Глава 10

Розалинда медленно спускалась по трапу вслед за отцом и сыном, вспоминая свою последнюю встречу с Дездемоной Линдсей. Это было в Канзас-Сити, и она тогда обратила внимание на следы спермы на лице женщины. А до этого она видела ее морозным зимним вечером на Манхэттене, за два дня до смерти Корнелиуса Скайлера…

Розалинда и ее отец, Корнелиус Скайлер, вышли из игорного притона в январский холод и остановились, чтобы застегнуть пальто.

Пятничные вечера семья Розалинды традиционно проводила за игрой в карты; к тому моменту, когда ей исполнилось десять лет, их любимой игрой стал покер.

После смерти на воде' матери и братьев в шестьдесят пятом году отец только с помощью покера вернул ее к жизни. Ей тогда было семнадцать. Он играл с ней почти постоянно и частенько брал с собой в игорные дома, а чтобы ее не узнали, они прибегали к маскараду. В скором времени переодевание стало для них главным развлечением, и они щекотали себе нервы, посещая злачные места и играя с шулерами.

В неверном свете таверн на улице после полуночи часто попадались подозрительные личности, рыщущие в поисках жертвы или желающие отметить успех. Гулящие женщины тоже не покидали поста и не уходили искать ночного прибежища, надеясь отловить еще одного запоздалого клиента.

На углу улицы Розалинда увидела своих лакеев, Кларка и Мэтьюза. Кларк коснулся шляпы, и Розалинда улыбнулась. Экипаж их ждет и отправится сразу же, как только они с отцом сядут в него.

– Что думаешь о последней колоде карт? – спросил Корнелиус, и Розалинда ощутила бедром ствол одного из его револьверов. Несмотря на многие поколения богатых предков, Корнелиус Скайлер любил рисковать. Он играл в карты в самых жутких притонах Северной Америки и вкладывал деньги в железные дороги; при этом он зачастую шутил, что игра в фаро в какой-нибудь волчьей западне в Цинциннати ведется честнее, чем на фондовом рынке. В волчьей западне по крайней мере существует надежда найти в толпе честных людей.

На самом деле волчьим западнями именовались самые примитивные игорные притоны; особую опасность они представляли своими жестокими драками, вспыхивавшими на пустом месте. Сама игра обычно протекала честно, в противном случае за жизнь сдающего карты не дали бы и цента. Лучшего места для игры, если ты честен и имеешь холодную голову, нельзя было и придумать.

– Наверняка крапленые. – Розалинда пожала плечами и переложила свои «кольты» в карманы пальто, откуда их легче достать. Пальто слегка обвисло, но передвигаться без оружия в этом бандитском районе было бы нелепо и небезопасно. – Края были очень гладкие, зато середина слишком тонкой.

Пистолеты ей подарил брат Ричард на Рождество; это была облегченная версия его тяжелых смертоносных «кольтов». Сначала брат и сестра много дней тренировались вместе, прежде чем Ричард позволил ей носить оружие в общественных местах. Теперь она не расставалась с ним, если отправлялась в сомнительные районы.

– Хорошее наблюдение.

– Спасибо.

По взаимному согласию отец и дочь не упоминали сумму в пять сотен долларов. Владелец притона, вероятно, предупредил вора о выигрыше, предложив разделить добычу, которую предполагалось отнять у Скайлеров.

Следом за ними из притона вышли Лоусон и Макнамара, беззлобно пререкаясь насчет честности человека, сдававшего карты в фаро, но Розалинда, не обращая на них внимания, плотнее натянула на голову широкополую шляпу и вместе с отцом зашагала к экипажу.

Обычно Корнелиус Скайлер посещал заведения, куда ходили буржуа, незнакомые с ним и его дочерью, но когда ему хотелось противопоставить свое мастерство искусству профессионалов, он вел ее в более опасные места, при этом он неизменно брал с собой несколько доверенных слуг для охраны. Так, Лоусон и Макнамара, к примеру, были ветеранами армии юнионистов, отличными боксерами и… садовниками.

– На завтра Дэвид пригласил меня на ленч к своей бабушке, – обронила Розалинда, аккуратно обходя накренившийся столб ограды.

Корнелиус одобрительно буркнул.

– Ты рассказала ему о своем маскараде?

– Пока нет.

– Он хороший человек и, думаю, поймет. Розалинда пожала плечами:

– Хотелось бы надеяться.

Она не стала делиться с отцом своими опасениями, однако полагала, что Дэвид бросит ее, едва узнав о столь нетрадиционном занятии, как переодевание в мужчину. Имея планы стать политической фигурой, Дэвид предъявлял чрезвычайно высокие требования к поведению своих близких, хотя, безусловно, был идеальным женихом во всех отношениях.

Мимо них прошел, шатаясь, пьяный, обдав запахом пота, и Розалинда поморщилась, мечтая как можно быстрее очутиться дома. Она так и не смогла привыкнуть к запахам неблагополучных районов и всегда молила Бога, чтобы не наступить на что-нибудь омерзительное, от чего не сразу очистишься и что не скоро позабудешь.

