Постепенно Лили стала разочаровываться в своем образовании. Поначалу все ставило ее в тупик и утомляло, но действовало возбуждающе. Каждый день она узнавала что-то новое, и прогресс был заметен, .Ей казалось, что за один месяц она все узнает или по крайней мере схватит основное, что поможет ей легко продвигаться дальше.

Но неизбежно пришло время, когда уроки стали казаться ей скучными и утомительными, продвижение вперед пошло медленно, если вообще шло, Лили стало казаться, что она никогда не научится чему-нибудь существенному и даже не получит основ образования.

Лили выучила все буквы алфавита и умела разбирать отдельные слова, особенно те, которые написанными выглядели так, как звучали, и те, которые повторялись почти в каждом предложении. Иногда она убеждала себя, что может читать, но каждый раз, взяв книгу из библиотеки Элизабет и раскрыв ее, она обнаруживала, что текст каждой страницы для нее тайна за семью печатями. Несколько слов, которые она могла прочитать, не давали возможности понять смысл целого, а медлительность, с которой она разбирала каждое слово, убивала всякий интерес к чтению. А когда однажды, взяв со столика приглашение, написанное от руки, она поняла, что письменное слово сильно отличается от печатного и она не может разобрать ни единой буквы, Лили просто пришла в отчаяние.

Но упорство заставляло ее не опускать руки. Она даже настаивала на утренних уроках, несмотря на то что они возвращались с балов уже на рассвете и Элизабет приходилось посылать учителям записки, отменяя занятия.

Сразу после завтрака начинался урок музыки. Игра на фортепиано также расстраивала Лили. Поначалу ей доставляло удовольствие нажимать на клавиши и изучать ноты. Ей казалось, что она начинает разгадывать тайну музыки. Она испытывала радостное возбуждение, разучивая упражнения, когда ее пальцы, правильно поставленные, быстро бегали по клавишам. Ей казалось волшебством выводить мелодию правой рукой. И она говорила себе, что уже умеет играть на фортепиано. Но когда дело доходило до левой руки, которая должна была играть одновременно с правой, ничего не получалось. Как можно разделить внимание между двумя руками и играть обеими одновременно? Это все равно что чесать правое ухо левой рукой.

Но она продолжала упорствовать. Она должна научиться играть. Пусть она никогда не станет великой музыкантшей. Возможно, она и не научится играть достаточно хорошо, чтобы выступать перед публикой в гостиных, как это делали другие леди, но она была полна решимости довести дело до конца и научиться играть хотя бы для себя.

Вот уже полчаса, как Лили снова и снова играла упражнение для пальцев. Каждый раз, когда учитель останавливал ее, чтобы указать на ошибку, и укоризненно объяснял, как она должна играть, в ней вспыхивало раздражение и хотелось запустить чем-нибудь в его голову, сказать, что она больше никогда не подойдет к фортепиано. Но она прислушивалась к его советам и начинала все сначала. Она чувствовала себя уставшей не только потому, что очень поздно легла спать, но еще и потому, что провела остаток ночи, думая о Невиле. Он обещал зайти. У него для нее подарок. Сможет ли она встретить его без дрожи в коленках?

Лили упорно продолжала играть. И наконец, ей удалось сыграть хорошо, без единой ошибки и без единого замечания. Закончив упражнение, она положила руки на колени и ждала оценки.

– Замечательно!

Резко повернув голову, она увидела, что Невиль вместе с Элизабет стоят в дверях, и они оба выглядят удивленными и довольными.

– Так вот на что уходит твое время, Лили? – спросил он.

Вскочив, она присела в реверансе. Ей хотелось провалиться сквозь пол. Ее застали за упражнением, которое безошибочно мог бы сыграть пятилетний ребенок. Она с упреком посмотрела на Элизабет.

– Я полагаю, мистер Стенвик, – сказала Элизабет учителю музыки, – что Лили не будет возражать, если вы уйдете пораньше.

– Да, конечно, – подтвердила Лили. – Спасибо, мистер Стенвик.

Элизабет вышла, чтобы проводить учителя, и не спешила возвращаться назад.

– Музыка была приятной, – сказал Невиль.

– Это было всего лишь элементарное упражнение, которое мне удалось сыграть хорошо.

– Действительно, хорошо, – согласился он.

Своим комплиментом Невиль обезоружил Лили. Она не знала, что ему ответить.

