Филипп вновь застиг ее за этим занятием: она наблюдала, как он работает, и что-то черкала в своей маленькой книжечке в кожаном коричневом переплете. Вот уже три дня он чувствовал, что за ним наблюдают. Он поднимал голову, оглядывался и видел ее. Вот уже три дня он сдерживал свое любопытство. Ему очень хотелось выяснить, что же она такое делает, но ему не удавалось выкроить момент и оторваться от работы, чтобы спросить ее об этом.

А когда он увидел ее в конце дня, его гораздо больше интересовало другое, и он опять забыл спросить про книжку. Наконец, оторвавшись от работы, он прислонился к стволу дерева и рубашкой вытер со лба пот. Никогда в своей жизни он не чувствовал такого изнеможения. Долгий день изнурительного труда под палящим солнцем, затем долгие часы в постели с Анджелой. Они самыми изощренными способами дарили друг другу наслаждение, доставляли удовольствие и радовали друг друга. Несмотря на усталость, он даже смог улыбнуться, вспоминая об этом.

С каждым днем ему все труднее и труднее было представить себе жизнь без Анджелы. Никогда не слышать, как она выкрикивает его имя своим чарующим голосом во время пика наслаждения? Такое будущее не сулило ничего хорошего и казалось ему совсем безрадостным.

Даже если их не примет свет, и они останутся без гроша, он все равно смог бы сделать ее счастливой. Он очень надеялся на то, что их ждет общее будущее.

Ну а сейчас она с закрытыми глазами сидела под деревом, поскольку только в тени можно было скрыться от полуденной жары. Открытая книжка лежала у нее на коленях.

Филипп, бесшумно ступая, подошел к ней. Анджела, очевидно дремала.

– Привет, – сказал он.

Она в изумлении открыла глаза и быстро вскочила. Книжка упала на землю.

– Ты напугал меня, – сказала она.

– Ты кое-что выронила, я подниму.

– Нет! – Она потянулась за книжкой, но Филипп, улыбнувшись, поднял блокнот высоко над головой.

– Ну, пожалуйста, – попросил он, умоляюще глядя на нее.

Он, конечно же, вернет ей блокнот, если она будет настаивать, но теперь, когда книжка оказалась у него в руках, ему более чем когда-либо захотелось взглянуть на ее содержимое.

– Мне не следовало учить тебя этому слову, – пробормотала она.

– Это означает «да»? Скажи «да», Анджела.

Он улыбнулся ей, потому что знал, как действует на нее его улыбка.

– Ладно. Но там нет ничего интересного, – сообщила она.

Но она была не права, потому что первая же страница приковала его внимание. На ней был изображен мужчина, сидящий в какой-то гостиной. Неужели это тот самый?

Анджела кивнула, и Филипп стал внимательнее рассматривать мужчину, который погубил ее. Ему захотелось сбить с его лица самодовольную улыбку. Или разорвать рисунок, чтобы навсегда стереть этот образ из ее памяти. Но он понимал, с какой любовью был сделан этот рисунок, как удачно она поймала момент. Конечно, она рисовала его до того, как потеряла невинность.

Перевернув страницу, он увидел изображение Девы Марии, держащей на руках младенца Иисуса.

Анджела изобразила ее с умиротворенной улыбкой и счастливым взглядом. Через мгновение он узнал стоявшую в часовне статую, которая чудом уцелела после того, как обрушилась крыша. Он хорошо знал ее. Более того, он даже знал, насколько она тяжела, поскольку они с Уильямом Слоуном на время ремонта крыши перетаскивали ее в аббатство.

Он перевернул еще одну страницу, затем еще, рассматривая одно за другим изображения матери и младенца. Но он видел нечто большее, чем рисунок, и понял, почему Анджела откладывает постриг. Ей страстно хочется иметь ребёнка, хочется самой улыбаться этой усталой, но счастливой улыбкой.

Он пролистал несколько страниц с теми же сюжетами, пока его внимание не привлекла новая тема.

