Они медленно прошли через террасу и спустились на лужайку. Так же не спеша они дошли до подножия гор и стали прогуливаться по пляжу. Они проходили там, где Лили гуляла раньше, мимо огромной скалы, нависавшей над их головами.

На Лили были старые туфли, хотя дома лежало несколько пар новых, которые сшил для нее местный сапожник. Но на ней были новое платье цвета примулы, длинная мантилья, над которой миссис и мисс Холиак трудились целый день, и простая соломенная шляпка, отобранная среди вещей, доставленных в особняк. За отсутствием в деревне модистки, как ей объяснила Элизабет, эту роль взяла на себя миссис Холиак.

Широкие поля шляпки прикрывали лицо Лили от солнца, пробивавшегося сквозь бегущие по небу облака. Лорен настояла, чтобы Лили шла с ней под ее зонтиком, который не позволял ни единому солнечному лучику упасть на лицо Лили. Лорен объяснила ей, что они должны очень тщательно следить за кожей, особенно сейчас, в начале лета. Лорен с сожалением отметила, что лицо Лили было бронзовым – загар, приобретенный, по всей видимости, за время ее путешествия из Португалии в Ньюбери-Эбби. Но Лили, как заверила ее Лорен, не должна отчаиваться, так как загар быстро исчезнет, если она, выходя из дома, не будет забывать брать зонтик. Лорен предложила одолжить ей один из своих.

Вильма отказалась идти у кромки воды, объяснив, что морская соль задубит ее кожу, а ветер испортит прическу. Кроме того, она настояла, чтобы они шли как можно медленнее, иначе песок попадет в туфли.

Найдя пригодное для пикника место – к этому времени подоспели слуги с одеялами и корзинами провизии, – Вильма поручила джентльменам соорудить подобие тента так, чтобы он закрывал их от морского ветра. Когда все расселись, никому не было видно ни моря, ни пляжа.

Лили подумала, что с таким же успехом они могли бы остаться в доме.

Джентльмены проводили время гораздо приятней, чем дамы. Они весело расхаживали по пляжу, не боясь подходить к воде, наблюдая за полетом чаек и ощущая на лице соленые брызги. До Лили доносился их веселый смех, и ей хотелось присоединиться к ним.

Вскоре все сели пить чай, но как только первая жажда была утолена, юные кузены, Хэл, Ричард и Уильям, захотели возобновить прогулку. Уильям подмигнул Миранде, своей ровеснице, и Миранда обеспокоенно посмотрела на мать, которая в это время была занята тем, что держала в каждой руке по стакану, а ее сын Ральф, виконт Стерн, наполнял их вином. Миранда нерешительно посмотрела на Лили.

– Мне бы тоже хотелось убежать, – шепнула Лили, забыв о своих благих намерениях вести себя как подобает леди, что ей удавалось делать почти два дня. Невиль, Элизабет и герцог Портфри вежливо слушали монолог, который вот уже больше пяти минут произносила тетя Мэри.

Не раздумывая больше, обе леди вскочили и, сопровождаемые молодыми джентльменами, побежали на пляж, к воде, остановившись, лишь когда их ноги стали увязать в песке.

– Держу пари: вода такая ледяная, что может остановиться сердце, – сказал Ричард.

– Нет, – ответила Лили, привыкшая купаться в горных ручьях до глубокой зимы. – Она освежает. Какой чудесный ветер! – Лили подставила лицо ветру и солнечным лучам.

– Морские ванны очень популярны на модных курортах, – сказал Хэл. – Но к сожалению, не здесь и не в мае. Я в прошлом году принимал их в Брайтоне, где мы были вместе с Портерами.

– Если я опущу в воду хотя бы палец, то непременно умру, – объявила Миранда. – У меня и сейчас по коже бегут мурашки.

Лили рассмеялась.

– Это всего лишь соленая вода, – заметила она и, даже не подумав, что делает, сбросила туфли, стянула чулки, перебросила их через одну руку, другой подхватила юбку и зашагала по воде, пока та не достигла ее коленей.

Миранда заахала, а молодые люди заулюлюкали, не в силах сдержать веселье.

– Она холодная, – крикнула Лили, весело смеясь, – и такая чудесная! Не хотите попробовать?

Ричард вошел в воду первым, за ним Хэл и Уильям. Наконец им удалось убедить и Миранду снять туфли, чулки и войти в воду. Миранда нервно засмеялась от страха и возбуждения.

– О Лили! – воскликнула она. – Вы такая забавная!

– Вильма очень консервативна, – заметил Ричард, забыв, что старших надо уважать. – А Лорен и Гвен всегда приходится помнить, что они леди.

