.
Сразу же после взрыва она втолкнула Мэри и Крикса в заведение Кэппона и велела тому присмотреть за ними и никуда не выпускать. Конечно, Кэппон был потрясен тем поразительным обстоятельством, что какая-то невидимая леди смеет ему приказывать. Но он недаром прожил в Дайалсе всю свою жизнь, чтобы не распознать лицо опасности, пусть и невидимой. Дождавшись, пока дверь закроется и засов встанет на место, Гермиона отправилась на поиски Рокхерста.
– Saol amhain, gra amhain, – твердила она на бегу.
Мэри и Крикс изложили ей теорию, согласно которой дыру можно навсегда закрыть с помощью магии кольца Милтона. Если Гермионе удастся вовремя его снять, а Рокхерст воспользуется им, чтобы запечатать вход, дыра будет закрыта навсегда, так что услуги Паратуса больше не понадобятся.
Гермиона остановилась на углу, пытаясь определить, где находится. Севен-Дайалс, конечно, не Мейфэр: улицы так узки и извилисты, что найти дорогу почти невозможно. Но тут она увидела таинственный свет и побежала туда, продолжая бормотать себе под нос слова, которым научила ее Мэри.
– Saol amhain, gra amhain, – повторяла она снова и снова.
«Одна жизнь, одна любовь». Это была клятва в верности. Та самая, с которой было отлито кольцо. Одна жизнь, одна любовь.
Гермиона точно знала, что это означает. Рокхерст был и останется ее единственной любовью. О, хоть бы он был еще жив!
Обуреваемая тревогами, Гермиона не заметила преграды и, споткнувшись, растянулась на грязных булыжниках.
– Только не очередное испорченное платье, – вздохнула она, раздраженная тем, что к тому моменту, когда все будет кончено, у нее не останется ни одного муслинового платья. Вдобавок она растеряла половину шпилек, и сейчас волосы спутанной массой свалились на плечи. При такой жизни невозможно выглядеть прилично!
Но раздражение мигом унялось, когда она перекатилась на бок и увидела, за что зацепилась ногой. Это была рука, если точнее, рука Тиббетса. А где сам Тиббетс?
Его глаза невидяще уставились в небо.
Гермиона уже открыла рот, чтобы закричать, но губы запечатала ледяная ладонь. Кто-то схватил ее под мышки и поднял.
– Что тут у нас? – спросил спокойный вкрадчивый голос.
Гермиона извернулась, чтобы взглянуть на врага. Горло перехватило страхом. Злой дух ухмыльнулся:
– Котенок! Как приятно снова тебя видеть! – Милафор пригладил ее волосы и, подавшись вперед, прошептал: – Ты как раз вовремя! Думаю, ты мне пригодишься! Поможешь прикончить своего возлюбленного Паратуса!
Рокхерст знал, что его могут убить в любую минуту. Но ублюдки пока что играли с ним. Изматывали. Нападали по трое сразу, а потом отступали, позволяя собратьям занять их место.
Тиг уже не раз показал себя, действуя с той же осмотрительностью и хитростью, как погибший Роуэн. Но настоящая битва происходила в душе Рокхерста, потому что мрак рвался на свободу, чтобы сражаться с чудовищами с помощью темных сил, способных покончить с любым противником.
Однако Рокхерст сопротивлялся. Если он даст волю темным силам, как найдет дорогу обратно? Без нее…
Он, который никогда не хотел ничьей помощи. Человек, который бродил по Лондону в одиночестве, сражаясь с демонами, теперь понял, что быть Паратусом – это куда больше, чем быть просто одиноким мстителем. И что его предки, даже пресловутый Томас Херст, не знали истинного значения миссии Паратуса.
Недостаточно быть всегда начеку. Нужно быть всегда готовым. И использовать все средства для того, чтобы бороться с царством зла. А в числе этих средств была и помощь Тени.
Рокхерст рассмеялся громко и искренне, прежде чем отрубить руку дерга, пытавшегося напасть на него.
Ну да, теперь он все понял. Как раз в тот момент, когда конец близок. Но он еще мог сделать то последнее, что позволило бы ему умереть с честью.
Граф повернулся к Тигу:
– Беги к ней, мальчик. Беги к ней и защити. Но пес не двинулся с места. Только залаял.
– Иди к ней, – повторил Рокхерст. – Спаси ее! Однако, подняв глаза, он понял, почему Тиг остался на месте.
