Четыре дня спустя
Преодолев первый шок, Томас понял, что его бабушка права в одном: поездка в Ирландию была единственным решением проблемы. Правда должна выйти наружу, какой бы неприятной она ни оказалась. При соответствующем поощрении мистер Одли мог предъявить свои претензии на титул, хотя Томас сомневался, что вдовствующая герцогиня это допустит. Но он точно знал, что сам не обретет покоя, если не будет знать, кто он на самом деле. Едва ли он сможет и дальше занимать свое нынешнее положение, не зная, принадлежит ли оно ему по праву.
Неужели вся его жизнь была ложью? И он никогда не был герцогом Уиндемом и даже наследником титула? Последнее означало — и, пожалуй, это было единственным забавным моментом во всей истории, — что его отец тоже никогда не был герцогом. Этого было достаточно, чтобы он почти сожалел, что его отца нет в живых и он не увидит его реакцию.
Интересно, не придется ли им изменить надпись на его могиле? Вполне возможно.
Войдя в небольшую гостиную в передней части дома, он налил себе бренди. Пожалуй, он получит удовольствие, стирая титул с могильного камня на могиле своего отца. Приятно сознавать, что во всем этом может быть хоть что-то веселенькое.
Томас подошел к окну и остановился, глядя наружу. Он часто приходил сюда, когда желал уединения. Конечно, он мог найти его в своем кабинете, но там он был окружен учетными книгами и корреспонденцией, напоминавшими о незаконченных делах. А здесь он мог просто размышлять.
За четыре дня, минувшие с тех пор, как он застал Одли в гостиной с Амелией, его неприязнь к новоявленному кузену несколько уменьшилась. Они были предельно вежливы друг с другом, но Томас по-прежнему находил его безнадежно несерьезным. Хотя Одли когда-то служил в армии офицером и, как таковой, должен был демонстрировать осторожность и рассудительность, Томас по-прежнему сильно сомневался, что тот обладает прилежностью и усердием, необходимыми для управления герцогством.
Способен ли он понять, что от него зависит существование и даже жизнь сотен людей?
Почувствует ли он важность своего положения? Наследие предков? Молчаливое соглашение с почвой, камнями и кровью, которая питала эту землю на протяжении поколений? Почувствует ли он, что Уиндем — это не просто титул, прилагающийся к чьему-то имени, это…
Это…
Томас уселся в свое любимое кожаное кресло и закрыл глаза, ощутив вспышку отчаяния.
Это он сам. Он был Уиндемом и не представлял, кем станет, когда лишится всего этого. А так и будет. С каждым днем он все более уверялся в этом. Одли не дурак. Ради Бога, он не направил бы их всех в Ирландию, если бы их не ожидало там доказательство законности его рождения.
Одли не мог не понимать, что его осыпали бы привилегиями и деньгами, даже если бы он заявил, что его мать — портовая шлюха, которая знала его отца не более трех минут. Их бабушка была настолько одержима идеей, что ее любимый сын произвел на свет ребенка, что предоставила бы ему пожизненный доход в любом случае.
Жизнь Одли была бы обеспеченной и гораздо менее сложной, будь он незаконнорожденным.
Все это означало, что он им не был. Где-то в Ирландии есть церковь, в которой хранится свидетельство о регистрации брака между лордом Джоном Кавендишем и мисс Луизой Гэлбрейт. И когда они найдут это свидетельство, он сам по-прежнему будет Томасом Кавендишем, линкольнширским джентльменом, внуком герцога, но не более того.
Чем он займется? Как заполнит свои дни? Кем станет?
Он опустил глаза на свой бокал. Это был третий по счету, и он опустошил его некоторое время назад. Что сказала бы Амелия? Он заверил ее, что не злоупотребляет выпивкой, и так и было в нормальной ситуации, конечно. Но в последнее время его жизнь была какой угодно, только не нормальной.
А вдруг это станет его новой привычкой? Возможно, именно так он будет проводить дни: в недостойных поисках забытья, вливая в себя достаточно бренди, чтобы забыть, что он не знает, кто он, чем владеет и как намерен поступить.
