Глава 6

— Кто был тот отвратительный тип с большим носом? Он съел все бразильское кешью, а потом похитил блюдо с орешками с соседнего стола, решив, что никто не видит.

Виктория сделала вид, что живо интересуется происходящим за окном их экипажа.

— Очевидно, один человек все же наблюдал за ним.

Синклер усмехнулся. Что бы он ни предпринимал, его жена набрасывалась на него, как собака на кость от окорока.

— Да, я заметил, как он набивал брюхо. И кто, черт побери, был тот жирный боров?

Она с укором взглянула на него.

— Вы притворяетесь пьяным, потому что я просила вас вести себя пристойно? Или вы так пытаетесь смутить меня?

Она сама подсказывала ему ответ.

— Я не привык, чтобы мной командовали, — ответил он. — Особенно те, кто на семьдесят пять фунтов легче на восемь лет младше, чем я.

— И к тому же женщина.

— Да. И женщина.

Виктория сложила руки на своей очаровательной груди, выражение ее лица было не теплее сосульки.

— Отлично, я не буду говорить, что вам следует делать, но и вы не смейте указывать мне, с кем разговаривать и как вести себя.

— Я не ваш ужасный отец и не собираюсь отдавать вам никаких приказов. Но и вы не раздражайте меня, Лисичка. Я пошел на ваш бесполезный благотворительный завтрак и наблюдал, как некий толстяк, чье имя вы мне не хотите назвать, поедал кешью. Вы поступили по-своему.

К его удивлению, по ее щеке скатилась слеза.

— Завтрак не был бесполезным. — Она пальчиком смахнула слезу. — И тот толстый и глупый человек — священник из Чипсайда. Если бы бразильские орешки помогли убедить его поговорить со своими прихожанами об открытии еще одной местной школы, я бы с удовольствием отдала ему тысячу этих орешков.

А он думал, что она неуязвима. Как приятно было узнать, что ее так легко ранить.

— О! Я учту, — пробормотал Синклер.

— Что?

— Я сказал — учту, — повторил он громче. — Вы делали что-то стоящее, а я был самим собой. Собой, каким стал за последние несколько лет. Тем, кто видел святых отцов, продающих преданных прихожан за бутылку виски, — когда именно он обеспечивал эту бутылку.

— Не думаю, что вы были самим собой.

Проклятие!

— Ради Бога, Виктория, я думал, что мы с вами немного развлечемся, и этот план сорвался. — Маркиз надеялся, что его красноречие и убежденность как-то повлияют на нее, но вместо этого она вонзила свой наманикюренный пальчик в его колено.

— Итак, вы просто грубый невежа?

— Очевидно. Я ужасно скомпрометировал вас в саду леди Фрэнтон.

— И затем предложили жениться на мне, якобы спасая мою репутацию.

— И свою собственную.

Виктория опять попыталась уколоть его ноготком, но он сумел завладеть ее рукой.

— Объясните мне свое «учту», пожалуйста.

— Да!

Она не пыталась вырвать свои пальцы, и он продолжал сжимать их. Ее кожа была такой гладкой, а рука такой изящной, что он едва мог вспомнить, о чем они говорили.

— Что «да»?

— Я это учел.

Крепко сжав тонкую руку, Синклер поднял жену с места и, перетащив через тесное пространство экипажа, усадил рядом с собой.

— Мне кажется, я потерял голову. О чем идет речь?

Она повернулась к нему лицом.

— Вы не позволили уколоть вас еще раз. Вы не повторяете ошибок.

— Что?

— Итак, вы были грубым нарочно. Почему?

Он взглянул на нее.

— Мне трудно объяснить это.

— Тем не менее я задала вопрос. Пожалуйста, окажите мне честь ответить на него.

Очевидно, у него не хватило слов, и Син припал к ее губам. Это был беспощадный, отчаянный поцелуй, предназначенный для того, чтобы отвлечь ее от вопросов, ставящих его в затруднительное положение. Она придвинулась к нему ближе, углубляясь в поцелуй по собственной воле. Он был готов — более чем готов пойти так далеко, как ей того хотелось.

