Глава 17
Он был близко.
Слишком близко — или недостаточно близко?
Она ощущала жар, исходящий от него, силу, и единственное, что ей хотелось, — это припасть к нему, и пусть он держит ее и никогда не отпускает. Он внимательно смотрел на нее темными глазами, и она чувствовала, что он пытается заглянуть ей в душу. И она уже готова была позволить ему сделать это, но передумала.
Она закрыла глаза и отвернулась.
— Мне не нужно видеть ваши глаза, чтобы понять, — прошептал он, как всегда, обо всем догадавшись. — Ведь мы созданы друг для друга.
Она резко вскинула голову.
— Вы действительно так думаете?
Слова Меган все еще не выходили у нее из головы.
— Да.
Такой добрый, такой ласковый.
Ей хотелось закричать от отчаяния.
— Но это невозможно!
— Почему? Скажите: почему? Потому что ваша мать была в связи с другим человеком?
От этих слов у нее перехватило дыхание. Ей показалось, что она сейчас задохнется.
— Не смейте обвинять мою мать! — с трудом выговорила она.
Но ведь это было?
Эта мысль явилась совершенно неожиданно, и Софи решительно подавила ее. Она любила мать. Скучала по ней. Очень ценила все, что та для нее сделала.
— Тогда почему? — настаивал он.
— Потому что я видела вас с Меган! — От его ласковости не осталось и следа,
— О чем вы говорите? — угрожающе спросив он..
— Я видела вас с Меган, когда вы жили в мансарде в Кембридже.
Она увидела, как на лице его сменялись удивление, отчаяние и сожаление.
— В тот вечер, когда вы узнали, где я живу, — прошептал он, как будто размышлял вслух.
— Я пришла по вашей записке.
— Какой записке?
— После того как умерла моя мама, вы прислали записку, чтобы я пришла к вам. — Она сказала это таким тоном, как если бы все это происходило не с ней. — Вы были мне нужны, и тогда я получила вашу записку. Я еще, помню, порадовалась этому совпадению… Но когда я пришла, там оказалась Меган…
— Какая же она сволочь! — воскликнул он. — Я никаких записок не посылал.
Эти слова отозвались в ее голове барабанным боем. Горло у нее сжалось, в глазах потемнело.
— Какое имеет значение, кто послал записку? — воскликнула она. — Она ласкала вас. Я видела!
— Она не ласкала меня, Софи.
— Вы были голым!
— Я вышел из ванны, а она оказалась в моей комнате.
— И вы явно хотели ее. Вы не можете этого отрицать! — Его губы вытянулись в тонкую линию.
— Я мужчина, — проговорил он холодно, твердо и отчетливо. — Господи, она всего лишь протянула руку и дотронулась до меня. Я был один. И я был молод.
Софи резко отвернулась, вспомнив, какой он был твердый. И его глаза, темные, страстные, напряженные, в тот момент, когда эта женщина шарила по его телу, брала в руки, гладила. Она тогда окаменела, наблюдая с отвращением за тем, что происходит, она была поражена, но не могла отвести взгляд. А Меган подняла глаза и увидела ее. И улыбнулась торжествующей улыбкой!
И тогда Софи молча попятилась, а выйдя на улицу, побежала.
— Вы считаете, что ваше одиночество и молодость все оправдывают?
— Все оправдывает то, что я ее выгнал.
Она заморгала и наморщила лоб.
— Да, она пришла ко мне. Но я выгнал ее, Софи. — Она круто повернулась и посмотрела на него. Она никогда еще не видела его лицо таким серьезным.
— В моей жизни были женщины. Этого я не стану отрицать. Но неужели вы способны подумать, что я мог связаться с женщиной, которая заставила вас страдать?
Голова у нее пошла кругом. Она не верила своим ушам.
— Что вы говорите?
— То, что вы слышали.
Он не был любовником Меган?
Она уставилась на него с гулко бьющимся сердцем и с трудом удержалась, чтобы не прильнуть к его широкой груди. Но она решила сначала все проанализировать, а уж потом… Он не был любовником Меган!
Эта мысль пронзила ее как молния. Он не предал ее с той, которая отравляла ей жизнь.
Выходит, самой большой ее ошибкой было ее недоверие к нему. Но она поняла это слишком поздно.
Теперь уже ничего не исправишь. Она попробовала высвободиться из его рук.
Но он прижал ее к себе.
— Перестаньте! С тех пор как умерла ваша мать, вы только и делаете, что убегаете!
Рыдание сжало ей горло, и она оттолкнула Грейсона. Но он поудобнее устроил ее у себя на коленях.
Она расплакалась. Слезы, для которых было так много причин, оставляли горячую дорожку на ее щеках.
— Я вас ненавижу, — проговорила она всхлипывая.
— Неправда, — улыбнулся он, вытирая слезы с ее щек. — Вы сходите из-за меня с ума. А может быть, и из-за самой себя тоже.
Теперь она рыдала взахлеб. Стена рухнула, она бросилась в его объятия, с такой силой вцепившись в него, как будто только в нем было ее спасение.
— Мне жаль. Мне так жаль! — рыдала она.
Они припали друг к другу, точно две половинки одного целого, так что места для размышлений больше не было — только для ощущений.
Слезы ее были горячие, он стер их поцелуями, взяв в ладони ее лицо, затем запустил пальцы ей в волосы и запутался в длинных прядях, которые недавно с такой нежностью расчесывал.