Или — он угрюмо хмыкнул при этой мысли — он не знает даже, как другие намерены поступать с ним. В сущности, было бы забавно наблюдать, как его светские знакомые заикаются и потеют, не представляя, что ему сказать. А какой мрачной шуткой стало бы его появление в Линкольнширском зале для балов и ассамблей? В Лондоне будет еще хуже.
И как быть с Амелией? Наверное, ему придется расторгнуть помолвку или по крайней мере настоять на том, чтобы это сделала она, поскольку как джентльмен он не может инициировать расторжение брачного контракта. Впрочем, вряд ли она захочет выйти за него замуж. Да и ее семья скорее всего будет против.
Амелия выросла с мыслью, что станет герцогиней Уиндем, точно так же как он был уверен, что станет герцогом. Теперь это не представлялось возможным. Томас сомневался, что Одли собирается жениться на ней. Ho в стране немало других титулов и более чем достаточно неженатых пэров. Амелия может сделать лучшую партию, а не выходить замуж за обычного мужчину, без копейки денег за душой.
Точнее: он не имеет никаких полезных навыков, кроме владения крупными земельными угодьями и замками.
Амелия.
Закрыв глаза, он представил себе ее лицо, глаза, в которых сверкает любопытство, легкую россыпь веснушек на переносице. Он даже не сознавал в тот момент, в библиотеке, как ему хотелось поцеловать ее. Ночью он не мог заснуть, думая о ней и задавая себе вопрос, не потому ли хочет ее, что она стала теперь недоступной.
Он представлял, как разденет ее, будет ласкать руками и губами, скользя по коже и отыскивая веснушки, которые она прятала под одеждой.
Амелия.
Он налил себе еще. Казалось только естественным выпить в ее честь, учитывая, что в последний раз их свел вместе эль. Сейчас это был прекрасный бренди, выдержанный и мягкий, одна из последних бутылок, которые он приобрел, прежде чем доставка спиртного из Франции была объявлена незаконной. Он поднес бокал к губам. Она заслуживает тост с самым лучшим бренди.
И пожалуй, не один, решил Томас, опустошив бокал. Наверняка Амелия стоит двух бокалов бренди. Но когда он поднялся, направившись к графину, в холле послышались голоса.
Он различил голос Грейс. Она казалась счастливой.
Счастливой. Томас даже не мог представить себе такое простое, беззаботное состояние.
Ему потребовалось чуть больше времени, чтобы узнать мужской голос, звучавший так, словно его обладатель хотел обольстить Грейс. Это был Одли.
Проклятие.
Грейс увлеклась этим типом. Томас, разумеется, видел, как она краснела в его присутствии и смеялась над его остротами, и полагал, что она вправе влюбиться в кого угодно, но Одли?
Это казалось худшим из вариантов предательства.
Не в силах удержаться, он направился к двери. Она была слегка приоткрыта — вполне достаточно, чтобы слышать, не будучи видимым.
— Можете называть меня Джеком, — сказал Одли.
Томасу захотелось заткнуть ему глотку.
— Не думаю, — возразила Грейс, но ее голос звучал так, словно она улыбается и не имеет ничего против.
— Только между нами.
— Мм… нет.
— Вы назвали меня так однажды.
— А вот это, — отозвалась Грейс, явно флиртуя, — была ошибка.
Томас шагнул в коридор. Некоторые вещи просто невыносимы.
— Это точно.
Грейс ахнула, уставившись на него с шокированным видом, доставившим ему некоторое удовлетворение.
— Откуда, черт побери, он взялся? — пробормотал Одли.
— Приятный разговор, — протянул Томас. — Как я понимаю, один из многих.
— Вы подслушивали? — поинтересовался Одли. — Какой позор.
Томас решил не обращать на него внимания. Либо так, либо он придушит его, что будет трудно объяснить властям.
— Ваша светлость, — начала Грейс, — я…
О, ради Бога, если она может называть Одли Джеком, то могла бы с таким же успехом обращаться и к нему по имени.
