Томас нашел поездку в Магуайребридж на удивление приятной. Не то чтобы он не ожидал, что окрестности окажутся живописными, просто обстоятельства, сопутствующие этой поездке, не настраивали на созерцательный лад. Что до Джека, то тот казался не расположенным к разговору, не считая отрывочных сведений, касавшихся местной истории.
Он был счастлив здесь, понял Томас. Его тетку нельзя было охарактеризовать иначе, как милой женщиной. Томас не сомневался, что из нее получилась хорошая мать. Определенно Кловерхилл был более приятным местом для ребенка, чем Белгрейв.
Какая ирония. С точки зрения права Джек был лишен своего наследства. И все же у Томаса возникло чувство, что это именно его обделили. Не то чтобы его детство могло быть более счастливым, не будь он наследником Уиндемов. Его отец ожесточился бы даже больше, если бы ему пришлось жить на севере в качестве зятя фабриканта.
И все же он не мог не гадать, как могла бы сложиться его жизнь. Он поставил себе целью не уподобиться своему отцу, но он никогда не задумывался о том, каким отцом стад бы он сам.
Интересно, будет ли его дом украшен миниатюрами с потертыми от частого прикосновения рамками?
Конечно, это предполагало, что у него будет дом, что оставалось подвешенным в воздухе.
Вдали показалась деревушка, и Джек замедлил скачку, а затем остановился, устремив взор вдаль. Томас с любопытством взглянул на него. Он не ожидал, что Джек будет медлить.
— Это она? — спросил он.
Джек кивнул, и они поскакали вперед.
Когда они подъехали ближе, Томас огляделся. Это была симпатичная деревенька с аккуратными лавками и домами, распложенными по обе стороны вымощенной булыжником улицы. Соломенные крыши здесь, беленые стены и плетеные изгороди там… Все это ничем не отличалось от любой деревушки на Британских островах.
— Церковь там, — сказал Джек, сделав движение головой.
Томас последовал за ним по улице, пока они не добрались до церкви, серого каменного здания с узкими арочными окнами. Она выглядела старинной, и он невольно подумал, что это довольно милое место, чтобы сочетаться браком.
Церковь, однако, была пустынной.
— Непохоже, что здесь кто-нибудь есть, — заметил Томас.
Джек бросил взгляд на небольшое здание слева от церкви.
— Регистрационная книга, наверное, у священника дома.
Томас кивнул. Они спешились, привязав лошадей к столбу, и направились к дому священника. Постучав в дверь, они услышали шаги внутри.
Дверь отворилась, явив их взору женщину средних лет — видимо, экономку.
— Добрый день, мэм, — сказал Джек с почтительным поклоном. — Я Джек Одли, а это…
— Томас Кавендиш, — перебил его Томас, проигнорировав удивленный взгляд Джека. Сейчас ему казалось мелочным представляться полным титулом.
У Джека был такой вид, словно он собирался закатить глаза, но вместо этого он повернулся к экономке и сказал:
— Мы хотели бы посмотреть приходскую регистрационную книгу.
Она удивленно уставилась на них.
— В задней комнате, — сказала она наконец. — В кабинете викария.
— Викарий дома? — спросил Джек.
Томас ткнул его локтем в ребра. Милостивый Боже. Он что, напрашивается на компанию?
Но если экономка и нашла их просьбу любопытной, то никак этого не показала.
— Здесь нет сейчас викария, — сообщила она равнодушным тоном. — Место вакантно. — Она проследовала внутрь и села на диван. — Говорят, что скоро кого-нибудь пришлют. А пока воскресные службы проводит священник из Эннискиллена.
Она взяла блюдо с тостами и повернулась к ним спиной. Томас воспринял это как разрешение войти в кабинет священника. Джек последовал за ним.
Напротив камина стояло несколько книжных полок. Томас начал с них. Несколько Библий, проповеди, стихи…
— Вы не знаете, как выглядит регистрационная книга? — спросил он, пытаясь припомнить, видел ли он регистрационную книгу в своей приходской церкви поблизости от Белгрейва. Наверное, но вряд ли она чем-нибудь выделялась, иначе он запомнил бы ее.
Джек не ответил, а Томасу не хотелось настаивать, поэтому он продолжил просматривать полки.
«Мораль и современный человек». Нет, спасибо.
