Глава 15
Четыре дня спустя в море
Это было необычайно спокойное плавание — так, во всяком случае, сказал Томасу капитан, когда начали сгущаться сумерки. Томас был благодарен судьбе за это. Не то чтобы он страдал от морской болезни, пересекая бурное Ирландское море, но был близок к этому состоянию. Чуть более ветра, чуть сильнее прилив — или что там заставляло небольшое судно болтаться на волнах, — и его желудок начал бы протестовать самым неприятным образом.
Он обнаружил, что легче оставаться на палубе. Внизу было душно и тесно. А наверху можно было наслаждаться привкусом соли, висевшим в воздухе, и бодрящим ветром, хлеставшим по щекам. Здесь по крайней мере он мог дышать.
Чуть дальше у поручней стоял Джек, прислонившись к стене рубки и устремив взгляд вдаль. Вряд ли мимо его внимания прошло, что это как раз место гибели его отца. Это было ближе к ирландскому берегу, предположил Томас, если его матери удалось добраться до суши.
Каково это, не знать собственного отца? Хотя лично он предпочел бы не знать своего. Но, по всеобщим отзывам, Джон Кавендиш был более приятным парнем, чем его младший брат, Реджинальд.
Думает ли Джек о том, как сложилась бы его судьба, если бы не тот шторм? Конечно, он вырос бы в Белгрейве, вне всякого сомнения. А Ирландия была бы для него всего лишь соседней страной, родиной его матери. Возможно, он время от времени посещал бы ее, но она не была бы его домом.
Он учился бы в Итоне, как все Кавендиши, а потом поступил бы в Кембридж. Его зачислили бы в Питерхаус, потому что для Уиндемов годился только старейший из колледжей, и его имя добавилось бы к длинному списку выпускников, начертанному на стене библиотеки, которую Кавендиши поддерживали на протяжении столетий, начиная с тех времен, когда герцоги еще были графами, а церковь — католической.
И не важно, как бы он учился и учился ли вообще, Джек закончил бы колледж независимо от отметок. Ведь он был бы наследником Уиндемов. Томас не представлял, что он мог бы сделать, не считая полной безграмотности, чтобы его отчислили.
Затем последовал бы лондонский сезон, как он последовал для Томаса. Джек неплохо бы повеселился, сухо подумал Томас. Он обладал как раз том чувством юмора, которое делало герцогских отпрысков еще более привлекательными для женщин. Армия, разумеется, была бы исключена. Не говоря уже о том, что он не грабил бы кареты на Линкольн-роуд.
Вот что сделал тот шторм.
Что касалось самого Томаса, то он не представлял, где бы оказался: скорее всего на севере, в каком-нибудь доме, приобретенном отцом его матери. Интересно, стал бы его отец заниматься бизнесом, управляя фабриками? Трудно было вообразить занятие, к которому Реджинальд Кавендиш испытывал бы большее отвращение.
Томас закрыл глаза, доверившись на мгновение стихии, покачивавшей судно на волнах.
Даже помолвка с Амелией обернулась отличным выбором. Томас чувствовал себя идиотом из-за того, что ему понадобилось так много времени, чтобы оценить невесту.
Все то, что его кузену не довелось сделать… Интересно, справился бы он лучше, чем он сам?
Едва ли.
Со своего места он мог видеть корму, где на скамье расположились Грейс и Амелия. Они делили каюту с вдовствующей герцогиней, и поскольку та засела внутри, предпочитали оставаться снаружи. Лорд Кроуленд занял вторую каюту. Предполагалось, что они с Джеком будут спать внизу, вместе с командой.
Амелия, казалось, не замечала, что он наблюдает за ней, — наверное, потому, что солнце било ей в глаза, когда она смотрела в его сторону. Она сняла шляпку и держала ее в руках, длинные ленты трепетали на ветру.
Она улыбалась.