Он узнал себя. Он узнал черты своего лица, искривленный нос, синяк и порез на лбу, теперь уже заживший и превратившийся в шрам. Но выражение лица, казалось, не принадлежало ему. Он умиротворенно спал. А внизу была подпись: «Спящий дьявол». Это заставило его улыбнуться.

Он перевернул страницу и увидел еще одно изображение скульптуры, вид снизу, словно Анджела стояла на коленях, рисуя ее. Боготворя ее.

Филипп вновь перелистнул страницу и увидел то, над чем она работала последние несколько дней. На рисунке был изображен он, без рубашки. И вновь он не узнал себя. Не может же он выглядеть так впечатляюще. Она изобразила его настоящим героем. Фона не было, поскольку его изображение занимало всю страницу. Кроме того, она передала детали, свидетельствующие об их близости, – все, даже самые малозаметные шрамы были на своих местах. Она уже хорошо знала его, это было видно, и причем знала таким, каким он сам себя не знал.

Теперь он мог увидеть то, чего не видел раньше. Теперь он точно знал, чего хотел, поскольку здесь каким-то чудом присутствовало именно то, что он мог ей дать: самого себя, ребенка и эту счастливую умиротворенную улыбку.

– Ты что-нибудь скажешь? – спросила она.

Он посмотрел в ее ясные голубые глаза и увидел свое будущее: возможность быть счастливым, ее любовь к нему и свою собственную любовь к ней.

– Выходи за меня замуж, Анджела.

Ее губы медленно раскрылись, как он мог понять, от удивления. И это было правильно. А вот то, что она неожиданно потеряла дар речи, оставив без ответа его предложение, было неправильно.

– Ты собираешься давать ответ? – нервничая, спросил он. Его сердце отчаянно колотилось.

– Попроси меня, – сказала она с улыбкой на губах. Правильно. Просить, а не приказывать. Не слишком умело с его стороны. Даже ему было известно, как должным образом следует делать предложение. И, несмотря на то, что после ранения ему было трудно опуститься на колено, боль была еще достаточно сильной, он, тем не менее, сделал это. Потом взял ее за руку и заглянул в глаза.

– Анджела, ты выйдешь за меня замуж?

– Да, – ответила она с улыбкой и рассмеялась. – Да. Он быстро встал, обнял ее и крепко поцеловал. Он даже не подозревал о присутствии зрителей, пока не раздались крики и возгласы рабочих. Он только что скомпрометировал себя и ее. Но разве поцелуи и объятия могут считаться компрометирующими, если они следуют за предложением руки и сердца? И хотя у него имелся богатый опыт по части соблазнения, ответа он не знал. Но это не имело значения, поскольку он собирался быть с Анджелой всегда.

И впервые за очень долгое время Филипп почувствовал себя счастливым, по-настоящему удовлетворенным и гордым. На этот раз он все сделал правильно.

– Молодец! – сказал Уильям и похлопал его по спине.

– Поздравляю! – присоединился к нему Джонни.

– Спасибо.

– Теперь я понимаю, почему тебя не интересовали местные девушки. Все понятно, – добавил Джонни.

Филипп усмехнулся и пожал плечами, подтвердив их предположения. Братья, похоже, все поняли и вернулись к работе, продолжив спор, который они вели весь день, о том, кто накануне вечером выпил больше пива. Филипп не прислушивался, его занимала только одна мысль: он собирается жениться. И как ни странно, эта мысль приводила его в приятное возбуждение.

У Филиппа вновь появилось ощущение, что за ним наблюдают, когда он измерял и пилил доски. Он оглянулся, ожидая увидеть Анджелу, но ее нигде не было видно. Вероятно, она сейчас у настоятельницы – делится новостью.

Краешком глаза он увидел двух мужчин, которые показались ему незнакомыми. Они не работали, а стояли неподалеку, в зарослях кустарника, лениво покуривая сигары. Даже издалека они выглядели отвратительными. Ясно, что они не имели никакого отношения к монастырю или к кому-нибудь из его обитателей.

– Кто это такие? – спросил Филипп Уильяма, кивком головы указывая на мужчин.

– Твои приятели. Так они сказали. Разве нет?

– Не думаю, что я с ними знаком, – сказал Филипп, хотя неприятная тяжесть в желудке свидетельствовала об обратном.