– И все за один месяц, – продолжал он. – Потрясающее достижение, Лили. Ты научилась вращаться в светском обществе так легко и с такой грацией! Научилась танцевать. Чему еще ты училась?

– Я училась читать и писать, – ответила она, вздернув подбородок. – Однако все это я делаю посредственно.

– Я помню, ты говорила, это было в коттедже, что твоя самая большая мечта в жизни научиться читать и писать. Тогда я не придал этому значения. Значит, это были не просто слова? Я думал, что тебе нужны только свобода и единение с природой.

Лили присела на вращающийся стул рядом с фортепиано. Ей не хотелось, чтобы Невиль напоминал ей о коттедже. Воспоминания могли породить слабость.

– Как там Лорен? – сменила она тему, забыв, что уже спрашивала об этом.

– Хорошо, – ответил он.

– Вы назначили венчание на лето? – спросила она, рассматривая свои руки.

– Я и Лорен? Нет, Лили.

Услышав ответ, она осознала, что боялась услышать его, хотя, конечно, это может произойти осенью, зимой или...

– Почему?

– Потому что я уже женат.

Внутри Лили все перевернулось. Но то же самое он говорил и в Ньюбери. Ничего не изменилось. Спроси он ее сейчас о том, о чем спрашивал тогда, ее ответ был бы тем же самым. Да и как все могло измениться?

– Я привез тебе подарок, о котором говорил вчера вечером. – Невиль подошел к ней. Лили заметила в его руке пакет. Он протянул его ей.

Невиль сказал, что подарок не носит личного характера. Если это не так, она может отказаться. В Ньюбери-Эбби он купил ей одежду и обувь; все это она взяла с собой. Но тогда все было по-другому. Тогда она считала себя его законной женой. Сейчас она была одинокой женщиной, а он холостым мужчиной, и она не имела права принимать от него подарки. Однако она протянула руку и взяла пакет.

Лили узнала этот предмет, как только развернула бумагу, хотя он был полинявшим и деформированным.

– Папин, – прошептала она, поглаживая ранец.

– Да, – ответил он. – Только его содержимое исчезло, Лили. Это все, что мне удалось найти. Но мне казалось, что тебе захочется иметь хоть что-нибудь на память об отце.

– Да, – прошептала она, чувствуя, как к горлу подступает комок. – Да. Спасибо. – Она заметила на поверхности темное пятнышко и потерла его пальцем. – Спасибо. – Не сознавая, что делает, Лили вскочила на ноги, бросилась к Невилю и уткнулась ему в грудь. Он крепко обнял ее. Сжимая в руке ранец, она чувствовала былую связь между отцом, майором лордом Ньюбери и собой. Это были тяжелые годы – война всегда бывает ужасной, – но в ней вспыхнула внезапная ностальгия. Она крепко зажмурила глаза, отгоняя от себя прошлое.

Невиль отпустил ее, и она снова села на стул.

– Очень жаль, что содержимое ранца исчезло, – сказал он. – Ты так никогда и не узнаешь, что он хранил в нем для тебя.

– Где ты нашел его? – спросила она.

– Его переслали твоему дедушке в Ливенскорт в Лестершире, – ответил Невиль. – Он работал там грумом. Он умер еще до гибели твоего отца, и его сын, брат отца, тоже умер. Но у тебя есть тетя, вес еще живущая там, и два кузена. Этот ранец хранила твоя тетя.

У нее есть родственники: тетя и два кузена. Она должна была бы почувствовать радость от такого известия, но сейчас сердце ее было переполнено печалью об отце. Лили вдруг осознала, что мало горевала о нем. Спустя каких-то три часа она вышла замуж, а после того, как получила пулю, начался долгий-долгий кошмар. У нее просто не было времени прочувствовать всю горечь утраты.

– Я тоскую по нему, – сказала она.

– Я тоже, Лили. Но сейчас у тебя есть хотя бы память о нем. А что случилось с твоим медальоном? Его отобрали французы... или испанцы?

– Мануэль. Но после освобождения он вернул его мне. Срывая его с моей шеи, он оборвал цепочку.

– Ты всегда носила его. Это подарок отца или матери?

– Полагаю, что обоих, – ответила Лили. – Сколько я себя помню, я всегда носила его. Папа постоянно повторял, чтобы я не снимала его и не теряла.

– Конечно, ты должна носить его как память о родителях. Позволь мне отдать цепочку ювелиру и починить ее.

