Глава 16
Тайное всегда становится явным
В четверг они доехали до поворота на Гретна-Грин. Мэдлин за добрых двадцать миль начала всматриваться в дорожные указатели, молясь про себя, чтобы они проехали мимо. Погода прекрасная, никакой необходимости останавливаться нет. Они подъезжали все ближе, но Мэдлин не узнавала дороги, похоже, они направились в объезд маленькой деревни.
Успокоившись, она залюбовалась мелькавшим за окном пейзажем.
Вдруг Меррик, откашлявшись, резко стукнул в потолок. Кучер придержал лошадей, слуга спрыгнул вниз. Меррик, приоткрыл дверцу кареты, впуская внутрь яркий солнечный свет.
– Сворачивайте в Гретна-Грин, – приказал он. – Мы там остановимся на ночь.
– На ночь? – эхом повторила Мэдлин, когда дверца закрылась. – Но сейчас только половина четвертого. Почему нам не ехать дальше, пока не стемнеет?
– Мне нужно написать несколько деловых писем, – с решительным видом сказал Меррик. – Я хочу написать их засветло, в спокойной обстановке.
Вскоре карета уже катила по деревне. С тяжелым сердцем Мэдлин смотрела на знаменитую старую кузницу, в которой по традиции заключались браки. Места, где они с Мерриком много лет назад произнесли торопливую клятву верности, глубоко взволновали Мэдлин, хоть она и не подавала виду. Если не считать свежей побелки, кузница почти не изменилась. Деревня осталась такой же маленькой, и выбор мест для ночлега по-прежнему был ограничен.
К неудовольствию Мэдлин, Меррик остановил карету у той же самой гостиницы, где они провели свою роковую брачную ночь. Приказав кучеру позаботиться о лошадях, Меррик уверенно вошел в дом, как в свой собственный.
Хозяин приветствовал его по имени, спросил о здоровье, о делах. Меррик любезно ответил. Если визит в старую гостиницу и волновал его, по нему это было незаметно. Наверное, он много раз останавливался здесь во время поездок из родового гнезда в Лондон.
Мэдлин, как обычно, настояла на том, что сама оплатит свое проживание и зарегистрируется под собственным именем. Как только ее чемодан принесли в комнату, она тут же вытащила из него шаль.
– Вы уходите, мэм? – взглянула на нее Элиза.
– Да, прогуляюсь, – ответила Мэдлин. – Хочу подышать свежим воздухом.
Элиза скептически посмотрела на нее.
– Мне проводить вас?
Мэдлин покачала головой. Она не хотела, чтобы кто-нибудь, даже Элиза, знал о том, какая она на самом деле сентиментальная дурочка.
– Нет, спасибо. Я ненадолго. А ты разбери вещи и отдыхай.
В холле никого не было. Только полная женщина в сером саржевом платье и белом чепце щеткой стряхивала с ламп невидимую пыль. Вежливо кивнув, Мэдлин выскользнула за дверь. Охваченная тревогой, она со странной решимостью направилась к своей цели. Мэдлин действительно сердилась на Меррика за остановку здесь. Вполне можно было пересечь реку Сарк и остановиться в одной из новых гостиниц на главной дороге.
Ирония событий не укрылась от нее. Во время ее первого рокового путешествия в Гретна-Грин она ни разу не усомнилась в мудрости Меррика. Равно как не жалела о своем импульсивном решении бежать с ним. Надежда и радость пели тогда в ее сердце. Теперь в ее душе осталось только сомнение. Тогда они были очень молоды, и весь мир, казалось, ополчился против них. Теперь мир к ней равнодушен, а монотонное однообразие жизни отняло все надежды и радости.
Отец утверждал, что заплатил Меррику тридцать тысяч фунтов, вспоминала Мэдлин, шагая по узкой улочке. Она больше в это не верила. Розенберг сказал, что Меррик начал свой бизнес с помощью бабушки, той самой женщины, к которой они сейчас едут. Узнать правду будет легко.
Впереди показалась кузница. Слышались удары молота о горячий металл. Мэдлин сама не понимала, почему оказалась здесь. Наверное, после пережитого горя она хотела оживить в памяти краткие мгновения утраченного счастья. Глубоко вздохнув, Мэдлин пропустила повозку и решительно пересекла улицу.