Нежные губы раскрылись, и Виктория положила руки ему на плечи. Синклер был вынужден подавить победоносный стон. Господи, как ему хотелось заняться с ней любовью!

Он взял свою трость, чтобы постучать по крыше и дать Роману знак еще раз или два проехаться по Гайд-парку.

— Синклер, — прошептала она.

— Да?

— Ответьте на вопрос.

Он выпрямился, и его трость упала на противоположное сиденье. Ее губы и щеки горели, и она все еще крепко обнимала его за шею, словно намеревалась никогда не отпускать. Похоже, отвлекающий маневр не удался. Он хотел довериться ей, но не был уверен в том, какая часть его тела управляла им.

— Вопрос, — повторил маркиз заплетающимся языком. — Вы пропустили самый прямой путь. Я грубый, не воспитанный человек — таким уж уродился. То, что мне не нравится, когда ваши ноготки царапают меня до крови, не означает, что я играю в игры или скрываю что-то.

Пока Виктория изучала его лицо, он отвечал ей непроницаемым взглядом, ожидая, когда молния с небес лишит его жизни. Он лгал так же свободно, как и раньше, но ему еще не приходилось делать этого по отношению к тому, кому хотелось сказать правду.

— Ладно, допустим. — Она убрала руки. — Значит, вы так хотите. Но если вы не будете доверять мне, не ожидайте, что я доверюсь вам.

— Не помню, чтобы я просил вас об этом.

— Вы и не просили. — Виктория отвернулась и вновь принялась выглядывать из окошка. Каждая линия ее изящной фигурки демонстрировала боль и разочарование.

Синклеру хотелось извиниться, уверить ее, что, если она проявит терпение, все как-нибудь наладится, но он промолчал.

Экипаж подъехал к дому и остановился. Когда лакей открыл дверцу и опустил подножку, Виктория искоса взглянула на мужа.

— Сегодня вечером меня пригласили на обед.

Он помог ей спуститься на землю.

— Кто-нибудь, кого я знаю?

— Я не спрашивала их об этом.

Похоже, такое положение дел никогда не принесет никакой пользы. Ему был необходим доступ к ее друзьям, а значит, у него имелось два выхода: он мог снова солгать ей — и тогда, возможно, она станет более снисходительной к нему — или же мог сказать ей правду. Немного правды достаточно, чтобы обеспечить содействие, но не подвергать ее опасности.

Майло, открыв парадную дверь, вышел им навстречу.

— Добрый день, ваша милость. Как прошел завтрак?

За те четыре недели, что Синклер знал дворецкого, Майло никогда не спрашивал его, как прошел его день или вечер. Очевидно, вопрос был адресован не к нему.

— Неплохо, — тем не менее ответил он. — Я бы даже сказал, очень познавательно. Виктория, могу я поговорить с вами? — обернулся маркиз к жене.

— Мы уже достаточно наговорились.

Синклер шагнул вперед и, прежде чем она успела вымолвить слово, поднял ее на руки.

— Всего несколько минут, — мрачно уточнил он, поднимаясь наверх.

— Отпустите меня! Немедленно!

— Нет.

Ее комнаты располагались в одном конце холла, его — в другом. После небольшого размышления Син остановился на нейтральной территории и ногой распахнул дверь библиотеки, находившейся напротив его спальни. Войдя в комнату, он закрыл дверь и усадил жену на софу, стоящую под окном.

— Вы хуже, чем грубый, невоспитанный простолюдин! — Она вскочила на ноги. — И я не собираюсь терпеть это от вас. Никто никогда не обходился со мной так неуважительно!

— Сядьте, — приказал он. Виктория скрестила руки на груди.

— Нет.

Маркиз шагнул к ней.

— Если вы не сядете, мне доставит удовольствие заставить вас сделать это, Лисичка.

Выражение лица Виктории могло бы заморозить солнце, но после минутного неповиновения она все же грациозно села на подушки.

— Как пожелаете, милорд.

