Глава 19

Она объяснила ему, как пройти в комнату брата, позвала Викерса и ушла к себе поправить прическу. Естественно, ее волосы жили своей жизнью, завиваясь необузданно во все стороны и не слушаясь расчески. Она никогда не видела Гейбриела в вечернем костюме, но от его темной элегантности у нее дух захватило, и она решила, что должна выглядеть как можно лучше. Она принялась звонить горничной, потом стала рассматривать свою мокрую фигуру в зеркале.

– Вот во что, – сказала она с отвращением, – превращается молодая женщина, которая слишком много времени проводит с лошадьми. Господи, ты только посмотри на это платье. Только полная дуреха станет стоять под дождем в светло-зеленом шелке. На самом деле скандальная личность в нашем приходе – я, а не Гейбриел.

Придется переодеться, и поскорее. Она слышала, что внизу раздаются голоса, ее приглашенные гости презрели дождь, чтобы отужинать у нее. Она не должна по крайней мере выглядеть как девчонка-сорванец.

Элетея достала из гардероба легкое вечернее платье из газа лимонного цвета и завела руку за спину, чтобы расстегнуть замочек. Дверь позади нее отворилась. Она пробормотала:

– Я как раз хотела позвонить вам, Джоан. У меня три минуты, чтобы привести себя в приличный вид, и если вы поможете мне с этими крючками…

– Я сделаю это за две минуты.

Она в потрясении повернулась и уставилась в смеющиеся синие глаза Гейбриела. Его подстриженные черные волосы были причесаны до блеска, плащ был снят, грязь счищена с приталенного фрака и облегающих панталон. Гейбриел дьявольски красивый, каким она никогда его не видела. А на что она похожа? Полуодетая растрепа с волосами, подобными копне сена.

Но что он делает в ее комнате? И почему она не велит ему немедленно выйти?

– Позвольте мне, – сказал он.

– Позволить вам что?

– Привести вас в приличный вид. – Пыл в его взгляде предупредил ее, что думает он в основном не о приличном виде, и он укрепил ее в этом подозрении, добавив: – Хотя будь я проклят, если я видел более привлекательное зрелище, чем вы сейчас.

Ее охватил порыв порочного волнения. Он был великолепен, надменен, забавен… и наедине с ней в ее спальне.

Она сказала:

– Вам вообще не полагается меня видеть.

– У вас не найдется чулка, чтобы я мог завязать себе глаза? – спросил он, но блеск в его синих глазах не соответствовал этому вежливому интересу.

– Чулка?

– Я стараюсь, Элетея, быть джентльменом.

Она никогда не слышала столь нелепого заявления. И пока она стояла, полностью парализованная, он протянул руку к ее спине и умелыми движениями расстегнул крючки на платье.

Она подавила всплеск негодования.

– Гейбриел Боскасл, – сказала она еле слышно, отчего голос ее прозвучал как у глупой девчонки, которая приветствует своего поклонника, впервые появившись в свете, – джентльмены так себя не ведут.

Он небрежно пожал плечами:

– Я же сказал только, что я стараюсь, а не что мне это удается.

– Ну так приложите больше стараний. – Она оглянулась, ища глазами шаль, чтобы укрыть либо себя, либо его красивое, смеющееся лицо. – Ступайте вниз и выпейте бренди.

– Принести и вам тоже?

– Нет. Ступайте познакомьтесь с теми, кто приехал.

– А достаточно ли прилично я выгляжу для вашего вечера? – спросил он с мальчишеской усмешкой, явно предназначенной для того, чтобы обезоружить Элетею.

Под длинным приталенным фраком на нем была надета нарядная муслиновая рубашка.

Она вздохнула.

Он притворился огорченным:

– Мне никогда не шли рюши и оборки.

– Вы находитесь в моей спальне!

– Я, видимо, заблудился. – Он легко провел рукой по ее полуголому плечу. – А может быть, у меня безошибочное чутье.

– У вас чутье дьявола, – пробормотала она.

– Дорогая, – с упреком сказал он, – разве так разговаривают с гостем?

– Дверь у вас за спиной. – Она изящно вздрогнула. Его пальцы у нее на плече сеяли смуту. – Неужели туалетный столик и кровать говорят о том, что здесь столовая?

Он рассеянно огляделся.

– Нет, если вдуматься. – Он привлек ее к себе. – Но должен признаться, что вы разожгли во мне аппетит так, как ничто еще не разжигало его на банкетах. – Голос его стал глубже. – Это ваша кровать?