Они бегали по воде, держа в руках чулки и туфли, пока не наткнулись на большой камень и Лили не решила, что он специально попался на их пути, чтобы присесть и отдохнуть. Она незамедлительно взобралась на него и села, обхватив руками колени и откинув голову.

Лили чувствовала, как подол ее платья впитывает морскую воду и тяжелеет, но решила, что потом просушит его. «Совершенно невозможно, – решила она, – находиться так долго в плохом настроении, когда светит солнце, морской ветер холодит лицо, слышится шум волн, набегающих на берег, и крик чаек в небе». Сняв шляпку, она положила ее на камень рядом с чулками и туфлями. Она чувствовала себя великолепно.

Четверо остальных взобрались на камень вслед за ней и расположились чуть ниже, смеясь и болтая. Лили забыла о них и наслаждалась знакомым ей чувством отрешенности от всего земного. У нее всегда был этот дар – особенно ценный, когда в твоей жизни нет места уединению, – способность уходить в себя даже тогда, когда вокруг были люди.

– Миранда!

Голос, громкий и требовательный, заставил Лили вздрогнуть и вернуться к действительности. Около камня появилась тетя Теодора, а вместе с ней Элизабет и тетя Мэри.

– Немедленно надень чулки, туфли, шляпку и перчатки и спускайся вниз! О Господи, да у тебя мокрый подол! Ты бегала по воде? Ах ты, дрянная непослушная девчонка! Настоящая леди никогда бы не позволила себе такого... – Тут ее взгляд упал на Лили, еще более растрепанную, чем ее дочь.

Элизабет поцокала языком и рассмеялась.

– Лили и Миранда просто молодцы, – сказала она. – Они сделали то, чего каждый из нас жаждет в душе, и наслаждаются сиянием солнца, морским воздухом и морем.

Но ее попытка смягчить неловкую ситуацию не увенчалась успехом. Увидев, что к ним присоединилась вся компания, тетя Теодора побагровела, а Миранда разразилась потоком слез. Тетя Мэри стала заверять всех, что во всем виноваты ее сыновья. Уж слишком они резвые мальчишки. Хэл с упреком напомнил ей, что ему уже двадцать один год и его никак нельзя назвать мальчишкой.

Лили спокойно натянула чулки, надела туфли и шляпку, завязала ленточки под подбородком и стала осторожно спускаться с камня. Вильма на кого-то громко жаловалась, и Гвендолайн попросила ее не утомлять их. Маркиз намеренно спокойным тоном говорил «о буре воды в стакане», а Паулина задыхалась от смеха. Пара сильных рук подхватила Лили и поставила на землю.

Держа Лили за талию, Невиль развернул ее лицом к себе и улыбнулся.

– Увидев тебя на этом камне, я не мог удержаться от воспоминаний, – сказал он. – Я вспомнил, как ты сидела на выступе скалы и мечтательно смотрела на горы Португалии. – Но его улыбка исчезла прежде, чем он закончил свою речь. – Извини. Это было как раз перед смертью твоего отца.

И всего за несколько часов до их бракосочетания. Как, должно быть, он сожалеет о случившемся. Как она сожалеет об этом.

Все стали потихоньку двигаться в сторону дома. Настроение было испорчено. Лили и Невиль шли на несколько шагов сзади.

– Мне жаль, – сказала она.

– Нет, – твердо заявил он. – Ты ни о чем не должна жалеть. Ты должна жить собственной жизнью.

– Но у Миранды из-за меня неприятности, – вздохнула Лили. – Я не думала, что все так обернется.

– Я замолвлю за нее словечко перед тетей Теодорой, – рассмеялся он. – Это не такой уж большой грех, как я понимаю.

– Нет, я должна это сделать сама. Ты не обязан всегда защищать меня. Я уже не ребенок.

– Лили, давай подумаем о нас с тобой. Позволь мне показать тебе коттедж.

– Тот, что в долине?

– Это мое личное убежище. Там царят мир и спокойствие. Я отведу тебя туда.

Невиль взял ее за руку. Его не волновало, что кто-то из шедших впереди может оглянуться.

– Значит, этот коттедж твой собственный? – спросила Лили. – Он такой славный.

– Моя бабушка была художницей, – объяснил он. – Она любила проводить время в одиночестве. Рисуя. Мой дедушка построил для нее этот коттедж в самом красивом месте Ныобери-Эбби. Раз в месяц он проветривается и прибирается. Каждый член нашей семьи может воспользоваться им, хотя, я полагаю, он считается моей собственностью.

Иногда мне хочется побыть в одиночестве и насладиться тишиной.