В проулке мелькнуло что-то белое, и Розалинда повернула голову. В тени маленькой таверны стоял мужчина. Перед ним на коленях сидела женщина в плаще. Розалинда слышала, как он стонет, прижимая к своим бедрам ее голову. Внимания со стороны пьяниц сцена не привлекала, но одна из шлюх разразилась грязной бранью по поводу того, что некоторые устроили из приличного места свинство.

Розалинда густо покраснела, но задерживаться не стала; она сомневалась, что когда-либо привыкнет к таким картинам.

Внезапно что-то странное в облике пары заставило ее обернуться. Плащ женщины, отороченный котиковым мехом, мерцал глянцем роскоши. Богатая дама – здесь?

Коленопреклоненная женщина оторвалась от мужчины, выпустив изо рта его член, и ее профиль стал отчетливо виден. Мужчина зарычал и согнулся, чтобы вернуть женщину на место, но Розалинда успела хорошо рассмотреть лица обоих и, узнав, вытаращила глаза.

Корнелиус тут же схватил ее за руку.

– Идем, быстро!

Розалинда не заставила себя уговаривать, радуясь, что ни мужчина, ни женщина не заметили ее.

Короткое время спустя, сидя в тепле и безопасности экипажа, она уставилась на отца, все еще находясь под впечатлением увиденного.

– Это была миссис Ричард Линдсей, верно? И с ней Николас Леннокс.

Корнелиус мрачно кивнул:

– Так оно и есть. Только обсуждать это неприлично.

– Да, конечно.

Розалинда попыталась забыть о происшествии, но теперь предложение Леннокса выйти за него замуж пробудило давние воспоминания. Ответить ему отказом ей было нетрудно, даже после того как Леннокс жестоко ее избил: она вовсе не желала иметь мужа прелюбодея и мерзкого ублюдка.

Выглянув из-за двери в поисках пропавшего ученика, Хэл заметил Розалинду на прогулочной палубе.

– Карстерс, – позвал он, и Цицерон поддержал его лаем.

Розалинда испуганно оглянулась.

– Простите, сэр, я задумался о новом фарватере за Сент-Джозефом.

Фальшивое оправдание заставило Хэла вскинуть брови, но он промолчал и вслед за отцом прошел в каюту. Он не сомневался, что за столом Розалинда сосредоточится. Все же риск, что его родители ее узнают, оставался; а значит, ему придется все время занимать их внимание.

В столь ранний час пассажиров в салоне было немного. На столиках уже лежали белые скатерти и сверкал фарфор, как в любом первоклассном отеле. Официанты в безукоризненных черных ливреях с белыми передниками стояли навытяжку, готовые предупредить любое желание гостей. Все выглядело ничуть не хуже, чем в ресторане какого-нибудь из кораблей Старика.

Дездемона, разодетая в пух и прах, что само по себе было удивительно для женщины, научившей своих детей не тревожить ее до обеда, встала из-за столика, занимавшего одно из центральных мест большого салона. При виде приближающейся троицы она просияла, как рулевой, узревший впереди прямой участок реки.

– Мой дорогой мальчик, – пропела она, бросаясь к Хэлу и целуя его в щеку. – Как это мило, что ты пришел с нами позавтракать!

– Конечно, матушка. – Хэл обошелся официальным приветствием, теряясь в догадках, что заставило мать подняться так рано да к тому же еще одеться как на торжество. – Позволь представить моего ученика, Фрэнка Карстерса. Карстерс, это моя мать, миссис Линдсей.

Розалинда вежливо поклонилась.

– Мэм.

Ни удивления, ни признаков узнавания на лице Дездемоны не отразилось.

– Мистер Карстерс, как приятно видеть на борту красивое молодое лицо. Вы должны сесть рядом со мной, чтобы поведать все местные сплетни.

Боже правый, неужели мать собирается флиртовать, как обычно, когда знакомится с новым мужчиной? Она и во время войны неизменно кокетничала с его младшими офицерами.

– Хэл, дорогой, сядь справа от меня. «Дорогой? К чему эта грубая лесть?»

Хэл нехотя занял указанное место и подал знак стюарду Роланду Джонсу. Тот, незаметно кивнув, вышел вперед. Этот завтрак он обслужит сам.

Ричард, подставив жене стул, сел напротив; Розалинда и Хэл сидели по обе стороны от него. Лицо Хэла ничего не выражало – он все равно не сможет ни о чем предупредить Розалинду, если беседа, не дай Бог, затронет опасную тему.

Цицерон занял привычное положение у ног хозяина. К счастью, пес умел вести себя за столом и никогда не привлекал внимания.

Первым делом на столе появилась корзинка с бриошами, преподнесенная Роландом с большой помпой.

– Помнишь, Хэл, – миссис Линдсей осклабилась, – ты поклялся, что будешь есть на своем судне бриоши, как твой прадед, сбежавший из британской плавучей тюрьмы.