— Меня зовут Томас, если вы забыли, — сказал он. — Вы обращались ко мне по имени гораздо больше, чем один раз.
Взглянув на ее несчастное лицо; он ощутил укол сожаления, но, как только Одли заговорил, подавил его в своей обычной легкомысленной манере.
— Вот как? — произнес он, глядя на Грейс. — В таком случае я настаиваю, чтобы вы называли меня Джеком. — Он повернулся к Томасу. — Это только справедливо.
Томас застыл в неподвижности. Внутри его росло что-то темное и уродливое. Когда Одли говорил, он растягивал слова и беззаботно улыбался, словно все происходящее не имело значения. Это питало тугой узел в животе Томаса и отзывалось жаром в груди.
Одли повернулся к Грейс.
— А я буду звать вас Грейс.
— Только попробуйте, — отрывисто бросил Томас.
Одли приподнял бровь, даже не взглянув на него.
— Он всегда принимает решения за вас?
— Это мой дом, — процедил Томас. Проклятие, он не из тех, кого можно игнорировать.
— Возможно, ненадолго, — обронил Одли.
Это был первый случай, когда он вступил в открытую конфронтацию, и по какой-то причине Томас нашел ситуацию забавной. Он посмотрел на Грейс, затем на Одли, и ему вдруг стало ясно, что Одли отчаянно старается заманить ее в свою постель.
— Просто чтоб вы знали, — сказал Томас, подсознательно подражая тону и улыбке Одли, — она не прилагается к дому.
Одли напрягся, затем вздернул подбородок. Отличный удар, подумал Томас, в самое яблочко.
— На что вы намекаете?
Томас пожал плечами.
— Думаю, вы догадались.
— Томас, — попыталась вмешаться Грейс, напомнив ему о горечи, которую он испытывал по отношению к ней.
— О, я опять Томас?
Тут Одли повернулся к Грейс в своей обычной шутовской манере и заявил:
— Мне кажется, он неравнодушен к вам, мисс Эверсли.
— Не будьте смешным, — отмахнулась Грейс.
А почему бы и нет? — подумал Томас. Почему бы ему не увлечься Грейс? Это было бы проще, чем терзаться от внезапно вспыхнувшей страсти к Амелии. В любом случае его позабавило, что Одли думает, будто он влюблен в Грейс.
Он скрестил руки на груди и уставился на своего кузена с видом превосходства.
Одли вызывающе улыбнулся.
— Мне не хотелось бы отвлекать вас от ваших обязанностей.
— А так обязанности мои?
— Ваши, пока дом принадлежит вам.
— Это не просто дом, Одли.
— По-вашему, я этого не понимаю? — В глазах Одли что-то мелькнуло, какая-то совершенно несвойственная ему эмоция. Это страх, с изумлением понял Томас. Одли был в ужасе от перспективы обретения титула.
И правильно, черт побери!
Впервые Томас ощутил проблеск уважения к своему незваному кузену. Если у него хватает ума бояться…
Что ж, по крайней мере это означало, что Одли не полный болван.
— Прошу извинить меня, — сказал Томас, почувствовав, что нетвердо стоит на ногах. Конечно сказался выпитый бренди, но и стычка с Одли. Никто из них больше не был самим собой: ни Грейс, ни Одли, ни, в особенности, он сам.
Он развернулся на каблуках и скрылся в гостиной, плотно закрыв дверь за собой. Он слышал бы их, если бы они остались в коридоре, но вряд ли они настолько глупы. Они пойдут куда-то, чтобы флиртовать и смеяться. Одли попытается поцеловать Г рейс, возможно, она позволит, и они будут счастливы, по крайней мере сегодня.
Томас опустился в свое кресло и уставился в окно. Почему он не может плакать?
Позже этим вечером Томас сидел в своем кабинете, делая вид, что занимается делами. На самом деле он искал уединения. В последнее время он не слишком наслаждался обществом себе подобных, особенно если это общество состояло исключительно из его бабушки, его новоявленного кузена и Грейс.