Лили улыбнулась, хорошо его понимая.

– Во время войны я очень страдал от невозможности побыть наедине с собой, – сказал он. – Ты, должно быть, тоже испытывала это, Лили. И все-таки тебе как-то удавалось... Я часто видел, как ты уходила, чтобы побыть в одиночестве. Ты не старалась уйти далеко, тебе это было не нужно. Я всегда представлял, что ты открываешь для себя мир, недоступный для меня и других. Я прав?

– Есть места, которые кажутся более привлекательными, чем другие, – ответила она. – Места, где ты чувствуешь себя наедине с Богом. Мне никогда не удавалось почувствовать присутствие Бога в церкви. Наоборот, я всегда чувствовала себя там угнетенной. Как и в стенах многих домов. Но есть места необычайной красоты, покоя и... святости. Правда, они редко встречаются. В детстве у меня не было долины, подобной этой, не было водопада, озера и коттеджа. И в полку было трудно уединиться в одном из таких мест, хотя они и были. Я научилась...

– Чему? – спросил он, наклоняясь к ней.

В прошлом Невиль часто подолгу беседовал с Лили. Им было хорошо друг с другом. Он чувствовал, что хорошо понимает ее. Но он никогда не задавал ей вопросов о ее внутреннем мире. В ней были глубины, которые он пока не постиг. Он подозревал, что там затаились природный ум и мудрость, свойственные ей, несмотря на отсутствие образования. В Лили не было ничего наносного и поверхностного.

– Я не умею выразить это, – ответила она. – Я научилась замирать, затихать и прислушиваться к себе, размышляя. Я научилась жить в мире с самой собой. Я поняла, что любое место можно сделать особенным, если очень захотеть.

Невиль смотрел на нее – хорошенькую, изящную Лили в новой одежде. Ее безмятежность, которой она всегда отличалась, теперь была вполне объяснима. Он подозревал, что за свою короткую трудную жизнь Лили открыла то, чего многие люди не могут узнать, прожив целую жизнь. Он и сам не преуспел в этом, хотя знал цену уединению и тишине. Его интересовало, эта ли способность жить в мире с самой собой, как она выразилась, помогла ей вынести суровые испытания, которые выпали на ее долю в Испании. Но он не находил в себе сил спросить ее об этом.

Они достигли долины и ступили на тропу, которая вела к коттеджу и водопаду с озером. Вся остальная компания уже поднялась на холм и скрылась за деревьями. По молчаливому согласию они остановились полюбоваться окружающей красотой и послушать шум падающей воды.

– Да. – Помолчав, Лили тихо вздохнула. – Это одно из тех самых мест. Я понимаю, почему ты приходишь сюда.

Невиль заметил, что с первого дня своего приезда она не называет его по имени, хотя он напомнил ей, что она его жена и имеет на это полное право. Ему давно хотелось услышать свое имя, произнесенное ею. Он не мог забыть, как ласково оно звучало в их брачную ночь. Но ему не хотелось давить на нее. Он должен дать ей время.

– Давай осмотрим коттедж, – предложил он. Внезапно он с удивлением подумал, что никогда не приходил сюда с Лорен, по крайней мере со времен их детства.

В коттедже было всего две комнаты, обе уютно обставленные; в каждой камин с горкой поленьев перед ним, приготовленных на случай холодов. Время от времени он ночевал здесь, как, например, в прошлом году, когда ему вспомнилась жизнь в Девяносто пятом полку и навалилась острая беспричинная тоска.

Нет, эту тоску нельзя было назвать беспричинной. Он тосковал здесь по Лили, любовь к которой зарождалась в те годы, когда он знал ее, а затем эта любовь переросла в жгучую страсть, достигшую апогея в ночь накануне ее смерти.

В Ньюбери Невиль старался не вспоминать Лили. Здесь он думал только о своей новой жизни, о своих обязанностях, для которых его воспитали и дали образование, о своей жизни с Лорен. Только в коттедже он отдавался воспоминаниям и острой тоске по Лили.

Он и теперь еще никак не мог осознать, что она не умерла, что она сейчас здесь и с ним.

Лили заглянула в спальню, но вторая комната больше заинтересовала ее. Здесь были кресла, стол, книги, бумаги, гусиные перья и чернила – и вид, открывающийся на озеро и водопад. Невиль любил сидеть здесь, читая и делая записи. Он также любил сидеть и просто смотреть в окно Возможно, именно это она называла жизнью.

– Ты здесь читаешь. – Лили взяла в руки одну из книг, перед этим сняв шляпку и положив на одно из кресел. – Ты узнаешь из книг о других мирах и суждениях разных людей. И ты всегда можешь вернуться сюда и перечитывать их снова и снова.