Она вздохнула, стараясь не думать о том, на что он намекает, стараясь не вообразить себя лежащей под ним на кровати и его сильное тело на ней.

– Да.

Он помолчал.

– Где вы спите?

– Кажется, это очевидно.

– Прямо под этим окном? – спросил он, глядя мимо нее.

– Вам нужно описать крышу? Карнизы?

– Я могу видеть вашу комнату из моей.

– Откуда вы знаете, что вам видно мою комнату? – спросила она не подумав.

Усмешка искривила его губы.

– Гейбриел, – шепотом сказала она, – вы находитесь в доме моего брата, и стало быть…

– Мне нравится, когда у вас распущены волосы, – тихо сказал он. – Я и не думал, что они такие длинные и блестящие. Почему бы вам не носить их распущенными почаще? Так вы похожи на какую-то итальянскую принцессу с картины.

– Леди в наше время должна соблюдать некоторые правила приличий, – с трудом произнесла она. – А джентльмен сегодня не…

– …пользуется своими преимуществами?

И он тут же ими воспользовался, потершись своей выбритой щекой о ее щеку, а потом завладел ее губами в крепком, настойчивом поцелуе. А потом в еще одном, пока ее губы не стали мягкими от его ласкового натиска. Рука обвила ее талию, привлекая к его телу, и Элетея покорилась его опасной силе.

Опасной? Без сомнения.

Но как огонь среди зимы, жар, исходивший от него, манил ее. И если она сама уже пылает, разве это не лучше холодного одиночества минувшего года?

Всепокоряющий жар его губ на ее устах. Конечно, зима не может длиться вечно.

– Гейбриел…

Элетея раскрыла губы – она хотела возразить ему, но тут он глубоко просунул язык ей в рот. Его лицо расплылось в свете свечей. И она, ускользающая, колеблющаяся, оказалась между тьмой и светом, между капитуляцией и сопротивлением.

– Я проехал верхом от Лондона под дождем, чтобы быть здесь, – прошептал он.

– К ужину, – напомнила она нетвердым голосом.

– Прошу прощения. – Он провел губами по ее щеке. – Ничего не могу с собой поделать. Вы так красивы и чисты, и…

Она озадаченно покачала головой:

– Тогда почему я целуюсь с вами?

Он провел кончиками пальцев по ее бедру.

– Потому что я опасный и порочный искуситель невинности, и я всегда был таким. – Он замолчал, глаза его сверкнули. – Хотите, чтобы я помог вам снять платье?

– Что? – спросила она, хихикнув, словно ослышалась.

– Я знаю, что это неприлично, но раз я здесь, я могу вполне доказать, что способен оказать вам помощь. Я терпеть не могу быть бесполезным.

Элетея положила руку на его крепкую грудь, удивляясь, почему его голос вызывает у нее трепет, тогда как он должен был бы заставить ее бежать. Прилично. Неприлично. Когда-то мотивы ее поведения были очень четкими. Она знала точно, за кого ей следует выйти замуж, с кем дружить, кому доверять. Теперь эта четкая картина была испорчена. Она не может опереться в своих суждениях на прошлое.

И она не может стать той, какой была в свои райские годы, хотя сомневалась, что способна стать такой, какой неизбежно хотел бы видеть ее мужчина вроде Гейбриела. Падшая она женщина или нет, без любви она не может предаться жизни, состоящей из наслаждений.

Элетея прерывисто вздохнула. Он уже расстегнул крючки на ее платье. И пока она блуждала в мыслях, пребывая в его объятиях, он почти развязал тесемки ее сорочки на одном плече.

Порочный, предприимчивый мужчина. Возможно, она и не звала его соблазнять себя, но все ли она сделала, чтобы обескуражить его?

– Гейбриел! – строго сказала она.

Его прекрасно вылепленные губы ущипнули кончики ее грудей. Она изумленно ахнула, ее колени начали подгибаться. Ощущения, запретные и восхитительные, обрушились на нее. Соски у нее затвердели. Где-то в недрах тела собрался пульсирующий жар. Она еще несколько мгновений наслаждалась этим странным удовольствием.

– Дьявол, Гейбриел, – прошептала она, чувствуя, что его руки поддерживают ее. – Я пригласила вас сюда не для этого.

Они попятились, опустились на стул рядом с гардеробом, его расставленные ноги поддерживали ее. Она подняла руку, искрение намереваясь оттолкнуть его. Но вместо этого она обняла его за плечи жестом; который говорил больше о капитуляции, чем об уверенности в себе.

Эти тонкости языка он понимал очень хорошо.

– Прошу прощения, – пробормотал он, глаза его лихорадочно сияли ярким синим цветом.