На столе лежали раскрытые гроссбухи, страницы которых были заполнены колонками цифр, тщательно вписанными его собственной рукой. Конечно, это было обязанностью управляющего Белгрейва, но Томасу нравилось вести записи самому. Почему-то цифры, внесенные им самим, лучше укладывались в мозгу. Несколько лет назад он пытался отказаться от этой привычки: казалось излишним вести два комплекта записей, — но у него было такое ощущение, что он не сможет видеть лес за деревьями.
А герцог именно должен видеть лес. Уиндем был огромной ответственностью, с владениями, разбросанными по всей Британии. Поймет ли это Одли? Будет ли относиться к своей миссии с уважением или станет перекладывать решения на управляющих и секретарей, как это делали многие знакомые Томаса, обычно с разрушительными результатами.
Может ли человек заботиться о таком наследстве, как Уиндем, если он не родился наследником? Томас благоговел перед герцогством, Но у него была целая жизнь, чтобы узнать и полюбить эту землю. Одли появился здесь на прошлой неделе. Способен ли он вообще понять, что все это значит? Сказал ли ему голос крови, когда он переступил порог Белгрейва: «А ведь это мой дом»?
Вряд ли. Учитывая, как его приветствовала их бабушка.
Томас потер виски. Все пойдет прахом. Не сразу, конечно. Для этого он слишком хорошо управлял поместьями. Но со временем Одли разнесет все на части, даже если это не входит в его намерения.
— Что ж, это будет не моя проблема, — сказал он вслух. Он уже не будет герцогом. Дьявол, он, наверное, даже не останется в Линкольншире. Интересно, есть ли на этот счет какие-нибудь распоряжения в завещании его деда? Какой-нибудь маленький домик под Лидсом, который тог купил, чтобы отослать туда своего младшего сына. Ему не хотелось оставаться поблизости, когда Одли примет на себя его роль. Он переберется в другое поместье и прекратит общение со всеми ими.
Томас сделал глоток бренди, отметив, что почти прикончил бутылку. Это принесло ему некоторое удовлетворение. Этот бреди нелегко достался ему, и он не испытывал особого желания оставлять его Одли. Но это послужило ему напоминанием о некоторых телесных потребностях. Он отодвинул кресло и встал. В углу имелся ночной горшок, но он недавно оборудовал Белгрейв последними достижениями туалетных технологий. Будь он проклят, если откажется от удобств, прежде чем его вышлют на север, в Лидс.
Томас вышел из кабинета и двинулся по коридору. Время было позднее, и дом затих. Он не спеша сделал свои дела, любуясь современными изобретениями, затем направился назад, в кабинет, где и намеревался провести ночь — точнее, ее остаток, — прикончив бренди.
Но по пути он услышал шум, свидетельствующий, что еще не все легли спать. Он остановился и заглянул в розовую гостиную. На столе стоял зажженный канделябр, освещая комнату мерцающим сиянием. Возле секретера, стоявшего в дальнем углу, суетилась Грейс, открывая и закрывая ящики с расстроенным выражением лица.
Он должен извиниться перед ней, решил Томас. Его поведение сегодня днем было непростительным. Они слишком долго дружили, чтобы позволить их дружбе закончиться вот так.
Грейс вздрогнула, когда он окликнул ее по имени.
— Томас, — сказала она, — я не знала, что вы еще не спите.
— Еще не так уж поздно, — отозвался он.
Она слабо улыбнулась.
— Наверное. Вдовствующая герцогиня легла, но еще не спит.
— Ваша работа никогда не кончается? — спросил он, входя в комнату.
— Нет, — сказала она, смиренно пожав плечами. Он видел этот жест бесчисленное множество раз и выражение лица, которым он сопровождался: немного удрученное и чуточку ироничное. Право, он не понимал, как она выносит его бабку. Сам он мирился с ней, потому что был обязан.
Впрочем, предположил он, ей тоже приходится мириться с ней. Рабочие места для благородных девиц на дороге не валяются.
— У меня закончилась писчая бумага наверху, — объяснила она.
— Для писем?
