Путешествие в Батлерсбридж проходило в значительной степени так, как Томас и ожидал. Вместе с Джеком и лордом Кроулендом он ехал верхом, наслаждаясь хорошей погодой. Они почти не разговаривали. Собственно, весь разговор сводился к обмену репликами, когда кто-нибудь из всадников вырывался вперед, проезжая мимо других, или отставал.
Время от времени кто-то делал замечание относительно погоды.
Лорд Кроуленд, казалось, заинтересовался местными птицами.
Томас пытался любоваться пейзажем. Окрестности были даже более зелеными, чем в Линкольншире, и он гадал, сколько здесь выпадает дождей. Если уровень осадков здесь больше, то как это отражается на урожае. И как это сказывается на…
Хватит!
Урожай, животноводство… все это теперь отвлеченные материи. У него нет ни земли, ни живности, не считая его лошади, а может, даже этого нет.
У него ничего нет.
И никого.
Амелия…
Перед его мысленным взором возникло ее лицо, непрошеное и тем не менее такое желанное. Она оказалась гораздо умнее и глубже, чем он ожидал. Он не любил ее — сейчас, во всяком случае, — но… тосковал по ней. Смешно, учитывая, что она находилась в карете, в двадцати шагах позади него. Он видел ее, когда они остановились в полдень перекусить. И они завтракали вместе.
У него не было причин тосковать по Амелии.
И все-таки он тосковал.
Ему не хватало ее смеха за обеденным столом и теплого сияния ее глаз на рассвете.
Как будто он когда-либо видел ее на рассвете!
Но ему все равно не хватало этого.
Он оглянулся через плечо на карету, наполовину удивляясь, что она выглядит в точности так, как полагается, а не изрыгает языки пламени через окошки.
Его бабка была сегодня в отличной форме. Вот о чем он не будет тосковать, когда лишится титула. Вдовствующая герцогиня Уиндем была не просто бременем на его плечах, она была сущим проклятием. Порой ему казалось, что весь смысл ее жизни состоит в том, чтобы усложнять его жизнь насколько это возможно.
Впрочем, бабка была не единственной обузой, от которой он был бы рад избавиться. Бесконечная писанина.
О ней он точно не будет скучать. Отсутствие свободы. Всем казалось, что он может делать что захочет, имея столько денег и такую власть. Но увы, он привязан к Белгрейву. Точнее, был привязан.
Он подумал об Амелии, о ее мечтах об Амстердаме.
Черт! Он может завтра же отправиться в Амстердам, если пожелает. Прямо из Дублина. Он может посетить Венецию, Вест-Индию. Нет ничего, что помешало бы ему…
— Вы счастливы?
— Я? — Томас удивленно взглянул на Джека, сообразив вдруг, что он насвистывал. Насвистывал! Он не мог вспомнить, когда в последний раз делал это. — Наверное. Прекрасный день, вы не находите?
— О да. Прекрасный день, — отозвался тот.
— Нам следует радоваться, что мы не заперты в карете с этой старой мегерой, — заявил лорд Кроуленд. — Пардон, — добавил он, вспомнив, что старая мегера приходится бабушкой обоим его спутникам.
— Передо мной можете не извиняться, — сказал Томас, развеселившись. — Я полностью с вами согласен.
— Мне придется жить с ней? — заволновался Джек.
Томас усмехнулся, глядя на него. Неужели он только что осознал тяжесть своего бремени?
— Можете отправить ее на Внешние Гебриды.
— А почему вы этого не сделали? — осведомился Джек.
— О, поверьте, я так и сделаю, если вдруг завтра окажется, что я еще обладаю властью над ней, А если нет… — Томас пожал плечами. — Мне понадобится какая-то работа. Я всегда хотел путешествовать. Возможно, я стану вашим представителем в далеких странах. Возможно, мне понравится такая жизнь.
— Ради Бога, — буркнул Джек, — перестаньте болтать чепуху.
Томас окинул его любопытным взглядом, не впервые подумав, что творится в голове его кузена. Лицо Джека осунулось, взгляд был угрюмым.
