Пожалуй, даже хорошо, размышлял Томас, что в его крови было слишком много алкоголя, чтобы сознавать свое унизительное положение, когда Амелия наткнулась на него на улице. А теперь, когда лишь остатки ночных возлияний болезненно пульсировали у него в висках, он знал, что она уже видела худшее и не убежала прочь с воплями. Собственно, она казалась вполне довольной, сидя в карете рядом с ним, осыпая его мягкими укорами и закатывая глаза от его реплик.
Эта мысль показалась ему такой забавной, что он бы улыбнулся, если бы карета не подпрыгнула на дороге, тряхнув его мозги так, что они стукнулись бы о стенки черепа, будь такое возможно. Томас не был знатоком анатомии, но подобный сценарий казался более вероятным, чем то, что он почувствовал, словно в окошко кареты влетел молот и врезался в его левый висок.
То, что его правый висок пульсировал так же оглушительно, можно было объяснить только солидарностью.
Он издал стон и крепко ущипнул себя за переносицу, будто одна боль могла притупить другую.
Амелия молчала. Более того, она явно не считала, что должна что-то говорить, чем подтвердила его недавно обретенное убеждение, что она исключительная женщина. Она просто сидела, на удивление безмятежная, учитывая, что он выглядел как покойник и мог в любой момент исторгнуть на нее содержимое своего желудка.
Не говоря уже о его глазе. Прошлым вечером синяк выглядел достаточно скверно, и Томас не представлял, какой оттенок он мог приобрести за ночь.
Он сделал глубокий вздох и открыл глаза, взглянув на Амелию поверх своих пальцев, которые все еще массировали переносицу без всякого результата.
— Болит голова? — вежливо спросила она.
Она ждала, пока он обратит на нее внимание, сообразил Томас.
— Дьявольски.
— У вас есть что-нибудь, что вы могли бы принять? Может, лауданум?
— Боже, нет. — Он чуть не отключился при одной мысли об этом. — Это меня доконает.
— Чай? Кофе?
— Нет, что мне нужно, так это…
Микстура Глэддиша.
Почему Он не подумал об этом раньше?
В то лето, когда им обоим исполнилось восемнадцать. Гарри Глэддиш довел ее до совершенства.
Отец Томаса решил провести сезон в Лондоне, предоставив его самому себе в Белгрейве, и они с Гарри пустились во все тяжкие. Впрочем, в их поведении не было ничего чересчур безнравственного, хотя в то время они считали себя худшими из развратников. После того как он насмотрелся в Лондоне, как молодые люди губят себя, Томас оглядывался на то лето с некоторой иронией. В сравнении с ними они с Гарри были невинными ягнятами. Но даже если так, они пили слишком много и слишком часто, а микстура Глэддиша, принятая утром — с зажатым носом и содроганием, — не раз выручала их. Или как минимум возвращала способность передвигаться достаточно прямо, чтобы добраться до своих постелей, где они могли проспаться.
Он посмотрел на Амелию.
— У вас найдется полчаса?
Она сделала широкий жест.
— Как видите, у меня нашелся целый день.
Томас несколько смутился.
— Ах да. — Он кашлянул. — Жаль, что так вышло. Надеюсь, вам не пришлось отложить важные дела.
— Только посещение модистки и сапожника. — Амелия состроила удрученную гримаску, но было видно, что она шутит. — Боюсь, я останусь разутой и раздетой в эту зиму.
Он поднял палец.
— Одну минуту. — Потянувшись к противоположной стенке кареты, он пару раз стукнул по ней кулаком. Карета тут же остановилась. В обычной ситуации Томас выпрыгнул бы наружу и дал указания кучеру, но, учитывая обстоятельства, его можно было простить за попытку свести свои движения к минимуму. Последнее, что им веем нужно, это чтобы его вывернуло наизнанку прямо в карете.
Получив новые указания, кучер развернул карету и двинулся в обратном направлении, а Томас снова откинулся на сиденье, чувствуя себя гораздо бодрее от одной только мысли об ожидавшей его микстуре. Если Гарри и удивится, что он напился, то никогда не спросит. Во всяком случае, не сегодня утром.
