У герцога Портфри не было привычки украшать своим присутствием фешенебельные бальные залы во время светского сезона. Его никак нельзя было назвать отшельником, но балы, как он любил повторять своим друзьям, интересны молодым повесам для подыскивания себе там жен или для флирта. В свои сорок два года он не был склонен к подобным развлечениям; кроме того, у него была Элизабет, чьей дружбой он очень дорожил, хотя их отношения были неопределенными.

Но на балу у леди Аштон герцог присутствовал из-за своего интереса к Лили. Кроме того, Элизабет попросила его сопровождать их, а ему бы никогда и в голову не пришло отказать ей в просьбе. Первый танец он танцевал с Лили, второй с Элизабет, а затем с присущей ему холодностью, но не теряя при этом хороших манер, отказывал хозяевам в просьбе представить его целому выводку молодых леди, которые были бы в восторге иметь такого партнера как он.

Двое или трое его знакомых, поддразнивая герцога, предлагали ему присмотреться к мамашам, которые все еще пытались завлечь его, но чей интерес с годами угасал, так как его равнодушие к женским чарам и амурным делам постепенно перевесили привлекательность его положения и богатства.

– Пусть они лучше завлекают кого-нибудь другого, – отшучивался герцог.

Но чувство юмора изменило ему, когда к нему подошел мистер Калвин Дорсей и сообщил, что Невиль повел Элизабет в буфет. Герцог промолчал и продолжал рассматривать в монокль присутствующих в зале. Дорсей был кузеном его покойной жены и наследником ее отца барона Онслоу. Ни герцог, ни его жена никогда не любили Дорсея.

– Портфри! Собственной персоной! – радостно воскликнул мистер Дорсей, удивленно изгибая брови. – Я слишком поздно приехал, но сплетни дошли и до меня. Неужели герцог Портфри повел в первом танце дочь сержанта на самом грандиозном балу сезона? – Хихикая, он покачал головой. – До чего же могут докатиться некоторые мужчины, чтобы угодить своим любовницам!

– Поздравляю, Дорсей. – Герцог даже не удостоил Дорсея взглядом. – У вас остался талант все опошлять, за что так и хочется залепить вам пощечину.

Мистер Дорсей весело рассмеялся и замолчал, наблюдая, как расходятся танцующие. Он был одного возраста с герцогом, но время не пощадило его. Когда-то золотистые волосы поседели и поредели, и он выглядел намного старше герцога. Но он был человеком с чувством юмора и не лишенным очарования. Было не так уж много людей, с кем бы он позволил себе такой язвительный тон. К этим немногим принадлежал герцог Портфри.

– До меня дошли слухи, что пару недель назад вы посетили Натэлл-Грандж, – сказал мистер Дорсей.

– Правда? – Герцог поклонился полногрудой вдове, которая с величественным видом проплыла мимо них.

– Хотели там что-то разнюхать? – спросил мистер Дорсей.

Впервые за все время герцог направил свой монокль на собеседника, затем, опустив его, посмотрел на мистера Дор-сея невооруженным глазом.

– Я не могу засвидетельствовать своего почтения тестю, не будучи осмеянным его племянником? – спросил он.

– Вы расстраиваете его, – ответил мистер Дорсей. – У него плохо со здоровьем, и в мои обязанности входит следить за тем, чтобы его не беспокоили.

– Так как вот уже двадцать лет, как вы с едва скрываемым нетерпением ждете, когда сможете унаследовать его титул и состояние, – сказал герцог с грубой откровенностью, – я думал, что в ваших интересах будет скорее подстрекать меня расстраивать его, Дорсей. Но не бойтесь и не надейтесь. Я просто послал ему свою карточку в знак уважения, так как находился по соседству. У меня не было ни желания, ни надежды быть принятым. Между нашими семьями не было любви еще и до того, как мы с Фрэнсис решили тайно пожениться. А после ее смерти и моего возвращения из Вест-Индии тем более.

– Если уж у нас пошел такой откровенный разговор, – сказал мистер Дорсей, – может, вы объясните мне, зачем вы там рыскали, зная, что мой дядя очень болен.