«История графства Фермана». Он отложил книгу. Как бы ни было живописно это графство, он сыт им по горло.
«Отчет о путешествиях» Джеймса Кука. Томас улыбнулся. Амелии понравилась бы эта книга.
Он закрыл глаза и вздохнул, позволив себе на мгновение подумать о ней. Все утро он держал свои мысли в узде, стараясь думать о чем угодно: об окружающем пейзаже, о скачке, даже о комьях грязи, прилипших к сапогам Джека.
Но не об Амелии.
Он не думал о ее глазах, которые оказались вовсе не зелеными, а скорее карими. Смесь оттенков цвета листвы с оттенками цвета коры. Ему понравилось это сравнение.
Он также не думал о ее улыбке, о ее полуоткрытых губах, когда она стояла перед ним прошлой ночью, взволнованная и возбужденная.
Как же он желает ее! Но он не любит ее. Это было бы неуместно.
Он вернулся к своему занятию с угрюмой решимостью, вытаскивая тома без названия и раскрывая их, чтобы заглянуть внутрь. Наконец он добрался до полки, где стояли только учетные книги. Он вытащил одну из них, и его сердце гулко забилось, когда он понял, что строки заполнены датами рождений, смертей и браков.
Это была регистрационная книга. Но даты относились к другому периоду. Родители Джека поженились в 1790 году, а указанные даты были намного позднее.
Томас оглянулся через плечо, чтобы сказать о своей находке Джеку, но тот стоял, напряженно выпрямившись, перед горящим камином. Вся его фигура, казалось, застыла в неподвижности, и Томас понял, почему он не слышал его шагов по комнате.
Джек не двинулся с места, с тех пор как они вошли в комнату.
Томас подавил порыв подойти к нему и хорошенько встряхнуть, чтобы вбить в него немного здравого смысла. О чем, к дьяволу, ему сетовать? Это его, а не Джека жизнь будет разрушена к концу сегодняшнего дня. Это он лишится своего имени, дома, состояния и невесты.
Джек выйдет из этой комнаты одним из самых могущественных и богатых людей планеты. А он останется ни с чем. Пожалуй, кроме немногочисленных друзей. Знакомых у него имелось в избытке, а вот друзей — раз-два и обчелся. Грейс, Гарри Глэддиш… и, возможно, Амелия. Впрочем, вряд ли она захочет видеть его после всего, что он сказал и сделал. Ей будет чересчур неловко. А если она выйдет замуж за Джека…
Тогда ему будет тоже неловко.
Он закрыл глаза, заставив себя сосредоточиться на деле. Он сам сказал Амелии, что она должна выйти замуж за герцога Уиндема, кто бы им ни оказался. Проклятие, он не может жаловаться, если она последует его указаниям.
Томас поставил том на полку и вытащил другой, проверив даты, сопутствующие каждой записи. Они относились к более раннему периоду, чем предыдущие, включая самый конец восемнадцатого столетия. Он просмотрел еще один том, затем четвертый и на этот раз, взглянув на аккуратные записи, обнаружил даты, которые искал.
Нервно сглотнув, он взглянул на Джека.
— Кажется, здесь.
Джек повернулся. Его губы были плотно сжаты, взгляд казался затравленным.
Томас посмотрел на книгу и обнаружил, что его руки дрожат. Он держался весь день вплоть до этого момента, надеясь стоически вынести все, что судьба ему готовит.
Но теперь он был испуган.
Тем не менее ему удалось собраться с силами и улыбнуться. Потому что если он не будет вести себя как мужчина то, что от него останется к концу этого дня? Только его достоинство и душа.
Он поднял голову и посмотрел в глаза Джеку.
— Ну что, почитаем?
— Сделайте это сами, — сказал тот.
— Вы не хотите убедиться своими глазами?
— Я доверяю вам.
Губы Томаса приоткрылись, но не от удивления. Почему бы Джеку не доверять ему? Он не в силах изменить записи на страницах, раскрытых перед ним. Но даже если Джек страшится того, что они там увидят, неужели ему не интересно? Неужели ему не хочется посмотреть самому? Как можно проделать весь этот путь и даже не заглянуть в регистрационную книгу?
— Нет, — сказал Томас. Почему он должен все брать на себя? — Я не буду делать этого без вас.
Секунду Джек не двигался, затем выругался себе под нос и подошел к Томасу, стоявшему у письменного стола.