— Куда мы едем? — поинтересовалась Амелия.
— В «Счастливый заяц». Это немного не по пути, но в разумных пределах.
— Это, кажется, гостиница?
— Меня там вылечат.
— В «Счастливом зайце»? — уточнила она с явным сомнением.
— Доверьтесь мне.
— Сказал мужчина, от которого разит джином. — Она покачала головой.
Томас выгнул бровь с поистине королевским высокомерием Уиндемов.
— Я не пью джин. — Боже правый, он слишком хорошо воспитан для этого.
У нее был такой вид, словно она готова улыбнуться.
— Ах, извините. И что вы пили в таком случае?
Томас был вполне уверен, что это не тот разговор, который следует вести с невестой, но в данной ситуации не было ничего, что мужчине полагалось делать, наблюдать и обсуждать с невестой.
— Эль, вы когда-нибудь пробовали его?
— Конечно, нет.
Он цокнул языком.
— Какое праведное негодование.
— При чем тут негодование? — возмутилась Амелия. — Это всего лишь факт. Кто, по-вашему, мог угостить меня элем?
В ее словах определенно присутствовала логика.
— Пожалуй, некому, — великодушно согласился он. — Но это был не джин.
Амелия закатила глаза, и он чуть не рассмеялся. Они вели себя как давно женатая пара. Не то чтобы ему приходилось часто наблюдать старые женатые пары, занятые чем-либо, кроме взаимных оскорблений, как его отец с матерью, но Грейс рассказывала ему, что ее родители были удивительно преданы друг другу. И судя по тому, что он видел, лорд и леди Кроуленд, родители Амелии, казалось, тоже неплохо ладили. По крайней мере, они не казались одержимыми желанием увидеть друг друга в гробу.
— Ваши родители привязаны друг к другу? — внезапно спросил он.
Она несколько раз моргнула, явно удивленная сменой темы.
— Мои родители?
— Они ладят между собой?
— Полагаю, да. — Она задумалась, очаровательно нахмурив лоб. — Они не слишком много времени проводят вместе. У них разные интересы, но мне кажется, что они испытывают друг к другу теплые чувства. Хотя, честно говоря, я никогда не задумывалась над этим.
Едва ли это могло служить описанием страстной любви, но тем не менее настолько отличалось от его собственного опыта, что Томас не мог не заинтересоваться.
Должно быть, она заметила интерес, написанный на его лице, поэтому продолжила:
— Полагаю, они должны ладить. Будь иначе, я бы, наверное, больше думала об этом, вы согласны?
Томас кивнул, вспомнив о бесконечных часах, которые он потратил, размышляя о своих родителях. При всей ее неискушенности и простодушии она могла быть удивительно проницательной.
— Моя мать бывает иногда сварливой, — сказала Амелия. — Впрочем, довольно часто. Но отец, похоже, не возражает. Он понимает, что она ворчит только потому, что считает своим долгом заботиться о дочерях, которые должны быть пристроены. Чего он и сам, конечно, желает. Просто ему не хочется вникать в детали.
Томас поймал себя на том, что одобрительно кивает. Пристроить пять дочерей — невероятно сложное дело.
— Обычно он слушает ее в течение нескольких минут, — продолжила Амелия, — потому что знает, как она любит аудиторию, но потом просто выбрасывает из головы все, что она наговорила, и отправляется на природу вместе со своими гончими. Думаю, это самые счастливые минуты в его жизни.
— С гончими?
— У него их двадцать пять.
— Господи.
Амелия скорчила гримаску.
— Мы пытаемся убедить его, что это слишком много, но он настаивает на том, что мужчина с пятью дочерьми заслуживает иметь в пять раз больше гончих.
Томас попытался подавить образ, возникший у него в голове.
— Умоляю, скажите мне, что ни одна из них не входит в ваше приданое.
— Вам следовало проверить, — отозвалась она, лукаво блеснув глазами. — Лично я никогда не видела брачного контракта.