Он явно не хотел ехать домой. Нет, он боялся ехать домой.
Томас ощутил вспышку сочувствия к человеку, которого должен был бы презирать и ненавидеть. Но ему было нечего сказать и не о чем спросить.
Поэтому он промолчал и не сказал больше ни слова до конца путешествия. Часы шли, и к вечеру похолодало. Они миновали несколько очаровательных деревенек, маленький, но оживленный городок и въехали наконец в Батлерсбридж, деревню, где вырос Одли.
Ей следовало бы выглядеть зловеще, подумал Томас. С длинными бесформенными тенями и неведомыми зверями, завывающими в ночи.
Ведь это здесь он лишится той жизни, которую привык считать своей. Казалось неправильным, что она выглядит такой мирной и живописной.
Джек, находившийся впереди, существенно замедлил скачку. Поравнявшись с ним, Томас тоже придержал свою лошадь.
— Скоро? — тихо спросил он.
Джек кивнул.
— За поворотом.
— Вас там не ждут?
— Нет. — Джек перешел на рысь, но Томас не стал пришпоривать лошадь, позволив ему оторваться. Есть вещи, которые мужчине лучше делать одному.
По крайней мере он мог бы попытаться задержать вдовствующую герцогиню, пока Джек не встретится со своими родными.
Он перешел на шаг, направив свою лошадь на середину дороги, так что карете тоже пришлось замедлить ход. Он мог видеть, как Джек спешился в конце короткой улочки, поднялся по ступенькам и постучал. Из отворившейся двери хлынул поток света, но е такого расстояния Томас не мог слышать, что было сказано.
Карета остановилась на обочине, и лакей помог вдовствующей герцогине выбраться наружу. Она двинулась вперед, но Томас быстро соскользнул с лошади и схватил ее за локоть, удерживая на месте.
— Отпусти меня, — резко бросила она, пытаясь вырваться.
— Ради Бога, мадам, — не менее резко отозвался Томас, — дайте ему минуту, чтобы встретиться с родственниками.
— Мы его родственники.
— Вы что, совсем бесчувственны?
— На кону стоят более важные вещи, чем…
— Здесь нет ничего настолько важного, что не могло бы подождать пару минут.
Ее глаза сузились.
— Это ты так думаешь.
Томас выругался себе под нос.
— Я ведь приехал сюда, не так ли? Я обращался с ним вежливо, а в последнее время даже с уважением. Я слушал ваши язвительные замечания и бесконечные жалобы. Я проехал через две страны, спал в трюме и даже… — То, что он должен добавить, было крайне унизительно. — Вручил ему свою невесту. Полагаю, я доказал, что готов ко всем откровениям, которые эта деревня нам предложит. Но, клянусь всеми святыми, я не пожертвую ни каплей порядочности, которую мне удалось сохранить, несмотря на то что я вырос в одном доме с вами.
За ее плечом он мог видеть Грейс и Амелию, которые смотрели на них с открытыми ртами?
— Человек, — произнес он сквозь зубы, — имеет право провести пару чертовых минут со своей семьей.
Секунду-другую леди Августа сверлила его ледяным взглядом, затем обронила:
— Не смей сквернословить в моем присутствии.
Томас был настолько ошарашен тем фактом, что она полностью проигнорировала его тираду, что расслабил хватку на ее руке. Она вырвалась и устремилась вверх по ступенькам вслед за Джеком, который обнимал какую-то женщину — видимо, свою тетку.
— Кхм, — произнесла вдовствующая герцогиня, как только она одна умела.
Томас шагнул вперед, готовый вмешаться.
— Должно быть, вы его тетя, — сказала леди Августа, обращаясь к женщине, стоявшей на крыльце.
Миссис Одли молча уставилась на нее.
— Да, — отозвалась она после долгой паузы. — А вы?..
— Тетя Мэри, — перебил ее Джек. — Боюсь, я должен представить тебя вдовствующей герцогине Уиндем.
Миссис Одли выпустила его из объятий, присела в реверансе и посторонилась, позволив вдовствующей герцогине проскочить мимо нее.