— Вашей бабушки, — подтвердила она. — Мне не с кем переписываться. Полагаю, когда Элизабет Уиллоуби выйдет замуж и переедет… — Она помедлила в задумчивости. — Я буду скучать по ней.
— Да, — промолвил он, вспомнив, что рассказала ему Амелия. — Вы близкие подруги.
Грейс кивнула.
— Ах, вот где она. — Она вытащила небольшую стопку бумаги. — А теперь мне надо идти, — сказала она, скорчив гримаску. — Писать письма для вашей бабушки.
— Разве она не может написать их сама? — удивился он.
— Она считает, что может. Но по правде говоря, у нее ужасный почерк. Никто не в состоянии разобрать ее каракули. Даже я. Мне приходится наполовину импровизировать, когда я переписываю ее письма.
Томас хмыкнул. Грейс такая умница. Интересно, почему она до сих пор не замужем? Неужели потенциальных женихов смущает ее положение в Белгрейве? Вероятно. Пожалуй, это отчасти и его вина. В своем стремлении удержать ее в качестве компаньонки вдовствующей герцогини он не позаботился о том, чтобы обеспечить ее небольшим приданым, чтобы она могла оставить службу и найти мужа.
— Я должен извиниться, Грейс, — сказал он, подойдя к ней.
— За то, что случилось днем? О, пустяки. Это ужасная ситуация, и никто не может винить вас…
— За очень многое, — перебил он. Ему следовало предоставить ей возможность найти мужа. Тогда, не считая прочего, ее не было бы здесь, когда появился Одли.
— Пожалуйста, — сказала она, с грустной улыбкой. — Я не могу придумать ничего, за что вам нужно извиняться, но, уверяю вас, если бы было за что, я приняла бы ваши извинения со всем великодушием.
— Спасибо, — ответил он. Если он и почувствовал себя лучше, то не намного. И поскольку лучшее убежище на виду, он сказал: — Через два дня мы уезжаем в Ливерпуль.
Она медленно кивнула.
— Полагаю, вам нужно многое сделать перед отъездом.
Он думал об этом. И не только об этом. Последние четыре дня Томас провел с мыслью, что вернется в Англию никем. Поэтому он довел себя до изнеможения, делая все необходимое, чтобы убедиться, что самый последний уголок Уиндема пребывает в должном состоянии. Ему совсем не нужно, чтобы кто-нибудь говорил, будто он саботирует нового герцога.
Он уладил все дела. Оставалось просмотреть последние счета, проследить за тем, чтобы упаковали его личные вещи, и после этого…
Его жизнь как герцога закончится.
— Уже почти ничего, — сказал он, не в состоянии скрыть горечь, прозвучавшую в голосе.
— О. — Ее явно удивило, что он сказал об этом вслух. — Должно быть, это приятная перемена.
Томас подался вперед. Он видел, что ей неловко, и выпил как раз достаточно, чтобы получать от этого некоторое удовольствие.
— Видите ли, я практикуюсь, — сказал он.
— Практикуетесь?
— В том, чтобы вести праздный образ жизни. Возможно, я уподоблюсь вашему мистеру Одли.
— Он не мой мистер Одли, — тут же возразила она.
— Ему незачем тревожиться, — продолжил он, пропустив мимо ушей ее протест. Они оба знали, что она лжет. — Я оставил все дела в идеальном порядке. Все договора проверены и все балансы подведены. Если он доведет поместье до упадка, это будет целиком и полностью на его совести.
— Перестаньте, Томас. Не говорите так. Мы не знаем, герцог он или нет.
— Неужели? — Господи, кого она пытается обмануть? — Да ладно, Грейс, мы оба знаем, что найдем в Ирландии.
— Нет, — настаивала она, но ее голосу не хватало убедительности.
И Томас понял.
Он шагнул к ней.
— Вы любите его?
Она замерла.
— Вы любите его? — повторил он, теряя терпение. — Одли.
— Я понимаю, о ком вы говорите, — резко отозвалась она.
Он чуть не рассмеялся.