На вымощенном булыжником дворе кузницы стояла, опираясь на дышло, сломанная двуколка. Лежавшая под старой железной скамейкой собака сонно тявкнула, заметив Мэдлин. Слабый ветерок принес едкий запах горячей золы и угля. Входная дверь была хорошо заметна. Мэдлин без размышлений, шагнула внутрь.
Закрыв за собой дверь, она повернулась и… едва не потеряла сознание.
У грубо отесанной стойки, знакомым жестом заложив руки за спину, стоял Меррик. В маленькой комнате он казался огромным. Повернувшись, он поднял бровь.
– Что-нибудь ищешь, Мэдлин?
Застыв у двери, она открыла рот, не в силах произнести ни. Жар кузнечного горна вдруг сделался почти невыносимым. Мэдлин надеялась, что ее глупый поступок останется между ними, но, увы, этого не случилось. За стойкой появился плотный лысый мужчина в кожаном жилете.
– Вот она, сэр, – сказал он, шлепнув на стойку толстую книгу в кожаном переплете. – Здесь все, начиная с 1818 года. Так какой месяц, говорите?
Меррик вытянул руку, словно приглашая Мэдлин подойти ближе.
– Это было в июле, дорогая? – спросил он. – Кажется, двадцать четвертого.
– Двадцать второго, – поправила Мэдлин, шагнув вперед.
Глаза Меррика удовлетворенно блеснули.
– Совершенно верно, милая! – сказал он. – Я просто хотел проверить, помнишь ли ты.
Мэдлин сердито прищурилась.
Не обращая внимания на возникшее напряжение, мужчина улыбнулся.
– Только счастливый муж помнит годовщину свадьбы! – заметил он, подмигнув Мэдлин, и открыл книгу.
– О, я эту дату никогда не забывал, – сухо ответил Меррик. – Всегда отмечал этот день и выпивал рюмочку, две… или двадцать.
Мужчина с любопытством взглянул на него и снова занялся книгой.
– Июль, июль, июль, – бормотал он, листая страницы мясистыми пальцами. – Скучный месяц. Мистер и миссис Маклахлан, говорите?
Улыбнувшись Мэдлин, Меррик обнял ее за талию и притянул ближе.
– Да, пока смерть не разлучит нас, – сказал он. Прочистив горло, мужчина снова принялся перелистывать страницы взад и вперед.
– Значит, двадцать второе? – сказал он. – А может, это было в июне? Июнь очень модный месяц для свадеб!
– Нет, – покачал головой Меррик.
Мэдлин не понравилось смущенное выражение, появившееся на лице лысого мужчины.
– Это было двадцать второго, – повторила она и, наклонившись вперед, заметила, что книга раскрыта на августе. – Переверните страницы назад.
Мужчина так и сделал, потом беспомощно посмотрел на них.
– Нет тут никаких Маклахланов. Нив июне, ни в июле, ни в августе.
Лицо Меррика вытянулось, руки опустились.
– Не может быть, – мрачно сказал он. – Дайте мне книгу. – Он сердито перелистал страницы.
Мэдлин подняла глаза на лысого мужчину.
– Должен быть другой реестр.
– Нет, мэм. – Мужчина нервно вытер ладони о жилет. – Может, вы поженились в ратуше? Одно время они занимались нашим делом.
Мэдлин изумленно оглядела помещение.
– Нет, это было здесь, – настаивала она. – Я хорошо это помню.
Мужчина развел руками и попытался улыбнуться.
– Если он это помнит, вы это помните, разве остальное имеет значение?
Меррик перегнулся через стойку, словно собирался вытащить беднягу оттуда.
– Можете назвать меня сентиментальным, – сердито проворчал он, – но я хочу увидеть эту запись.
Мужчина благоразумно отошел подальше.
– Конечно! Конечно! – проговорил он. – Бывают и ошибки. У вас сохранилось брачное свидетельство, сэр? Если так, все в порядке. Пока у вас есть соответствующая бумага, ваш союз совершенно законен, не важно, записано ваше имя в книгу или нет.
Мэдлин схватила книгу. Меррик вытащил из кармана свидетельство о браке и помахал им перед лысым мужчиной. Спор становился все горячее, Мэдлин в тревоге перелистывала страницы.