– Рыскал? – Герцог Портфри снова поднес к глазу монокль. – Подбирайте выражения. Может, у вас там так разговаривают, но в моем обществе это не принято.

– Чего вы хотели от миссис Рафлс? – потребовал ответа мистер Дорсей.

– Дорогой мой, – ответил герцог, теряя терпение, – мне хотелось знать, я просто сгорал от нетерпения, сколько комплектов белья она держит в своем комоде.

Лицо мистера Дорсея пошло пятнами.

– Мне не нравится ваш юмор, Портфри, – сказал он. – Постарайтесь в дальнейшем держаться подальше от моего дяди, иначе вам будет плохо.

– Мне лучше знать, что для меня плохо и что хорошо, – безразличным тоном ответил герцог. – Прошу прощения, Дорсей. Рад был побеседовать с одним из родственников моей жены. Стоит вспомнить, что прошло достаточно много времени с тех пор, как мы проигнорировали друг друга в Ньюбери-Эбби. Остается только надеяться, что пройдет столько же времени, прежде чем мы встретимся снова. – Герцог размеренным шагом направился к вдове, недавно прошедшей мимо них, чтобы поприветствовать ее.

Что миссис Рафлс смогла сделать, так это ответить на вопросы герцога Портфри, и ответить вполне удовлетворительно. Ей пришлось тщательно обдумать каждый ответ, так как вопросы касались событий давно минувших лет. Но она вспомнила, что двадцать лет назад в имении была служанка по имени Беатрис. В частности, домоправительница вспомнила, и вспомнила это отчетливо, что девушка была уволена за дерзость, но уволила ее не миссис Фрэнсис. На вопрос герцога, почему она так думает, миссис Рафлс ответила, что Беатрис была личной горничной миссис Фрэнсис и та очень любила ее, но была очень недовольна своим кузеном. Немного подумав, домоправительница подтвердила, что да, так все оно и было. Беатрис надерзила мистеру Дорсею, но что было причиной ее дерзости, она не помнит, а возможно, и вообще никогда не знала.

Беатрис уехала из Натэлл-Грандж за год, если не больше – нет, конечно, больше, – до смерти миссис Фрэнсис. Куда уехала девушка, миссис Рафлс не знала, но, еще подумав, сообщила, что ее сестра все еще живет в деревне.

Герцог навестил и сестру, которая, с трудом справившись с. волнением, смогла наконец рассказать герцогу, что Беатрис уехала к тетке, где вышла замуж за рядового Томаса Дойла, отец которого служил грумом в Ливенскорте, поместье мистера Краддока, расположенном в шести милях отсюда. Затем чета Дойл уехала в Индию, где спустя несколько лет Беатрис умерла. Она полагает, что сейчас нет в живых и мистера Дойла, так как не слышала, чтобы он вернулся домой, но знает, что его отец и брат умерли.

Она никогда не слышала, чтобы у Беатрис с Томасом были дети.

Она ничего не знала и о Лили Дойл, за которой герцог Портфри сейчас внимательно наблюдал, пока она танцевала кадриль с Фредди Фарнхоупом на балу леди Аштон.

Лили была ошеломлена. Она улыбалась и разговаривала. Она танцевала сложный, недавно вошедший в моду танец и даже ни разу не споткнулась. Она справилась с. пугающей новизной обстановки светского бала и была его полноправной участницей. Ей не понадобилось много времени понять, что она не просто безымянная компаньонка леди Элизабет Уайатт, а что всем точно известно, кто она есть, и, возможно, это было известно еще до ее приезда на бал. Ей также не понадобилось много времени понять, что относились здесь к ней не с враждебностью, а скорее со снисходительным жадным любопытством. Лили знала, что Элизабет намеренно привезла ее сюда. Ей хотелось верить, что она не разочаровала Элизабет. Она вспомнила все, чему ее учили, и это каким-то образом сработало. Если она и не чувствовала себя совсем легко, то по крайней мере смогла держать себя в руках. Во всяком случае, до тех пор пока, повернувшись к джентльмену, которого Элизабет хотела ей представить, не увидела Невиля.