— Благодарю. — Теперь, овладев ее вниманием, Синклер не знал, с чего начать. Он скрывал свои намерения и секрет так чертовски долго, что не представлял, как расстаться с ним или определить, что будет для нее безопасно узнать, а что нет. Так как ее лицо мрачнело с каждой минутой, ему нужно было поскорее придумать что-нибудь. — Я был не до конца честен с вами…

— Вот так новость! — Она наклонилась, взяла книгу открыла ее. — Видите ли, меня это больше не волнует.

Надеясь, что он не оттолкнул ее окончательно, Синклер принялся шагать от двери к окну и обратно.

— Я вернулся в Лондон совсем не с целью получить титул маркиза.

— Вот-вот, вы еще упоминали о желании найти супругу. — Послюнявив указательный палец, она начала шумно переворачивать страницы.

— Не только. Мне нужно найти человека, который убил моего брата.

Виктория захлопнула книгу.

— Я знала это!

— Положим. — Он пытался не замечать внезапную сухость во рту и тяжелый стук сердца.

— О Боже, почему бы просто не сказать, чем вы занимаетесь? И почему вы так долго не возвращались Лондон, если хотели, чтобы справедливость восторжествовала?

По крайней мере она все еще казалась заинтересованной.

— Мне приходилось оставаться там, где я был, — медленно начал он. — И очевидно, убийца Томаса считает, что убийство сошло ему с рук. Я не хочу лишать этого человека иллюзий, пока не поймаю.

— А как это связано с тем, что вы притворялись пьяным, и с теми тремя людьми, скрывавшимися в конюшне?

Син замер.

— О каких людях идет речь?

Виктория вздохнула.

— Те трое, с которыми вы разговаривали ночью и которые на нашей свадьбе притворялись пьяными… по крайней мере мне так показалось.

На этот раз она поразила его. Им приходилось всегда оставаться начеку, иначе все они давно были бы покойниками. И все же эта неугомонная заметила и за два дня вычислила часть их игры. Неудивительно, что она тут же стала относиться к нему с подозрением. Он не сразу понял, какой она была сообразительной, и не чувствовал себя лучше от того, что приходится включить ее в это дело.

Синклер откашлялся.

— Я знаю этих джентльменов со времени пребывания в Европе. Они предложили мне свою помощь.

— А почему они притворялись пьяными?

— Люди становятся более разговорчивыми, когда думают, что вы пьяны. Обыкновенно это так.

Виктория долго сидела молча, неподвижно глядя на свои сложенные руки.

— Можно задать один вопрос?

— Конечно.

— Какая часть историй о ваших похождениях в Европе — правда?

Синклер помедлил.

— Большинство из них. — По крайней мере на поверхности, добавил он про себя.

Виктория медленно поднялась с подушек.

— Отлично. Теперь мне есть над чем подумать.

Уж лучше получить такой ответ, чем быть сразу отвергнутым.

— А могу я задать вам тот же вопрос? Сколько из ваших предположительных подвигов в Лондоне — правда?

Она подошла к двери и открыла ее.

— Большинство из них. — С независимым видом Виктория направилась в свои комнаты, а Синклер снова принялся мерить комнату шагами. Жена не была его союзником; во всяком случае, он не хотел рассказывать ей слишком много. Но главное — она не была врагом, и это ощущалось как победа или по крайней мере как начало перемирия.

— Готова дать пенни, чтобы узнать, о чем ты думаешь, дорогая.

Виктория вздрогнула, осознав, что уже минут пять мешает картофельное пюре в своей тарелке.

— Это, Лекс, будет стоить тебе самое малое фунт.

Александра Бэлфор улыбнулась:

— Договорились.

— Но прежде чем заплатить, мы требуем, чтобы вы открыли свои мысли, — сказал Люсьен Бэлфор, сидевший по другую руку от нее. — Принимая во внимание то, что я получил разрешение поиграть в фаро в «Уайтсе» сегодня вечером, хорошо было бы, чтобы эти мысли были необыкновенными.

Александра бросила на него сердитый взгляд.

— Не глупи, Люсьен, Вики зашла к нам, чтобы поговорить.

— Нет, на самом деле я пришла сюда потому… ну, я сказала Синклеру, что меня пригласили на обед. Мне нужно было время, чтобы собраться с мыслями. — Она взглянула на подругу. — Сейчас мне кажется, что, возможно, я поступила неверно.