— Герцогиня Уиндем? — переспросила она. — Святые небеса, Джек, неужели ты не мог предупредить нас?
Джек мрачно усмехнулся.
— Так лучше, уверяю тебя. — Он повернулся к Томасу. — Герцог Уиндем, — сказал он, сделав жест в его сторону. — Ваша светлость, моя тетя, миссис Одли.
Она пробормотала что-то в ответ, судя по ее виду, ничуть не польщенная прибытием герцога.
Джек закончил представления, и миссис Одли пригласила всех внутрь. Она говорила шепотом, но в ее голосе было столько паники, что Томас мог слышать каждое слово.
— Джек, у нас нет свободных комнат. Во всяком случае, ничего подходящего для столь…
— Пожалуйста, миссис Одли, — вмешался Томас, склонив голову в почтительном поклоне, — не беспокойтесь на этот счет. С нашей стороны было непростительно явиться без предупреждения. Я бы не хотел, чтобы вы особо утруждались. Хотя, возможно, вы найдете комнату для моей бабушки. Так будет легче для всех, — добавил он, стараясь не показывать своего уныния.
— Конечно, — быстро сказала миссис Одли. — Прошу вас, входите. Стало прохладно. Джек, мне нужно сказать тебе…
— Где ваша церковь? — осведомилась вдовствующая герцогиня.
Томас чуть не застонал. Неужели она не может подождать, пока они не войдут внутрь?
— Вы хотите посетить церковь? — спросила миссис Одли, бросив озадаченный взгляд на Джека. — В такой час?
— Я не собираюсь молиться, — резко бросила леди Августа. — Мне нужно просмотреть церковные записи.
— Викарий Беверидж все еще служит? — спросил Джек, явно пытаясь отвлечь внимание от вдовствующей герцогини.
— Да, — сказала его тетка, — но наверняка он уже лег спать. Уже половина девятого, а он ранняя пташка. Может, утром…
— Это вопрос чрезвычайной важности для династии, — перебила ее леди Августа. — Меня не волнует, даже если бы сейчас была полночь. Мы…
— Зато меня волнует, — отрезал Джек. — Я не позволю, чтобы вы вытащили викария из постели. Вы ждали достаточно долго. Ничего с вами не случится, если подождать до утра.
Томас готов был аплодировать своему кузену.
— Джек! — ахнула миссис Одли и повернулась к вдовствующей герцогине. — Не представляю, кто научил его разговаривать в таком тоне. Уж точно не я.
— Не ты, — буркнул Джек, свирепо глянув на леди Августу.
— Вы сестра его матери? — осведомилась та.
— Да, — отозвалась миссис Одли, явно пораженная внезапной сменой темы.
— Вы присутствовали на ее свадьбе?
— Нет.
Джек удивленно повернулся к ней.
— Разве?
— Да. Меня там не было. У меня были роды. Я никогда не рассказывала тебе. Ребенок родился мертвым. — Ее лицо смягчилось. — Это одна из причин, почему я была так рада иметь тебя.
— Мы отправимся в церковь завтра утром, — заявила вдовствующая герцогиня. — Первым делом. Отыщем нужные документы и покончим со всем этим.
— Документы? — переспросила миссис Одли.
— Свидетельство о регистрации брака, — рявкнула вдовствующая герцогиня. — Вы глухая?
Это было слишком. Томас схватил ее за локоть и оттащил назад, что, возможно, было в ее интересах, поскольку Джек выглядел так, словно готов был вцепиться ей в горло.
— Луиза венчалась не в здешней церкви, — сказала миссис Одли. — Она вышла замуж в Магуайрсбридже. В графстве Фермана, где мы выросли.
— Это далеко отсюда? — требовательно спросила вдовствующая герцогиня, пытаясь высвободить руку.
Но Томас держал крепко.
— В двадцати милях, ваша светлость, — ответила миссис Одли, прежде чем повернуться к своему племяннику. — Джек? В чем дело? Зачем тебе понадобилось доказательство регистрации брака твоей матери?
Джек помедлил, колеблясь, затем прочистил горло.