С той самой минуты Лили чувствовала себя ошеломленной. Она смутно помнила, что произошло потом. Он поклонился, она присела в реверансе. Он назвал ее мисс Дойл – так ли это? Раньше он никогда не называл ее так. Он удостоил ее поклона, и это не было насмешкой. Она вспомнила, и вспомнила абсолютно точно, что назвала его «милорд».

Они вели себя так, словно никогда прежде не встречались. И однако...

Мистер Фарнхоуп спросил ее о чем-то, и она, не задумавшись ответила.

И однако была та ночь у озера, был тот коттедж. Эту ночь она вспоминала снова и снова на протяжении всего месяца. Время шло, а воспоминания становились все более болезненными. Кто-то когда-то сказал, что время залечивает все раны. Никаких ран оно не залечивает, по крайней мере далеко не все.

Сколько раз на протяжении этого месяца ей снился один и тот же кошмарный сон.

Танцуя с мистером Фарнхоупом, Лили чувствовала, что взоры всех присутствующих обращены на нее. Она танцевала, улыбалась, но ее не отпускала острая боль. Зачем Невиль приехал сюда? Конечно же, он не ожидал увидеть ее на этом балу. Но почему он приехал в Лондон? Чтобы получить лицензию? На этот раз для Лорен?

Лили ничего не желает знать. Это ее не касается.

И тут она внезапно вспомнила, что следующий танец танцует с ним. Впервые за весь вечер ее охватила паника, которая так часто охватывала ее в Ньюбери-Эбби, и у нее возникло сильное желание убежать. Но вокруг особняка леди Аштон не было парка, где бы она смогла спрятаться; здесь не было леса и не было пляжа. Кроме того, убежав, она уже никогда не смогла бы вернуться обратно. Леди не убегают. Не сделает этого и Лили Дойл. Никогда.

Кадриль подходила к концу, и Лили увидела, что Невиль стоит рядом с Элизабет. Мистер Фарнхоуп подвел ее к ним. Невиль выглядел чрезвычайно элегантно в коричневом с кремовым наряде и был очень красив. Он смотрел на нее без улыбки, почти высокомерно. Возможно, он тоже чувствовал себя смущенным, зная, что они в центре внимания, хотя все старательно отводили от них глаза. Он выглядел незнакомцем. Трудно было поверить, что это тот самый человек, который однажды женился на ней, – майор лорд Ньюбери. Не был он похож и на человека, с которым она провела незабываемую ночь в коттедже у водопада.

Невиль снова поклонился ей, и Лили снова присела в реверансе.

– Надеюсь, графиня Килбурн хорошо себя чувствует, милорд?

– Да. Спасибо.

– А как Лорен и Гвендолайн?

– Тоже хорошо, благодарю.

Лили улыбнулась, надеясь, что Элизабет тоже вступит в разговор, но та молчала.

– Полагаю, вам здесь весело... мисс Дойл? – спросил Невиль.

– О да, очень весело. Спасибо, милорд. – Лили вспомнила о непременной улыбке и веере и воспользовалась и тем и другим.

– Я также полагаю, что вы уже успели осмотреть достопримечательности Лондона?

– Далеко не все, милорд, – ответила она. – Я была очень занята.

Если бы у Элизабет был нож, то она могла бы резать атмосферу, сгустившуюся между ними. Неужели никто не придет ей на помощь? И тут появился некто.

– Леди Элизабет? Окажите мне честь снова представить меня.

Голос мужчины был приятным, и Лили с благодарной улыбкой повернулась к его владельцу. Она сразу узнала его. Он провел в Ньюбери-Эбби несколько дней и был другом барона Галтона, дедушки Лорен.

– Мистер Дорсей? – Элизабет повернулась к Лили. – Лили, вы помните мистера Дорсея? Это мисс Дойл, сэр.

– Рада познакомиться с вами, сэр, – сказала Лили, приседая в реверансе и надеясь в душе, что он останется и поболтает с ними, хотя отлично понимала, что с минуты, на минуту начнется следующий танец.