— Чепуха, — заявила Александра. — Можешь ни о чем не рассказывать, если не хочешь. Я очень рада видеть тебя. — Она бросила взгляд на графа.

Люсьен, похоже, все понял. Он отодвинулся от стола и встал:

— Я отправляюсь в «Уайтс».

— Нет-нет, вам не стоит уходить из-за…

— Не из-за вас. — Он кивнул в сторону Александры. — Я ухожу из-за нее.

— Он боится меня, — хихикнув, заметила Лекс.

— Только когда у нее под рукой есть чем расправиться со мной. — Лорд Килкерн подошел к жене и наклонился. Александра подняла голову и коснулась губами его губ.

Виктория сжалась. Так вот какова она, семейная жизнь. Синклер мог бы получить здесь сотню уроков, и, несомненно, она тоже.

— Итак, Лисичка, — обернулась к ней Александра, когда Люсьен удалился, — что тебя беспокоит?

— Право, я не собиралась жаловаться. Синклер рассердил меня, поэтому я сказала ему, что приглашена на обед. — Она пожала плечами.

— Что тебя рассердило?

— Перестань, Лекс. Ты уже не моя гувернантка.

— Но я по-прежнему твоя подруга.

— Верно. И именно ты сказала, что если я не научусь вести себя, то выскочу замуж за отъявленного негодяя.

Александра усмехнулась:

— Нет, это утверждала мисс Гренвилл. Я сказала, что ты заработаешь дурную репутацию.

— Похоже, вы обе были правы. — Виктория отодвинула от себя тарелку, встала и принялась ходить вокруг стола.

— Я даже не могу находиться с ним в одной комнате без того, чтобы мы не поспорили.

— А как лорд Олторп отреагировал на твой зверинец?

— Думаю, его это позабавило. Во всяком случае, он не возражал.

— Уже что-то, не так ли? Мужчина, который способен примириться с Генриеттой и Мунго-Парком, не может быть безнадежно плохим.

— Я пока еще не представила ему Мунго.

— Это может стать решающим фактором.

Конечно, Александра только хотела поднять ей настроение, но Виктория тем не менее оценила ее жест.

— Ты права. Но как один и тот же человек может представляться одновременно таким привлекательным и… таким несносным? Только не говори мне, что я должна задать этот вопрос самой себе.

Александра засмеялась.

— Тогда я вообще ничего не скажу — кроме того, что ты не трусиха и не пасуешь перед трудностями.

— Полагаю, следует побыть замужем дольше, чем один день, прежде чем полностью отречься от мужа.

— Вполне справедливо.

— Что ж, спасибо за участие, и… буду держать тебя в курсе.

Когда Виктория вернулась в Графтон-Хаус, Синклер уже ушел, и она отправилась в зимний сад покормить своих питомцев. Кошки явно наслаждались растерзанными растениями, раскиданными по комнате, а Генриетта и английская гончая Гросвенор расположились на старой кушетке, которая была куплена специально для них. Мунго-Парк все еще притворялся частью изысканного карниза над окном, но горстка орехов на камине уменьшилась вдвое.

Виктории очень хотелось позволить им побегать по дому, раз уж они привыкли к новому жилищу, но она не знала, как Синклер отнесется к этому. Ее родители настаивали на том, чтобы все животные оставались поблизости от нее. Даже Лорду Бэгглсу разрешалось выходить ночью и путешествовать только до закрытых дверей ее комнаты. Лорд и леди Стиветон были бы счастливы держать и дочь запертой в том же пространстве.

Удалившись к себе вечером, Виктория еще долгое время смотрела в окно, но в ту ночь призрачные фигуры не появились. Несомненно, Синклер выбрал другое место для своих встреч — а где, она уже никогда не узнает.

Он притворялся пьяным, чтобы развязать языки тем, кто его окружал. Это предполагало, что маркиз использовал эту тактику и раньше, но почему? Какую информацию он выискивал? Относилось ли это к убийству брата? Она так не думала — Син сказал, что вернулся в Англию, надеясь найти убийцу. Очевидно, в Европе у него были другие дела.