Мать упоминает представителя клана Линдсеев как пример для восхищения? Обычно он считала достойными восхищения лишь своих родственников, Дэвисов.

– Коммодор тоже всегда наслаждался бриошами по утрам, – добавил Ричард. – Как и я на своем судне.

С появлением еды Старик как будто немного расслабился. Мужчины с удовольствием поглощали яичницу с ветчиной, в то время как мать лишь ковыряла сваренное всмятку яйцо.

– Скажите, Карстерс, как давно вы стали штурманом? Молодой человек с таким отличным телосложением, вероятно, был настоящим сокровищем для предыдущего работодателя. – Дездемона вскинула ресницы.

Хэл сжал рот.

– Для меня большая честь, мэм, что меня взяли на «Красотку чероки» учеником рулевого. – Розалинда спокойно намазала булочку маслом, не обращая никакого внимания на попытку флирта. – Вам подать масло или соль для яйца?

Улыбка Дездемоны стала чуточку бледнее.

– Нет, благодарю. Я так скверно спала ночью, что должна ограничиться постной пищей.

– О, это ужасно, миссис Линдсей.

Розалинда нашла-таки одну из двух идеальных приманок, подумал Хэл. Он много раз слышал разговоры на эту тему и знал, что мать обязательно за нее ухватится. В следующий момент она и в самом деле села на своего любимого конька и принялась жаловаться на постель, простыни, обогрев и прочее. Единственное, что могло ее отвлечь, – это упоминание об успехах в обществе.

– Знаете, сэр, самое ужасное наступает по ночам, когда судно становится на причал, – наклонилась вперед, чтобы добавить значимости своему утверждению. Ее близость к Розалинде заставила Хэла поморщиться, и он подумал, что при первой возможности нужно будет сменить тему. – Тишина, полное отсутствие успокаивающих звуков цивилизации – все это делает для меня сон абсолютно невозможным.

– Очень жаль, что все это так вас расстраивает, мэм, – произнесла Розалинда серьезно, сохраняя спокойное лицо игрока в покер. – Вы, должно быть, храбрая женщина, раз бросили вызов опасности и лишениям ради того, чтобы увидеться с сыном.

Дездемона приосанилась.

– Стойкости духа способствует ситуация, – объявила она. – Мы должны думать о бедной потерянной сиротке, которая в одиночестве скитается по диким просторам Запада.

– Что за сиротка, матушка? – удивился Хэл.

– Розалинда Скайлер, конечно. Ты ведь помнишь ее по последнему рождественскому вечеру в доме твоей дорогой сестры Джульетты? Высокая и нескладная, но из очень хорошей семьи.

– Наш долг – найти ее и вернуть жениху, Николасу Ленноксу, – добавил Старик.

Тут Розалинда непроизвольно принялась крошить ветчину на очень мелкие кусочки.

На скулах Хэла заиграли желваки. Как смеют они грозить вернуть Розалинду Ленноксу! Все же он сумел подавить приступ гнева и потребовал объяснений:

– С какой стати вы озаботились судьбой беглянки?

– Наш христианский долг – заботиться о заблудших душах в этом мире, – пояснила Дездемона благочестиво. – Мисс Скайлер надо найти во что бы то ни стало, и как можно быстрее.

Хэл пожал плечами. Мать никогда ни о ком не заботилась, кроме себя самой.

– Подумай о ее женихе, – добавил Старик. – Представь, как бы ты мучился, если бы твоя невеста пропала.

– К счастью, у меня нет невесты. – Хэл изо всех сил старался увести разговор подальше от пропавшей наследницы.

– Ну пусть это будет твоя жена или дочь. Боль родителя, когда пропало любимое дитя, рвет сердце больнее, чем удар сабли. – Лицо Ричарда избороздили глубокие морщины.

Внезапно Хэл ощутил приступ застарелой ярости, горячей и жгучей, словно его отходили тростью только вчера, а не много лет назад. О, если бы Старик чувствовал себя несчастным, когда Хэл исчез.

Дездемона безмятежно наблюдала за ними, переводя глаза с одного на другого, как всегда делала, когда ее дети спорили с отцом. Розалинда тоже молчала, терпеливо затаившись, как игрок в ожидании подходящего момента для хода.

И тут Хэл впервые в жизни произнес правду, которая должна была всецело приковать внимание его родителей:

– Я не женат и никогда не буду женат и не заведу детей. Глаза Дездемоны на мгновение сузились, и она промокнула их салфеткой.

– Но, дорогой, как можешь ты лишить меня радости иметь внуков? Их милое воркование и чудные…

Ее слова заглушил Старик, ударив кулаком по столу.

– Кто будет ухаживать за тобой, когда ты заболеешь? Кто станет твоим утешением в старости?

– Я никогда не рискну подвергнуть ребенка издержкам своей несдержанности, сэр.

– Глупости! Ты был превосходным флотским офицером и умеешь отлично собой владеть, а значит, обязан в скором времени обзавестись потомством.