– Это очень странно, – вдруг сказала она. Замолчав, мужчины уставились на нее. Мэдлин указала на книгу:
– С пятого по двадцать первое июля заключено одиннадцать браков, – сказала она. – Потом до десятого августа – ни одного.
Мужчины, не понимая, посмотрели на нее.
– Вам это не кажется подозрительным? – подняла брови Мэдлин. – Или вы оба намерены ссориться до тех пор, пока нужные имена таинственным образом не появятся на странице?
Меррик схватил книгу. Лысый мужчина, заглянув в нее, почесал голову.
– Да, это странно, – согласился он.
– Где тот парень, что писал это? – потребовал ответа Меррик, постучав пальцем по брачному свидетельству. – Жив? Или умер?
– Умер, – мрачно ответил мужчина и, подойдя к двери, позвал: – Эзикьел! Иди сюда, Эзикьел! – крикнул он в темноту.
Меррик и Мэдлин с тревогой переглянулись. Но появившийся в дверях мужчина, был слишком молод, чтобы оказаться тем, кто поженил их. Окинув незнакомцев тяжелым взглядом, он апатично жевал зеленое яблоко.
– Это Эзикьел. – Лысый мужчина обнял парня за плечо. – На вашей бумаге подпись его отца. У Эзикьела поразительная память на даты и числа. Может быть, он что-нибудь вспомнит.
Проглотив кусок яблока, Эзикьел кивнул.
– Они поженились здесь в восемнадцатом году, – объяснил лысый. – Ты помнишь июль 1818 года, Эзикьел?
Парень заморгал и снова медленно кивнул.
– Тридцать дней в сентябре, – пробубнил он монотонным голосом – В апреле, июне и ноябре. В остальных месяцах тридцать один день.
– Мы говорим об июле! – резко сказал Меррик. Мэдлин, успокаивая, положила ладонь на его руку. Она поняла, что парень умственно отсталый, хотя это не сразу бросалось в глаза.
– Да, об июле 1818 года, Эзикьел, – спокойно сказала она. – В реестре что-то пропущено.
Кивнув, Эзикьел снова начал свой речитатив:
– В сентябре тридцать дней. – На этот раз Меррик, сдержав нетерпение, не перебивал парня. – За исключением февраля, в котором только двадцать восемь дней, а в високосные годы – двадцать девять.
– Совершенно верно, Эзикьел, – сказала Мэдлин. Он слабо улыбнулся. Потом наклонился над страницей.
Его брови сошлись на переносице, Эзикьел что-то бормотал про себя, водя указательным пальцем по странице.
Лицо лысого мужчины приняло усталое выражение. Он совершенно не понимал, какое значение имеет запись в реестре, если факт брака, похоже, никто не оспаривает. Мэдлин это тоже удивляло. Она вышла замуж за Меррика здесь, и ей не нужны были никакие записи, подтверждающие это. Не нужны даже после того рокового дня, случившегося тринадцать лет назад. Она уже сама не понимала, почему час назад отчаянно хотела увидеть эту запись.
– Маклахлан, – вздернув голову, вдруг сказал Эзикьел. – Двадцать второе июля. Капстоун, двадцать третье июля. Мартин, двадцать шестое июля. Андерз, двадцать девятое июля.
Меррик остановил его, мягко положив ладонь на руку Эзикьела.
– Что вы читаете? – спросил он. Эзикьел указал на переплет.
– Страница пропала, – сказал он. – Одна страница. Десять имен. Викерз, тридцатое июля. Элдервуд, третье августа. Пикеринг, пятое августа.
– Спасибо, Эзикьел, – остановил его лысый мужчина и повернулся к Меррику. – Он может повторять это целый день. Бедняга запоминал все это для развлечения.
– И сделал очень полезное дело, – сказал Меррик, – поскольку вы оказались безответственными и потеряли страницу.
– Не потеряли, – яростно покачал головой Эзикьел. – Не потеряли. Флора взяла ее.
– Флора? – недоуменно посмотрел на Эзикьела лысый. – Кто это?
Эзикьел снова заморгал.
– Папина подруга, – сказал он. – Она говорила… так странно. И дала деньги. Английские деньги. За страницу. И она его поцеловала. Шестнадцать гиней, три фунта и четыре шиллинга.
Меррик недоверчиво повернулся к лысому.
– Да ведь это двадцать фунтов.