Он устремил на нее долгий взгляд, затем сказал:
— Значит, нет. — Но поскольку она хранила молчание, добавил: — Надеюсь.
Амелия рассмеялась.
— Он не вынесет разлуки с ними. Меня он охотно сбыл бы с рук, но своих гончих… Никогда. — Она покачала головой. — А ваши родители, они ладили?
Томас помрачнел, и его голова заболела с новой силой.
— Нет.
Несколько мгновений она молча смотрела на него. Он не был уверен, что хочет знать, что она увидела в его лице, поскольку в ее глазах мелькнуло что-то похожее на жалость.
— Мне очень жаль.
— Не стоит, — деловито отозвался он. — Все в прошлом, они умерли, и ничего с этим не поделаешь.
— Но… — Она запнулась. — Впрочем, не важно.
Томас не собирался пускаться в откровения. Он никогда ни с кем не обсуждал своих родителей, даже с Гарри, а ведь тот был свидетелем всему. Но Амелия молчаливо сидела рядом с выражением такого понимания на лице… Впрочем, вряд ли она могла понять его, с ее благословенно скучной и традиционной семьей. Но в ее глазах светилось нечто теплое и доброжелательное, словно она всегда знала его и просто ждала, пока он узнает ее.
— Мой отец ненавидел мою мать. — Слова сорвались с его губ, прежде чем он успел осознать, что произносит их.
Ее глаза расширились, но она ничего не сказала.
— Он ненавидел все, чем она дорожила. Ведь она была дочерью торговца, знаете ли.
Амелия кивнула. Конечно, она знала. Все знали. Никого, похоже, это особенно не волновало, но все знали, что последняя герцогиня происходила из семьи, не имевшей даже дворянского звания, не говоря уже о титуле.
Титул. Какая ирония! Его отец провел всю жизнь, поклоняясь собственному титулу, а теперь оказывается, что он, возможно, вообще не был герцогом. Если, конечно, у родителей мистера Одли хватило ума пожениться.
— Уиндем? — тихо окликнула она.
Томас вскинул голову, повернувшись к ней. Должно быть, он слишком погрузился в собственные мысли.
— Томас, — напомнил он ей.
Ее щеки окрасил легкий румянец. Не смущения, понял он, а восторга. Эта мысль согрела его, добравшись до крохотного уголка сердца, дремавшего годами.
— Томас, — мягко повторила она.
Этого было достаточно, чтобы заставить его продолжить.
— Он женился на ней до того, как получил титул, — объяснил он. — Еще когда был третьим сыном.
— Один из братьев, кажется, утонул?
О да, обожаемый Джон, который, возможно, оставил собственного законного сына.
— Он был средним сыном, не так ли? — тихо спросила Амелия.
Томас кивнул. Он не собирался рассказывать ей, что произошло накануне. Боже правый, это было безумие. Менее суток назад он беззаботно целовал ее в саду, решив, что пришло время сделать ее герцогиней, а теперь даже не знает, кто он такой.
— Джон, — заставил он себя сказать. — Он был любимчиком моей бабушки. Его корабль затонул в Ирландском море. А через год лихорадка унесла старого герцога и его наследника — обоих в течение одной недели, — и мой отец вдруг унаследовал титул.
— Должно быть, это явилось для него сюрпризом, — промолвила она.
— Еще бы. Никто никогда не думал, что он станет герцогом. У него был немудреный выбор: военная служба, церковь или женитьба на богатой наследнице. — Томас хрипло хмыкнул. — Не думаю, что кого-нибудь удивил его выбор. Самое забавное, что семья моей матери была разочарована не меньше, если не больше.
— Даже тем, что они породнились с домом Уиндемов? — удивилась она.
— Они были безумно богаты, — объяснил Томас. — Ее отец владел фабриками, разбросанными по всему северу. Она была его единственным ребенком. Они были уверены, что смогут купить для нее титул. А в тот момент у моего отца не было ни титула, ни особой надежды его унаследовать.
— Что случилось?
Он пожал плечами.