— Мой отец ее сын, — сказал он, кивнув в сторону вдовствующей герцогини.
— Твой отец! — ахнула миссис Одли. — Ты хочешь сказать, что Джон Кавендиш…
Томас, шагнул вперед, ощущая странную готовность взять в руки ситуацию.
— Вы позволите?
Джек кивнул:
— Пожалуйста.
— Миссис Одли, если существует доказательство регистрации брака вашей сестры, то ваш племянник является настоящим герцогом Уиндемом.
— Настоящим герцогом… — Миссис Одли прикрыла рот Ладонью, явно ошеломленная. — Нет. Это невозможно. Я помню мистера Кавендиша. Он был… — Она сделала жест руками, словно пыталась описать его. Затем, после нескольких неудачных попыток облечь свои мысли в слова, сказала: — Он не стал бы скрывать это от нас.
— Тогда он не был наследником, — заметил Томас.
— О Господи. Но если Джек — герцог, то вы…
— То я нет, — сухо закончил Томас, бросив взгляд на Амелию и Грейс, которые стояли около двери, наблюдая за происходящим. — Так что можете представить себе наше нетерпение разрешить эту проблему.
Миссис Одли ошарашенно молчала.
Томас, как никто, понимал, что она чувствует.
Амелия не представляла, сколько времени. Определенно, позже полуночи. Несколько часов назад их с Грейс проводили в их комнату, и хотя она давно умылась и облачилась в ночную рубашку, сон не шел.
Она долго лежала под одеялами, прислушиваясь к ровному дыханию Грейс. Затем встала с постели и подошла к окну, решив, что если она все равно не спит, то могла бы смотреть на что-нибудь более интересное, чем потолок. В небе светила полная луна, приглушая своим сиянием блеск звезд.
Амелия вздохнула, разыскивая взглядом знакомые созвездия. Она нашла Большую Медведицу, но ее затянуло облаками.
Грейс тихо всхрапнула.
Амелия села на широкий подоконник, прислонившись головой к стеклу. Она часто так поступала, когда была моложе и не могла заснуть: подходила к окну и считала звезды и цветы. Иногда она даже выбиралась наружу, пока отец не распорядился обрезать ветви могучего дуба под ее окном.
Это было весело.
Ей снова захотелось пережить те ощущения сегодня. Ей хотелось избавиться от безысходности и мрачных предчувствий. Ей хотелось выбраться наружу и почувствовать ветер на своем лице. Ей хотелось петь там, где ее никто не услышит. Ей хотелось размять ноги, онемевшие после целого дня, проведенного в карете.
Она спрыгнула с подоконника, накинула плащ и проследовала на цыпочках мимо Грейс, которая тихо бормотала во сне — к сожалению, слишком неразборчиво, иначе Амелия определенно осталась бы и послушала.
В доме было тихо, как и следовало ожидать, учитывая поздний час. Ей не раз приходилось пробираться по спящему дому, хотя ее прошлые приключения ограничивались проделками над сестрами или местью за их проделки. Не успела она оглянуться, как оказалась в холле и, толкнув переднюю дверь, выскользнула в ночь.
Воздух был прохладным и насыщенным влагой, но она вдохнула его полной грудью и, запахнув плотнее плащ, направилась через лужайку к деревьям. Ее босые ноги тут же замерзли — она не обулась, чтобы не шуметь, — но ей было все равно. Она будет радостно чихать завтра, если это означает свободу сегодня.
Амелия рассмеялась и припустила бегом.
Томас не мог заснуть.
Впрочем, это его не удивило. Смыв с себя дорожную пыль, он переоделся, и его проводили в очень милую спальню. Комната была не слишком большой, мебель не новой, но было видно, что за ней любовно ухаживали, что создавало атмосферу тепла и уюта. На письменном столе стояли миниатюры, искусно размещенные в углу, чтобы их можно было созерцать, когда пишешь письма. В гостиной также было много миниатюр, расставленных на каминной полке. Видимо, их часто брали в руки, потому что рамки в тех местах, где их касались пальцами, немного потерлись.