– О мисс Дойл! – воскликнул он. – Позвольте заметить, что вы само очарование. Разрешите мне пригласить вас на следующий танец.

– Он уже обещан, – ответила Лили.

– Ах да, конечно. – Он улыбнулся Невилю: – Здравствуйте, Килбурн. Тогда, может, следующий?

– Следующий обещан мне, Дорсей.

Лили повернулась и, к своему удивлению, увидела герцога Портфри. Его голос звучал резко и не очень вежливо.

– И каждый следующий танец тоже уже обещан, – с иронией в голосе продолжал герцог.

– Линдон... – начала Элизабет.

– Всего хорошего, Дорсей, – сказал герцог тоном, не допускающим возражений.

Мистер Дорсей поклонился и, улыбнувшись, ушел, не промолвив ни слова.

– Линдон, – сказала Элизабет, – что заставило вас забыть про хорошие манеры?

– Хорошие манеры, мадам? – холодно спросил он. – Меня удивляет, что вы представляете такого негодяя мисс Дойл.

Элизабет замолчала и побледнела.

– И меня удивляет, – наконец вымолвила она, – что вы учите меня, как правильно себя вести. Я вспомнила, что мистер Дорсей кузен вашей жены. Если вы с ним в ссоре, то это не означает, что и я не должна разговаривать с ним.

Разговор шел тихо, но в резких выражениях. Лили была шокирована и расстроена, так как решила, что именно она явилась причиной этой неприятной сцены. Но она была недовольна, что герцог Портфри выступает в ее защиту.

– Лили, – сказал Невиль, протянул ей руку, – партнеры уже занимают свои места. Давай присоединимся к ним.

Во время ссоры Лили совсем забыла о нем. Но танец действительно начинался, и она согласилась провести полчаса в его компании. Всего каких-то полчаса, когда она была готова провести с ним целую вечность, а сама мысль о жизни без него приводила ее в смертельный ужас.

Лили подняла руку, надеясь, что она не слишком заметно дрожит, и положила ее на обшлаг его коричневого вечернего фрака. Она сразу почувствовала тепло и силу его тела. От него пахло знакомым одеколоном. И она сразу забыла обо всех, кто их окружает, забыла о том, что весь бомонд с момента прихода Невиля только и ждал этой минуты. Ей захотелось броситься ему на грудь и выплакать там всю свою боль и одиночество.

Но уже в следующую минуту она ужаснулась своей забывчивости и слабости. Прошел месяц, месяц упорного труда, когда она старалась подготовить себя к жизни без него, быть независимой. Их разделял целый месяц, который, как ей казалось, должен был стать преградой между ними. Но стоило ей увидеть его, дотронуться до него, и все пошло насмарку. Боль стала еще сильнее, чем раньше.

Лили заняла свое место в ряду леди, выстроившихся против ряда джентльменов. Она улыбнулась, и Невиль ответил ей тем же.

Элизабет продолжала молчать, поджав губы. Она оглядывала зал в поисках друзей. Герцог Портфри холодно посмотрел на нее.

– Возьмите мою руку, – скомандовал он. – Мы пойдем в буфет.

– Я только что вернулась оттуда, – ответила она. – И я не приемлю вашего тона.

– Элизабет, – вздохнув, сказал герцог, – не откажите в любезности пойти со мной в буфет. Там гораздо тише. Опыт научил меня, что ссора, за которой сразу не последовало примирения, навсегда разводит людей.

– Возможно, – ответила она. – Похоже, в данном случае примирение невозможно.

– Вы это серьезно? – спросил он голосом, в котором уже не чувствовалось холода.

Она посмотрела на него долгим оценивающим взглядом и взяла его руку.

– Вы хорошо знаете Дорсея? – спросил он, ведя ее в буфет.

– Едва знаю, – ответила она. – Этой весной в Ньюбери мы перекинулись не более чем десятком слов. Я была удивлена, когда он попросил меня представить ему Лили, ведь он видел ее раньше. Но его просьба не показалась мне необычной, и я не видела причины, чтобы отклонить ее.

– Он навязчиво ухаживал за моей женой, прекрасно зная, что ей это не нравится. Этой причины достаточно.