— Не имею понятия. Моя мать была достаточно привлекательной. И определенно достаточно богатой; Но она не была нарасхват. Поэтому ее родным пришлось удовольствоваться моим отцом.
— А он считал, что это он удовольствовался ею, — догадалась Амелия.
Томас мрачно кивнул.
— Он невзлюбил ее с того мгновения, когда женился на ней. Но когда его старшие братья умерли и он стал герцогом, буквально возненавидел ее и никогда не скрывал этого ни передо мной, ни перед другими.
— Это чувство было взаимным?
— Не знаю, — ответил Томас, осознав вдруг, что, как ни странно, никогда не задавал себе этого вопроса. — Она никогда не платила ему тем же, если это то, что вы имеете в виду. — Мысленным взором он увидел свою мать с вечно испуганным лицом и затравленным взглядом бледно-голубых глаз. — Она просто… смирилась, молча выслушивала его оскорбления, ничего не говорила в ответ и уходила. Впрочем, нет, — сказал он, вспомнив. — Это было не так. Она никогда не уходила. Она всегда ждала, пока он уйдет. Она никогда бы не посмела выйти из комнаты раньше его.
— А чем она занималась? — спросила Амелия.
— Она любила гулять в саду, — припомнил Томас. — А когда шел дождь, проводила много времени, глядя в окно. В сущности, у нее было не много друзей. Мне кажется…
Он собирался сказать, что не помнит, чтобы она улыбалась, но тут в его мозгу промелькнуло воспоминание. Ему было лет семь, возможно, восемь, и он собрал маленький букетик для нее. Отец пришел в ярость. Цветы были с клумбы, разбитой для украшения сада, и не предназначались для того, чтобы их рвать. Но мать улыбнулась в присутствии его отца. Ее лицо просветлело, и она улыбнулась.
— Странно, что он не вспоминал об этом столько лет.
— Она редко улыбалась, — тихо сказал он. — Почти никогда.
Она умерла, когда ему исполнилось двадцать, на неделю раньше своего мужа. Они оба подхватили легочную лихорадку. Это было ужасное, мучительное угасание, их тела сотрясались от кашля, глаза остекленели от боли и усталости. Доктор, не склонный выбирать деликатные выражения, сказал, что они утонули в собственной жидкости. Томас всегда находил горькую иронию в том, что его родители, которые провели всю жизнь, избегая друг друга, умерли, по сути, вместе.
И даже в этом его отец обвинил его мать. Собственно, его последние слова были: «Это ее рук дело».
— Вот почему мы сейчас здесь, — внезапно произнес он, сухо улыбнувшись. — Вместе.
— Прошу прошения?
Он пожал плечами, словно все это не имело значения.
— Предполагалось, что ваша мать выйдет замуж за Чарлза Кавендиша. Вы это знали?
Она кивнула.
— Он умер за четыре месяца до свадьбы, — сказал он бесстрастным тоном, словно пересказывая новости из газеты. — Мой отец всегда считал, что ваша мать должна была стать именно его женой.
— Ваш отец любил мою мать? — удивилась Амелия.
— Мой отец никого не любил. Но семья вашей матери не менее старинная и благородная, чем его собственная.
— Более старинная, улыбнулась Амелия, — но не столь благородная.
— Если бы мой отец знал, что станет герцогом, то никогда не женился бы на моей матери. — Он посмотрел на нее с непроницаемым выражением. — Он женился бы на вашей.
Амелия приоткрыла рот и начала что-то говорить, но он продолжил:
— В общем, именно поэтому он поспешил устроить нашу помолвку.
— Это должна была быть Элизабет, — сказала Амелия, — но мой отец хотел, чтобы его старшая дочь вышла замуж за сына его ближайшего друга. Но он умер, и Элизабет пришлось ехать в Лондон в поисках мужа.
— Мой отец был полон решимости объединить семьи в следующем поколении. — Томас невесело рассмеялся. — Чтобы очистить голубую кровь, подпорченную моей матерью.