Мэдлин, наклонившись, рассматривала книгу.
– Вот! – прошептал Эзикьел, указывая на разворот. – У Флоры была бритва. Видите?
– Спасибо, Эзикьел, – погладила его по руке Мэдлин. – Вы нам очень помогли.
Отвернувшись от лысого, который явно терял терпение, Меррик пожал Эзикьелу руку.
– Да, большое спасибо, – сказал он. – Наверное, вам нужно снова вписать эти имена?
Эзикьел кивнул.
– Хорошо, – сказал он и исчез в темном помещении.
– Беда в том, – сказал лысый, – что он не может писать. Ни числа, ни слова. Он немного умеет читать, все помнит, но даже своего имени написать не может.
Меррик с раздражением посмотрел на него.
– Но вы-то, черт побери, можете написать? Неужели бедняга должен все делать сам?
Взяв Меррика под руку, Мэдлин вывела его из кузницы.
– Мы так ничего и добились, – проворчал Меррик. – Страница растворилась в воздухе.
– Скорее, осела в чьем-то кармане, – криво усмехнулась Мэдлин. – Судя по датам, она исчезла через две недели после нашей свадьбы.
– Что ты хочешь этим сказать? – мрачно посмотрел на нее Меррик. – Что твой драгоценный папочка не имеет к этому никакого отношения?
– Ясно одно: кто-то очень хотел, чтобы факт брака трудно было доказать, – холодно сказала Мэдлин. – И готов был за это заплатить. На странице записано десять пар. Учитывая, что дело происходило в Гретна-Грин, ее мог украсть любой из возмущенных родителей.
– Рискну предположить, что знаю, кто это был! – фыркнул Меррик.
Мэдлин не поднимала глаз от булыжников.
– Я не защищаю отца, Меррик, – мягко сказала она. – Как ни тяжело мне думать, что он способен на такое, я должна признать, что это вполне возможно. Думаешь, я этого не понимаю?
Глядя в пространство, Меррик провел рукой по волосам. Неизменный перстень блеснул на мизинце.
– Теперь я не знаю, что думать.
– Скорее всего отец не делал этого лично, – продолжала Мэдлин, – но вполне возможно, кому-то за это заплатил. Думаю, так и было.
Мэдлин хорошо понимала, кому заплатили. Но сначала ей надо было поговорить с Элизой.
Меррик все еще стоял во дворе кузницы.
– Прости, Мэдди, – наконец сказал он. – Прости, что тебе пришлось узнать правду об отце.
– И ты меня прости, – спокойно сказала она. – Если не возражаешь, я больше не хочу говорить на эту тему.
– Хорошо, – коротко ответил он.
Мэдлин заставила себя улыбнуться и взяла Меррика под руку.
– Пойдем, Меррик. Пора возвращаться. Он заколебался.
– Ты торопишься?
– Я – нет, – холодно ответила она. – Это тебе нужно написать деловые письма.
Они молча пошли к старой гостинице. Шаги Меррика, обычно быстрые от нетерпения, вдруг замедлились, словно он боялся возвращения. Он погрузился в размышления, но Мэдлин боялась спросить, о чем он думает.
В холле за столом сидел хозяин и разбирал почту. Меррик потянул Мэдлин в маленькую гостиную рядом с баром. Обе комнаты были пусты, если не считать мальчика, убиравшего со стола.
– Ты устала, – заметил Меррик. – Я велю подать чай.
Мэдлин действительно устала, устала от событий дня и немного – от повелительного тона Меррика. Она повесила шаль на спинку кресла у маленького стола. Чай сейчас совсем не помешает. Мальчик уже скрылся в кухне с подносом грязной посуды. Меррик отправился на поиски слуг. Вскоре он вернулся, отодвинул кресло и взглядом велел ей сесть.
Мэдлин не спорила. Голова у нее шла кругом. Они ухитрились беззаботно болтать о пустяках, пока не подали чай. Налив две чашки, Мэдлин глубоко задумалась.
Меррик рассматривал ее сквозь завесу темных ресниц.
– Тебе не хотелось заезжать в Гретна-Грин, Мэдди? – мягко спросил он. – Вспомнить эту милую деревушку?
Она покачала головой:
– Я бы предпочла проехать мимо.
– И все-таки ты пришла в кузницу. – В его голосе слышался легкий вызов.