– А что, если нет? Тогда ты снова отходишь меня тростью?

Голос Хэла прозвучал очень тихо; он точно знал, где находятся его «кольты» и длинный охотничий нож. Сейчас он был вполне способен защититься от отца, чего не смог сделать много лет назад.

Старик посмотрел на Хэла долгим взглядом, а Дездемона уронила ложку и торопливо огляделась по сторонам.

– Тростью? – прошептала Розалинда. Роланд Джонс кашлянул.

– С вами говорит капитан, сэр.

Хэл гневно смотрел на отца в ожидании ответа, в то время как глаза Старика сузились и взгляд устремился в пространство. Он так ничего и не сказал.

Довольный, что защитил Розалинду и положил конец диктаторским требованиям родителей, Хэл бросил на стол салфетку и встал.

– Прошу простить, нам пора.

Минуту спустя он уже входил в котельную по правому борту; Розалинда следовала за ним. Двигатели работали, как всегда, ритмично, не вызывая опасений, а Сэмпсон ходил в проходе между двигателями.

– Что такое? – осведомился Хэл, повышая голос, чтобы перекричать шум.

– Взгляните сами, – ответил Сэмпсон, отходя в сторону. На его прикушенной губе выступила капелька крови.

Сэмпсон так обеспокоен, что не стыдится показать это? Кивнув, Хэл вышел вперед.

Нортон и его помощник Брейди, а также Уильям смотрели на предохранительный клапан. Выражение лица Уильяма было таким же серьезным, как в тот момент, когда он вел похитителей Виолы к обрушившемуся серебряному руднику.

Вот проклятие, неужели клапан сломался? Значит ли это, что котлы могут перегреться и взорваться? Хэл ощутил прикосновение ледяных пальцев страха. Не было среди западных речников человека, который не боялся бы такой напасти. Он сам был очевидцем чудовищного взрыва на «Султане», унесшего жизни тысячи шестисот человек, и помогал вытаскивать из воды их тела. Несчастные бедолаги, только что освобожденные из тюрьмы в Андерсонвилле, заслуживали лучшей судьбы, чем умереть в нескольких сотнях милях от дома. В ночных кошмарах Хэлу до сих пор снились плавающие в Миссисипи обуглившиеся трупы.

– В чем дело?

Теперь он говорил с таким же спокойствием, с каким отдал приказ в Шайло вступить в бой с преобладающими силами повстанцев.

– Показывая двигатели мистеру Доновану, Брейди нашел в машинном отделении кузнечную наковальню, привязанную к тросу предохранительного клапана, – спокойно пояснил Сэмпсон. – Котлы могли сто раз взорваться, прежде чем сработал бы предохранительный клапан.

– Вы знаете, кто за это в ответе?

Нортон протянул ему грязную до неузнаваемости кепку, какие носят мальчишки из бедных семей.

– Брейди нашел еще это. Кепка висела поверх предохранительного клапана, чтобы мы не видели давление.

– Кепка Харрисона, – тихо заметила Розалинда из-за плеча Хэла.

Парень подстроил все так, чтобы «Красотка» взорвалась при образовании первой же порции избыточного пара, убив всех находящихся на борту.

Спокойствие Розалинды восхитило Хэла. В мыслях он уже раздумывал, какую учинить над Харрисоном расправу: вспороть ему брюхо или бросить живым в топку и закрыть заслонку?

– Да, кроме него, никто из кочегаров не носил кепку, – согласился Нортон.

– Но его уже нет. Менее часа назад он перелез через борт и поплыл к ближайшему острову. Натянул нам нос! – Сэмпсон выругался с неожиданной злостью.

– Вы думаете, он сделал это ради забавы? – спросил Брейди, в чью смену работал Харрисон.

Уильям покачал головой.

– Когда мы обыскивали постель Харрисона, я нашел в его одеялах золотую монету в пять долларов.

Брейди присвистнул.

– Кому могло понадобиться поубивать всех на судне? – поинтересовалась Розалинда охрипшим голосом.

– Или же убить одного конкретного человека, не заботясь, что при этом могут пострадать и другие, – предположил Уильям. По его глазам Хэл понял, что зять хочет с ним потом поговорить с глазу на глаз.

– Пассажиры не должны об этом знать, – медленно произнес Сэмпсон.

Хэл стиснул зубы и кивнул. Он надеялся, что злоумышленник, посягнувший на жизнь Уильяма, не собирался погубить «Красотку» только из-за того, что тот находился на ее борту; но если кто-то вздумал причинить зло мужу Виолы, то он приложит все силы, чтобы расправиться с этим человеком, чего бы ему это ни стоило.

– Я пришвартую «Красотку» в районе фермы Маклерндона, – предложил Белькур из-за плеча Розалинды. – И мы сможем проверить, все ли на судне в порядке.

На лицах присутствующих отразилось удивление, однако Хэл и Нортон ответили согласием.

– Хорошая идея, – произнес Хэл.

– Мы можем перенести груз на берег, – подхватил мысль Сэмпсон.