Но, может быть, он притворялся и в других своих привычках? Виктория продолжала думать о другом Синклере — умном, сообразительном и очень сексуальном, о том, который появился так внезапно, чтобы смущать и мучить ее.

Улыбнувшись, она юркнула под теплое мягкое одеяло. Они были женаты только два дня, а она уже обнаружила один из секретов мужа Узнать остальные его тайны было только делом времени.

— Ты сказал ей?

У Бейтса дрогнула челюсть, а Уолли расплескал эль. Криспин Хардинг оставался непроницаемым, словно он и не ожидал ничего другого.

— У меня не оставалось выбора. — Син защищался как мог. — Она видела вас, болваны, в моей конюшне прошлой ночью.

— И ты открыл ей всю правду? — прошипел Бейтс. — Ты, мастер мистификаций?

— О Боже, я же не докладывал ей всего. Главное, чтобы она не задавала неприятных вопросов. — Маркиз надеялся, что истории, которую он рассказал, будет достаточно, однако у его жены проявилась удивительная способность видеть больше, чем другие.

Три последних дня она избегала его, проводя время с друзьями или оставаясь в комнатах со своим зверинцем. Несколько раз Синклер пытался как бы невзначай встретить ее, чтобы определить, простила она его или все еще дуется. К тому же у него появилась странная потребность видеть ее — ему хотелось дотронуться до нее, поцеловать, заключить в объятия, но с этим он мог немного подождать. Он был терпеливым, но уж, конечно, не евнухом.

— Ты выжил из ума. Пара хорошеньких голубых глаз взглянула на тебя, и ты раскрыл ей все наши секреты. — Уолли подал знак, чтобы принесли еще эля.

— Фиалковых глаз, — поправил Син. — Они действительно замечательные. Я всего лишь сказал ей, что хочу найти убийцу Томаса.

— А как ты объяснил наше присутствие?

— Сказал, что вы мне помогаете. И говорите тише.

Синклер замолчал, наблюдая за тем, как лакей расставляет новую порцию напитков. Ему не понравилось предположение шотландца, будто он так увлекся Лисичкой, что забыл об убийстве брата.

— Полагаю, вы расскажете мне, что вам удалось узнать.

— У меня ничего нет, — доложил Уолли — Тот, кто топит кошек, все так же шпыняет их и рычит на детишек. Полагаю, это наш очередной святой. Экспортирует все, на чем можно хорошо заработать. Однако за ним нет ничего, подтверждающего обвинение в убийстве. Вчера он присутствовал в парламенте, но ты это знаешь.

Синклер кивнул:

— Я видел его там, как и Килкерна, который оказался оголтелым противником Бонапарта.

— Да, — согласился Криспин. — Его кузена убили в Бельгии. Не думаю, что он тот, кого ты ищешь.

Хотя граф не был симпатичной личностью, маркиз уже и сам пришел к этому заключению, о чем и поведал товарищам.

— Ты был готов испепелить его на своей свадьбе. Я подумал, что тебе хотелось превратить его в мясо для червей.

— Чистая правда.

— Пусть крылатые ангелы поют за его упокой.

— Крисп…

— Пусть все твое прошлое осветит его путь к дурной смерти.

— Я понял. А теперь перестань цитировать Шекспира, — проворчал Синклер. — Кто-нибудь может принять тебя за джентльмена.

Криспин ухмыльнулся:

— Только за племянника джентльмена, мой мальчик. Только за племянника.

— Да, — передразнил Уолли, — за племянника кровавого герцога Аргайла.

— Любимого племянника, Уоллис. И скажи спасибо — без моих родственников с голубой кровью ты никогда не увидел бы изнутри достойный джентльменский клуб вроде этого.

— Не забывай, шотландец, — я внук герцогини.

Бейтс фыркнул:

— Когда вы перестанете обсуждать голубизну вашей крови, я скажу, что и у меня нет никаких новостей. Тот пьяница Рамсей Дюпон не мог бы совершить убийства, даже если бы кто-то зарядил для него пистолет и направил на цель.

— Итак, все три славных джентльмена представляются достаточно невинными и мы можем вычеркнуть их из нашего списка.