Но где он их видел, он вспомнить не мог.

– Тот, что слева, – Пьер, справа – Франсуа. Они французы. Это все, что я знаю, они не очень разговорчивы, да и вообще грубияны.

– Похоже на то. А ты откуда их знаешь? – спросил Филипп.

– Они уже несколько недель живут на постоялом дворе. Сказали, что они ваши приятели и ждут, когда вы поправитесь, чтобы вместе вернуться во Францию. Наверное, теперь ваши планы изменятся, ведь вы жениться собрались. Или вы возьмете Анджелу с собой во Францию?

Филипп ответил не сразу. Теперь он вспомнил, что действительно был знаком с ними, хотя это знакомство не делало ему чести.

– Мы с Анджелой не собираемся во Францию.

И один, без нее, он тоже не собирался. Он поймал на себе взгляд человека, которого Уильям назвал Пьером. Отступать было некуда, и Филипп направился к ним.

– Мы ждали тебя, Филипп, – сказал Пьер, омерзительно ухмыляясь своим щербатым ртом.

Он произнес его имя на французский манер, и Филипп не стал его поправлять.

– Понятия не имею зачем. Вы отобрали все мои деньги и оставили меня умирать. Думаю, что мы квиты, – решительно произнес Филипп.

– Но ты не выполнил всех условий сделки. Во-первых, ты жив, – сказал Пьер.

Это был невысокого роста мужчина, плотный, с густой бородой. Шляпа, надвинутая на лоб, скрывала его глаза.

– Это легко исправить, – добавил Франсуа и продемонстрировал свой кулак, ударив им по ладони. Этот сильный кулак принадлежал крупному полному мужлану. Он был в два раза крупнее своего компаньона… и Филиппа.

– А во-вторых, ты еще остался нам должен, – стоял на своем Пьер, отодвигая назад шляпу и открывая глаза. Они были налиты кровью.

– Нет, мы в расчете.

– За тобой должок. Мы взяли твой кошелек и пересчитали…

– Дважды! – прорычал Франсуа.

– И обнаружили, что недостает тысячи семидесяти четырех фунтов, – закончил Пьер.

– Как, черт побери, вы считали? – возмутился Филипп. Семьдесят четыре фунта, как он помнил, ушли на дорожные расходы в Англию. Эту сумму он мог возместить. Но еще тысяча фунтов? Он точно помнил, что выиграл ровно столько, сколько занял, а эти громилы, несомненно, забрали все.

– А процент, месье? – прорычал Франсуа.

– Процент. Я не помню, чтобы это входило в условия сделки, которую я заключил с Дерю.

Правда, Филипп вообще смутно помнил встречу с ним. Он пил, и ему нужны были деньги, чтобы продолжить игру. Потом ему понадобилось еще несколько тысяч, ведь игра шла по-крупному, а контора Клода Дерю весьма удобно располагалась в соседнем квартале.

– Вот расписка. Мы захватили копию. Может, теперь вы обратите внимание на то, что написано внизу, – высокомерно произнес Пьер.

Он пригладил свою бороду, и Филипп заметил застрявшие в ней кусочки пищи. Он с отвращением отвернулся, взяв в руки протянутый ему документ.

Во-первых, он был написан по-французски. А по-французски он знал ровно столько, сколько было необходимо, чтобы общаться с женщиной в спальне. На то, чтобы прочитать на французском расписку, подсунутую ему ростовщиком в темной промозглой конуре, его знаний было явно недостаточно. Впрочем, язык расписки не имел значения, она могла быть написана на чистейшем английском. И вообще на любом. В тот момент Филипп не стал бы тратить время на ее чтение.

Тяжесть в желудке усилилась. Он стиснул зубы и, прищурившись, вгляделся в строки, написанные внизу листа. Он разобрал только несколько французских слов: долг, десять процентов, смертная казнь.

– Вам не повезло, джентльмены. У меня нет ни фартинга, – сказал Филипп, складывая листок и засовывая его в карман. Он ни секунды не сомневался, что бандиты не поверят ему, но все равно сказал это.