— О, какая глупость, — сказала Амелия, хотя и чувствовала, что это совсем не глупость. Ее сердце сжималось от сочувствия к мальчику, вынужденному расти в таком несчастливом окружении.
— О нет, — заверил ее Томас, — он не уставал это повторять. Мол, я должен жениться на высокородной девице и должен быть уверен, что мои дети сделают то же самое. Потребуются поколения, чтобы привести нашу кровь и родословную к должному состоянию. — Томас усмехнулся, но это была жутковатая усмешка. — Вы моя дорогая, предназначались в спасительницы даже в зрелом возрасте шести месяцев.
Амелия отвернулась, переваривая услышанное. Неудивительно, что ему так не хотелось назначать дату свадьбы. Кто захочет жениться на ней на таких условиях?
— Не стоит так огорчаться, — сказал он, коснувшись ее щеки, когда она повернулась к нему. — Это не ваша вина.
— И не ваша, — отозвалась она, подавив порыв повернуть голову и уткнуться лицом в его ладонь:
— Да, — промолвил он. — Не моя.
И тут он подался к ней, а она подалась к нему, потому что не могла не податься, и под мягкое покачивание кареты их губы соприкоснулись.
Кожа Амелии покрылась мурашками. Она вздохнула, готовая растаять от поцелуя, если бы не особенно зловредная выбоина на дороге, отбросившая их обоих на сиденье, на места, которые они занимали.
Амелия издала недовольный звук. В следующий раз, когда карету тряхнет, она постарается приземлиться на его место. Это было бы так чудесно, что она не почувствовала бы вины, даже оказавшись в скандальной позе.
Не считая того, что Томас выглядел ужасно. Он был даже не зеленым, а красно-коричневым.
— С вами все в порядке? — спросила она, осторожно перебравшись на противоположное сиденье, чтобы сидеть лицом к нему.
— Я поцеловал бы вас снова, — произнес он шутливым и в то же время нетвердым тоном, — не будь я уверен, что вы не оцените поцелуя.
Пока она пыталась придумать ответ, он добавил:
— Следующий поцелуй… — Он запнулся и охнул, когда карету в очередной раз тряхнуло. — Следующий поцелуй вы оцените. Клянусь.
Амелия нисколько в этом не сомневалась, поскольку одно только обещание заставило ее затрепетать.
Обхватив себя руками, она выглянула в окно. Карета замедлила ход и свернула в небольшой двор перед гостиницей. «Счастливый заяц» был построен во времена Тюдоров, но его черно-белые стены содержались в идеальном порядке и выглядели приветливо с окнами украшенными ящиками с цветами всех оттенков красного и желтого. На вывеске был изображен зубастый кролик, стоящий на задних лапах и облаченный в елизаветинский дублет и брыжи.
Амелия нашла его очаровательным и собиралась сказать об этом, но Томас уже потянулся к двери.
— Вы не хотите подождать, пока мы остановимся? — поинтересовалась она.
Он не сказал ни слова, держась за ручку, пока карета не остановилась.
— Я быстро, — сказал он, даже не взглянув на нее.
— Я пойду с вами, — отолгалась она.
Он замер, затем медленно повернулся к ней.
— Разве вам не удобнее остаться в карете?
Если он надеялся охладить ее любопытство, то добился обратного эффекта.
— Я хотела бы размять ноги, — сказала Амелия, изобразив невинную улыбку. Она прибегала к ней по меньшей мере сотню раз, общаясь с ним, но ни разу после того как они лучше узнали друг друга, и не была уверена, что она сработает.
Он устремил на нее долгий взгляд, явно озадаченный ее безмятежным видом.
Амелия пару раз моргнула — ничего слишком жеманного и нарочитого, просто пара взмахов ресниц, словно она вежливо ожидает ответ.
— Ладно, — сказал он с нотками смирения, которых она никогда не слышала в его голосе. Он всегда получал что хочет. С какой стати ему смиряться?
Он вылез из кареты менее резво, чем обычно, и протянул руку, чтобы помочь ей. Амелия спустилась на землю и помедлила, расправляя юбки.