Очевидно, людей, изображенных на этих миниатюрах, любили.
Томас попытался вообразить подобные экспозиции в Белгрейве и чуть не рассмеялся. Конечно, там были портреты всех Кавендишей, и не по одному, но висели в галерее как свидетельства величия и богатства. Он никогда не смотрел на них. С какой стати? Там не было никого, кого Томас хотел бы видеть; никого, чью улыбку или добродушный юмор хотел бы вспомнить.
Он подошел к письменному столу и взял в руки один из миниатюрных портретов. Изображенный на нем улыбающийся юноша напоминал Джека, возможно, в более юном возрасте.
Томас тоже улыбнулся. Ему нравилось это место. Оно называлось Кловерхилл. Подходящее название.
Неплохое место, чтобы расти, чтобы стать мужчиной.
Томас поставил миниатюру на место, подошел к окну и остановился, опершись ладонями о подоконник. Он собирался лечь, ощущал усталость и томился от беспокойства. Это было не лучшее сочетание.
Ему хотелось покончить со всем этим.
Ему хотелось выяснить наконец, кто он на самом деле и кем не является.
Он стоял так несколько секунд, рассеянно созерцая аккуратную лужайку, простиравшуюся перед домом. Там не было ничего заслуживающего внимания, особенно посреди ночи, но Томас, казалось, не мог сдвинуться с места. И тут…
Его глаза уловили какое-то движение, и он прищурился, вглядываясь в темноту. Там кто-то был.
Амелия.
Это было невозможно, и все же это была Амелия, вне всякого сомнения. Больше ни у кого не было волос такого цвета.
Какого дьявола она там делает? Вряд ли она пытается сбежать. Она слишком разумна для этого, не говоря уже о том, что при ней нет никаких вещей. Похоже, она решила прогуляться.
В четыре часа утра.
Это было определенно неразумно.
— Вот дурочка, — пробормотал Томас и, набросив на плечи халат, выскочил из комнаты. Это так он проводил бы свою жизнь, если бы ему удалось жениться на ней? Гонялся бы за ней посреди ночи?
Не прошло и минуты, как он оказался снаружи, выйдя через переднюю дверь, которая, как отметил Томас, оставалась чуть приоткрытой. Он пересек подъездную дорогу и зашагал по лужайке, на которой он в последний раз видел Амелию, но ее там не было.
Она исчезла.
О Господи! Не может же он звать ее, выкрикивая имя. Он перебудит весь дом.
Томас двинулся дальше. Куда, к дьяволу, она делась? Она не могла далеко уйти. Более того, она не стала бы уходить далеко. Только не Амелия.
— Амелия? — позвал он громким шепотом.
Тишина.
— Амелия? — позвал он громче, насколько осмелился.
И тут он увидел ее, сидящую на траве.
— Томас?
— Вы что, лежали?
Ее волосы были заплетены в простую косу, падавшую на спину. Он никогда не видел ее такой.
— Я смотрела на звезды, — сказала она.
Он непроизвольно поднял глаза к небу, затянутому облаками.
— Я ждала, когда облака рассеются, — объяснила она.
— Почему?
— Почему? — повторила она, глядя на него с таким видом, словно это он только что сделал странное заявление.
— Сейчас глубокая ночь.
— Да, я знаю. — Она подтянула ноги и, упершись руками в землю, встала. — Но это мой последний шанс.
— Для чего?
Она беспомощно пожала плечами:
— Не знаю.
Томас покачал головой и начал что-то говорить, отчитывая ее за глупую выходку. Но Амелия только улыбнулась.
Она казалась такой красивой, что у него перехватило дыхание.
— Амелия. — Он не знал, почему произнес ее имя. Он не собирался говорить ей ничего конкретного. Просто она стояла перед ним, а он никогда ни одну женщину вообще так не хотел в жизни, как ее.
На покрытой росой лужайке, в середине Ирландии, посреди ночи он хотел ее, всей душой хотел.