Вперед выступил Милафор с вытянутой рукой, словно удерживая кого-то.
И не потребовалось тысячелетней мудрости Паратуса, чтобы понять, почему губы Милафора изогнуты в торжествующей улыбке.
– Отпусти меня! – велела Гермиона, пытаясь вырваться.
Перед ней стоял Рокхерст. Кровь лилась из ужасной раны на руке. Пошатываясь, он сражался с двумя дерга, пытавшимися его свалить.
Демон дернул ее к себе и потянул носом:
– Ты изменилась, котенок. От тебя разит Паратусом.
– Позвольте объяснить, что это очень дорогие духи от «Флорис»… – взвилась Гермиона.
– Не этот жалкий лепет весны, – фыркнул Милафор. – Его запах.
О, это не сулит ничего хорошего!
Гермиона прикусила губу и украдкой взглянула на Рокхерста. Карпио больше не плясал, не пел, разрезая воздух, и с ее наблюдательного пункта это выглядело, как…
Нет, такого быть не может! Он сдался!
И она тут же получила доказательство.
– Иди к ней, – обратился Рокхерст к Тигу. – Спаси ее. Значит, в самом деле опустил руки! Посылает к ней Тига, прежде чем начать последнюю, смертную, битву. Перед тем как встретить свою погибель.
Неужели не понимает, что тогда все пропало?!
Гермиона не могла разобраться, то ли рвется ее сердце, то ли она вне себя от бешенства. Если бы только он послушал ее…
Но тут Рокхерст посмотрел в их сторону, словно впервые увидел врага, и Гермиона могла бы поклясться, что заметила в его глазах искру жизни.
– Он знает, что ты у меня, – объяснил Милафор.
– Я ему безразлична… Милафор крепче сжал руку.
– Мне так не кажется. Он соединился с тобой, избрал тебя. А это означает, что ваши судьбы переплелись.
– Это действительно так? – спросила Гермиона, впервые за все это время ощутив слабый проблеск надежды… Однако тут же сообразила, что надежда лишь послужит осуществлению злодейских планов Милафора.
Она пожала плечами:
– Повторяю, я для него ничто, ведь он никогда меня не видел. Не знает, кто я. И если вы вообразили, что можете использовать меня…
– Не видел тебя? – расхохотался злой дух. – Что же, позволь мне просветить его. Пусть унесет с собой в могилу твой прелестный образ.
– Нет, пожалуйста! – взмолилась Гермиона. – Только не это!
Милафор провел над ней своей изящно вылепленной рукой, и Гермиона ощутила, как спадает волшебная вуаль, которая ее скрывала.
Вот он! Последний момент, когда она видит в его глазах только всепоглощающую любовь.
Шок оказался немедленным и сокрушительным. Она сразу это поняла.
«Гермиона Марлоу? Как я мог так обманываться?!»
Она явственно чувствовала, как рвется сердце. Его любовь потеряна навеки…
Но в этот момент произошло еще что-то.
Между ними не осталось секретов. Никогда больше ей не быть его Тенью. Зато она может спасти его жизнь.
Гермиона подняла руку и очень медленно стянула с пальца кольцо. На этот раз оно словно само прыгнуло ей в ладонь.
При этом она ничего не почувствовала. Но вокруг все изменилось.
Рокхерст продолжал таращиться на нее. Как и дерга, которые до этой минуты видели только своего хозяина.
– Леди Гермиона? – спросил граф, шагнув к ней.
– Мне так жаль, – выдавила она, в свою очередь, подходя к нему.
– Все это весьма трогательно, – прошипел Милафор, дернув ее к себе за волосы. – Но теперь, Паратус, она моя. – Он снова прижал Гермиону к своему ледяному телу. – А когда я заполучу кольцо Милтона, весь мир тоже будет моим.
– Какое кольцо? – поинтересовалась Гермиона. – Случайно, не это?
Она подняла кольцо, которое только что сняла с пальца. Дерга немедленно принялись перешептываться:
– Кольцо Милтона… кольцо Милтона… откуда у нее кольцо?
Все с нескрываемым подозрением смотрели на девушку. Им уже было не до Паратуса. Не до обещания прикончить защитника Лондона. Буквально перед их носами висела куда более заманчивая добыча.
– Именно это кольцо вы так жаждете заполучить? – спросила она. – Поймайте, если сможете.