Она никогда не была в «Счастливом зайце», хотя много раз проезжала мимо. Гостиница располагалась у главной дороги, а она провела всю жизнь, не считая двух светских сезонов в Лондоне, в этой части Линкольншира. Но она никогда не заходила внутрь. Это был постоялый двор, предназначенный в основном для путешественников, проезжавших мимо. К тому же ее мать никогда бы не ступила ногой в подобное заведение. Собственно, имелось только три гостиницы на пути в Лондон, где она соизволяла останавливаться, что делало поездки несколько затруднительными.
— Вы часто приходите сюда? — спросила Амелия, взяв его под руку. Было на удивление волнующе опираться на руку своего нареченного не потому, что это обязанность, которую они оба должны исполнять. Скорее казалось, что они молодая пара, выбравшаяся на прогулку, чтобы побыть вдвоем.
— Хозяин гостиницы — мой друг, — ответил он.
Она повернулась к нему.
— Правда? — До этого дня он был для нее герцогам, поднятым на пьедестал, слишком высокий, чтобы общаться с простыми смертными.
— Неужели так трудно представить, что я могу иметь друга не из высших кругов? — поинтересовался он.
— Нет, конечно, — ответила Амелия. Не могла же она сказать ему, что ей трудно представить, что у него вообще есть друзья независимо от сословия. Не потому, конечно, что он был недостаточно обаятелен. Совсем наоборот. Он был настолько великолепен во всех отношениях, что казалось немыслимым подойти к нему и сказать что-нибудь легкомысленное или обыденное. А разве не это определяет дружеские отношения? Которые слагаются из таких заурядных событий, как прятаться под одним зонтиком под дождем или сидеть рядышком на скверном спектакле?
Она видела, как относятся к нему окружающие. Либо заискивают и распускают перья, вымаливая милости, либо робеют, не решаясь вступить в разговор.
Амелия никогда не задумывалась об этом, но, должно быть, это довольно одинокое существование для человека.
Они вошли в гостиницу, и хотя Амелия старалась не вертеть головой, ее глаза рыскали по сторонам, пытаясь охватить все взглядом. Она не совсем понимала, что ее мать находила столь отталкивающим. Все выглядело достаточно прилично. В воздухе божественно пахло свежеиспеченным мясным пирогом, корицей и чем-то еще, сладким и острым.
Они направились в общий зал, где их радостно приветствовал хозяин:
— Уиндем! Два визита за два дня! Чему я обязан такой чести?
— Угомонись, Глэддиш, — буркнул Томас, проследовав с Амелией к бару. Чувствуя себя ужасно бесшабашной, она забралась на высокий табурет.
— Ты пьянствовал, — заметил хозяин гостиницы, хмыкнув. — Но не здесь и не со мной. Я сокрушен.
— Мне нужна твоя микстура, — сказал Томас.
— А мне нужно, чтобы ты меня представил, — парировал хозяин.
Амелия улыбнулась. Она никогда не слышала, чтобы кто-нибудь говорил с Уиндемом в таком тоне. Пожалуй, Грейс… порой. Но она никогда не была такой дерзкой.
— Гарри Глэддиш, — раздраженно сказал Томас, недовольный тем, что должен плясать под чужую дудку. — Позвольте представить вам леди Амелию Уиллоуби, дочь графа Кроуленда.
— И твою невесту, — добавил Гарри.
— Рада познакомиться, — сказала Амелия, протянув руку.
Он поцеловал ее, вызвав у нее улыбку.
— Мне не терпелось познакомиться с вами, леди Амелия.
Ее лицо осветилось.
— Правда?
— С тех пор как… Черт, Уиндем, как давно мы знаем, что ты помолвлен?
Томас со скучающим видом скрестил на груди руки.
— Я знаю об этом с семи лет.
Мистер Глэддиш повернулся к ней с дьявольской ухмылкой.
— Тогда и я знаю об этом с семи лет. Видите ли, мы ровесники.
— Сколько же времени вы знаете друг друга? — поинтересовалась Амелия.