Хэл кивнул:

– И получим шанс осмотреть его.

Сказано – сделано. Белькур взялся за штурвал и, умышленно сойдя с фарватера, посадил «Красотку чероки» на мель на песчаной банке под крутым склоном, а Роланд проворно высадил пассажиров на берег, чтобы они могли полюбоваться пейзажем или поудить рыбу, а заодно приказал официантам накрыть шикарный обед на свежем воздухе.

Последующие четыре часа Белькур и Сэмпсон делали вид, что пытаются снять судно с мели, в то время как сами тщательно обыскивали на борту все закоулки. Перепуганная команда трудилась вместе с ними не покладая рук. К счастью, других признаков саботажа обнаружено не было и к тому времени, когда пассажиры начали потихоньку возвращаться на борт, обыск завершился. «Красотка» вновь стала первоклассным транспортным средством, а не местом, где чуть было не совершилось убийство. «Спартанец», который они почти нагнали утром, давно уже скрылся из виду.

После ужина официанты убрали столы и подготовили большой салон для танцев. Дездемона приосанилась и, обмахиваясь веером, обвела взглядом доступных мужчин.

Оркестр начал настраиваться, и Виола пробежала пальцами по рукаву Уильяма, а он улыбнулся с видом человека, который знает, что скоро получит удовольствие.

– Не хотите потанцевать со мной, добрый сэр? – тихо спросила она; ее глаза сверкали многозначительным обещанием.

Уильям поцеловал ее руку.

– Буду бесконечно счастлив, дорогая леди. Казалось, они вот-вот бросятся друг к другу в объятия прямо на глазах у всех присутствующих, и Хэл молча выругался.

– Прости, Виола, у меня на мостике остались кое-какие дела.

– Разумеется, дорогой братец. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, милая сестрица и брат. – Хэл похлопал Уильяма по руке, собираясь уходить.

– Спокойной ночи, Хэл. А теперь, – Уильям сменил интонацию, – сердце мое, ты где предпочитаешь танцевать: в большом салоне или…

Хэл обратился в бегство. «Красотка чероки» стояла на причале, но, насколько он знал Белькура, тот будет теперь развлекать Розалинду рассказами своей матери индианки о звездах, тогда как ему хотелось поздравить ее с чудесной выдержкой, проявленной во время чертова завтрака с родителями.

Как он и ожидал, Розалинда с Белькуром расположились на навесной палубе перед гюйс-штоком. Ночь стояла темная, если не считать разноцветного свечения стеклянных люков в потолке большого салона. Розалинда, как всегда, почтительно внимала Белькуру и наблюдала за звездами. На реку она смотрела, лишь когда несла дежурство в качестве ученика штурмана.

Только голос Белькура и доносившаяся снизу музыка нарушали тишину ночи. Сэмпсон усилил ночные посты и вооружил караульных; после утренней тревоги они патрулировали по главной палубе с суровой бдительностью. С такой же бдительностью они будут нести караул и потом, несколько недель спустя, когда пароход окажется на индейской территории.

Бросив мимолетный взгляд на Хэла, Белькур продолжил свой рассказ. Нос Хэла уловил запах мыла с легким ароматом лимона – характерный запах Розалинды. Ощутив в паху прилив крови, он замер и велел своему молодцу угомониться, но его команда осталась без внимания. Тогда Хэл начал рисовать в памяти низовья Миссисипи вблизи Виксберга, стараясь представить, как выглядит эта местность в темноте. Свет на судне был притушен, включая даже трубку помощника капитана, чтобы Хэл мог видеть ориентиры на местности как различные оттенки черного цвета по сравнению с бледным сиянием реки. В результате его своевольная плоть успокоилась, обмякла и заняла привычное место.

Белькур эффектно закончил свой рассказ:

– Итак, теперь нам известно, что следует относиться к Койоту, хитрецу, с опаской.

– Действительно, сэр. Я запомню, – послушно сказала Розалинда. – Добрый вечер, Линдсей.

– Добрый вечер, Карстерс. Белькур, ты удовлетворен исходом сегодняшнего дня?

Белькур пожал плечами. Типично галльское движение было едва заметно в золотистом свете.

– Сегодня да, но кто знает, что принесет нам завтра?

– Ты думаешь… – Хэл осекся. Он доверял Белькуру свою жизнь и не хотел обсуждать возможность новой атаки при посторонних.

Линия рта Белькура затвердела, но голос оставался ровным:

– Слишком позднее время, чтобы думать. Доброй ночи.

– Доброй ночи, Белькур, – отозвался Хэл и повернулся к реке, чувствуя каждой клеточкой своего существа присутствие женщины за спиной. Розалинда была так близко, что он мог до нее дотронуться, а ее запах дразнил его воображение.

Под ними на бойлерной палубе мужчины делали ставки в никогда не прекращающейся игре в покер; из большого салона доносились звуки разухабистой польки, но ни одно из собраний его не манило, когда совсем близко в темноте стояла Розалинда. Может, они поиграют в свою игру, затрагивающую плотские ощущения.