Они быстро заговорили по-французски.

– Воп. Хорошо! – вновь прорычал Франсуа. Голос его звучал так, словно в его глотке застрял гравий.

– Прекрасно. Рад, что мы решили этот вопрос, – заметил Филипп.

– Мы готовы вести переговоры, – сказал Пьер, вновь поглаживая бороду.

– Но я же сказал вам, что у меня ничего нет, – стоял на своем Филипп.

– Belle fille… – начал Пьер, и Филиппа едва не вырвало от чувства омерзения. Подонки! Нет. Нет. Нет.

– Кое-где за нее можно выручить тысячу фунтов, – задумчиво закончил Пьер.

Насколько же мерзок этот представитель рода человеческого. Филипп сжал кулаки, но заставил себя сдержаться, потому что драка с этим типом могла навредить Анджеле.

– Абсолютно исключено, – сказал Филипп так решительно и резко, что этот подонок Франсуа опешил.

– Но вы же говорите, что у вас ни полпенни. А мы не можем вернуться к Дерю с пустыми руками.

И тут Филипп увидел страх в глазах Пьера. Дерю заставит этих двух отвратительных типов заплатить, возможно, своими жизнями или конечностями, если они не привезут всей суммы.

Если бы Филипп мог, он просто отправил бы их на все четыре стороны. Но он знал, что страх подпитывал их решимость. Они были настроены очень агрессивно и хотели получить деньги любой ценой. Филипп это понимал и должен был разобраться с ними так, чтобы обеспечить безопасность Анджелы.

– Хорошо, я достану деньги, – сказал им Филипп. Придется просить брата одолжить ему денег, хотя эта мысль его раздражала. И Девон, скорее всего, откажет ему. Но гораздо страшнее была мысль о том, что они могут сделать с Анджелой.

Его прошлое настигло его и стало реальной угрозой для его будущего. Только теперь, когда жизнь Анджелы была в опасности, Филипп начал искренне сожалеть о том, какую жизнь он вел раньше, до своего появления в монастыре. Ну, зачем он занял деньги у Клода Дерю? Для дурацкой карточной игры, которую сейчас и вспомнить-то не мог? И почему он так ужасно вел себя по отношению к своему брату? Он никогда не думал, что все так обернется. Похоже, раньше он вообще редко серьезно о чем-нибудь думал.

– Это уже лучше. Гораздо легче переправить деньги, чем несговорчивую женщину, – заключил Пьер.

– Когда ты сможешь их достать? – потребовал ответа Франсуа.

– Через неделю, – ответил Филипп.

Потребуется пара дней, чтобы добраться до Кливдена. Но возможно, Девон сейчас не в поместье, а в Лондоне. И если Девон откажет, то у Филиппа все же останется время, чтобы собрать нужную сумму. У него, конечно же, есть друзья в Лондоне, которые помогут ему расплатиться. Если только они сами не на мели. Тысяча чертей!

– Так, где мы получим деньги? – затребовал Пьер.

– Не мы… – начал Филипп и замолчал. Если эти тошнотворные типы отправятся с ним, они будут далеко от Анджелы. Ради безопасности Анджелы ему придется терпеть их общество.

– Мы отправимся к моему брату, герцогу Бекингему.

– Bon. Allons.

– Поехали, – перевел Пьер.

– Сейчас?

– Чем дольше мы задержимся, тем больше будет злиться Клод, – пожал плечами Пьер.

– Мне только надо переговорить вон с тем парнем, – сказал Филипп, показывая на Уильяма, который наблюдал за ними. – А потом мы с вами отправимся, договорились?

– Считаешь нас дураками или полными идиотами? Филипп предпочел оставить этот вопрос без ответа.

– Думаешь, мы позволим тебе передать весточку властям или попросить о помощи? Нет, ты ни с кем не будешь говорить. Только со своим братцем, – объяснил их позицию Пьер.

– Да, с ним ты поговоришь. Умолять будешь, если придется, – сказал Франсуа, отвратительно улыбаясь беззубой улыбкой.

– Обещаю, что не передам никаких сообщений властям. Обещаю, что достану денег, и вы их получите. Но сначала мне нужно переговорить с одним человеком. Я должен сообщить, что скоро вернусь.