Размахнувшись, она что было сил швырнула кольцо в дальний конец переулка.
– Не-е-е-ет! – взвыл Милафор, выпустив ее и бросившись вслед за своими наемниками. – Оно мое!
Но обуянные алчностью дерга уже ничего не слышали. Один мощным толчком смел в сторону Милафора, спеша первым добраться до кольца. Свергнутый принц, словно бегущая с корабля крыса, поспешно семенил за бывшими подданными, чтобы вместе с ними лихорадочно рыться в мусоре.
Гермиона метнулась к Рокхерсту, и, к ее полному потрясению и восторгу, он сжал ее в объятиях.
– Какого дьявола ты здесь шатаешься? – рявкнул он.
– Спасаю твою проклятую шкуру, – пролепетала она в ответ и, поймав его руку, вложила в пальцы настоящее кольцо.
– Это закроет дыру. Но не надевай его. Вложи в трещину. Потом я должна сказать кое-что на гэльском… по крайней мере мистер Крикс и Мэри так считают…
Не дослушав, он потащил ее к тому месту в стене, где еще торчал нож Тиббетса. Вытащил нож и отдал его Гермионе.
– А ведь я думал, ты выбросила кольцо, – пробормотал он.
– О нет, они сражаются за обручальное кольцо лорда Хастингса.
И это было правдой. Два дня назад в порыве гнева и ревности она приняла предложение барона.
– Вряд ли мы захотим быть здесь, когда один из этих дерга обнаружит, что ему предстоит стать будущей леди Хастингс.
Гермиона рассмеялась. Рокхерст сунул кольцо в стенную щель.
– А теперь что мне…
Он внезапно осекся. Милафор оттащил его от щели, схватил за горло и стал душить.
Рокхерст уронил Карпио и попытался вырваться, однако гнев удвоил силы Милафора.
– Оставь его! – умоляла Гермиона, оттаскивая дьявола за руку. – Отпусти!
Милафор устремил на нее багровое сияние своих глаз.
– Когда я покончу с ним, настанет твоя очередь, мой маленький котенок!
– Никогда! – вспыхнула Гермиона.
– Ну же, котенок, – уговаривал Милафор. – Смотри, как он умирает!
– Я не твой котенок! – отрезала она.
– А коготки по-прежнему остры, как я вижу! Случайно опустив глаза, Гермиона обнаружила, что все еще сжимает нож Тиббетса.
– Так оно и есть! – прошипела она и вонзила нож между ребрами злого духа.
Милафор удивленно распахнул глаза и разжал руки.
Граф прерывисто вздохнул и отпрянул.
Гермиона подумала, что теперь они могут закрыть дыру, но тут из глубины переулка раздался крик: один из дерга нашел кольцо. Однако торжествующие вопли быстро сменились злобным воем, когда обман был обнаружен. Дерга стали наступать на Гермиону, угрожающе блестя глазами.
– Сейчас, Рокхерст, сейчас, – прошептала она, подтащив графа к стене и отводя его руку назад, к тому месту, где застряло кольцо. А сама глубоко вздохнула и повторила слова, которые твердила Мэри всю дорогу до Севен-Дайалса. – Saol amhain, gra amhain, – громко, отчетливо отчеканила Гермиона.
В первую секунду ничего не произошло, но потом воздух словно завибрировал. Тонкий луч пронизал мрак и тут же превратился в фонтан света. За спинами дерга разверзлась стена. Внезапный смерч сбил чудовищ с ног и отбросил назад. В их мир.
Гермиона поскользнулась, потеряла равновесие и заскользила на другую сторону переулка в открытую пропасть. Однако тут чья-то рука сжала ее запястье. Но к ужасу Гермионы, оказалось, что поймал ее не граф, а Милафор. Злой дух, в боку которого все еще торчал нож Тиббетса, продолжал удерживать ее и весьма успешно противостоял силе, угрожавшей покончить со всеми тщательно разработанными планами.
Рокхерст схватил Карпио и устремился к ним, и тут Гермиона пережила несколько мгновений истинного страха. Ибо его глаза тоже застилала дьявольская тьма.
Приставив острие к груди Милафора, он потребовал:
– Отдай ее мне.
– Нет, милорд Паратус, – издевательски хмыкнул Милафор. – Прикончи меня, если можешь.