Лили колебалась. Она доверила бы Невилю даже свою жизнь, но ей было страшно снова расстаться с медальоном. Когда Мануэль сорвал с ее шеи медальон, она почувствовала себя более незащищенной, чем тогда, когда испанцы сорвали с нее одежду. Ей казалось, что с нее содрали кожу.

– Поступим так, – сказал Невиль, правильно истолковав ее колебания. – Позволь мне отвести тебя к ювелиру, чтобы он починил щепочку. Не сомневаюсь, что он сможет сделать это в твоем присутствии.

Лили с благодарностью посмотрела на него, забыв на какое-то время про барьер, который, может быть, навсегда разделил их.

– Да, – сказала она. – Спасибо, Невиль.

Их глаза встретились, и она прикусила губу. Лили чувствовала, что говорит с нежностью, и он понимает эту нежность.

В этот самый момент дверь открылась, и в комнату вошла улыбающаяся Элизабет.

– Прости меня, Невиль, что обошла тебя своим вниманием. Мистер Стенвик заговорит кого угодно. Но осмелюсь сказать, что Лили хорошо научилась поддерживать светскую беседу.

– Мне не на что жаловаться, – согласился Невиль.

– Приглашаю вас в гостиную пить чай, – предложила Элизабет. – Там в камине горит огонь. Сегодня очень прохладный для лета день, к тому же сырой.

Лили перевела взгляд на окно. На улице было пасмурно и сыро. По стеклу ползли дождевые капли. Такая погода действовала на нее угнетающе. С утра ей казалось, что день будет солнечным, но она ошиблась.

Элизабет никогда не скрывала, что Невиль ее любимый племянник. Он знал, что она желает ему счастья. Он также знал, что она хорошо осведомлена о глубине его чувства к Лили. Но она не будет давить на Лили, заставляя ее вернуться к нему. Она дала Лили возможность выучиться и приобрести уверенность в себе, чтобы потом она сама выбрала свое будущее. Если Лили решит выйти за него замуж, Элизабет будет только рада. Если же Лили выберет что-то другое, она и в этом поддержит ее.

Невиль знал, что женщины быстро привязываются друг к другу, и их потом водой не разольешь.

Ему очень хотелось отвести Лили к ювелиру. Он знал, как дорог ей этот медальон, и хотел, чтобы она как можно скорее снова могла носить его. Невиль уверял себя, что именно это было для него руководящим мотивом. Но откровенно говоря, ему хотелось подольше побыть с Лили наедине.

Но за чаем Элизабет сказала, что Лили будет занята весь завтрашний день: утром у нее уроки, а днем они отправятся на праздник в Фоглз-Гарденз. Лили в качестве компаньонки должна сопровождать туда Элизабет. Утром послезавтрашнего дня Лили будет занята уроками, а днем придет учитель танцев. К тому же это был день, когда к Элизабет приходили с визитами, и она хотела бы, чтобы Лили была рядом с ней.

Пока Лили будет занята уроками, Невиль, если захочет, может помочь Элизабет развлекать гостей. И только на третий день в расписании Лили отыскалось свободное время; при этом Элизабет взяла с Невиля слово, что они поедут в открытом экипаже и возьмут с собой грума.

Элизабет была ярой сторонницей соблюдения хорошего тона, к тому же к Лили она относилась скорее как к драгоценности, чем как к своей компаньонке. Это могло бы раздражать, но Невиль был даже рад этому. Уж слишком много юнцов приходили к Элизабет на чай с одной лишь целью приударить за Лили.

В назначенный день ярко светило солнце, и Лили была одета в очень красивое, чрезвычайно модное зеленое платье и соломенную шляпку.

Невиль усадил ее в свой фаэтон, занял место рядом, взял у грума вожжи и дождался, пока парень вскарабкается на запятки.

– Скажи мне правду, Лили, – спросил он, направляясь в сторону Бонд-стрит, – тебе нравится то, чем ты занимаешься?

– Я чувствую себя свободно, – ответила она, немного подумав.

– Ты уже научилась всему, о чем мечтала?

– Ни в коем случае, – мгновенно отреагировала Лили. – Я сомневаюсь, что можно научиться всему, даже если ты всю жизнь учишься. Нельзя познать все факты и загадки жизни. К тому же я продвигаюсь в учебе гораздо медленнее, чем ожидала. Я едва читаю, хотя на это ушло больше месяца. Но каждый раз, когда я чувствую раздражение, я вспоминаю, как мне всю жизнь хотелось учиться. Я напоминаю себе, какая я счастливая, что моя мечта воплотилась в жизнь.