– О Господи! – воскликнула Элизабет. – Простите меня, Линдон. Ваша обида, наверное, свежа до сих пор. Такое нельзя простить даже через двадцать лет, даже если он тогда был молод и горяч.

– Он безумно хотел жениться на ней. Кроме титула, она должна была унаследовать все имущество Онслоу, включая и Натэлл-Грандж. Когда Фрэнсис отказала Дорсею, он попытался взять ее силой. Это послужило одной из причин нашего тайного брака, который мы быстро оформили накануне моего отъезда в Нидерланды, где находился мой полк. Семейная вражда не позволила нам открыто вступить в брак. Мы оба думали, что, когда я вернусь, эта вражда поутихнет и наш брак будет всеми признан. Мы были молодыми – оба одного возраста – и глупыми. Но мы считали, что наш брак послужит препятствием для домогательств Дорсея.

«Никогда прежде он не рассказывал о своей жене», – думала Элизабет, входя с герцогом в буфет, где по-прежнему никого не было, если не считать двух лакеев, стоявших у буфетной стойки. Сама же она не позволяла себе расспрашивать его о браке.

– Теперь я понимаю, почему вы так его не любите. Правда, он мог измениться за прошедшие двадцать лет, и уж конечно, в его желании познакомиться с Лили не было ничего предосудительного, но в будущем я постараюсь пресекать все попытки его сближения с Лили.

– Спасибо. Держите ее подальше от него, Элизабет. Внезапно Элизабет нахмурилась и, склонив голову набок, с подозрением посмотрела на него.

– Почему вы проявляете такой интерес к Лили? – спросила она.

Он не ответил ей, но сделал то, чего никогда раньше не делал, несмотря на их многолетнее знакомство: он наклонился к ней и крепко поцеловал в губы.

– Должно быть, это последний танец перед обедом, – сказал он. – А не пройти ли нам в столовую, пока там мало народу?

Беря его под руку, Элизабет пыталась привести мысли в порядок. Она чувствовала себя как школьница, пережившая первый поцелуй, – она едва дышала, колени ее дрожали, и ей хотелось, чтобы он опять поцеловал ее. Она была серьезно влюблена, хотя и тщательно скрывала это от себя.

Они танцевали медленный и величавый танец. Так как партнеры по нескольку раз обходили друг друга и даже держались за руки, у них была возможность разговаривать. Но Невиль воздерживался от разговора, и Лили, в свою очередь, тоже не делала никаких попыток, только все время улыбалась. При сложившихся обстоятельствах разговор могли подслушать, поэтому они танцевали молча.

Невиль знал, что за ними наблюдают. Каждый их взгляд, каждый жест, каждое прикосновение или оброненное слово завтра будут обсуждать во многих гостиных, и каждой детали будет придан особый смысл. Но это его совершенно не беспокоило.

Лили танцевала легко и грациозно. Она держалась с достоинством и была элегантна. Казалось, она была привычной участницей светских балов. Она была прекрасна, и он не мог оторвать от нее глаз.

Невиль приехал в Лондон с надеждой, хотя и с беспокойством. Он ожидал увидеть ее в ужасном состоянии. Он собирался заключить ее в объятия и убедить, что он будет защищать ее всю жизнь, если даже она не выйдет за него замуж.

А сейчас у него было такое чувство, что он видит ее впервые в жизни. Она восстановила вес, который потеряла за время своего путешествия в Ньюбери, где так и не набрала его. Она и теперь была маленькой и изящной, но немного поправилась, и у нее появились приятные округлости. Не оставалось и следа от девчонки, похожей на жеребенка, которую он помнил до сих пор. Ничего не осталось и от той прекрасной, но изможденной женщины, которая вступила под своды церкви в Ньюбери. Она выглядела сейчас...

Трудно было найти слова, чтобы описать, как она выглядела. В ней чувствовалась женщина. Она была такой, о какой он и мечтать не мог. Не просто товарищ, жена, родственная душа. Она была той, по которой тосковало его тело. Она была женщиной.