— Представляю. — И подумал про себя: они обречены. Они оба. Амелия потеряна для него, а Грейс влюбилась в Одли, выбрав его из всех людей. Ничего из этого не выйдет. Он, Томас, мог бы жениться на ком-нибудь с общественным положением Грейс, но Одли — никогда. Став герцогом, он будет вынужден жениться на какой-нибудь девице с лошадиным лицом, чье происхождение не уступает его собственному. Найдется немало скептиков и клеветников. Новоявленному герцогу понадобится блестящий брак, чтобы доказать обществу, что он заслуживает свой титул.
К тому же Одли был безответственным олухом, явно недостойным такой женщины, как Грейс.
— Сколько времени вы пробыли здесь? — спросил он, пытаясь найти ответ в своем затуманенном алкоголем мозгу.
— В Белгрейве? Пять лет.
— И за все это время я не… — Он покачал головой. — Интересно почему?
— Томас, — сказала она, настороженно глядя на него. — О чем вы говорите?
— Будь я проклят, если знаю. — Он горько рассмеялся. — Что стало с нами, Грейс? Мы обречены, знаете ли. Мы оба.
— Я не понимаю, о чем вы.
Он не мог поверить, что у нее хватает нахальства делать вид, будто он не выразился предельно ясно.
— О, ради Бога, Грейс, вы слишком умны для этого.
Она посмотрела на дверь.
— Мне надо идти.
Но он преградил ей путь.
— Томас, я…
И тут он подумал: а почему нет? Амелия потеряна для него, а Грейс положительная, серьезная и надежная — здесь, перед ним. Он всегда считал ее хорошенькой, а мужчина не должен быть чересчур привередливым, Особенно мужчина без гроша в кармане.
Он обхватил ее лицо ладонями и прижался губами к ее губам. Это был жест отчаяния, порожденный не желанием, а болью. Он целовал ее, потому что надеялся, что поцелуй превратится во что-то большее, что, если он будет настойчив, между ними вспыхнет искра и он забудет…
— Хватит! — Она уперлась ладонями в его грудь. — Зачем вы это делаете?
— Не знаю, — сказал он, беспомощно пожав плечами. — Я здесь, вы тоже…
— Я ухожу. — Но Томас все еще удерживал ее за локоть. Он знал, что должен отпустить ее. Возможно, она не та женщина, которая ему нужна, но, может, она не совсем не та. И они могли бы поладить вместе.
— Ах, Грейс, — сказал он. — Я больше не герцог. Мы оба это знаем. — Он пожал плечами, словно наконец позволил себе смириться с неизбежным.
Она с любопытством смотрела на него.
— Томас?
И тут — он не знал, откуда взялась эта мысль, — он сказал:
— Почему бы вам не выйти за меня замуж, когда все это закончится?
— Что? — ужаснулась она. — О, Томас, вы сошли с ума.
Но не отстранилась.
— Что скажете, Грейс? — Он коснулся ее подбородка, приподняв ее лицо.
Она не сказала «нет», но не сказала и «да». Томас знал, что она думает об Одли, но ему было все равно. Она казалась его единственной надеждой, последней попыткой сохранить рассудок.
Он склонился ниже, чтобы снова поцеловать ее, помедлив, чтобы напомнить себе о ее красоте. О темных густых волосах и великолепных голубых глазах, способных заставить мужское сердце биться сильнее. Интересно, если бы он прижал ее к себе, крепко и требовательно, его тело напряглось бы от желания?
Но он не стал прижимать ее к себе. Это было как-то неправильно, и он почувствовал себя грязным, даже только подумав об этом. И когда Грейс отвернулась, прошептав: «Я не могу», — Томас ничего не сделал, чтобы остановить ее. Вместо этого он положил подбородок ей на макушку и обнял ее, как обнимал бы сестру.
Сердце дрогнуло у него в груди, когда он прошептал:
— Знаю.
— Ваша светлость?
Томас поднял глаза от письменного стола, за которым сидел на следующее утро, подумав, сколько еще к нему будут обращаться подобным образом.
В дверях стоял дворецкий.
— К вам лорд Кроуленд, сэр, — сказал Пенрит. — С леди Амелией.