– Да, – ответил он.

– А иногда ты записываешь собственные мысли, – продолжала она, – пробежав пальцем по гусиным перьям. – И ты можешь снова вернуться сюда, чтобы перечитать, о чем ты думал и что чувствовал.

Он принимал все это как должное. Ему никогда не приходилось задумываться, какие привилегии дает образование.

– Возможно, ты тоже сможешь всему научиться, – сказал он.

– Возможно, – согласилась она. – Хотя мне уже поздно начинать учиться. Боюсь, я не буду способной ученицей. Папа всегда говорил, что самым трудным в его жизни было научиться читать. Чтение давалось ему с трудом.

Поставив книгу на место, Лили подошла к окну и стала смотреть на чудесный вид, открывшийся ее взору.

Невиль не намеревался задавать ей вопросы, ответы на которые боялся услышать. Он не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы узнать правду. Но похоже, время и место были подходящими, чтобы вопрос сам сорвался с его языка:

– Лили, что пришлось тебе выстрадать?

Он встал рядом с ней, глядя на ее профиль. Костяшками пальцев он провел по ее щеке. Лили казалась такой слабой, но он знал, что по твердости духа она может соперничать с закаленными в боях ветеранами. Но можно ли сейчас касаться этой темы?

– Ты в состоянии говорить об этом? – спросил он. Лили повернула голову, и взгляд ее огромных голубых глаз встретился с его взглядом. В них было удивление и спокойствие. Возможно, она и страдала, но на лице это не отражалось.

– Была война, – сказала она. – Я видела страдания большие, чем мои собственные. Я видела увечья, пытки и смерть. Я не стала калекой, и я не умерла.

– Тебя... пытали?

– Только несколько раз били, – ответила она. – Когда я... когда я отказывалась доставить удовольствие. И били только руками. Меня никогда не пытали.

Невилю внезапно захотелось, чтобы некий испанский партизан материализовался перед ним. Он бы своими собственными руками сломал каждую косточку в его теле, выдернул бы его руки и ноги. Как он посмел бить Лили? Это казалось ему таким же отвратительным, как и изнасилование.

– Не пытали, – повторил он, – только били и... обесчестили.

– Да, – ответила она, потупив взгляд.

От одной мысли, что кто-то использовал его Лили, Невилю стало больно. И совсем не потому, что она стала ему менее желанна – ночью он уже все обдумал и отверг эту мысль, – а потому, что она была такая чистая, невинная, простодушная, добродетельная, а кто-то взял ее как рабыню и своей похотью отравил ей душу и осквернил тело. И возможно, нанес ей глубокую психологическую травму.

Мужество внезапно покинуло Невиля – вернее, та маленькая его частица, которую он нашел в себе, чтобы задать этот вопрос. Продолжи он свои вопросы, и Лили, возможно, рассказала бы ему обо всех ужасах, которые ей пришлось пережить. Но он не хочет знать об этом. Ему не вынести ее откровенного признания, хотя он отлично понимает, что если она выплеснет все это, ей станет легче.

«Ах, Лили, а ты еще говоришь о своей трусости!» Он провел пальцами по ее щеке, подбородку и приподнял его.

– Тебе нечего стыдиться, Лили, – сказал он. – Ты не сделала ничего плохого. Это я поступил плохо. Это мне должно быть стыдно. Мне следовало лучше защищать тебя. Мне бы следовало догадаться, что они нападут на нас. Мне бы следовало понять, что у тебя был шанс выжить. Я должен был перевернуть землю, чтобы найти тебя и спасти.

– Нет! – Лили посмотрела ему в глаза. – Иногда легче винить себя, чем признать тот факт, что во всем виновата война. Была война, и этим все объясняется.

И она снова винила себя, как это делала прошлой ночью. Она винила себя за трусость, за то, что сдалась, а не умерла вместе с французскими пленными. И не хотела ссылаться на войну в оправдание своей вины.

Невиль считал, что сам он уже сумел залечить раны, а она пока нет. Но возможно, вместе они смогут обрести душевный покой. Но для этого необходимо абсолютно все рассказать друг другу. Между ними должна быть полная ясность. Однако он не вынесет, если узнает...

Наклонившись, он губами нашел ее губы. Они были мягкими, теплыми и податливыми. А ее глаза, когда он, откинув голову, заглянул в них, были глубокими, полными желания. Он снова легким поцелуем коснулся ее губ, пока не почувствовал ответного поцелуя, и тогда он крепко прижался к ним, точно так, как это было в палатке в их единственную брачную ночь.

