10
Отыскать человека, знавшего до мелочей историю убийства уголовного авторитета по кличке Лунатик, мне помог добрый знакомый, подполковник милиции Ячейкин. Когда-то он возглавлял уголовный розыск Тульской области, а потом пошел на повышение и оказался в Москве. Виктора Воробьева как земляка, а потом и коллегу по работе в милиции он хорошо знал и сразу заинтересовался моим частным расследованием.
Именно Ячейкин подсказал мне, что лучше всего об этом конкретном убийстве расспросить начальника дежурной смены ГУВД города Кулагина. Что я и сделал.
Наша встреча с Кулагиным произошла на Петровке, 38. Подполковник милиции на память не жаловался и потому сразу вспомнил дело об убийстве Лунатика-Струпко. И бывшего пограничника, который помог раскрыть это убийство, он не забыл.
— История вышла крутая, — покусывая губы, припоминал Кулагин. — По «02» позвонила женщина. Ее, как это у нас заведено, соединили со мной, и она сделала заявление о том, что нашла на своем огородном участке, точнее, в небольшой будке, где хранила садово-огородный инвентарь, окровавленный труп. Я уточнил, где находится ее огород, и она сообщила адрес: Капотня, недалеко от кольцевой автодороги…
Для меня этих слов оказалось достаточным для того, чтобы включился «кинопроектор» моего внутреннего видения. Сразу возникла картинка: оперативный «рафик» с синей полоской притормозил на окружной дороге и, приткнувшись к обочине, совсем остановился. Из него первой выскочила служебно-розыскная собака, притомившаяся от долгой дороги по площадям и проспектам столицы, а за ней — старшина милиции. Он с явным неудовольствием оглядывал серые задымленные окрестности. Дело в том, что со стороны города здесь круглосуточно отравлял атмосферу беспрестанно горящий факел Капотневского газо-конденсаторного завода, а со стороны области дымила градирнями огромная ТЭЦ.
За кинологом к огороду с деревянной будкой, где уже находилась группа вызванных людей, направились остальные члены оперативно-следственной бригады с Петровки.
Служебная овчарка, услышав команду проводника: «След, Икар! След!», тут же рванулась от будки, где на земляном полу лежал труп.
Судебно-медицинский эксперт — симпатичная женщина средних лет — приступила к своим обязанностям. Сначала она шла чуть сзади криминалиста, фотографировавшего все, что могло иметь отношение к убийству, а потом нагнулась над трупом и стала внимательно его осматривать.
Труп принадлежал мужчине лет тридцати пяти, слабой упитанности. Одет мужчина был в дорогой импортный костюм, превращенный, правда, в рваную окровавленную тряпку. На подбородке убитого она приметила глубокий порез, нанесенный скорее всего лезвием ножа. Кроме этого пореза на лице и груди было множество ссадин и кровоподтеков. Лицо почерневшее — так бывает при удушении. Да и другие признаки асфиксии были видны даже невооруженным глазом: язык вывалился изо рта, глаза навыкате, а главное — на шее проходила классическая стангуляционная борозда, точь-в-точь как на фотографиях в учебнике по судебной криминалистике.
— Какова давность трупа? — поторопил эксперта следователь прокуратуры, приехавший вместе с группой в «рафике» и теперь тщательно фиксировавший в протоколе каждое действие бригады.
— На улице температура около двадцати двух градусов выше нуля. Температура нормального тела тридцать шесть и шесть десятых градуса, — вслух размышляла эксперт. — Температура трупа застыла примерно на тридцати градусах. Посмотрим по таблице… Ага! Так и есть, смерть наступила либо вчера вечером, либо ночью.
— Ночью! — подсказал местный участковый инспектор, вызванный из своего опорного пункта. — Поскольку кровь на тропинке не размыта и одежда покойного сухая. А вчера у нас тут вечером дождь лил, как из ведра…
Пока разбирались что к чему, вернулись кинолог и оперуполномоченный. Собака вывела их к одинокому вагончику-времянке, стоявшему примерно в километре от места обнаружения тела.
Эксперт-криминалист тут же отправился к вагончику и сделал там необходимые снимки. Нашел он и несколько вещдоков, которые могли помочь следствию.
Криминалист — капитан милиции, проработавший в ЭКУ ГУВД много лет, не был уверен в том, что убийство произошло именно в будке, где было обнаружено тело. Скорее всего, считал он, неизвестного убивали в вагончике, а потом уже труп перетащили подальше от места преступления, чтобы хоть как-то замести следы. Но наследили еще больше… Видимо, убийцы занимались мокрым делом впервые.
Судебно-медицинский эксперт тем временем разбинтовала левую руку покойного и не обнаружила там никакой раны. Видимо, убитый под повязкой скрывал от посторонних глаз татуировку. На тыльной стороне кисти были выколоты щит и меч, а чуть ниже четыре буквы «С — Л — О — Н». Оперуполномоченный, взглянув на татуировку, усмехнулся и перевел аббревиатуру:
— «Смерть легавым от ножа». Наш клиент…
Работа оперативно-следственной бригады продолжалась. Сначала подозрение в убийстве пало на двух бомжей, чьи следы были обнаружены у будки. Но окончательно разобраться помогли капитан милиции Серебров и его добровольный помощник Воробьев, вышедшие на убийц самостоятельно. Они отыскали трех шалопаев, двум из которых только-только исполнилось по шестнадцать, а одному семнадцать лет.
…Капитан Серебров нажал кнопку звонка и, услышав шаги, потребовал:
— Откройте, милиция!
— А я что? Я ничего… — виновато передернул плечами белобрысый малый. Он был в одних трусах, глаза заспаны. Чувствовалось, что раннее посещение его жилища двумя здоровяками, один из которых был в милицейской форме, стало для белобрысого полной неожиданностью.