– Рокхерст, помоги мне, – взмолилась Гермиона, но тут же поняла, какую ошибку сделала. Паратус тут же отступил на второй план, а его место занял граф. И с ужасом осознал, какой нелегкий выбор должен сделать. Карпио задрожал в его руках.
Теперь Гермиона осознала всю дьявольскую хитрость отчаянной попытки Милафора. Но чем дольше пропасть оставалась открытой, тем большую силу набирал смерч. Вскоре они все окажутся в голодной пасти провала.
– Ты Паратус! – крикнула Гермиона. – Убей его, безжалостный ублюдок!
– Нет, – обронил Рокхерст.
– Ты должен! Иначе все погибнет!
Тьма снова застелила его глаза, и Гермиона приготовилась с честью встретить свой конец.
Рокхерст издал долгий пронзительный вопль: древний боевой клич, не слыханный в Англии со времен, предшествующих нашествию римлян. Отвел Карпио назад, размахнулся и вонзил меч в Милафора. И в этот же момент из тени выскочил Тиг и вцепился зубами в юбку Гермионы.
Девушка тяжело рухнула на землю, ударившись головой о камни. Последнее, что она видела перед тем, как потерять сознание, был Рокхерст, упавший на колени, когда весь переулок взорвался.
– Вот ты где. Я догадался, где тебя искать!
Куинс даже не обернулась. Она сидела на скамейке и смотрела на Серпантин. В неподвижной воде отражался полумесяц.
– Удивительно, что ты пришел, Милтон.
– Почему? – усмехнулся он, садясь рядом.
– Я скорее подумала бы, что ты будешь рядом со своим кольцом. Или по крайней мере сделаешь все, чтобы его спасти.
Милтон нагнулся и поднял камешек. Внимательно рассмотрел и запустил в рукотворное озеро, так восхищавшее посетителей Гайд-парка. По спокойной воде пошли круги.
Они немного посидели молча, прежде чем Куинс снова заговорила:
– Ты знал, что они намерены сделать с кольцом.
– Да.
– И сидишь здесь, хотя оно, возможно, уже погибло? Милтон пожал плечами:
– Я думал, что ты именно этого хотела. Покончить с чудовищами. Покончить с нами.
– Глупости! – вырвалось у Куинс.
Снова воцарилось молчание.
До сих пор в ней тлела крохотная надежда на то, что он приложит все силы, чтобы остановить Гермиону. Вернуть кольцо. Спасти их обоих.
С неба упала звезда. Прочертив по небу яркую дорожку, она вскоре исчезла.
Куинс взглянула на Милтона, желая удостовериться, что он все видел. Но оказалось, что он смотрел на нее. Его глаза сияли, как в тот день, когда они впервые встретились. И Куинс внезапно вспомнила то прекрасное время, когда любила его, когда он любил ее.
– Я никогда не хотела этого, – прошептала она.
– Знаю. И сожалею о своей роли во всем, что случилось. Но что было делать? Последнее время Милафор приобрел чересчур большую власть и стал слишком опасен. Он успел глубоко запустить когти в это королевство. Его необходимо было остановить. Если он в самом деле… в самом деле…
– Убил Паратуса, – прошептала Куинс.
– Да, если Милафор сумел убить его, закончив тем самым царствование семьи Рокхерстов, что станется с нашей королевой? С нашим миром? С нашими родственниками? Нам будет некуда вернуться… даже если получим помилование.
Милтон вздохнул.
– Нет, нам ничего не оставалось, кроме как пожертвовать нашим кольцом.
«Нашим кольцом»? Куинс от неожиданности вздрогнула.
– Благородное решение, милорд.
– Оно не только мое, но и ваше, миледи.
И снова над озером воцарилась бесконечная ночная тишина.
– Жаль, что теперь мои желания не исполнятся, – призналась Куинс.
– Жаль, что больше ты не станешь донимать меня, требуя их исполнения, – усмехнулся Милтон и, подавшись вперед, отвел с ее лба непокорный локон. – Последнее время ты выглядишь все моложе.
– Ты заметил? Милтон кивнул:
– Я всегда замечаю тебя. Даже когда ты меня раздражаешь. – Он снова улыбнулся.
– Если кольцо уничтожено, значит…
– Да, знаю, – с сожалением вымолвил он. – У нас осталось совсем немного времени.
Куинс продолжала смотреть на водяные круги. Они расплывались, становились шире, и расстояние между ними увеличивалось.
– Я думала, ты именно этого хотел.