– Пфф! А кто тебе сказал, что ты вернешься? – сказал Франсуа, распахивая полы куртки и демонстрируя рукоятку пистолета, засунутого за пояс.

– Неужели в вас нет ни капли милосердия? – спросил Филипп.

– Ты слишком много времени провел в монастыре, если рассчитываешь, что люди, подобные нам, могут вообще кого-нибудь пожалеть.

Филипп посмотрел на Уильяма и Джонни, размышляя, не броситься ли к ним. Но Пьер оказался сообразительным.

– Один шаг, одно слово, и я убью тебя и заберу девчонку, – предупредил он.

Филипп бросил прощальный взгляд на аббатство, и, мысленно помолившись, чтобы Анджела дождалась его, повернулся и ушел с Пьером и Франсуа.

«Я выхожу замуж».

Сначала Анджела рассказала об этом настоятельнице. Затем Пенелопе, которая завизжала от восторга и бросилась ее обнимать. Хелена долго молчала, когда Анджела поделилась с ней, потом медленно кивнула, улыбнулась и, сказав: «Я рада за тебя», обняла Анджелу. Анджела не думала, что Хелена искренне радовалась за нее, но теперь это уже не имело значения.

Анджела вновь и вновь повторяла самой себе: «Я выхожу замуж». Занимаясь делами, она на все лады напевала себе под нос эту фразу. Приближалось время ужина, когда Джонни и Уильям зашли в кухню, чтобы попрощаться до утра.

– Ну, как сегодня? – спросила она. – Неужели все закончили? – поддразнила она.

– Не совсем, но дела идут неплохо.

– Но у нас не такой волнующий день, как у вас. Поздравляем с помолвкой.

– Спасибо. А Филипп скоро придет?

– Даже не знаем.

Братья смущенно переглянулись, Анджела заметила это, но не придала этому никакого значения.

– Я пройдусь с вами, ребята. Хочу увидеть Филиппа и убедиться, что он не перетрудился, ведь он еще не совсем поправился.

– Ну, так он… – начал запинаться Джонни.

– Он уехал, – мягко произнес Уильям с огорченным видом.

– Он уехал? Когда? Куда?

– Это случилось несколько часов назад. Он поговорил с французами, которые несколько недель жили у нас в деревне, а потом уехал с ними.

– Он сказал почему? Или куда он собрался? Или когда он вернется?

Ее голос выдал охватившую ее панику и сердечную боль.

– Может, он просто поехал в город выпить кружку пива со старыми приятелями, – сказал Джонни.

– А может, он решил что-то купить тебе. Подарок по случаю помолвки, – добавил Уильям, но Анджела знала, что это ложь.

– Он вернется, – сказал Джонни, но Анджела знала, что это тоже ложь.

На следующий день стало ясно, что он уехал окончательно. Уильям и Джонни обещали разузнать что-нибудь о Филиппе в городе. Стало известно, что тот нанял экипаж и отправился по дороге, ведущей на запад.

Ровно через сутки после того, как Анджела радостно сообщила настоятельнице о будущей свадьбе, она появилась у нее, охваченная совершенно другими чувствами.

«Поразительно, просто поразительно, – думала Анджела, – как за одни сутки может разрушиться целый мир».

На самом деле ничего удивительного. Но какая невероятная жестокость – получить все, чего ты когда-либо хотела, ощутить вкус этого и тут же лишиться всего!

Филипп угадал ее тайные желания. Она видела это по его лицу, которое смотрело на нее со страниц альбома. Ей нужны были он, младенец и улыбка Девы Марии, и он понял, что может ей все это дать.

Но почему же он уехал без всякой причины, не попрощавшись?

Она была помолвлена и брошена в течение двадцати четырех часов. Наверное, это настоящий рекорд, даже для Филиппа Кенсингтона. О чем, черт возьми, она думала? О его способности бросать женщин ходили легенды. Он был признанным Королем Негодяев. В таком случае она Королева Дурочек.