— Так рано? — удивился Томас, бросив взгляд на часы, которые непостижимым образом исчезли.
— Половина девятого, сэр, — сообщил дворецкий. — А часы в ремонте.
Томас потер переносицу, где, казалось, сосредоточились все неприятные последствия от выпитой вчера бутылки, бренди.
— А я уже подумал, что схожу с ума, — промолвил он, хотя, по правде говоря, исчезнувшие часы стали бы последним из симптомов.
— Они в розовой гостиной, сэр.
Где он так безобразно вел себя по отношению к Грейс несколькими часами ранее. Прелестно.
Дождавшись, пока Пенрит удалится, он закрыл глаза, сгорая от стыда. Милостивый Боже, он поцеловал Грейс. Зажал бедняжку в углу и поцеловал. О чем, к дьяволу, он только думал?
И все же… он не совсем сожалел об этом. В тот момент это казалось вполне разумной идеей. Если он не может получить Амелию…
Амелия.
Ее имя сверкнуло в его мозгу, вернув к реальности. Амелия здесь. Он не должен заставлять ее ждать.
Он встал. То, что она приехала с отцом, недобрый знак. Томас поддерживал с лордом Кроулендом достаточно хорошие отношения, но он не мог придумать ни одной причины, зачем тому понадобилось наносить ему визит в столь ранний час. Он даже не мог припомнить, когда граф в последний раз был в Белгрейве.
Остается только надеяться, подумал Томас, что он не привез с собой собак. У Томаса и так хватает головной боли.
Розовая гостиная располагалась чуть дальше по коридору. Войдя внутрь, Томас сразу же увидел Амелию, сидевшую на краешке дивана с таким видом, словно она предпочла бы находиться в любом другом месте. Она улыбнулась, но это была скорее гримаса, и Томас подумал, не заболела ли она.
— Леди Амелия, — сказал он, хотя вначале ему следовало бы приветствовать ее отца.
Она встала и сделала небольшой реверанс.
— Ваша светлость.
— Что-нибудь случилось? — осведомился он, чувствуя, что его голова слегка закружилась, когда он заглянул в ее глаза. Они снова были зелеными, с карими вкраплениями по краям радужки.
Когда он успел изучить ее так хорошо, чтобы различать даже едва заметные изменения в ее внешности?
— Все в порядке, ваша светлость.
Но ему не понравился ее тон, смиренный и чопорный. Он хотел, чтобы вернулась другая Амелия, та, которая просматривала вместе с ним пыльные атласы и глаза которой сияли от только что обретенных знаний. Та, которая смеялась с Гарри Глэддишем — над ним!
Забавно. Он никогда не думал, что будет так высоко, ценить в своей невесте готовность подшутить над ним. Он не хотел, чтобы его воздвигали на пьедестал. Во всяком случае, не она.
— Вы уверены? — спросил он, ощущая растущую тревогу. — Вы немного бледны.
— Всего лишь благодаря правильно надетой шляпке. Можете передать это своей бабушке, — добавила она с улыбкой.
Томас улыбнулся в ответ, прежде чем повернуться к ее отцу.
— Лорд Кроуленд. Надеюсь, вы простите мое невнимание. Чем могу быть полезен?
Лорд Кроуленд не стал размениваться на любезности и даже на приветствия.
— Я окончательно потерял терпение, Уиндем, — бросил он.
Томас взглянул на Амелию, ожидая объяснений. Но она избегала его взгляда.
— Боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — сказал он.
— Амелия говорит, что вы уезжаете в Ирландию.
Амелия знает, что он собирается в Ирландию. Томас удивленно моргнул. Это явилось для него новостью.
— Я слышала ваш разговор с Грейс, — сказала она с несчастным видом. — Случайно. Извините. Мне не следовало никому говорить об этом, но я не думала, что папа так рассердится.
— Мы достаточно долго ждали, — взорвался Кроуленд. — Вы годами держали мою дочь в подвешенном состоянии, и теперь, когда мы наконец подумали, что вы решили назначить дату, я слышу, что вы бежите из страны!