Ах, Лили! Как он соскучился по ней! Даже зная, что ее уже нет в живых, он тосковал по ней. Без нее его жизнь была пустой. У него было такое ощущение, что уже никто и никогда не заполнит ее снова. Но вот она вернулась. Она приехала в его дом. Он обнял ее и крепко прижал к себе. Его рот раскрылся для поцелуя.

И в ту же минуту Невиль почувствовал ее упорное сопротивление. Она изо всех сил пыталась оттолкнуть его от себя. Вырвавшись из его объятий, Лили, отбежав в другой конец комнаты, поставила между ними стул. Потрясенный, он смотрел на нее и видел в ее широко раскрытых глазах ужас. Внезапно она зажмурилась, а когда он снова заговорил, зажала руками уши, не желая слушать его.

Внутри у него все похолодело.

– Лили, – сказал он голосом командира, инстинктивно уловив, что только так он сможет привести ее в чувство. – Лили, ты в полной безопасности. Клянусь честью.

Глаза ее раскрылись, хотя взгляд избегал его взгляда. Глаза были огромными и пустыми, и Невиль с беспокойством заметил, что из них ушел не только ужас, но и все прочие чувства.

– Прости, – сказал он. – Прими мои глубокие извинения. В мои намерения не входило ни пугать тебя, ни причинять тебе боль. Я никогда не возьму тебя силой, против твоего желания. Клянусь. Пожалуйста, верь мне.

– Я боюсь, – произнесла она бесцветным голосом. – Я так боюсь.

– Я знаю.

Нельзя было яснее ответить на все те вопросы, которые он так и не решился задать ей. Она чувствовала себя такой же потрясенной, как солдат, вернувшийся с поля боя, где он потерял руку или ногу. Невиль боялся – и боялся смертельно, – что она уже никогда не придет в себя. Глубоко втянув в себя воздух, он снова заговорил с ней тоном командира:

– Посмотри на меня, Лили.

Она посмотрела. Все живые краски, появившиеся у нее на лице во время прогулки, исчезли. Она снова была бледной и осунувшейся.

– Посмотри хорошенько, – потребовал он. – Кого ты видишь перед собой?

– Тебя.

– А кто я?

– Майор лорд Ньюбери.

– Ты доверяешь мне, Лили?

– Всю мою жизнь, – ответила она.

Такой ответ привел его в ужас: он уже однажды предал ее, и результат был неожиданным и страшным. Но сейчас он не должен показать, ей свою слабость.

– Обещаю никогда не целовать тебя, не говоря уж о большем. Я не сделаю этого, пока ты сама не захочешь. Ты мне веришь?

– Да.

– Посмотри вокруг, – приказал он. – Где ты сейчас? Лили осмотрелась.

– В коттедже. В Ньюбери-Эбби.

– В какой стране он находится?

– В Англии.

– В Англии нет войны, – резюмировал он. – Здесь царит мир. А эта маленькая частица Англии принадлежит мне. Ты здесь в полной безопасности. Ты мне веришь?

– Да.

– Тогда улыбнись мне, Лили.

Ее улыбка была робкой, но он видел, что страх покидает ее, чего нельзя было сказать о нем самом.

– Мне очень жаль, – грустно сказала она.

– Не надо ни о чем жалеть, – вздохнув, ответил он. – Будет лучше, если мы прекратим этот разговор. Я привел тебя сюда не для того, чтобы расстраивать. Я очень люблю это место, и интуиция подсказала мне, что ты его тоже полюбишь. Оно принадлежит не только мне, но и тебе, моя дорогая. Ты моя жена. Ты можешь приходить сюда, когда захочешь. Здесь ты можешь укрываться от любой опасности, даже от меня. Клянусь. Здесь ты можешь быть собой.

Кивнув, Лили потянулась за шляпкой. Невиль наблюдал, как она, завязав под подбородком ленточки, направилась к двери. Он открыл дверь, они вышли и направились к дому. Он шел, заложив руки за спину. Он не доверял даже своим рукам.

Ее раны были гораздо глубже, чем он предполагал. Заживут ли они когда-нибудь? Сможет ли он залечить их? Здесь, в его доме, в обществе, к которому она не принадлежала, где не могла быть той женщиной, которой привыкла быть: живой, непосредственной и свободной?

Но у него нет выбора – он должен помочь ей приспособиться к условиям новой жизни. Она его жена. Он любил ее еще до того, как женился на ней. Но после той единственной брачной ночи он полюбил ее еще более глубоко и страстно.

Он продолжал любить Лили даже после ее мнимой смерти.

И он снова полюбил ее с того самого момента, как она появилась в церкви в день его венчания два дня назад.