Ему не хватало ее улыбки, вдруг понял он. Он не видел, чтобы она улыбалась на всем пути до Ливерпуля. Конечно, у нее не было особых причин для радости, как и у всех остальных. Даже Джек, который мог так много выиграть, казался все более озабоченным по мере приближения к Ирландии.
Наверное, у него есть собственные демоны, поджидающие его на берегу, предположил Томас. Должна же быть причина, почему он не вернулся домой.
Он повернулся и посмотрел на запад. Ливерпуль давно скрылся за горизонтом, и впереди ничего не было видно, кроме воды, переливавшейся рябью синих, зеленых и серых оттенков.
Столько воды. Это было трудно постигнуть.
Это было самое продолжительное морское путешествие в его жизни. Странно. Он никогда не был на континенте. Война положила конец большим турам по Европе, которые совершали по окончании учебы современники его отца, и ему пришлось завершать образование в своей стране. Служба в армии даже не обсуждалась — наследникам герцогских титулов не разрешалось рисковать своей жизнью на иностранной земле независимо от их храбрости и патриотичности.
Еще один фрагмент его Жизни, который был бы другим, если бы тот корабль не затонул. Он бы сражался с Наполеоном, а Джек остался бы дома.
Его мир измерялся расстоянием от Белгрейва. Он не слишком удалялся от его центра, и внезапно его мир показался ему таким ограниченным.
Когда он снова повернулся к Амелии, она сидела одна, прикрыв глаза ладонью от солнца. Томас огляделся, но Грейс нигде не было. Никого вокруг, кроме Амелии и юноши, который сидел на носу, завязывая узлы на канате.
Он не говорил с ней с того дня в Белгрейве. Впрочем, не совсем так. Он был вполне уверен, что они обменялись несколькими приветствиями и извинениями.
Но он видел ее, наблюдал за ней издали, и с близкого расстояния тоже, когда она не смотрела.
Он никак не ожидал, что ему будет так больно даже смотреть на нее, видеть ее такой несчастной, знать, что он, по крайней мере отчасти, является тому причиной.
Но что еще он мог сделать? Встать и сказать: «Э-э… мне кажется, что я хотел бы жениться на ней теперь, когда мое будущее неопределенно»? О да, это было бы встречено бурными аплодисментами.
Он должен делать то, что считает наилучшим, что считает правильным.
Амелия поймет. Она смышленая девушка. Разве он не убедился на прошлой неделе, что она умнее, чем ему казалось? К тому же она практична, способна добиваться своего.
Ему это понравилось.
Наверняка она понимает, что в ее интересах выйти замуж за герцога Уиндема, кем бы он ни был. Как и планировалось для нее и для герцогства.
И непохоже, чтобы она была влюблена в него.
Кто-то позвал юного матроса — судя по голосу, капитан, — он бросил, канаты и поспешил прочь, оставив их с Амелией одних на палубе. Томас подождал немного, предоставив ей возможность уйти, если она опасалась оказаться втянутой в разговор с ним, но она не двинулась с места, поэтому он подошел к ней и отвесил почтительный поклон.
— Леди Амелия.
Она вскинула глаза и тут же опустила.
— Ваша светлость.
— Могу я присоединиться к вам?
— Конечно. — Она подвинулась на самый край скамьи. — Грейс спустилась вниз.
— К вдовствующей герцогине?
Амелия кивнула.
— Она хочет, чтобы Грейс обмахивала ее веером.
Томас не представлял, как можно улучшить тяжелую атмосферу под палубой, гоняя воздух с помощью веера, но опять же сомневался, что его бабушке есть до этого дело. Скорее всего ей понадобился кто-то, на кого бы она могла изливать свои жалобы.
— Мне следовало пойти с ней, — сказала Амелия, но без особого раскаяния. — Это было бы милосердно с моей стороны, но… — Она вздохнула, покачав головой. — Я просто не смогла.
Томас подождал в надежде, что она еще что-нибудь скажет. Но она замолкла, что означало, что у него больше нет оправдания для собственного молчания.