Его руки скользнули под толстую ткань; пояс, которым был завязан халат, развязался, когда он провел руками по ее бокам, обхватил груди и обвел пальцами вокруг сосков. Низкий стон хотел сорваться с ее губ, но она сглотнула его, глубоко вздохнув, а его руки переместились вниз, к ее животу, и вот уже его пальцы гладят тугие завитки между ее ног. Теперь она больше не могла сдерживать стоны.
Они как будто сошли с ума, лаская друг друга так неистово, как если бы завтра им предстояло разлучиться навеки. Он провел руками по ее бедрам, и она изумилась, когда огонь желания опалил ее тело.
Они упали на пол, халат соскользнул с ее плеч, и она растворилась в его объятиях.
У нее мелькнула мысль, что она должна что-то доказать — самой себе, ему. О прошлом. Заставить его что-то понять — или понять самой.
Но мысль не задержалась в ее голове, она улетела прочь, и осталась только любовь. Сегодня она будет любить его. Один раз. Чтобы сохранить это в памяти как самое дорогое воспоминание.
Он поднял ее с ковра и понес на кровать. Тут он удивил ее, потому что, опустив ее на мягкий матрас, сам не лег рядом.
— Боже мой, Софи, если я не уйду сейчас, я уже не смогу уйти! — Он выговорил эти слова так, словно отрывал от себя кусок сердца. — Но ведь мы скоро поженимся, и тогда я буду тебя ласкать. Долго, медленно, сладко.
Она сплела руки у него на шее и ответила ему не словами, а нежным поцелуем.
Он застонал, когда ее губы прижались к его губам, иона почувствовала, что он готов сдаться.
Испустив низкий алчный рык, он упал рядом с ней.
— Ты заставила меня утратить контроль над собой, — проговорил он с упреком, хрипло дыша.
Мягкая ткань его вечерней рубашки легко коснулась ее грудей, кончики их затвердели, и она подалась к нему.
Дождь стучал в окна, точно барабаны дикарей. Душа Софи трепетала, а тело пылало так, как будто его сжигал сладкий огонь.
Она знала, что будет принадлежать ему, и мечтала об этом мгновении.
Веки ее затрепетали, когда он нежно раздвинул ей ноги длинными сильными пальцами.
Она охнула, когда его палец скользнул внутрь, обрисовав окружность, и закричала от наслаждения. И, больше не в силах сдерживаться, выгнулась ему навстречу.
Она обезумела, она жаждала чего-то такого, что не могла определить словами. Но когда она в отчаянии застонала и задвигала бедрами, он остановил ее.
— Еще не время, — пробормотал он, лаская ее, то глубоко, то нежно поглаживая ее интимное место.
— Грейсон! — прошептала она.
— Да, дорогая? — ласково отозвался он. — Я здесь. — Ее тело жаждало его и томилось от этой жажды. Но вдруг она оттолкнула его от себя.
— Что случилось?
Она встала на колени и смело взялась за его рубашку.
— Я хочу тебя, — крикнула она, — целиком! Не нужно так долго подготавливать меня. Я хочу, чтобы мы вместе узнали, что такое любовь.
— Господи, — прошептал он еле слышно.
С грацией пантеры он отшвырнул рубашку, и пальцы Софи пробежали вверх по его мускулистой спине. Софи обвилась вокруг него, и казалось, нет такой силы, которая могла бы вырвать ее из его нежных объятий.
Она слилась с ним, она хотела ощущать его, ощущать это тело, самой природой созданное для нее. Она любила этого человека и хотела знать о нем все.
И когда она подумала, что больше не выдержит ни одной минуты, он опустился между ее ног. Он поднял ее колени и прижался к ее потаенному месту, теребя его и поглаживая, пока она не закричала от страсти. И тогда он со стоном вошел в нее.
У нее перехватило дыхание, и время, казалось, остановилось, и были только они двое, и впереди у них была вся жизнь. Но вдруг он замер и удивленно посмотрел ей в глаза. Бесполезно было скрывать правду. Она не была невинна.
— Софи, — выдохнул он, и на лице его отразилось потрясение.
Она не ответила, просто не могла. Она только притянула его к себе.
— Люби меня, Грейсон, — прошептала она, двигаясь под ним, пока он не застонал и не начал двигаться в ней, медленно, упорно, настойчиво. То были сладостные, сводящие с ума ласки, пока они оба не содрогнулись в экстазе.
Потом она лежала в его объятиях, руки и ноги их были переплетены. Короткое мгновение совершенного блаженства.
Она старалась ни о чем не думать. Ей хотелось насладиться этим драгоценным моментом, запомнить его навсегда. Но минуты шли, и реальность окутывала их все плотнее и плотнее с каждым словом, не произнесенным Грейсоном.
Сердце ее гулко забилось от нарастающего отчаяния. Она знала, чем все кончится, но не могла примириться с этой потерей…
Она высвободилась из его объятий, пытаясь сдержать жаркие, жгучие слезы. И, как в тот день в холле «Белого лебедя», он молча отвернулся. И опустил ноги на ковер. Она, изогнувшись, посмотрела на него. Лицо его застыло, взгляд был устремлен в пустоту.
Ей хотелось заплакать, но это ведь не могло ей помочь. Помочь может только сила. Только бравада. Кому, как не ей, знать об этом.
— Теперь вы понимаете, почему мы не можем пожениться, — проговорила она, стараясь, чтобы голос ее не дрожал. — Потому что правда заключается в том, что Найлз Прескотт занимался любовью со мной, а не с моей матерью.