– Как насчет игры в карты вдвоем, Карстерс?

– Не откажусь, сэр. – В ее голосе ясно прозвучали нотки энтузиазма. Похоже, его маленький игрок готов принять участие в любой предложенной игре.

– Тогда пошли в каюту.

Розалинда, слегка пританцовывая, последовала за ним в сопровождении Цицерона.

В каюте пес тотчас вскочил на койку, покрутился и зевнул. Словно подавая пример хозяевам, он свернулся калачиком и закрыл глаза.

Розалинда хмыкнула:

– Боюсь, что мы снова его разочаруем. Какую карточную игру вы предпочтете? Может, вист?

– Покер, разумеется. Пятикарточный дро, полагаю. – Хэл порылся в своем морском сундучке.

Розалинда изогнула бровь.

– Очень хорошо. Для двух игроков лучше не бывает. Какова минимальная ставка?

– Сыграем на раздевание, – объявил Хэл и бросил колоду карт на постель, зажимая в ладони кондом. Он спрячет его под подушку, когда она не будет смотреть.

– Раздевание? – Розалинда бросила виноватый взгляд на дверь, из-за которой доносились громкие звуки польки. – Ничего не получится, – сказала она рассудительно. – Мы не сможем играть в покер голыми.

Хэл усмехнулся. Он надеялся, что их нагие тела будут отвлекать от игры ее проницательный ум.

– Каждый предмет одежды будет стоить одну фишку. На кон можно ставить один, два, три и более предметов одежды, как бы ты ставила обычные фишки, но их придется снимать и класть в банк.

Розалинда капризно сложила губы, потом кивнула:

– Отлично. А победитель партии вновь облачится в ту одежду, которую выиграет.

Яркий образ нагой Розалинды с картами в руках вмиг поблек, и Хэл скрипнул зубами.

– Чушь! – выпалил он. – Одеваться снова нельзя. Можно делать ставки лишь теми предметами одежды, которые еще на теле. Победителем будет тот, на ком останется последний лоскут.

– Такты хочешь увидеть меня голой? – прошептала Розалинда.

Хэл пожал плечами:

– Боишься проиграть? Конечно, если ты предпочитаешь сыграть во что-то попроще – крибидж, например, или пинокль…

У Розалинды перехватило горло.

– Я не боюсь и буду играть, я выиграю в любой игре из названных тобой.

Хэл поклонился.

– Очень хорошо. Значит, стрит-покер. Можешь раздавать карты.

– Как скажешь. – Розалинда села на кровать. – Сколько карт можно менять?

– Пять пойдет? Нет нужды беречь их для других игроков.

Розалинда кивнула и начала тасовать колоду. Раздав каждому по пять карт, она уставилась на свои с пристрастием профессионала. У Хэла в руке было две четверки, что давало ему твердую основу для начала.

– Ставлю две фишки – часы и цепочку от часов. Плюс мой «кольт» с кобурой в качестве еще одной фишки. – Хэл аккуратно сложил все это на раскладушку рядом с Цицероном, и пес, оглядев вещи, вопросительно уставился на хозяина.

– Три? Очень хорошо. Ставлю часы, часовую цепочку и булавку для галстука. – Розалинда тоже сложила свою ставку рядом с Цицероном. – Сколько карт тебе нужно?

– Три.

Розалинда сдала ему нужное количество и взяла две себе. В новом приобретении ничего полезного не оказалось. Все же его цель состояла не в приобретении одежды, а в том, чтобы пробудить в Розалинде похоть.

– Сюртук и пояс для оружия.

Хэл встал и медленно снял сюртук. Розалинда, глядя на него, сглотнула. Его молодец воспринял это как добрый знак. С такой же медлительностью он снял с себя оружейный пояс, давая ей время представить, что ждет ее за ширинкой.

– Ага. Два моих «кольта» в придачу плюс галстук, чтобы подзадорить.

Хэл притворился, что рассматривает карты.

– Мой жилет.

Сняв жилет, Хэл подумал, что дальше не стоит повышать ставку. Женский аппетит лучше разгорается, когда дамы представляют будущее, а не видят его. Заметив, какими глазами Розалинда смотрит на его грудь, он пришел к выводу, что выбрал правильную тактику.

Она выложила свои карты.

– Пара семерок.

– Они бьют мои четверки, – довольно заметил Хэл.

Он перетасовал карты и сдал. Четыре карты могли положить начало стриту из валетов. Его обдала теплая волна предвкушения.

– Полагаю, твой черед делать ставку, если не хочешь сложиться.

Сверкнув глазами, она встала.

– Сюртук и воротник.

Быстро сняв сюртук, Розалинда уронила его на раскладушку по другую сторону от Цицерона. С воротником пришлось повозиться: он никак не хотел отделяться от мягкой горловины, – но в конце концов Розалинда с ним справилась. Раздеваясь, она ни разу не взглянула на Хэла.