Мэдлин повела плечом.
– Я хотела… – Она замолкла, подбирая слова. – Я хотела увидеть наши имена в книге, Меррик. Думаю… думаю, я просто стремилась что-то доказать себе. Разве это не понятно? Ты можешь постичь желание что-то увидеть и боязнь испытать при этом боль?
– Да. – Он не спускал с нее глаз. – Еще как могу.
Мэдлин наклонилась над столом.
– Не могу сказать, что верила всем утверждениям отца, Меррик, – прошептала она. – Но, не найдя документа об аннуляции брака, начинаешь задумываться, существуют ли другие документы. Такие, от которых зависит жизнь. Господи, я никогда не думала…
Меррик с жаром сжал ее руку, лежавшую на столе.
– И я никогда не думал, Мэдди, что ты поверишь в такие россказни обо мне, – отрезал он. – Что я аннулировал наш брак… или женился на тебе из-за денег. Как ты могла такое подумать? Как?
– Отец показал мне бумаги, – покачала головой Мэдлин. – На вид они были настоящие. Но сначала… сначала было письмо. Совсем о нем забыла. – Она отвела взгляд, не в силах поднять глаз на Меррика.
– Письмо? – после некоторого молчания повторил он. У Мэдлин задрожали руки.
– Возможно, тебя удивляет, почему я так легко поверила, что мой отец подкупил кого-то вырезать страницы из регистра, – сказала она. – Но он делал подобное и раньше.
– Мэдди, о чем ты говоришь?
– Я знаю о твоем письме одному лондонскому архитектору, – прошептала она. – Отец привез его тогда в Гретна-Грин. Он заплатил, чтобы письмо украли из конторы мистера Уилкерсона.
– Уилкерсона? – искренне удивился Меррик. – Я за много лет послал ему кучу писем, но ни одно из них не стоило и шиллинга.
– Это было твое первое письмо, – сказала Мэдлин. – То, в котором ты обещал заплатить тридцать тысяч фунтов за половину его дела. Ты писал, что заплатишь ему в августе, как только получишь деньги.
– Боже правый! И что за бизнес предлагал мне Уилкерсон за такую круглую сумму?
– Архитектурную фирму, разве не так? – недоуменно посмотрела на него Мэдлин.
– Мэдди, если у архитектора есть тридцать тысяч фунтов, ему не нужно работать.
Мэдлин снова покачала головой.
– Отец сказал, что тебе нужно много денег, – стояла на своем она. – Он говорил – о Господи, я ничего в этом не понимаю! – что-то о поручительских бондах или о страховке, потому что тебе поручат дорогие проекты.
– Отчасти это правда, – спокойно согласился Меррик, но его лицо потемнело от гнева. – Новый бизнес требует от человека денег, но гораздо меньших. Я пообещал Уилкерсону три тысячи фунтов, которые уже занял у бабушки.
– Три?
– Да, и если ты видела письмо, в котором написано «тридцать», поверь мне, твой отец его немного подправил.
Глаза Меррика вспыхнули гневом.
– Отец уверял, что ты именно поэтому женился на мне, Меррик, – продолжала настаивать Мэдлин. Предчувствие непоправимой беды охватило ее, но она отбросила его. – У тебя появился шанс открыть свою фирму, дело, о котором ты мечтал, и для этого тебе понадобились мои деньги.
– Тридцать тысяч фунтов, Мэдди? – недоверчиво переспросил Меррик. – И ты в это веришь? Ну и глупая же ты гусы…
Не соображая, что делает, Мэдлин схватила свою чашку и плеснула чай ему в лицо. Не сказав ни слова, Меррик изумленно посмотрел на нее, потом вытащил платок и вытер лицо.
– Знаю, мне нужно извиниться за свой поступок, – прошипела Мэдлин, – но я не стану этого делать. Я ждала этого момента тринадцать лет. И если ты еще раз назовешь меня глупой гусыней, то получишь нечто похуже остывшего чая.
Меррик брезгливо отбросил платок.
– Позволь мне изменить формулировку, – сухо сказал он. – Нет. Знаешь, Мэдди, давай оставим эту тему. – Отодвинув кресло, Меррик встал. – Я до смерти устал, пытаясь докопаться до истины.
Мэдлин тоже отодвинула кресло.