Если бы они танцевали вальс, он, кружа ее в танце, подвел бы к французским окнам, подальше от света свечей и там в тени набросился бы на нее с поцелуями.

Но это был не вальс. Они двигались навстречу друг другу, обходили один другого и возвращались каждый в свой ряд, так и не коснувшись друг друга, хотя он чувствовал тепло ее тела. Улыбка не сходила с ее лица, а взгляд все время был устремлен на него! Слава Богу, что это был не вальс. Честь не позволила бы ему воспользоваться создавшимся положением и привлечь ее к себе без ее согласия.

Ах, Лили.

Это был последний танец перед ужином, и они оба понимали, что за этим последует. Она беспрекословно взяла его под руку и позволила ему отвести себя в столовую, где ему посчастливилось найти два места поодаль от всех. Невиль усадил ее и принес тарелку с едой и чай.

– Лили, – сказал он, усаживаясь с ней рядом и подавляя в себе желание взять ее за руку, – как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, хорошо, милорд, – ответила она. Ее глаза, которые улыбались ему во время танца, сейчас смотрели в область подбородка.

– Ты выглядишь очаровательно, но мне хочется плакать, видя твои волосы.

Она посмотрела на него с явным удивлением.

– А Долли плакала, глупая девочка, пока я не пообещала ей, что не откажусь от ее услуг. Она часами возилась с моими волосами. Хотя и сейчас у нее дел хватает. Я уже не глажу сама свою одежду и не пытаюсь ее латать.

– Сама не заправляешь свою постель, не чистишь картошку и не режешь лук.

– Леди не должны заниматься подобными вещами.

– Если они сами этого не захотят, – сказал он, улыбаясь.

– Они заняты другими вещами, – ответила она.

– Какими, Лили?

Но она не рассказала ему, чем еще была так занята на протяжении месяца. Лили сменила тему:

– Благодарю вас за то, что вы выслали деньги капитану Харрису, которые я у него одолжила, милорд, хотя вы не обязаны были это делать. Я связывалась с ними несколько раз. Элизабет сказала, что выделит время, чтобы я навестила их.

– Она, наверное, строгая надсмотрщица? – спросил Невиль.

– Конечно же, нет. Вы не обидитесь, милорд, если я верну вам сумму, которую вы им послали?

– Конечно, обижусь, Лили, – ответил он. – Я буду просто оскорблен в лучших чувствах.

– Я так и думала, поэтому не стану настаивать.

– Спасибо, – поблагодарил он.

Невиль заметил, что она только поковыряла еду в тарелке; до своей же он даже не дотронулся.

– Могу я заехать к тебе, Лили? – спросил он. – Завтра днем?

– Зачем? – спросила она, глядя ему в глаза. Вопрос обескуражил его. Неужели она ему откажет?

– У меня для тебя кое-что есть, – сказав он. – Что-то наподобие подарка.

– Я не могу принимать подарки от вас, милорд.

– Это совсем другое. Его ты непременно примешь и будешь от него в восторге. Могу я привезти его и лично вручить тебе? Прошу тебя.

На мгновение ее глаза заблестели, возможно, от слез, хотя у него не было в этом уверенности, так как она быстро отвела взгляд.

– Хорошо, – сказала Лили, – если, конечно, Элизабет не будет возражать. Вы не должны забывать, милорд, что я ее оплачиваемая компаньонка.

– Я обращусь к ней за разрешением, – сказал Невиль. Поддавшись искушению, он быстро поднес к губам ее руку и поцеловал. – Лили, моя дорогая.

Она часто заморгала, и ему показалось, что таким образом она старается скрыть от него слезы. Он с трудом заставил себя не говорить то, что так и рвалось наружу. Он понимал, что даже если ее чувство к нему сохранилось, она так легко не капитулирует. Любовь или ее отсутствие не играют здесь главной роли. Если они не найдут общего мира, в котором смогут вместе жить, как два равных человека, она будет отвергать его, даже если пройдет пятьдесят лет.

Но ее чувство к нему все еще живо. Он абсолютно в этом уверен. Это открытие придало ему сил. По крайней мере у него оставалась надежда, с которой он мог жить дальше.