— Вообще-то я планировал вернуться.
Лицо Кроуленда побагровело. Очевидно, он не был поклонником сухого юмора.
— Итак, сэр, — отрывисто произнес он, — каковы ваши намерения?
Томас сделал глубокий вздох, пытаясь сохранить спокойствие.
— Каковы мои намерения?.. — В какой момент мужчина вдруг решает, что с него достаточно? Что ему осточертело быть вежливым и стараться поступать правильно? Он окинул мысленным взглядом события последних дней. В общем и целом он вел себя вполне достойно. Никого не убил, а, видит Бог, искушений было достаточно. — Каковы мои намерения, — повторил он. Сжатый кулак был единственным внешним свидетельством степени отчаяния и раздражения, которые он испытывал.
— По отношению к моей дочери.
Право, это слишком. Томас одарил лорда Кроуленда ледяным взглядом.
— Едва ли в отношении вас я могу иметь какие-либо иные намерения.
Амелия ахнула, и ему следовало бы почувствовать угрызения совести, но он не почувствовал. Всю предыдущую неделю его терпение испытывали на прочность, нанося удар за ударом, подначивая, провоцируя. Он сознавал, что оно может в любой момент лопнуть. Еще один маленький укол…
— Леди Амелия, — произнес знакомый, крайне нежелательный голос. — Я не подозревал, что вы почтили нас своим очаровательным присутствием.
Одли. Как же без него. Томас рассмеялся.
Кроуленд смотрел на него с выражением, близким к отвращению. На него, Томаса, а не на Одли, который явился после верховой прогулки со взъерошенными от ветра волосами, бесшабашно-красивый.
Так, во всяком случае, показалось Томасу. Трудно сказать, что видят женщины в мужчине.
— Папа! Позволь мне представить тебе мистера Одли, — поспешно сказала Амелия. — Он гостит в Белгрейве. Я познакомилась с ним, когда навещала Грейс в прошлый раз.
— А где Грейс? — поинтересовался Томас. Все остальные были на месте. Казалось, несправедливым, что она отсутствует.
— Вообще-то она в коридоре, — сообщил Одли, с любопытством глядя на него. — Я только что видел ее…
— Не сомневаюсь, — перебил его Томас, прежде чем снова повернуться к лорду Кроуленду. — Итак, вы хотели знать, каковы мои намерения.
— Возможно, сейчас не самое подходящее время, — нервно сказала Амелия.
Томас подавил резкий укол жалости. Она пытается предотвратить выяснение отношений по поводу некоторого уклонения от обязательств, когда правда гораздо хуже.
— Нет, — протянул он, словно действительно размышляя над ее репликой. — Сейчас, возможно, самое подходящее время.
Почему он должен молчать? Что он выгадает от секретности? Почему бы не посвятить их в эту дьявольскую ситуацию?
Тут в дверях появилась Грейс.
— Вы хотели меня видеть, ваша светлость?
Томас удивленно приподнял брови, обведя взглядом комнату.
— Неужели я говорил так громко?
— Лакей случайно услышал… — Она замолкла, махнув в сторону коридора, где, видимо, обретался слуга, склонный подслушивать.
— Входите, мисс Эверсли, — сказал он, сделав широкий жест рукой. — Можете принять участие в этом фарсе.
Брови Грейс озабоченно нахмурились, но она вошла в комнату и заняла место рядом с окном, в стороне от всех остальных.
— Я требую, чтобы мне объяснили, что происходит, — заявил лорд Кроуленд.
— Конечно, — отозвался Томас. — Как неучтиво с моей стороны. Где мои манеры? Должен сказать, у нас в Белгрейве была весьма волнующая неделя, превзошедшая мои самые дикие фантазии.
— В смысле? — коротко осведомился лорд Кроуленд.
Томас одарил его любезным взглядом.
— Полагаю, вам будет любопытно узнать, что этот мужчина, — он небрежно махнул кистью в сторону Одли, — мой кузен. А может, даже герцог. — Он нахально пожал плечами, явно наслаждаясь собой. — Мы не уверены.