– Я тоже так думал, но сейчас… – Он снова повернулся к ней и на этот раз сжал подбородок. – Теперь я уже не так уверен. Боюсь, что все еще люблю тебя. Люблю, такую невыносимую и несносную.
Куинс от неожиданности задохнулась. Она никогда не думала услышать от него нечто подобное. Но прежде чем успела открыть ему свое сердце, на горизонте встал гигантский столб света.
Кольцо!
Вокруг все тряслось и содрогалось, и они знали, что это означает. Кольцом воспользовались для того, чтобы закрыть дыры, а вместе с ним погибнет вся заключенная в нем магия.
Однако тут оба вдруг поняли, что не хотят, чтобы их брак закончился таким образом. Милтон сжал ее в объятиях.
– Я не хочу тебя терять, милая Куинс. Потому что люблю, – прошептал он и поцеловал ее, скрепив свой обет.
Куинс едва не потеряла сознание, мгновенно став молодой и мечтательной девушкой. Он продолжал целовать ее, и она почти забыла, что их конец близок.
Но все рано или поздно должно закончиться, включая и поцелуй, и когда Милтон наконец отстранился, они взглянули в глаза друг другу и поняли, что все еще живы.
Значит, кольцо уцелело?
Но осталась еще одна, совсем небольшая проблема. О небо! Он все еще любит ее!
И Куинс позволила ему доказать свою любовь поцелуем, продолжавшимся до рассвета.
В эту ночь Гермиона была не единственной Марлоу в Севен-Дайалсе. Из игорного заведения, посетители которого хоть и принадлежали к высшему обществу, но пользовались не слишком благопристойной репутацией, вывалилась компания молодых людей и направилась вниз по улице.
– Пожалуй, надену-ка я завтра розовый фрак, – заявил Гриффин Марлоу.
– Ты всегда так говоришь! – рассмеялся лорд Деламир. Где-то, совсем близко, раздался оглушительный взрыв.
Молодые люди остановились и уставились на ближайший переулок, где продолжало полыхать пламя. Еще немного – и все снова погрузилось во мрак и тишину.
– Ну и дьявольское же место, – заметил лорд Перси Бейкер, поравнявшись с друзьями.
– Нет, сегодня моя ночь! – возразил Гриффин. – Моя удача вот-вот переменится.
Что-то со звоном ударилось о камень у его ног. Гриффин нагнулся и поднял кусочек серебра.
– Может, это не пенни с небес, но, должен сказать, чего-то оно стоит.
– Ну, с этого ты не разбогатеешь, – поддел лорд Перси, рассматривая находку Гриффина.
– А вот я считаю это своим счастливым талисманом, – объявил Гриффин, надевая кольцо на мизинец. – Итак, о чем я?
– Твоя счастливая ночь!
– Ах да. Лично мне кажется, что сегодня фортуна будет ко мне благосклонна.
– А по-моему, хуже уже ничего быть не может, – фыркнул Деламир, подталкивая дружка локтем.
Наутро Гермиону разбудил необычайно ранний приход матери.
– Минни, дорогая, проснись! – взволнованно вскрикнула она.
Гермиона перевернулась на спину и сжала ладонями виски. В чувство ее привели обрывки воспоминаний о прошлой ночи.
– О дьявол!
– Гермиона Марлоу! – воскликнула мать. – Это такие выражения ты употребляла в беседе с лордом Хастингсом? Неудивительно, что он здесь вместе со своей мамашей!
– Здесь? – удивилась Гермиона, садясь. Собственно говоря, она не совсем понимала, как оказалась дома. Они с Рокхерстом были в переулке, и она едва не улетела в пропасть! – О дьявол, – повторила она на этот раз куда тише и приложила пальцы ко лбу, пытаясь вспомнить, что случилось потом… и как она добралась домой.
И все же она лежит в своей кровати! Не в кровати Рокхерста. Это не сулит ничего хорошего! Мало того, заглянув под простыни, Гермиона обнаружила, что она без одежды. Голая? Кто же ее раздевал? Этого она определенно не помнила. Какой кошмар!
Она поскорее натянула одеяло до подбородка и вымученно улыбнулась матери.
– Минни! – воскликнула та. – Боюсь, тут что-то неладно. И думаю, тебе нужно приготовиться к худшему. Подозреваю, Хастингс хочет разорвать помолвку. О, какое ужасное несчастье! Если бы только твой отец был здесь! Или хотя бы Себастьян!