— Вы так чертовски благородны, — буркнул он.
— Ненадолго, — пробормотал Томас. Он положил книгу на стол, раскрыв ее на первой странице. Джек стоял рядом, глядя вместе с ним на мелкий, но разборчивый почерк викария Магуайрсбриджа.
Томас нервно сглотнул. Его горло сжалось. Но он должен пройти через это. Это его долг перед герцогством Уиндем.
Разве не в этом состояла вся его жизнь? В служении Уиндему?
Он чуть не рассмеялся. Если кто-нибудь считал, что он слишком далеко заходит в понимании своего долга…
То это как раз тот случай.
Он перевернул несколько страниц, пока не нашел нужный год.
— Вы знаете, в каком месяце ваши родители поженились? — спросил он у Джека.
— Нет.
Не важно, решил Томас. Это маленький приход. Вряд ли здесь заключалось много браков.
«Патрик Колвилл и Эмили Кендрик, 20 марта 1790 года.
Уильям Фигли и Маргарет Плоурайт, 22 мая 1790 года».
Он скользил пальцем по странице, пока не добрался до конца. Затаив дыхание, он перевернул страницу.
Вот они!
«Джон Огастус Кавендиш и Луиза Генриетта Гэлбрейт, поженились 12 июня 1790 года в присутствии свидетелей, Генри Уикема и Филиппа Гэлбрейта».
Томас закрыл глаза.
Итак, все кончено. Все, что составляло его сущность, все, чем он владел… Все это потеряно.
А что осталось?
Он открыл глаза, глядя на свои руки, на свое тело, свою кожу, кровь, мышцы и кости. Достаточно ли этого?
Даже Амелия потеряна для него. Она выйдет замуж за Джека или какого-нибудь другого, не менее титулованного парня, и будет жить до конца ее дней как жена другого мужчины.
Это ранило. Томас не мог представить, что будет так больно.
— Кто такой Филипп? — прошептал он, не отрывая взгляда от записи. Джек должен знать, ведь Гэлбрейт — фамилия его матери.
— Что?
Подняв глаза, Томас увидел, что тот спрятал лицо в ладонях.
— Филипп Гэлбрейт? Он был свидетелем.
Джек убрал руки от лица и заглянул в регистрационную книгу.
— Брат моей матери.
— Он еще жив? — Томас и сам не знал, почему это его интересует. Доказательство брака здесь, в его руках, и он не сможет оспорить его.
— Не знаю. Был жив, когда я видел его в последний раз. Это было пять лет назад.
Томас судорожно сглотнул, уставившись в пространство. Он ощущал странную невесомость в теле, словно из него выкачали кровь. Его кожа покрылась мурашками…
— Вырвите эту страницу, — раздался голос из-за его плеча.
— Вы сошли с ума?
Джек покачал головой.
— Вы герцог.
Томас снова устремил взгляд на страницу и с огромной печалью, по-настоящему принял свою судьбу.
— Нет, — тихо возразил он. — Не я.
— Нет. — Джек схватил его за плечи. В его глазах застыло паническое выражение. — Вы то, что нужно Уиндему, что нужно всем.
— Перестаньте. Вы…
— Выслушайте меня, — взмолился Джек. — Вы были рождены и воспитаны для этой миссии. Я все разрушу. Понимаете? Я не хочу этого.
Он был явно напуган. Хороший знак, решил Томас. Только недалекий человек — к тому же весьма поверхностный — способен видеть в положении герцога только престиж и богатство. Если Джек понимает кое-что, чтобы бояться, значит, он в достаточной степени годится для этой миссии.
Он покачал головой, твердо встретив взгляд Джека.
— Возможно, я воспитан для этого, но рождены для этого вы.
— Нет! — взорвался Джек.
— Вы не вправе принять это или отвергнуть, — сказал Томас. — Неужели вы не понимаете? Это не титул и собственность, это вы сам.
— О, ради Бога, — огрызнулся Джек. Его руки дрожали. — Я преподношу это вам на чертовом серебряном блюде. Вы остаетесь герцогом, а я оставляю вас в покое. Я даже готов быть вашим представителем на Внешних Гебридах. Все, что угодно. Только вырвите эту страницу.