– Значит, с тебя хватит? – с вызовом сказала она. – Тогда отправляй меня обратно в Лондон! Ты теперь для меня ничего не значишь, Меррик Маклахлан. Я хочу домой.
Упершись ладонями в стол, Меррик наклонился к ней.
– Отправляйся куда хочешь, ехидна! – прорычал он. – Скатертью дорога! Вот Бог, а вот порог!
К досаде Мэдлин, слезы брызнули у нее из глаз.
– Я не могу уйти! – воскликнула она. – Ты и эта чертова бумага держите меня в заложниках! Мне еще повезло, что ты не проявляешь ко мне внимания, как угрожал!
– А ты этого хочешь! – Его светлые голубые глаза теперь горели огнем, шотландский акцент с каждой минутой становился заметнее. – Слушай меня, женщина, слушай внимательно! Я не приму тебя, даже если ты нагой будешь валяться у меня в ногах. Ты для меня ничто. Черт с ней, с этой бумагой, убирайся домой. Мальчик со мной в безопасности, и ты отлично это знаешь!
– Не знаю! – солгала Мэдлин. – Откуда мне это знать? Разве ты заботился обо мне, Меррик?
Он буквально задрожал от гнева.
– Продолжай, ведьма! – рявкнул он. – Выворачивай мне душу! Я верну мальчика ко Дню всех святых, так что садись на свое помело и отправляйся ко всем чертям.
– День всех святых! – крикнула Мэдлин. – Но… но до него еще несколько месяцев.
– Четыре, – согласился Меррик. – Но поскольку ты наслаждалась компанией сына долгих двенадцать лет, я не думаю, что требую слишком многого.
Мэдлин, дрожа от негодования, искала, чем бы еще запустить Меррику в лицо. Вдруг гнетущую тишину нарушило сдавленное хихиканье. Быстро обернувшись, она краем глаза увидела мелькнувший белый фартук. Рыжеволосый мальчишка, прислуживающий на кухне, исчез за углом.
Стыд и смятение охватили Мэдлин. Пошатнувшись, она снова опустилась в кресло.
Меррика, похоже, это не волновало. Ударом ноги задвинув свое кресло под стол, он вышел из комнаты. Как только его шаги затихли, Мэдлин уронила лицо на руки.
Господи! Что она наделала? Черт бы побрал Меррика Маклахлана с его буйным нравом и гордыней! И ее тоже! Ужасная правда заключалась в том, что Мэдлин злилась не на Меррика. На себя! Она действительно была тогда глупой гусыней. И к тому же слабой и бесхарактерной. Она отказалась от своего счастья.
Когда отец насильно увез ее в Шеффилд, лондонская жизнь, жизнь с Мерриком показалась ей туманной грезой. Отвага, которая подвигла ее бежать с возлюбленным, явно исчезла. Без Меррика Мэдлин упала духом. Она впала в оцепенение, столь мрачное и безнадежное, что казалось, легче спать и плакать, чем подняться и делать что-нибудь со своей бедой.
Почему она попросту не уехала? Почему не попыталась найти Меррика и узнать правду от него? Она могла… что-нибудь продать. Драгоценности? Наряды? Могла украсть лошадь из конюшни и уехать в Лондон. Могла кому-нибудь написать, например тетушке в Лондон, и умолять о помощи.
Но она ничего этого не сделала. Она поддалась на уговоры отца, поверила, что она Меррику не нужна. Позволила убедить себя, что в глубине души сама это знала. Она вела себя как ребенок, беспрекословно доверившись отцу, потому что выросла с мыслью, что он желает ей только добра. Его ложь, как теперь понимала Мэдлин, никому не принесла пользы.
Да, Меррик тоже виноват. Но это она погубила свою семью. И ребенка.
Да, такова ужасная правда. Мэдлин прижала ладони к глазам. С какой стороны ни посмотри, она кругом виновата. Чем дальше они ехали, тем сильнее ныло у нее сердце.
Тяжело вздохнув, Мэдлин поднялась, взяла со спинки кресла шаль и пошла наверх. Завтра предстоит тяжелый день, и во многом она сама это спровоцировала. Но Мэдлин не собиралась поворачивать назад. Какая бы судьба ни ждала ее, она соберет все силы и на этот раз посмотрит ей в глаза. Она больше не отступит, хотя едва понимает, за что борется.