Графиня подошла к гардеробу и стала вынимать одно платье за другим.
– О небо. Что полагается носить в таких случаях?! Но Гермиона уже не слушала зловещих предсказаний матери. Сейчас ей было важнее вспомнить, как она добралась домой… и выжил ли Рокхерст.
– Какая досада! – пробормотала она, снова заглядывая под одеяло. Может, столь непристойный вид означает, что именно Рокхерст привез ее домой?
К ней домой. Не к себе. Не уложил в свою постель. Не запер в спальне до утра, как клялся когда-то. Нет, теперь, узнав, кто она на самом деле, привез ее домой и предоставил полную свободу. Свободу оставаться одной.
В эту секунду сердце ее едва не разорвалось.
– Несносный человек!
– Я тоже так считаю, – согласилась мать, вообразив, что гнев дочери направлен на лорда Хастингса. – Но мы должны с честью вынести этот позор, дорогая Минни. И я уверена, что смогу найти какого-нибудь достойного баронета или просто джентльмена, который проигнорирует разразившийся скандал и захочет жениться на тебе.
Боже, да что ей скандал, пусть и самый громкий? Как она сможет жить без Рокхерста? Она так привыкла быть его Тенью!
Гермиона зарыдала, и мать немедленно подбежала к ней.
– Ну, дорогая, успокойся! Давай найдем тебе самое красивое платье, и ты спустишься вниз и с гордым спокойствием их выслушаешь! Кто, в конце концов, они такие, эти Хастингсы? Жалкие выскочки!
Графиня с улыбкой помогла дочери одеться, и обе спустились вниз.
– Полагаю, тебе придется вернуть ему кольцо, – заметила леди Уолбрук, когда женщины остановились перед закрытой дверью в утреннюю гостиную.
Кольцо?!
Гермиона украдкой взглянула на руку, где еще недавно поблескивало кольцо несостоявшегося жениха.
А вот это уже будет нелегко объяснить. Не только лорду Хастингсу, но и его матери!
– Мерзавец! – выдохнула Гермиона.
Мать бросила на нее предостерегающий взгляд, достойный самого адмирала Нельсона, и с величественной улыбкой открыла дверь.
Леди Хастингс, очевидно, не считая нужным соблюдать правила приличия, неодобрительно фыркнула при виде дам.
– Добро пожаловать, лорд Хастингс, леди Хастингс, – жизнерадостно приветствовала графиня. – Как мило с вашей стороны заглянуть к нам в столь ранний час!
Услышав голос леди Уолбрук, лорд Хастингс обернулся, но, к сожалению, в противоположную сторону, отчего оказался лицом к лицу с огромной статуей богини плодородия, присланной лордом Уолбруком с островов в Тихом океане. Нужно сказать, что графиня крайне гордилась подарком мужа и выставила его на всеобщее обозрение, несмотря на то что резчик наделил идола четырьмя пышными грудями и не изобразил хотя бы подобия одежды.
Сообразив наконец повернуться к двери, где стояли обе женщины, лорд Хастингс не смог скрыть, насколько шокирован экзотическим украшением гостиной.
«Господи! О чем я только думала, принимая его предложение?» – спросила себя Гермиона. Да уж лучше прожить жизнь в воспоминаниях о Рокхерсте, чем провести ночь с этим слизняком!
И теперь, когда респектабельный, достопочтенный лорд Хастингс возьмет назад свое предложение, ей, вероятно, останутся одни воспоминания…
Гермиона украдкой смахнула слезы, грозившие хлынуть потоком при одной мысли о Рокхерсте.
– О, Томас, как жаль, что я не могу быть той женщиной, которую желаешь ты!
– До нас дошли слухи… – начала леди Хастингс.
– Мама, я же предупреждал, что все скажу сам, – перебил лорд Хастингс.
Дама снова фыркнула.
– Да, но к чему тебе впутываться в столь омерзительную ситуацию?
Мать Гермионы, которая терпеть не могла дураков независимо от пола и возраста, выступила вперед:
– Лорд Хастингс, вы собираетесь разорвать помолвку?
– Видите ли, я намеревался сказать, что… – проблеял он.
– Да! – выкрикнула леди Хастингс, вскочив так порывисто, что едва не опрокинула чайный столик. – Конечно, он желает разорвать помолвку!
– Матушка!