– Сапоги – за две фишки, согласна? Стрельнув в него глазами, она порывисто кивнула. Раздеваясь, Хэл вальяжно согнулся, стянул сапоги и оставил их рядом со своим сюртуком.

– Сколько карт? – спросил он бархатным голосом, стараясь усилить атмосферу сладострастия.

– Три, пожалуйста.

К его радости, единственная карта, которую он взял себе, завершала стрит. Теперь Хэл умиротворенно ждал следующего хода.

– Мои сапоги и носки за две, – спокойно сделала Розалинда свою ставку.

Хэла терзало нетерпение.

– Мои носки плюс подвязки – как две. – Он поднял ставку на одну фишку, торопливо добавив: – Плюс моя рубашка.

Глаза Розалинды стали большими как плошки. Она нервно облизнула губы. Господи, какая же она соблазнительная! У Хэла сжалось сердце и болезненно затвердело в паху.

– Мой жилет.

Ее голос прозвучал сдавленным хрипом. Когда она сняла жилет, сквозь тонкое полотно рубашки стала просвечивать ее грудь с торчащими сосками, и Розалинда густо покраснела, избегая смотреть на Хэла.

– Святые небеса, какая ты красивая, – прошептал он. Розалинда вскинула голову.

– Что?

– Ты красивая, – повторил Хэл. – Разве ты этого не знала?

Она покачала головой, продолжая неподвижно смотреть на него.

– Боже правый, взгляни на себя в зеркало. Высокая, с идеальными формами, а рот способен свести с ума любого мужчину…

– Это ты про меня?

Хэл кивнул. Как может она не понимать этого? Неужели ее жених-кретин не дал ей почувствовать, сколь она неотразима?

– Знаешь, с тобой одно удовольствием разговаривать, – сказал он нетерпеливо.

Розалинда пожала плечами.

– Мужчины обычно не считают ум привлекательным. Вернее, не находят мозги и упаковку интересными в одно и тоже время.

– Не хочешь ли ты сказать, что мужчины либо таращили на тебя глаза, либо разговаривали с тобой, но никогда не делали то и другое одновременно?

Розалинда изогнула губы.

– Точно. Все, кроме Дэвида Резерфорда, который сбежал при первых признаках трудностей.

– Болван. А что касается остальных мужчин, можешь смело выбросить их из памяти, – резко заметил Хэл, отчаянно желая расквасить носы нескольким благовоспитанным ньюйоркцам. – Отныне тебе следует знать, что ты поразительная женщина. У тебя тело Венеры, ум Афины и храбрость Дианы. Как может хоть один мужчина устоять против этого?

– Ты серьезно?

Он покачал головой, стараясь найти способ убедить ее.

– Подразни меня своим телом, и увидишь, как хорошо я играю.

Розалинда склонила голову, Хэл в ожидании затаил дыхание. Оркестр за дверью заиграл медленный вальс, но для него музыка служила лишь средством скрыть то, что происходило в каюте.

– Моя рубашка.

Хриплый шепот Розалинды пронзил его тело, и Хэл на мгновение закрыл глаза. Ему было трудно дышать, словно он долго бежал. В штанах вдруг стало тесно, но все это не имело никакого значения.

Розалинда спустила с плеча одну лямку подтяжек, и он вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Вторая лямка сползла вниз, и она вытащила рубашку из брюк.

Из горла Хэла вырвался стон, и Розалинда, улыбнувшись, медленно расстегнула первую пуговицу. У Хэла застучало в висках. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем вторая пуговица вышла из петли. С каждой последующей пуговицей длинные пальцы Розалинды двигались все медленнее, и Хэл с трудом сохранял самообладание. Теперь он вряд ли смог бы назвать свои карты, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Наконец Розалинда стащила с себя рубаху; ее полные груди поднялись и опустились, спелые и готовые. Темные соски ярко выделялись на фоне полотна. Понравится л и ей, если он завладеет ею сзади, чтобы подержать в руках эти пышные сферы?

Хэл застонал. Сможет ли он выдержать еще один круг торгов?

– Ты сказал мне правду, – прошептала она, изучая его лицо.

Хэл фыркнул:

– Кто бы сомневался! Посмотри на меня.

Розалинда опустила взгляд, от чего его плоть затвердела еще больше, превратившись в настоящее орудие пытки.

– Увеличиваю ставку. – Хэл встал и снял брюки. Двумя секундами позже на Цицерона полетело его нижнее белье и он, повернувшись к Розалинде, положил руки ей на бедра, демонстрируя свою боевую готовность.

– О да, – прошептала она. – Ты великолепен и очень-очень правдив. А теперь присядь и позволь мне играть.

Хэл задумался, какой черт дернул его за веревочку, подставив такую форму пытки. Он сел, широко расставив ноги, чтобы снять напряжение в паху.