— Я хотел бы извиниться, — сказал он. Слова застревали у него в горле. Он не привык извиняться. Точнее, он не привык совершать поступки, за которые нужно было извиняться.
Амелия повернулась и посмотрела на него в упор.
— За что?
Что за вопрос! Он не ожидал, что она вынудит его объясняться.
— За то, что произошло в Белгрейве, — сказал он, надеясь, что ему не придется вдаваться в детали. Бывают моменты, которые не хочется вспоминать. — В мои намерения не входило огорчать вас.
Амелия устремила взгляд на нос корабля. Выражение ее лица было скорее задумчивым, чем печальным.
Она казалась слишком смирившейся и подавленной, чтобы грустить. И ему было тошно сознавать, что он причастен к тому, чтобы довести ее до такого состояния.
— Я… сожалею, — медленно произнес он. — Думаю, у вас были основания почувствовать себя нежеланной. Это не входило в мои намерения. Я не хотел бы, чтобы вы чувствовали себя подобным образом.
Она продолжала смотреть прямо перед собой, повернувшись к нему в профиль. Он видел, что ее губы плотно сжаты и она пару раз моргнула. Томас никогда не думал, что трепет женских ресниц может быть таким завораживающим, но ее ресницы были… милыми.
Как и она сама, во всех отношениях. Это было самое подходящее слово, чтобы описать ее. Поначалу оно казалось бледным и невыразительным, но при дальнейшем размышлении приобретало все больше и больше нюансов.
«Красивый» подразумевало нечто броское, ослепительное… и одинокое, но не милое. «Милое» предполагало нечто теплое и приветливое. Оно мягко сияло, проникая в самое сердце.
Амелия была милой.
— Становится темно, — сказала она, сменив тему. Очевидно, тем самым она давала ему понять, что его извинения приняты. И ему следовало бы отнестись к этому с уважением. Ему следовало бы придержать язык и ничего больше не говорить, потому что, очевидно, таково было ее желание.
Но Томас не мог. Он, никогда не видевший причин объяснять свои поступки кому-либо, был охвачен потребностью объяснить ей все, до последнего слова. Ему было необходимо знать, чувствовать всей душой, что она поняла. Он не хотел отказываться от нее. Он сватал ее за Джека Одли не потому, что не желал ее. Он делал это, потому что…
— Вы предназначены герцогу Уиндему, — сказал он. — Точно так же, как я считал себя герцогом Уиндемом.
— Вы все еще герцог, — мягко возразила она, глядя вперед.
— Нет. — Он чуть не улыбнулся, сам не зная почему. — Мы оба знаем, что это не так.
— Я ничего такого не знаю, — сказала она, повернувшись наконец к нему лицом. Ее глаза яростно блеснули. — Неужели вы собираетесь отдать свое право первородства на основании портрета? В лондонских притонах можно найти десяток мужчин, имеющих сходство с одним из семейных портретов в Белгрейве. Они просто похожи, и не более.
— Джек Одли — мой кузен, — сказал Томас. Ему нелегко было произнести это вслух, и он ощутил странное облегчение, сделав это. — Осталось только убедиться, что он законнорожденный.
— Это требует доказательств.
— Я уверен: их легко получить. Церковные записи… свидетели… доказательства найдутся. — Он отвернулся, уставившись вдаль. Теперь он видел то, что она так долго созерцала. Солнце опустилось так низко, что можно было смотреть в его сторону, почти не щурясь, а небо окрасилось самыми невероятными оттенками розового и оранжевого.
Но он не мог смотреть на закат вечно, как бы ему этого ни хотелось.
— Я не думала, что вы из тех, кто так легко сдается.
— О, я не сдаюсь. Я ведь здесь? Но я должен планировать свою жизнь. Мое будущее оказалось не таким, как я думал. — Уголком глаза он заметил, что она готова возразить, и добавил с улыбкой: — Вероятно.
Ее челюсти сжались, затем расслабились.