Барон поправил фрак, стараясь принять внушительный вид.
– Сядьте, пожалуйста! Я сам все улажу. – Набрав в грудь воздуха, он мужественно взглянул в глаза графини. – Леди Уолбрук, я буду чувствовать себя лучше, если вы и леди Гермиона тоже сядете, ибо эта новость расстроит вас обеих.
Гермиона заметила, что он старательно избегает смотреть в ее сторону, однако, следуя примеру матери, уселась на ближайший стул.
– Мне стало известно, что последнее время леди Гермиона не слишком хорошо себя чувствует…
– О, милорд! – перебила леди Уолбрук. – Это всего лишь нервы: так часто бывает с девушками перед свадьбой. И у всех молодых дам время от времени бывают мигрени.
– Ну да, конечно, мигрени! – язвительно бросила леди Хастингс.
Барон послал матери укоризненный взгляд.
– По поводу нашей прежней договоренности, думаю, лучше…
Гермиона заметила, что он избегает произносить слово «помолвка». И все же, что заставило лорда Хастингса с такой поспешностью отказаться от невесты?
– …если кто-то будет так невежлив, что осведомится о причине, советую сказать, что причиной нашего расставания явилось слабое здоровье леди Гермионы…
Леди Уолбрук раздраженно вздохнула.
– Слабое здоровье? Никто не поверит подобному вздору! Род Марлоу всегда славился превосходным здоровьем! – Понимая, что неприятностей не миновать, она подалась вперед: – Если собираетесь разорвать помолвку, извольте объяснить почему, иначе я, сделав собственные выводы, поделюсь ими со всем городом. Возможно, всему виной ваша неспособность исполнять супружеский долг и навещать по вечерам жену…
– Это произвол, мадам! – вспылил лорд Хастингс. – Я пытался быть великодушным, хотя вскоре весь свет узнает, что ваша дочь была…
Дверь гостиной открылась, и Фенуик сунул нос в образовавшуюся щель.
– Миледи, к вам гость. Просит разрешения увидеть вас.
– Меня нет дома, – отрезала взвинченная до предела леди Уолбрук. – Ни для кого.
– Как прикажете, миледи, – ответил дворецкий, и, к полнейшему потрясению Гермионы, этот солидный и скорее всего единственный нормальный обитатель дома лукаво ей подмигнул!
Подмигнул?! Фенуик?! Неужели мир перевернулся?
– Итак, лорд Хастингс, на чем вы остановились? – спросила леди Уолбрук тоном, в котором каждый здравомыслящий человек расслышал бы опасные нотки. Графиню многие считали легкомысленной чудачкой, но когда речь заходила о ее детях, она превращалась в настоящую львицу.
– Да, как я уже говорил, – продолжал барон, неловко ерзая на кресле и бросая нервные взгляды в сторону матери, – я не могу жениться наледи Гермионе, потому что ее видели, мадам.
– Видели? – вскинула брови леди Уолбрук. – Что все это значит?!
– Ее видели сегодня утром на рассвете, – добавил лорд Хастингс.
– Я по-прежнему ничего не понимаю…
Тут вдовствующая баронесса не выдержала.
– Лорд Колкли видел ее на рассвете в обществе человека крайне сомнительной репутации! – взорвалась она. – Ваша дочь ехала с ним в его фаэтоне! Лорд Колкли, мой племянник, посчитал необходимым немедленно открыть глаза моему сыну на поведение его невесты, которую по праву можно считать особой легкого поведения!
Леди Уолбрук от неожиданности раскрыла рот, очевидно, настолько изумленная, что даже не сразу спросила Гермиону:
– Что ты скажешь на этот бред?!
– Я не припомню ничего подобного, – вполне правдиво ответила Гермиона.
Графиня кивнула.
– Видите? Это не могла быть Гермиона.
– Скорее всего она действительно не помнит, поскольку, как утверждает лорд Колкли, была пьяна до беспамятства!
Леди Хастингс величественно поднялась:
– Я не позволю пьяной шлюхе пачкать своим присутствием комнаты Хастингс-Мэнор!
Гермиона тоже вскочила.
– Я не была пьяна! – объявила она, пропустив мимо ушей «шлюху», потому что, если уж быть до конца честной, с радостью бы прогулялась по Гайд-парку в одной сорочке только ради того, чтобы в последний раз очутиться в объятиях Рокхерста.