– Я не хотел бы, чтобы ты менялась, Лили, – сказал Невиль, вздохнув. – Ты нравилась мне такой, какой была прежде. Но когда я сказал об этом Элизабет, она назвала меня эгоистом. Возможно, она права. Но сейчас я в восторге от того, что ты стала чувствовать себя свободно, как ты сама выразилась. – Он посмотрел на нее и улыбнулся: – И мне нравится твоя прическа.

– Мне тоже она нравится.

Лили весело рассмеялась и, подняв затянутую в перчатку руку, поприветствовала двух леди, выходивших от модистки. В этот самый момент проходивший мимо Джордж Бригем дотронулся тросточкой до полей шляпы и поклонился Лили. Невиль видел, что Лили держала себя как настоящая леди. Элизабет сделала свое дело, и Лили, выйдя из тени, стала вести себя гораздо свободнее. А он хотел спрятать ее в глуши, взять под свою защиту, а ведь тем самым он мог бы сделать ее навсегда несчастной, замкнувшейся в собственном мирке. От этой мысли Невилю стало не по себе.

Он отвел ее к лучшему в городе ювелиру, объяснив ему, что мисс Дойл не хотелось бы оставлять медальон и что она предпочитает подождать, когда цепочку починят. Им предложили сесть, и Лили внимательно следила за работой ювелира.

Медальон был золотым. Золотой была и цепочка. Это была не какая-то безделушка, которую сержант мог купить на свою нищенскую зарплату. Невиль видел этот медальон десятки раз на шее Лили, но ему и в голову не приходило рассмотреть его поближе. Сейчас он обратил внимание на замысловатый рисунок на крышке медальона, но не сделал попытки разглядеть его. Ему казалось, что Лили этого не хочет, и он уважал ее желание.

Когда работа была закончена, Невиль заплатил за нее, и Лили спрятала медальон в ридикюль.

– Ты не собираешься носить его? – удивился Невиль, когда они вышли от ювелира.

– Я не носила его так долго, – ответила она, – что мне хочется дождаться какого-то особого случая, чтобы снова надеть его. Пока я не знаю, когда это произойдет. Я постараюсь найти подходящий случай.

– Позволь мне угостить тебя мороженым у Гантера, – предложил он.

Подумав, Лили кивнула:

– Спасибо, милорд. Благодарю вас также за цепочку. Вы очень добры ко мне.

Они ступили на мостовую, и он, наклонившись, заглянул ей в глаза:

– Лили, не надо меня благодарить. Это вовсе не моя доброта. Я опять поступил как эгоист. Когда ты снова наденешь медальон, я надеюсь... я полагаю... что ты вспомнишь не только папу и маму, но и человека, который будет всегда считать себя твоим мужем.

– Не надо, – сказала она, глядя на него большими голубыми глазами.

– Но ведь ты будешь помнить об этом, правда? Лили молча кивнула.

В этот день Лили с утра испытывала страх. Она молила Бога, чтобы Элизабет поехала с ними. Когда вопрос об экипаже был решен, она стала молиться, чтобы пошел дождь, что вынудило бы их ехать в закрытой карете, и тогда Элизабет обязательно поехала бы вместе с ними.

Лили чувствовала себя обессиленной. Ей было так трудно смотреть на Невиля, говорить с ним, быть наедине, не раскрывая ему своих истинных чувств. После встречи с ним воспоминания нахлынули на нее с новой силой, и это было невыносимо. Ей не нужны новые впечатления. Она и без того переполнена прежними.

Но погода была волшебной. После нескольких дней непрерывного дождя и мрака снова засветило солнце. Поездка в открытом фаэтоне, ощущение солнца на лице, сияние летнего дня подняли ее настроение. Этому способствовало и присутствие Невиля.

Но было кое-что еще, что усиливало это волшебство. Ей в голову пришла идея, которая возбуждала и будоражила, и Лили хотелось поскорее вернуться домой и как следует обдумать ее.

Она отказалась выйти замуж за Невиля, потому что неуютно чувствовала себя в его мире и никогда бы не смогла играть роль графини. Она отказалась от брака не только ради себя, но и ради него самого, так как он всегда бы ощущал себя несчастным, видя ее несоответствие возложенной на нее роли.