— Если вам не нужен титул герцога, почему бы вам не сказать с самого начала, что ваши родители не были женаты? — парировал Томас. — Я спрашивал вас об этом. Вы не сказали «нет».
— Я не знал, что я претендент на наследство, когда вы интересовались моей законнорожденностью.
Томас опустил взгляд на регистрационную книгу. Всего лишь одна страница. Это все, что было между ним и его привычной жизнью, всем тем, что он считал настоящим.
Трудно устоять перед искушением. Он ощущал его вкус во рту: желание, алчность… и страх, горький привкус страха.
Он может вырвать эту страницу, и никто ни о чем не узнает. Страницы не были даже пронумерованы. Если сделать это достаточно аккуратно, ни кто не заметит, что страница исчезла.
Жизнь вернется в свое обычное русло. Он вернется в Белгрейв в том же статусе, в котором уехал, с теми же владениями, обязанностями и правами, включая Амелию.
Она уже была бы его герцогиней, если бы он не тянул со свадьбой.
Если он вырвет эту страницу…
— Вы слышите? — прошипел Джек.
Томас навострил уши, повернувшись к окну.
Лошади.
— Это они, — сказал Томас.
Сейчас или никогда.
Он перевел взгляд на регистрационную книгу.
— Не могу, — прошептал он.
И тут Джек шагнул вперед, оттолкнув его в сторону. Все произошло так быстро, что когда Томас опомнился, он увидел, что Джек схватил регистрационную книгу… и вырвал из нее страницу.
Томас бросился к нему, пытаясь выхватить страницу из рук, но тот вырвался и кинулся к огню.
— Джек, нет! — крикнул Томас, и хотя ему удалось схватить Джека за локоть, тот успел бросить бумагу в огонь.
Томас отшатнулся, в ужасе глядя, как она вспыхнула. Вначале посередине прогорела дыра, затем почернели и загнулись края.
Страница коротко полыхнула и превратилась в пепел.
— Господи, — прошептал Томас. — Что вы наделали?
Амелия была уверена, что ей никогда больше не придется размышлять над фразой «худший день моей жизни». После сцены в Белгрейве, когда двое мужчин чуть не подрались, выясняя, кому из них придется жениться на ней… Едва ли можно испытать подобное унижение дважды в жизни.
Но ее отец явно не знал об этом.
— Папа, постой, — взмолилась она, упираясь каблуками в пол, когда он буквально втащил ее в дом священника.
— Мне казалось, что тебя интересует ответ, — нетерпеливо отозвался он. — Видит Бог, меня интересует.
Утро было ужасным. Когда вдовствующая герцогиня обнаружила, что двое мужчин поскакали в церковь без нее, она впала в неистовство. Еще более впечатляющей была скорость, с которой она пришла в себя, — за минуту, по оценкам Амелии. Гнев леди Августы превратился в холодную целеустремленность, и, признаться, Амелия находила ее еще более пугающей, чем ее ярость. Услышав, что Грейс не намерена сопровождать их в Магуайрсбридж, она вцепилась в ее локоть и прошипела:
— Не оставляй меня одну с этой женщиной.
Грейс попыталась объяснить, что Амелия будет не одна, но та ничего не желала слушать и отказывалась ехать без нее. А лорд Кроуленд не собирался ехать без Амелии, и им была нужна миссис Одли, чтобы указать путь к церкви…
В карете, катившей в графство Фермана, было тесно.
Амелия втиснулась на одно сиденье вместе с Грейс и миссис Одли, что не представляло бы особого неудобства, если бы напротив не сидела вдовствующая герцогиня, которая устроила бедной миссис Одли настоящий допрос. В результате миссис Одли все время ерзала, толкая Грейс, которая толкала Амелию, и без того напряженную сверх меры от дурных предчувствий.
А потом, не успели они выбраться из кареты, как отец схватил ее под руку и, склонившись к уху, прочитал последнее наставление, касающееся отношений между отцами и дочерьми, завершив его несколькими фразами о династических правах, семейных состояниях и обязательствах перед короной.
И все это в течение одной минуты; Если бы Амелии не приходилось выслушивать тот же набор нравоучений на протяжении всей недели, она не поняла бы ни слова.
Она попыталась объяснить ему, что Томас и Джек имеют право на уединение, что они не обязаны выставлять свои судьбы напоказ, но было слишком поздно. Вдовствующая герцогиня уже ринулась вперед, обойдя их.