— Мне нравится море, — сказала она после короткого молчания.
И ему тоже, осознал он, несмотря на слабый желудок.
— Вы не страдаете морской болезнью? — поинтересовался он.
— Нисколько. А вы?
— Немного, — признался он, вызвав у нее улыбку. Он перехватил ее взгляд. — Вам нравится, когда я нездоров?
Амелия явно смутилась, доставив ему удовольствие.
— Да, — призналась она. — Правда, не совсем нездоров.
— Слаб и беспомощен?
— Да! — отозвалась она с определенным энтузиазмом, чтобы тут же покраснеть.
Это доставило ему еще большее удовольствие. Румянец ее красил.
— Я совсем не знала вас, когда вы чувствовали себя прекрасно.
Было так легко притвориться, будто он не понимает, что она имеет в виду, и сказать, что они знали друг друга всю жизнь. Но что, в сущности, это означало? Они знали имена друг друга и что их судьбы связаны. Совсем не много, как теперь понимал Томас. И этого было явно недостаточно.
— Я более доступен, когда навеселе? — попытался пошутить он.
— Или страдаете морской болезнью, — милостиво согласилась она.
Он рассмеялся.
— Мне повезло, что погода ясная. Я слышал, что обычно море менее благосклонно к путешественникам. Капитан говорит, что порой плавание от Ливерпуля до Дублина оказывается более сложным, чем весь путь от Вест-Индии до Англии.
В ее глазах вспыхнул интерес.
— Не может быть.
Томас пожал плечами:
— Я только повторяю слова капитана.
Она задумалась на мгновение.
— Знаете, я никогда еще не уезжала так далеко от дома.
Он склонился ближе.
— Я тоже.
— Правда? — На ее лице отразилось удивление.
— А куда я мог ездить?
Ему было забавно наблюдать, как она размышляет над его словами. На ее лице промелькнула гамма эмоций, прежде чем она сказала:
— Вы так любите географию. Я думала, что вы путешествовали.
— Как-то не получалось. — Он устремил взгляд на солнце, заходившее слишком быстро. — Полагаю, было очень много обязанностей дома.
— Вы будете путешествовать, если… — Она осеклась, и ему не надо было смотреть на нее, чтобы в точности представить выражение ее лица.
— Если выяснится, что я не герцог? — закончил он.
Она кивнула.
— Скорее всего. — Он слегка пожал плечами. — Правда, не знаю, куда поеду.
Внезапно Амелия повернулась к нему.
— Я всегда мечтала увидеть Амстердам.
— Неужели? — Он казался удивленным. Даже заинтригованным. — Почему?
— Наверное, из-за всех этих очаровательных датских картин и каналов.
— Большинство людей предпочитают венецианские каналы.
Амелия, конечно, знала это. Возможно, отчасти именно поэтому ей никогда не хотелось туда поехать.
— Я хочу увидеть Амстердам.
— Надеюсь, еще увидите, — сказал он и добавил после долгой паузы: — Каждый должен иметь возможность осуществить хоть одну свою мечту.
Амелия повернулась к нему лицом. Он смотрел на нее с такой нежностью, что ее сердце чуть не разбилось, по крайней мере то, что от него еще оставалось.
— Грейс спустилась вниз, — сообщила она, отвернувшись.
— Вы уже говорили об этом.
— О. — Как неловко. — Да, конечно, чтобы обмахивать веером. — Он молчал, поэтому она добавила: — И еще что-то насчет супа.
— Супа, — повторил он, покачав головой.
— Мне не удалось расшифровать ее послание, — призналась Амелия.
Он сухо улыбнулся.
— Пожалуй, есть одна обязанность, от которой я охотно избавлюсь.
У нее вырвался смешок.
— О, извините, — поспешно сказала она. — Это было ужасно грубо с моей стороны.
— Ничуть, — заверил ее Томас и придвинулся ближе с заговорщическим видом. — Как вы думаете, у Одли хватит смелости отослать ее прочь?