– Да?

Он на миг поднял глаза от ее расстегнутого лифа.

– Не будь вы леди в истинном смысле этого слова, самой порядочной из тех, кто когда-либо встречался в моей жалкой жизни, я бы…

Она наложила палец ему на губы.

– Надеюсь, происходящее не является образцом вашей сдержанности.

– Верьте мне, Элетея. Ради вас я заковал в кандалы свои желания и проглотил ключ.

– Вы стали человеком без принципов.

– Вы считаете, я могу измениться?

– Не ко времени ужина. – Она неловко протянула руку за спину, чтобы застегнуть корсет. – Боже мой! Как же я объясню то, что вышла к своим гостям так поздно и едва могу…

Его рот расплылся в циничной улыбке.

– Кажется, вам трудно дышать. Хотите, я распущу шнуровку побольше?

– Если я не могу дышать нормально, это никак не связано с тугой шнуровкой.

– Вот как. – От его чувственного голоса по спине у нее пробежала дрожь. – В таком случае могу ли я допустить, что тому есть еще одно, единственное объяснение?

Она легко покачала головой. Ей вовсе не хотелось признавать, что ему удалось распустить нечто большее, чем ее корсет. И если она не возьмется за ум, окажется, что она совершенно никуда не годится во всех отношениях.

– Знаете ли вы, почему леди так туго шнуруются? – спросил он, продолжая зашнуровывать ее короткий корсет, застегивать ее платье. – Это не для того, чтобы сделать ваши прекрасные формы еще красивее. Это для того, чтобы держать на расстоянии таких повес, как я.

Она отвела глаза и ответила еле слышно:

– Но худших из них это, однако, не останавливает. Странный ответ.

Настало неловкое молчание – он раздумывал, что она хотела этим сказать. Если бы он не был так занят попыткой обуздать свои распутные инстинкты, он спросил бы у нее. Но он был человеком слабым, плотским и совершенно захваченным ее невероятной привлекательностью. Ему нужен был любой повод для продолжения. У Гейбриела был кое-какой опыт обращения с невинными девушками.

Более опытен он был в темных наслаждениях.

«Я видел, как эта леди наносила визит миссис Уотсон поздно вечером».

Но Гейбриел мог бы поклясться чем угодно, что она невинна. Элетея, вероятно, никогда не слышала о миссис Уотсон, но даже если и слышала, она слишком хорошо воспитана, чтобы признаться в этом.

– Слышите, кто-то идет, – тревожно шепнула она.

Он этого не слышал. Или, может быть, и слышал, но надеялся, что она не обратит на это внимания. Он был мучительно возбужден. Он не мог скрыть этого от нее. Сквозь слои одежды его мужское естество уперлось в нее, говоря об откровенном желании. Если он не вернет свое умение обуздать себя, он… он готов на все, если она одарит его своими милостями, пригласит его в свою постель.

Их взгляды встретились.

– Может ли быть такое, что вы хотите меня так же, как я – вас?

Ее едва заметное колебание подействовало на него обнадеживающе.

– Прошу вас, Гейбриел, – сказала она, ее темные глаза были полны чувством, – не нужно смущать нас обоих, ведь я пригласила своих друзей, чтобы познакомить их с вами. Я отзывалась о вас хорошо. Не дайте мне почувствовать себя обманувшейся.

– Значит, позже? – спросил он мгновение спустя. – Не успокоите ли вы меня, по крайней мере сказав, что я не рассердил вас? Не пообещаете ли вы…

Она невольно рассмеялась:

– Я ничего не стану обещать вам, кроме ужина и вечера, проведенного в сельских развлечениях. И я не сержусь.

– Достаточно справедливо. – Он отодвинулся, лицо у него было довольное. – У меня нет выбора, кроме как вести себя хорошо и продемонстрировать гостям свои хорошие манеры.

– На меньшее я и не согласна.

Ей казалось немного подозрительным то, с какой легкостью он согласился. Разве негодяи его толка не славятся своим умением уговаривать и соблазнять? И действительно – когда он позволил ей встать, она заметила смутную улыбку, сжавшую его губы.

– Не забывайте только о военных хитростях и ложных отступлениях, – насмешливо бросил он.

– Что вы имеете в виду? – спросила она, и сердце у нее забилось сильно и неровно. Наверное, ей лучше не знать этого.

Он встал. Вид у него был столь же великолепный, сколь у нее – наоборот.

– Сейчас я уйду. Если я встречу кого-нибудь в холле, просто скажу, что заблудился в темноте.