Криспин кивнул:

— Если бы Килкерн убил твоего брата, это был бы честный поединок, а не убийство.

Синклер прищурился:

— От этого он не кажется мне более симпатичным.

Шотландец усмехнулся:

— Я знаю.

— Дюпон тоже чист. Он мог бы совершить убийство, но недостаточно умен, чтобы провести кого-то.

— Уолли?

— Черт побери, дай мне еще несколько дней, чтобы разобраться с этим губителем кошек. Я еще не нашел никакого мотива, но предполагаю, что ублюдок мог быть причастным к убийству.

— Хорошо, тогда мы можем взяться за следующих трех…

— Извините меня, Олторп.

Синклер обернулся. Ему показалось, что он услышал мягкий голос брата.

— Лорд Уильям!

Уильям Лэндри был пьян. Ничего удивительного — сын герцога Феншира входил в число волков, преследовавших Лисичку в тот вечер, когда он увлек ее в сад. Только этого ему и не хватало на сегодняшний вечер — пьяного поклонника жены.

— Думаю, вам следует знать кое о чем. — Лорд Уильям мрачно уставился на Синклера. — Вы сумели найти легчайшую дорогу к постели Лисички, но это совсем не означает, будто нам нравится ваше присутствие здесь.

— Меня, право, не заботят ваши проблемы. Что-нибудь еще?

— Я… то есть мы интересуемся, является ли Лисичка такой же необузданной в постели, какой бывает, когда закусывает удила?

Син поднялся со стула и ударил Лэндри в лицо кулаком. Словно сквозь сон он слышал, как его спутники ругались и убирали вокруг мебель. Не обращая на них внимания, маркиз сбил фигляра с ног, и тот упал на пол, перевернувшись через спинку стула.

Итак, Лэндри не был с ней в интимных отношениях, но это открытие нисколько не успокоило его. Никто, кого Виктория считала другом и поклонником, не произнес бы такие слова на публике. Во всяком случае, не тогда, когда ему было что сказать.

Рыча, он рывком поднял Лэндри на ноги и снова уложил его крепким ударом в челюсть.

Прежде чем Синклер успел еще раз нагнуться к своему противнику, крепкие руки обхватили его за талию и оторвали от пола.

— К черту, Криспин, отпусти меня! — прорычал он.

— Ты собираешься прикончить его?

Маркиз презрительно посмотрел на хрипевшего на полу лорда Уильяма. Убийство в настоящее время определенно усложнило бы проведение расследования.

— Нет.

Огромный шотландец отпустил его. Оглянувшись, Син присел на корточки около плеча Лэндри.

— Больше никогда не оскорбляйте мою жену, — произнес он тихо, — иначе я прикончу вас.

Лэндри застонал, но никак не отреагировал на его предупреждение Тем не менее он вряд ли забудет урок. Синклер выпрямился и направился к двери.

— Теперь никто не подумает, будто ты стал слишком респектабельным, — высказался Бейтс, когда они вышли на улицу.

— Несомненно. — Син потер свой кулак. Разумно это или нет, но он был доволен, что отколотил негодяя; ему не доводилось участвовать в шумных ссорах с тех пор, как они покинули Европу. — У меня в списке еще трое подозреваемых, которые находились в городе и, возможно, видели Томаса в день, когда он был убит. — Достав список, маркиз протянул его Бейтсу.

— Что-нибудь относительно Марли?

— На сегодняшний день — ничего, а там посмотрим. Оставьте его мне.

— Я и не собираюсь становиться между вами, — проворчал Бейтс.

— Что-нибудь еще? — Уолли заглянул в список через плечо Бейтса.

— Я попытаюсь найти данные о голосовавших в парламенте и узнать, кого не было в Лондоне на той неделе, когда убили Томаса.

— Это упростит дело, — согласился Криспин.

— Если речь действительно идет о пэре. — Бейтс вздохнул, протягивая список шотландцу.

Это было только одним из множества «если», с которыми они столкнулись, вернувшись в Лондон. Из Парижа задача не казалась такой обескураживающей, особенно после сотни успешных операций, проведенных ими, и не менее опасных.