— У вас не хватило.
Он поднял руки.
— Она же моя бабушка.
— Его тоже, если уж на то пошло.
— Да, но он не знает ее, счастливчик. — Он склонился к ней. — Я предложил Внешние Гебриды.
— О, перестаньте.
— Нет, правда, — настаивал он. — Я сказал Одли, что подумываю о том, чтобы приобрести какой-нибудь остров только для того, чтобы высадить ее там.
На этот раз она рассмеялась.
— Нам не следует говорить о ней в таком тоне.
— И почему это, — произнес он, словно размышляя вслух, — все, кого я знаю, говорят, что капризные старушенции со сварливой наружностью имеют золотое сердце?
Она смотрела на него, сдерживая улыбку.
— Моя не имеет, — произнес он с таким видом, словно не мог поверить в подобную несправедливость.
Амелия не выдержала и прыснула:
— Да уж.
Их взгляды, в которых светилось веселье, встретились, и они оба рассмеялись.
— Она меня недолюбливает, — сказала Амелия.
— Она никого не любит.
— Мне кажется, она симпатизирует Грейс.
— Нет, просто она не любит ее меньше, чем всех остальных. Она не любит даже мистера Одли, хотя неустанно трудится, чтобы добыть для него титул.
— Она не любит мистера Одли?
— Он не выносит ее.
Амелия покачала головой и снова устремила взгляд на закат, угасавший на горизонте.
— Какая путаница.
— Это еще мягко сказано.
— Какой узел! — воскликнула она, чувствуя себя настоящей морячкой.
Он фыркнул и поднялся на ноги. Амелия вскинула глаза. Он загородил собой последние лучи солнца, и ей вдруг показалось, что он заполняет собой всю ее вселенную.
— Мы могли бы быть друзьями, — услышала она собственный голос.
— Друзьями?
— Да. — Она улыбнулась. Это было самое поразительное. Чему она улыбается? — Думаю, мы были бы друзьями, если бы все…
— Сложилось иначе?
— Да. Не все, конечно, а… некоторые вещи. — Она чувствовала себя лучше, счастливее и не имела ни малейшего представления почему. — Если бы мы познакомились в Лондоне.
— И не были бы обручены в детстве?
Она кивнула.
— А вы не были бы герцогом.
Его брови приподнялись.
— Герцоги такие важные персоны, — объяснила она. — Было бы намного легче, если бы вы не были одним из них.
— И если бы ваша мать не была обручена с моим дядей, — добавил он.
— И если бы мы только познакомились.
— Ничем не связанные.
— Да, ничем.
Он выгнул бровь и улыбнулся.
— И я увидел бы вас на балу в толпе гостей?
— Нет, ничего такого. — Амелия покачала головой. Он не понимает. Ей не нужна романтика. Она не может даже думать о ней. Но дружба… это совсем другое. — Что-нибудь более Обычное. Вы сидели бы рядом со мной на скамейке.
— Как здесь?
— Скорее в парке.
— Или в саду, — промолвил он.
— Вы бы сели рядом со мной…
И поинтересовался вашим мнением о картографических пропорциях.
Она рассмеялась.
— Я бы рассказала вам, что они полезны для мореплавания, но ужасно искажают размеры.
— А я бы подумал, как это мило: женщина, которая не скрывает свои умственные способности.
— А я бы подумала, как это чудесно: мужчина, который не считает, что у меня их нет.
Он улыбнулся.
— Мы бы подружились.
— Да. — Она закрыла глаза на одно мгновение, недостаточно долгое, чтобы дать волю мечтам. — Да, мы бы подружились.
Он помолчал, затем взял ее руку и поцеловал.
— Из вас получится замечательная герцогиня, — мягко произнес он.
Она попыталась улыбнуться, но мешал ком в горле.
Затем тихо — но не настолько тихо, чтобы она не могла услышать, — он сказал:
— Жаль только, что не моя.