— Где это? — гаркнула она.
Амелия повернулась к Грейс и миссис Одли, которые испуганно держались чуть позади. Но прежде чем она успела что-либо сказать, отец резко дернул ее за руку, и она оказалась внутри, чуть не споткнувшись о порог.
В центре комнаты с чайной чашкой в руке стояла женщина, на яйце которой отражалось нечто среднее между изумлением и тревогой. Видимо, экономка, решила Амелия на ходу. Отец все еще тащил ее за собой, твердо намеренный не позволить вдовствующей герцогине добраться до Томаса и Джека первой.
— Быстрей, — прорычал он, но Амелию охватила странная, почти сверхъестественная паника. Она не хотела входить в заднюю комнату.
— Отец… — начала она, но слова замерли у нее на губах, когда он втащил ее внутрь.
Томас.
Он стоял совершенно неподвижно, с бесстрастным лицом, устремив взгляд на стену, где не было ни окна, ни картины — ничего, что могло бы привлечь его внимание.
Амелия подавила испуганный возглас. Он лишился титула! Он не произнес ни слова, даже не взглянул на нее. Но она поняла это по его лицу.
— Как вы посмели уехать без меня? — спросила вдовствующая герцогиня. — Где регистрационная книга? Я требую, чтобы мне ее показали.
Никто ей не ответил. Томас продолжал стоять, гордо выпрямившись, как герцог, которым его все считали, а Джек, святые небеса, выглядел больным. Его лицо раскраснелось, и он учащенно дышал.
— Что вы нашли? — чуть ли не взвизгнула леди Августа.
Амелия устремила взгляд на Томаса. Но он молчал.
— Он Уиндем, — сказал Джек наконец. — Как и должно быть.
Амелия ахнула, надеясь, что она неправильно истолковала выражение лица Томаса. Ее не волновали титул, богатство и земля. Ей был нужен он сам. Но он был слишком горд, чтобы претендовать на ее руку, если он не более чем мистер Томас Кавендиш, джентльмен из Линкольншира.
Вдовствующая герцогиня резко повернулась к Томасу.
— Это правда?
Он не ответил.
Она повторила свой вопрос, схватив Томаса за локоть с такой яростью, что заставила Амелию вздрогнуть.
— Там нет записи о браке, — настойчиво произнес Джек.
Томас по-прежнему молчал.
— Томас — герцог, — снова сказал Джек с отчаянием в голосе. — Вы что, не слышите? Почему никто не слушает меня?
Амелия затаила дыхание.
— Он лжет, — негромко произнес Томас.
Амелия проглотила ком в горле, борясь с подступившими слезами.
— Нет, — взорвался Джек. — Говорю вам…
— О, ради Бога, — перебил его Томас. — Неужели вы думаете, что никто ничего не узнает? Наверняка были свидетели свадьбы. Ради Бога, вы не можете переписать прошлое. — Он бросил взгляд на огонь. — Или сжечь его, как в данном случае.
Амелия потрясенно смотрела на него, осознав, что он мог солгать.
Он мог солгать, но не стал.
Если бы он солгал…
— Он вырвал страницу из регистрационной книги, — сказал Томас со странной отстраненностью. — И бросил ее в огонь.
Все дружно повернулись и как завороженные уставились на пламя в камине. Но там не было никаких следов страницы — ни пепла, ни черных язычков дыма, который появляется, когда горит бумага. Никаких свидетельств преступления Джека не было. Если бы Томас солгал…
Никто бы не узнал. Он мог сохранить свой титул, свои деньги.
Он мог бы сохранить ее.
— Титул ваш, — сказал Томас, повернувшись к Джеку, и поклонился.
Джек выглядел ошеломленным и подавленным.
— Я… — Томас откашлялся. — Я мистер Кавендиш, — сказал он ровным, спокойным голосом, — и желаю вам всего хорошего.
С этими словами он направился к двери, пройдя мимо онемевшей публики.
На Амелию он даже не взглянул.
И тут она осознала, что за всю эту ужасную сцену Томас ни разу не посмотрел на нее. Он стоял на месте, глядел куда, угодно: на стену, на Джека, на свою бабушку, даже на Грейс, — но только не на нее.
Едва ли этот факт мог служить ей утешением. Но почему-то Амелии стало легче.