– Отвечаю, – твердо сказала Розалинда и сняла брюки, потом подштанники. Теперь на ней была одна нижняя рубашка, прикрывшая бедра; под тонким хлопком были видны набрякшая грудь, темные круги сосков, едва приметный след росы на внутренней поверхности бедра…

Хэл чувствовал дразнящий запах ее мускуса, и у него перехватило дыхание. Его плоть изнывала от нетерпения скорее ощутить ее вкус, на кончике выступила капля.

Нетвердой рукой она раскрыла свои карты.

– Три десятки.

– Стрит из валетов.

– Ты выиграл.

Розалинда смахнула каплю пальцем и поднесла к губам. Закрыв глаза, она простонала:

– Соленая и вкусная.

– Откинься на кровать! – прорычал он хрипло.

Она тотчас исполнила то, что он просил, наблюдая за ним из-под ресниц.

– А теперь раздвинь ноги, чтобы я мог увидеть выигрыш.

Она покраснела, но подчинилась. Хэл подошел к ней и легонько погладил внутреннюю поверхность ее бедер. Ее пронзила дрожь, когда он пробежал пальцами по тонким голубым жилкам, и он деликатно ввел в ее складки один палец, потом второй и пощекотал.

Розалинда застонала и изогнулась, уронив назад голову; ее глаза закрылись. В этом положении ее грудь поднялась к нему навстречу, как языческая жертва.

– Красивая, – пробормотал он, пробуя подношение. Нежно лизнув один сосок, Хэл обвел его языком, потом потискал зубами и пососал… Из его горла вырвался стон, и он стал жадно терзать ее плоть, а она билась под ним как дикая кошка.

Когда Хэл переключил внимание на вторую грудь, Розалинда выкрикнула его имя и он взял обе груди в ладони, чтобы осыпать ласками одновременно.

Обвив рукой за шею, Розалинда притянула его к себе, и Хэл, одобрительно зарычав, поднялся вверх, чтобы прильнуть к ее рту. Он целовал ее с самозабвением, в то время как его эспаньолка щекотала ей подбородок, а жесткая поросль на груди дразнила соски, пока она окончательно не потеряла голову. Тогда Розалинда зарылась пальцами в его волосы и обхватила ногами бедра. Открытая, она соблазняла его своими складками, лишая возможности трезво мыслить.

Дальше его поступками управлял инстинкт и многолетние привычки. Не выпуская Розалинду из своих объятий, Хэл каким-то образом отыскал кондом и надел его. Стиснув руками ее бедра, он с легкостью завладел ею и застонал, чувствуя по непреодолимой пульсации приближение оргазма.

– О Хэл! – Розалинда шевельнулась под ним, и он погрузился на всю глубину. – Хэл, – повторила она, не скрывая удовлетворения, и прижалась к нему всем телом.

Здравомыслие уступило место инстинкту, более древнему, чем Миссури. Он зарычал и накинулся на нее как обезумевший зверь, стремящийся покрыть самку. Комната наполнилась влажными шлепками их разогретых тел, бьющихся друг о друга, отдающих и берущих по очереди, в то время как музыка за дверью делалась все громче и громче.

Розалинда разодрала ему ногтями спину. Прижавшись лицом к ее волосам, Хэл всхлипнул, и по его телу прошла дрожь конвульсий. Она тоже взлетела на гребне экстаза, выкрикивая его имя.

Вальс закончился громким разухабистым аккордом. Пассажиры засмеялись и захлопали в ладоши, потом начали переговариваться. В тот же миг Хэл вздрогнул и перевернулся, увлекая Розалинду за собой.

– Ты выиграл, – прошептала она.

– Нет, ты. На тебе осталось еще кое-что из одежды. Так что банк – твой.

Розалинда поцеловала его в плечо.

– Похоже, нам придется играть в эту игру снова и снова, пока мы не достигнем завершения.

Хэл застонал.

– Едва ли проживем так долго. Розалинда хмыкнула и прижалась к его боку.

– Проживем, – сказала она уверенно. – У нас много времени.

У него остановилось сердце. Сколько времени они пробудут вместе? Эта игра надоест им до того, как они придут в Форт-Бентон, где она сойдет с «Красотки чероки», и тогда… Он не мог, не смел думать, что они и потом могут оставаться вместе.

– Идиот, – пробурчал Ник, возвращаясь с Дженкинсом с наступлением темноты на «Спартанец». – Трудно поверить, что лучше Харрисона никого не нашлось.

Дженкинс разумно хранил молчание.

– А потом вернуться к нам и требовать – требовать! – еще больше денег для завершения работы. – Ник ударил рядом стоявшую иву своей тростью-шпагой, потом улыбнулся. – По крайней мере он хоть в чем-то оказался полезным. Скальпировать людей раньше мне не приходилось.

– Безмозглый дурак, – согласился Дженкинс. – Но у другого парня получится.

– Если нет, тогда мы бросим жребий, кому снимать скальп со второго. – Гораздо приятнее убивать Донована и Линдсея, если каждый будет знать, кого винить в своей гибели.

– Несомненно.

Дженкинс поклонился, и оба негодяя довольно улыбнулись друг другу.