— Всегда, — заявил мистер Глэддиш.
— С трех лет, — уточнил Томас и потер виски. — Приготовь мне микстуру, если тебя не затруднит.
— Мой отец был помощником старшего конюха в Белгрейве, — сообщил мистер Глэддиш, пропустив мимо ушей его просьбу. — Он учил нас ездить верхом. Я был лучше.
— Чепуха.
Мистер Глэддиш подался вперед.
— Во всем.
— Скажи еще, что ты женат, — поддел его Томас.
— Вы женаты? — удивилась Амелия. — Как чудесно!
— Надо будет пригласить вас с женой в Белгрейв, когда мы поженимся. — Она никогда не говорила об их будущей жизни с такой определенностью. Ей самой не верилось, что у нее хватило смелости сказать это.
— Мы были бы в восторге, — отозвался мистер Глэддиш, бросив на Томаса выразительный взгляд, и Амелия заподозрила, что Уиндем никогда не приглашал его к себе.
— Приготовь микстуру, Гарри, — почти прорычал Томас. — Сейчас же.
— Он пьян, знаете ли, — сообщил ей мистер Глэддиш.
— Теперь уже нет, — возразила она. — Но был, и весьма. — Она повернулась к Томасу и улыбнулась. — Мне нравится ваш друг.
— Гарри, — сказал Томас, — если ты не поставишь микстуру на эту стойку в течение следующих тридцати секунд, Бог свидетель, я сровняю это заведение с землей.
— Типичное злоупотребление властью, — покачал головой мистер Глэддиш, принявшись за дело. — Мне остается только молиться, что вы окажете на него благотворное влияние.
— Я могу сделать только то, что в моих силах, — сказала Амелия своим самым чопорным и ханжеским тоном.
— По правде говоря, — отозвался мистер Глэддиш, положив руку на сердце, — это относится к каждому из нас.
— Вы говорите, как викарий, — заметила Амелия с улыбкой.
— Неужели? Буду считать это комплиментом, Я долго тренировался, отрабатывая тон викария. Это бесит Уиндема, а значит, стоит того, чтобы стараться.
Томас потянул руку через стойку и схватил приятеля за воротник с силой, неожиданной для его плачевного состояния.
— Гарри…
— Томас, Томас, — укоризненно произнес мистер Глэддиш, и Амелия чуть не рассмеялась при виде ее нареченного, призываемого к порядку хозяином гостиницы. Это было чудесно. — Только пьяных выходок мне не хватало, — продолжил он. На, выпей ради спокойствия всех остальных. — Он поставил на стойку стаканчик, наполненный чем-то желтоватым. Амелия подалась вперед, изучая содержимое. Оно было вязким, с темно-коричневыми прожилками и красными вкраплениями и чудовищно воняло.
— Святые небеса, — сказала она, подняв глаза на Томаса. — Вы ведь не собираетесь это пить?
Он схватил стакан, поднес его к губам и проглотил залпом. Амелия поморщилась, не сдержав стона. Ее затошнило только от одного взгляда на то, как он это проделал.
Томас содрогнулся, его челюсть напряглась и задрожала, словно он пытался подавить что-то крайне неприятное. А затем он испустил длинный, прерывистый вздох.
Амелия отпрянула от убийственного запаха, усомнившись насчет обещанного поцелуя. Пожалуй, лучше отложить его на другой день.
— Ну как на вкус? Как в прежние времена? — поинтересовался мистер Глэддиш.
Томас твердо встретил его взгляд.
— Лучше.
Тут мистер Глэддиш рассмеялся, и Томас присоединился к нему. Амелия в недоумении наблюдала за ними, не в первый раз пожалев, что у нее нет братьев. Определенно ей не хватает опыта общения с особями мужского пола, чтобы понять этих двух.
— Сейчас тебе полегчает, — сказал мистер Глэддиш.
Томас кивнул.
— Вот почему я здесь.
— Вы уже пили это раньше? — удивилась Амелия, невольно сморщив нос.