И теперь она оказалась всего лишь одной из тех разочарованных женщин, которые осмелились думать, что смогут удержать его подле себя. Она верила в него и думала, что он сможет по-настоящему полюбить. И что на сей раз действительно пойдет к алтарю.

Вечером она долго плакала, пока, наконец, не заснула, совершенно измученная. И вместе со слезами уходила вера в любовь и надежда на то, что когда-нибудь она встретит мужчину, который ответит на ее чувство.

– Он уехал, – сказала Анджела. Настоятельница ничего не ответила, лишь обняла Анджелу.

Слова были не нужны. Пусть сейчас она жалкая и презренная, но есть человек, которому она небезразлична. Человек, которого она, Королева Дурочек, собирается покинуть совсем скоро.

– Ты можешь остаться. Забудь о нашем уговоре.

– Я вам очень благодарна, но теперь я не могу остаться. Теперь, когда все здесь напоминает ей о нем. Каждый укромный уголок, в котором они целовались, коридоры, по которым они проходили, его комната, ее комната, где она часами лежала, не смыкая глаз, думая о нем, кухня и даже часовня. Она никогда больше не сможет войти в эту часовню.

Кроме того, она дала обещание настоятельнице и, в отличие от других, Анджела сдержит свое слово.

– Куда ты отправишься? – спросила леди Кэтрин.

– Просто не представляю себе, – честно призналась Анджела. Об этом она даже не подумала, да это ее и не особенно волновало.

– Может быть, тебе стоит вернуться домой? – мягко предложила настоятельница.

– Для моих сестер будет лучше, если я не вернусь. Я ведь из провинции, и навряд ли моя история там забылась. – Анджела помолчала немного. – Да и матушка сказала мне, чтобы я не возвращалась.

Настоятельница кивнула и некоторое время молчала.

– Твоя тетушка в Лондоне – моя старинная подруга. Я уверена, она тебя примет.

– У меня есть тетушка в Лондоне?

– Да, вдова старшего брата твоей матери. Твой дядюшка умер давно, ты была еще совсем ребенком. Странно, что тебе ничего о ней не известно.

– Я ничего о ней не знаю. После замужества моя мать как-то отдалилась от своих родственников.

– Тем не менее, если ты отправишься в Лондон и остановишься у своей тетушки, то это будет правильно.

– Но… – Возражения застыли на губах Анджелы.

Она не хотела никому навязываться, но придется поступить именно так. В конце концов, она сможет остановиться у нее ненадолго, пока не найдет хоть какую-нибудь работу – например, место гувернантки.

– Я дам тебе рекомендательное письмо. Уверена, что вы прекрасно поладите с леди Палмерстон.

– Спасибо, леди Кэтрин.

– Я буду скучать по тебе, Анджела, и, конечно, мы всегда с радостью примем тебя обратно. Но сейчас так будет лучше для тебя. А теперь нам с тобой необходимо решить, что мне сказать этому негодяю, если он вдруг появится.

Анджела задумалась. Она не верила, что он вернется. Но если это все-таки произойдет… он не должен узнать, куда она отправилась. А если она позволит сообщить ему свой лондонский адрес, то будет все время ждать его и вздрагивать при каждом звуке дверного колокольчика.

И все же у нее зародилась надежда. Может быть, есть разумное объяснение его отъезду? Может быть, он вернется? Может быть, может быть… И искорка надежды погасла так же быстро, как вспыхнула.

– Поступите так, как сочтете нужным, если он вдруг вернется. Я больше не полагаюсь на свой здравый смысл в таких вещах, – честно ответила Анджела.

– Что ж, хорошо. И прежде чем ты уедешь, я хочу признаться в том, что я всегда восхищаюсь твоей решимостью и верой.

– Верой? Но ведь я покидаю монастырь!

– Твоей верой и решимостью, благодаря которым ты однажды получишь все, к чему стремишься. Ты продолжаешь попытки тогда, когда другие, вероятно, уже оставили давно бы эту затею. Я молю Бога, чтобы ты не потеряла веру в себя.

У Анджелы не хватило духу сказать, что она уже утратила веру. «Ее вера» покинула ее вчера около полудня и даже не попрощалась.