— Мы ищем того, кто мог бы хоть немного помочь нам. — Синклер оглянулся на здание клуба. — Принимая во внимание, что я умудрился возбудить столько слухов, думаю, нам следует несколько дней связываться через леди Стэнтон, а не собираться вместе.

Уолли и Бейтс, дружно кивнув, тут же направились к «Ковент-Гардену» и менее респектабельной части Лондона. Криспин, однако, остался на месте.

— Что дальше? — сдержанно спросил Син.

— Тебе пора домой. Виктория все еще там, и тебе придется иметь дело с ней.

— Да-а. Мудрые слова от закоренелого холостяка.

— Ты также был холостяком, пока не увидел Лисичку Фонтейн.

— Поверь мне, Хардинг, я не придурок, охваченный любовью.

— Скажи это Уильяму Лэндри. Ты провернул не самое тонкое дельце, друг.

Синклер ощетинился.

— Каждый день меня посещают мысли о Томасе и о том, что, будь я здесь, он мог бы остаться в живых. Теперь я должен найти убийцу — не важно как.

— И не важно, кому ты причинишь боль.

— Лисичка Фонтейн — самый ценный источник, попавший нам в руки. Она не первая женщина, которую я использовал.

— Но она первая женщина, на которой ты женился.

— Замолчи!

— Иногда тебе следует спрашивать себя, почему ты делаешь это.

— Спокойной ночи, Криспин.

Когда он вернулся в Графтон-Хаус, Виктория уже спала. Синклер прошел через длинный холл и лабиринт комнат в кабинет Томаса и медленно сел в кресло. Ранним вечером, при зажженных лампах — не могло быть сомнений, что Томас увидел своего убийцу, как только тот вошел в комнату, но не приложил никаких усилий для своей защиты.

Один из этих приятных, вежливых джентльменов убил его — убил хладнокровно. Синклер не доверял никому из них после того, как обнаружил скрытые слабые места у их представителей в Европе. Больше всего его терзало то, что все случившееся могло быть его виной, если он узнал ложную информацию и кто-то решил, что она передана Томасу.

— С вами все в порядке?

Вздрогнув, он схватился за пистолет и тут же понял, что слова исходили от Лисички. Она стояла в дверях — светлая тень на фоне темного холла. Он с усилием откинулся на спинку кресла.

— Да, все хорошо. Отчего вы встали?

— Просто я слышала, как вы вернулись. — Она неуверенно вошла в залитую лунным светом комнату. — Здесь убили Томаса?

— Да.

Длинные вьющиеся волосы Виктории разметались по плечам, и ему мучительно захотелось коснуться их.

— Он сидел за столом, когда это случилось?

— Да.

Она склонила голову.

— Мне жаль, что у меня сложилось неверное представление о вас, Синклер.

— А может быть, и нет.

Виктория медленно подошла к нему и протянула руку.

— Не сидите здесь. У меня по всему телу мурашки.

Син позволил ее маленькой изящной руке взять его за руку и поднять с кресла.

— Вы хорошо знали Томаса?

— Он был старше вас, не так ли?

Поскольку она, казалось, не спешила уйти и по-прежнему держала его за руку, он притянул ее к себе, а затем медленно наклонился, чтобы дать ей время возразить. Когда же она не сделала этого, он нежно поцеловал ее, наслаждаясь теплым, податливым прикосновением ее рта.

— Да. Ему было около сорока — он был на целых десять лет старше меня. Они с бабушкой практически вырастили Кита и меня. — Синклер пальцами обвел контур ее лица. — И все-таки: вы хорошо знали Томаса?

— Нет, не очень. Думаю, мое окружение было слишком шумным для него.

— Все, что бы вы ни рассказали о нем, может помочь.

— Он был любезным и спокойным, любил живопись Гейнсборо, а однажды упомянул при мне, что сам немного рисует.

— Правда? — Синклер еще острее почувствовал утрату брата. — Я не знал этого.

— Он говорил, что у него не очень большие способности, но, по-моему, это не так. Вы нашли его работы?

— Нет, но, возможно, они сохранились у моей бабушки.

— Почему бы не спросить ее об этом?