Но сейчас Лили вдруг осознала, что уже не чувствует себя такой уж не вписывающейся в его мир. Конечно, за месяц она не столь уж многого достигла, и ей еще предстоит долгий путь познания, чтобы стать настоящей леди, пусть не по рождению, но по воспитанию. Но она уже встала на этот путь и медленно, но верно пройдет его весь. Пусть она не будет леди по рождению, и найдутся люди, которые будут указывать ей на это, но другие – а этих людей она любила и уважала – примут ее.

Тогда что же теперь мешает ей снова выйти замуж за Невиля?

Сначала Лили убеждала себя, что это невозможно, так как он женился на ней из чувства долга. Но она понимала, насколько это смешно. Она знала, что он любит ее. И уж конечно, знала, что и сама любит его.

Однако ей надо все тщательно обдумать. Она должна быть уверена, что сможет чувствовать себя с ним на равных, несмотря на свое происхождение, иначе это может стать преградой между ними, когда их страсть постепенно будет уступать место более спокойным отношениям.

Но все это она обдумает, когда останется одна. А сейчас она должна расслабиться, погрузиться в сказку волшебного дня и наслаждаться сложившейся ситуацией. Поэтому Лили поехала с Невилем, ела мороженое, рассказывала веселые истории, в основном касающиеся ее учебы. Они весело смеялись, и она чувствовала, что ему хорошо с ней.

Лили была слегка разочарована, когда их уединение было нарушено, но все же вежливо улыбнулась джентльмену, который остановился около их столика и заговорил с ними. Ей трудно было запомнить имена всех тех людей, с которыми их знакомили на балу у леди Аштон, но мистера Дорсея она помнила, возможно, и потому, что раньше видела его в Ньюбери-Эбби, но главным образом из-за того, что он явился причиной ссоры между Элизабет и герцогом Портфри.

– Ах, мисс Дойл! Добрый день, – говорил он, улыбаясь, кланяясь и глядя на нее с таким удивлением, словно увидел впервые. – Килбурн?

Они оба ответили на его приветствие, но без особого энтузиазма. Невилю и Лили хотелось остаться одним. Лили вспомнила, как Элизабет утром вскользь упомянула об этом инциденте на балу и, не пускаясь в долгие объяснения, сказала, что у нее есть веские основания просить Лили избегать дальнейшего знакомства с мистером Дорсеем.

Но Дорсей был общительным человеком и, как казалось Лили, абсолютно безобидным, хотя, не спросив разрешения, он сел за их столик и отнял у них целых пять минут, задавая Невилю вопросы. Оказалось, что он слышал о поездке графа Килбурна в Ливенскорт в Лестершире и очень сожалел, что поздно узнал об этом. Будучи наследником барона Онслоу, который живет в Натэлл-Грандж, расположенном всего в пяти или шести милях от тех мест, которые посетил Невиль, он бы непременно показал графу окрестности. Но возможно, его светлость ездил туда по какому-то делу?

По совершенно невероятной случайности, как решила Лили, в это время мимо их столика проходил герцог Портфри и сразу заметил их. На какое-то мгновение он остановился, приподнял шляпу и продолжил свой путь.

Спустя пару минут ушел и мистер Дорсей.

– Какой услужливый парень, – сказал Невиль. – Неужели он проехал бы весь путь до Лестершира только для того, чтобы показать мне окрестности, если бы знал, что я всего в пяти милях от имения его дяди? Сказать по правде, я едва знаком с ним. Возможно, он считает себя обязанным, так как провел пару дней в Ньюбери. Но он приезжал туда как знакомый дедушки Лорен. Хорошо, что он так скоро ушел и не заметил моей неприветливости. Они обменялись улыбками.

– Полагаю, Лили, – сказал Невиль, – что ты еще не была в Воксхолл-Гарденз?

– Нет, – ответила Лили, – но много о нем слышала. Говорят, там бывает очень весело.

– Не хочешь ли пойти туда со мной?

Тщательно все взвесив, Лили решила, что это может быть небезопасным для нее, и ей надо хорошо подумать, прежде чем дать ответ. Возможно, лучше ей сразу отказаться. Или же посоветоваться с Элизабет.

Но неожиданно для себя самой Лили приблизила к нему лицо и с радостью ответила:

– Да, милорд. С удовольствием, милорд.