Томас открыл рот, но мистер Глэддиш опередил его:
— Он оторвет мне голову, если я расскажу вам, сколько таких стаканчиков он опрокинул.
— Гарри… — произнес Томас предостерегающим тоном.
— Мы были молодыми и глупыми, — сказал Гарри, подняв обе руки, словно это что-то объясняло. — Честно говоря, потом мне не приходилось делать эту микстуру годами.
Амелия была рада это слышать. Как ни забавно было видеть Томаса не в лучшем состоянии; ей совсем не улыбался брак с пьяницей. И все же ей было любопытно, что заставило его напиться.
— Не считая стаканчика, который я подал твоему приятелю позавчера, — небрежно сообщил Гарри.
— Моему приятелю, — повторил Томас.
Амелия не обратила бы особого внимания на эти слова, если бы не его странный тон, скучающий и вместе с тем… опасный. Она бросила на него острый взгляд.
— Ну да, — сказал Гарри. — Ты был с ним здесь только вчера, если помнишь.
— У вас гости? — поинтересовалась Амелия. — Кто это?
— Никто, — обронил Томас, даже не взглянув на нее. — Лондонский знакомый. Мы когда-то фехтовали вместе.
— Он отлично управляется со шпагой, — вставил Гарри. — Выигрывал у меня все поединки, как ни больно мне это признавать.
— Вы присутствовали на его уроках по фехтованию? — удивилась Амелия. — Какая прелесть.
— Я присутствовал на всех его уроках, — улыбнулся Гарри. Это была настоящая улыбка, без подначки или иронии.
— Щедрый жест моего отца, — подтвердил Томас. — Впрочем, не слишком. Обучение Гарри прекратилось, когда я уехал в Итон.
— Но Уиндему не удалось избавиться от меня так легко, — сказал Гарри и, подавшись к Амелии, доверительно сообщил: — У каждого в жизни есть кто-то, кто знает все его секреты.
Ее глаза расширились.
— И вы знаете?
— Все его секреты? Конечно.
Амелия взглянула на Томаса. Он не стал спорить. Она перевела заинтригованный взгляд на Гарри.
— Значит, это правда?
— Вы не поверили мне на слово?
— Я всего лишь хотела удостовериться, отозвалась она с притворной застенчивостью.
— Ладно, выходите замуж за этого парня, а мне всего лишь приходится бывать в его обществе раз в неделю. — Гарри повернулся к Томасу и взял со стойки пустой стакан из-под микстуры. — Ну как? Добавки не понадобится?
— Спасибо, одного стакана вполне достаточно.
— Вы действительно выглядите лучше, — заметила Амелия с некоторым удивлением. — Уже не такой зеленый.
— Скорее желтый, — вставил Гарри. — Не считая пурпурного оттенка под глазом. Королевские цвета.
— Гарри, — сказал Томас с таким видом, словно его терпение на пределе.
Гарри склонился к Амелии.
У аристократов никогда не бывает обычных синяков. Только пурпурные. Лучше смотрится с мантией.
— С какой мантией?
Гарри небрежно махнул рукой.
— С любой.
Томас взял Амелию за локоть.
— Нам пора, Гарри.
Гарри усмехнулся.
— Уже?
Амелия помахала ему свободной рукой, следуя за Томасом, который тащил ее к выходу.
— Приятно было познакомиться, мистер Глэддиш!
— Заходите в любое время, леди Амелия.
— Спасибо, я…
Но Томас уже вытащил ее из зала.
— Он очень милый, — заметила Амелия, семеня рядом с ним.
— Милый, — повторил Томас, покачав головой. — Это он умеет. — Он быстро обвел ее вокруг лужи, хотя и не особенно ловко, и ей пришлось прыгать, чтобы не намочить обувь.
Кучер уже держал дверцу кареты открытой, когда они подошли. Амелия позволила Томасу помочь ей забраться внутрь, но не успела усесться, как услышала:
— В Берджес-Парк.
— Нет! — воскликнула она, высунувшись наружу. — Только не туда.
Святые небеса, это будет катастрофа.