– Потаскуха! – прошипела леди Хастингс и, ткнув пальцем в Гермиону, брезгливо прижала к носу платочек.
– Господи милостивый, неужели я опоздал? – спросил с порога лорд Рокхерст. – Прошу прощения, леди Уолбрук. Но я думал, что приехал как раз к репетиции. И что же вижу? Вы начали без меня! Умоляю, леди Хастингс, продолжайте ваш монолог!
Обе женщины неприлично вытаращились на незваного гостя.
Гермиона снова сморгнула непрошеные слезы.
Рокхерст жив! И совершенно здоров! Один его вид чего стоит! Совершенно неотразим в темном фраке и крахмальной белой сорочке с идеально повязанным галстуком. Высокая касторовая шляпа сидит на голове каким-то залихватским манером!
У Гермионы даже дух захватило.
Но что он здесь делает?
Первой опомнилась леди Уолбрук. Никто и никогда не являлся на репетицию в столь ранний час. Наоборот, все старались приехать как можно позже.
Гермиона сразу увидела, что ее добрая матушка побоялась отослать графа из страха, что тот не вернется. Но, учитывая происходящее, вряд ли его присутствие уместно!
– Боюсь, лорд Рокхерст, репетиция начнется не раньше четырех.
Однако граф как ни в чем не бывало проверил время по каминным часам:
– Как приятно слышать, что я не опоздал!
Отчаявшаяся леди Уолбрук встала и попыталась оттеснить графа к двери.
– Прошу простить, но ваш приход несвоевременен, милорд. Семейные проблемы, видите ли. Если соблаговолите приехать через несколько часов…
– Ничего не выйдет! – покачал головой граф и, обогнув ее, подошел к Гермионе и протянул ей руку. Глаза его сияли знакомым светом, который она так любила.
Девушка взяла его руку, и он прижал ее к груди.
– Я хочу репетировать сейчас, – сказал он ей. – И думал начать вот с этого.
Не успела Гермиона что-то ответить, как он ее поцеловал! И не просто прижался губами, а поцеловал по-настоящему, страстно и пылко.
Словно во всеуслышание объявил ее своей!
Гермиона, все еще не в силах поверить происходящему, вздохнула так счастливо, так сладострастно, что леди Хастингс свалилась на диван в глубоком обмороке.
Наконец он поднял голову и посмотрел ей в глаза.
– Я так рад, что они зеленые!
– Что именно?
– Твои прелестные глазки, – поддразнил он, целуя кончик ее носа.
– Я же говорила: в них нет ничего особенного.
– Тут я не согласен. Они великолепны, как и их хозяйка! Будь у меня возможность загадать желание, я захотел бы каждое утро, до конца жизни, просыпаться в свете их изумрудного сияния.
– Правда? – прошептала Гермиона.
– Это мое желание. И да будет так! – воскликнул он и снова ее поцеловал.
– Но послушайте, милорд… – пробормотал лорд Хастингс, – эта девушка не…
– Не ваша забота, – перебил Рокхерст.
На этот раз поцелуй длился еще дольше: Рокхерст в обычной своеобразной манере предъявлял на Гермиону права.
Отстранившись, он широко улыбнулся:
– Прошу прощения за то, что приехал так поздно, но оказалось чертовски трудно уговорить архиепископа согласиться выдать разрешение на брак, поскольку в церкви уже оглашали о твоей предстоящей свадьбе с другим. Твоя помолвка оказалась весьма некстати. – Он бросил на Хастингса уничтожающий взгляд, словно бедняга был виноват во всем случившемся.
– Но мне кажется, лорд Хастингс приехал, чтобы взять назад свое предложение, – заметила Гермиона.
– Совершенно верно, – нервно подтвердил барон, принимаясь махать под носом мамаши флаконом с нюхательными солями, протянутым леди Уолбрук.
Рокхерст, успокоившись на этот счет, снова стал целовать будущую невесту, прося ее стать его женой и шепотом обещая незабываемую брачную ночь.
– Лорд Рокхерст, что все это значит? – вмешалась наконец леди Уолбрук. – Опомнитесь! Вы целуете Калибана! В пьесе Шекспира Просперо ни разу не целует свое чудовище!
– Это мой вариант «Бури», – объявил Рокхерст. – И думаю, вы найдете финал весьма оригинальным.
Гермиона невольно подумала, что даже мистер Шекспир одобрил бы подобные изменения.