Томас давно перестал обманывать себя, будто он не желает Амелию. Но он не позволял себе мечтать о ней, не позволял представлять себе, как он снимаете нее одежду, как его руки скользят по ее плечам и спине, обнажая ее безупречные…
— Вам нужно вернуться в дом, — хрипло произнес он.
Она покачала головой.
Томас испустил прерывистый вздох. Понимает ли она, чем рискует, оставаясь здесь, с ним? Ему понадобились все его силы — больше, чем, как ему казалось, он обладает, чтобы оставаться на месте, на расстоянии двух шагов от нее. Так близко… и все же коснуться ее он не мог.
— Мне хочется погулять, — сказала она.
Он встретился с ней взглядом и… совершил ошибку, потому что увидел в ее изумительных глазах все, что она чувствует: обиду, боль и беззащитность.
Это разрывало ему душу.
— Мне было душно наверху, — продолжила она. — Хотя там не было душно, просто у меня возникло такое ощущение.
Как ни странно, он понял, что она имеет в виду.
— Я устала чувствовать себя в ловушке, — печально сказала она. — Всю мою жизнь мне говорили, куда пойти, что сказать, с кем разговаривать…
— За кого выйти замуж, — мягко добавил он.
Она кивнула.
— Мне хотелось почувствовать себя свободной. Пусть только на час.
Он посмотрел на ее руку. Было бы так легко протянуть руку и сжать ее ладонь в своей. Один шаг, и она будет в его объятиях.
Но он сказал только:
— Вам нужно вернуться назад. — Это было то, что ему полагалось сказать, и то, что ей полагалось сделать.
Он не мог поцеловать ее, во всяком случае, сейчас и здесь, когда он совершенно не уверен в своей способности ограничиться поцелуем.
— Я не хочу выходить за него замуж.
Внутри у Томаса что-то сжалось. В ее словах не было ничего нового. Амелия никогда не делала из этого тайны. И все же сейчас… когда она стояла в лунном свете…
Это было невозможно вынести, невозможно проигнорировать.
«Я не хочу, чтобы вы достались ему», — подумал он, однако не произнес вслух.
Он не мог позволить себе этого, потому что знал: утром, когда все выяснится, Джек Одли почти наверняка докажет свое право на титул герцога Уиндема. А если сейчас он скажет ей: «Будь моей», — она согласится. Томас видел это по ее глазам.
Возможно, ей даже кажется, что она любит его. А почему бы нет? Всю жизнь ей внушали, что ей полагается любить его, повиноваться ему, быть благодарной за его внимание и за счастливую судьбу, связавшую ее с ним много лет назад.
Но она не знала его по-настоящему. А сейчас даже он сам не уверен, что знает себя. Как он может просить ее быть с ним, когда ему нечего ей предложить?
Она заслуживает большего.
— Амелия, — прошептал он, потому что должен был что-то сказать.
Она ждала его ответ.
— Я не хочу делать этого, — наконец сказала она.
— Ваш отец… — начал он, но у него перехватило дыхание.
— Он хочет, чтобы я стала герцогиней.
— Он хочет лучшего для вас.
— Он не знает, что для меня лучше.
— Это вы не знаете.
Взгляд, которым она одарила его, поразил его в самое сердце.
— Не говорите так. Можете говорить что угодно, но не говорите, что я не знаю, что мне нужно.
— Амелия…
— Не надо.
Всего два коротких слова, но она вложила, в них боль, гнев и разочарование, накопившиеся в ее душе. Они пронзили сердце Томаса с точностью кинжальных ударов.
— Мне очень жаль, — сказал он, потому что не знал, что еще сказать, и потому что действительно сожалел, хотя и не совсем понимал о чем. Но в его груди засела мучительная боль и горькое сожаление о том, что она не принадлежит ему и никогда не будет принадлежать.
И еще он сожалел о том, что он не может отмахнуться от той частички своей души, которая знала, что такое честь и достоинство, и потому он не может сказать «катись все к черту» и овладеть ею прямо здесь и сейчас.
И это, к его немалому удивлению, означало, что вовсе не герцог Уиндем всегда поступал правильно, а Томас Кавендиш.
Похоже, эту частичку самого себя он никогда не потеряет.