— Я обязательно так и сделаю. — Он внимательно взглянул на нее. — Отчего вы так дружелюбны сегодня?

— Не знаю. Просто я думала, как ужасно потерять родного человека, а затем увидела вас в этом кресле…

— И?..

— Меня удивило, отчего вы находились вдали отсюда целых два года.

— Если бы я знал о вас раньше, то не отсутствовал бы столь долго, — заметил он.

Внезапно Виктория уперлась ему в грудь рукой и оттолкнула.

— Вы хотите использовать мое сострадание, чтобы соблазнить меня!

Он отступил на шаг назад.

— Но разве не вы используете имя Томаса как предлог каждый раз, когда мы целуемся? И почему я вас так нервирую?

— Нервируете? — Она рассмеялась. — Отнюдь! Вы не первый мужчина, который целовал меня или шептал сладкие, льстивые пустяки, чтобы завоевать мое расположение.

Синклер прищурился, и перед ним возникла досадная картина: Марли, кружащий ее в танце.

— Однако вы не вышли замуж ни за кого из них.

— Никто не был настолько бестактен, чтобы пытаться обольстить меня на глазах отца и половины Лондона. Спокойной ночи, милорд.

Маркиз знал, что все получилось нелепо и он действительно поступил бестактно в тот вечер, — но лишь потому, что не ожидал вновь увидеть ее в Лондоне. После нескольких дней, которые они прожили под одной крышей, у него не было ни малейшего представления о том, что двигало ею и каковы были ее мотивы, тогда как обычно он мог оценить любой характер в течение нескольких минут. То, что она то приближалась, то удалялась от него, не было ее виной — это он менял правила игры.

— Кто, вы думаете, убил Томаса? — спокойно спросил Синклер, напоминая себе, что он задает этот вопрос, потому что нуждается в ее содействии и вовсе не хочет сердить ее.

Она остановилась на пороге комнаты.

— Я не знаю. А вы?

Маркиз вздохнул. Виктория была права в одном: он действительно каждый раз использовал ее сочувствие.

— Любой.

— Любой?

Он пожал плечами:

— Я никого не исключаю. Любой мог сделать это. Мне только нужен мотив, чтобы вычислить этого человека.

— Например?

Синклер облокотился о край стола.

— Я не знаю, с кем Томас имел дело. Он писал мне, когда выдавалась такая возможность, но письма, даже те, которые доходили, были лишены какой-либо новой информации. Однако что-то все же стало известно тем, кому не следовало.

— Почему вы находились в Париже, когда это было столь опасно? Что держало вас там, Синклер?

Ему до боли хотелось ответить на ее вопрос: она обращалась с ним так же бесхитростно и заинтересованно, как до этого с дворецким. Тогда Майло готов был рассказать ей все. Он тоже расскажет, но только после того, как узнает, почему умер Томас.

— Ну, знаете, пари, вино, женщины весь день и всю ночь напролет. Новый порядок, введенный Бонапартом, выглядел весьма консервативным, но французская знать и большинство его офицеров считали, что это не относится к ним.

— Как я слышала, вы полгода жили в борделе. Это правда?

Позже ему придется возненавидеть себя за свой ответ.

— Мадам Эбьер. Самые хорошенькие девочки в Париже. Бордель посещали некоторые из наиболее влиятельных членов правительства Бонапарта. Ну, теперь ваша очередь, Лисичка, вы ведь тоже любите развлечения, не так ли?

— Иногда. Они помогают убивать время. — Виктория подозрительно посмотрела на него. — В прошлом месяце, — медленно произнесла она, — лорд Ливерпул заявил, что арестованы последние известные сторонники Бонапарта.

— Неужели?

— Его слова не вызывают сомнений. И если вы были на дружеской ноге с офицерами и знатью этого маньяка, то как вам удалось избежать ареста?

— Будьте осторожнее в заключениях, Виктория. Вы полагаете, что я агент?

— Надеюсь, нет. — Она, пятясь, вышла из комнаты. — Спокойной ночи, Синклер.

Какое-то время он не двигался, разрываемый восхищением и смущением. Возможно, ему следует подумать, не рассказать ли ей правду, пока она сама не напридумывала бог знает что.