— Родимцев Игорь Нестерович? — уточнил капитан Серебров.
— Он самый… А что? Я ничего… — опять заюлил перепуганный юноша. — Зинк, скажи ему, что он в самом деле!.. — чуть не плача крикнул он в сторону спальни. — Подь сюда, Зинк!
Из спальни никто к нему на помощь не вышел, двое же молча, ждали в прихожей, что он еще скажет. Белобрысый совсем растерялся и начал выдавать такие подробности…
— Не убивал я! Честное слово!.. Это все Харя, истинный крест! Его рук дело!..
«На некоторых недорослей вид милицейского мундира действует как сильное слабительное, — подумал я, не утрачивая контакта с картинами, сменявшимися перед моим внутренним взором. — Вон как его “пронесло”, настоящий словесный понос…»
— Рассказывайте все! — приказал капитан Серебров, снимая фуражку.
— Это все Харя! Я только ударил Лунатика… Да и поделом гаду! Он хотел с нас деньги за свою разбитую тачку содрать, хрен жадный. Ну, я и не сдержался… А Харя, придурок! Он грузчиком подрабатывает в продуктовом — притащил с собой этот проклятый шнур и накинул Лунатику на шею сзади, пока мы дрались… А Перчик потом задушил. Перчик душил вместе с Харей! Я не вру…
— Одевайтесь! — распорядился Серебров.
— …Оказалось, что за теми хлопчиками много пакостных дел водилось. Убийство стало заключительной фазой их преступных деяний. Став их жертвой, Лунатик-Струпко избежал ответственности по статье за вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность. Впрочем, за ним и более серьезные дела водились, — так закончил свои воспоминания Кулагин.
Вернувшись домой в свою холостяцкую двухкомнатную берлогу, я попытался как-то систематизировать, упорядочить собранные сведения. Набросав на чистом листе бумаги несколько пунктов, я разделил массив собранной информации на служебную, спортивную и личную — словом, постарался охватить всю жизнь Воробьева. Так мне было легче выяснить причины, которые могли бы привести к устранению самого Воробьева.
И сразу в собранных мною сведениях высветилось, по крайней мере, два белых пятна. Первое — и самое значительное! — я не имел абсолютно никаких сведений о служебных делах Воробьева до его устройства в МВД. Точнее, кое о чем я слышал от самого Виктора, когда он случайно обмолвился, что чуть было не погиб в горах Чечни. Мне удалось выпытать из него незначительные подробности. Их разведгруппа должна была уничтожить базу боевиков, но операция сорвалась из-за просчета собственных штабистов, спланировавших операцию из рук вон плохо.
— Григорич, не рви сердце вопросами! — не выдержав, сказал тогда Воробьев. — Скажу тебе одно, та наша спецоперация — это сплошная умора. Мне даже иногда кажется, что она была спланирована для нас нашим же противником… И прошу, никогда больше не спрашивай об этом!
И я больше не спрашивал, а просто пытался пробиться к тому, что хранило сознание и подсознание Виктора своими способами. Но разузнал я только то, что мой бывший родственник обладает редким умением ставить мыслеблок на запретные темы. Этим все и кончилось.
Вторым белым пятном для меня стали некоторые страницы из биографии Виктории. Я знал, что она познакомилась с Виктором где-то в окрестностях Коломны. Тогда она училась в училище кулинаров. Но ведь с тех пор прошло почти пять лет, а она все еще находилась на выпускном курсе. Правда, замдиректора по воспитательной работе училища обмолвилась, что Вика поступила к ним, отучилась год, потом бросила училище и восстановилась в нем только год назад. Чем же занималась все это время Виктория? Об этом могла знать моя бывшая супруга Татьяна, которая, кажется, поддерживала с невестой Виктора дружеские отношения. Надо ей позвонить, решил я.
Оказалось, что никакой тайны в уходе из училища Виктория не делала. Татьяна поведала мне, что Вика одно время увлеклась подиумом, возмечтала стать профессиональной манекенщицей. «Ты же сам видел, какие у нее длинные ноги и рост подходящий — сто семьдесят пять сантиметров…» Однако моделью ей стать так и не удалось. Агентство, проводившее конкурс, куда-то исчезло в последний момент, забрав вступительные взносы неудавшихся конкурсанток. Тогда Вика попыталась приобрести специальность фотокорреспондента, но и там у нее ничего не вышло. А когда она вновь повстречалась с Виктором, тот целенаправленно стал ее готовить на «должность» домохозяйки со специальным кулинарным образованием. Он-то, как оказалось, и убедил Вику восстановиться в училище и завершить прерванное образование.
Проведя в размышлениях над записями минут сорок, я понял, что, в принципе, любой поступок Виктора мог послужить причиной его гибели. Неудобным он был человеком для нечестных людей и потому опасным. Конечно, какие-то серьезные выводы было еще делать рано. Ничего конкретного пока инкриминировать вероятному убийце я не мог. Да и кто он, убийца? Этого я не знал тоже. Так что мне оставалось только копаться во всей этой истории дальше, складывать отдельные фрагменты «мозаики» в общее целое и надеяться, что количество собранной информации, в конце концов, перейдет в качество.
Звонок в дверь прозвучал в тот момент, когда я задремал у телевизора. Отперев дверь, я увидел улыбающегося Романа Братеева.
— Пустите незваного гостя, который хуже татарина? — спросил он.
— С удовольствием, — ответил я и повел гостя на кухню.
Мы чаевничали, намазывали на хлеб масло и клубничный джем. Потом Братеев стал рассказывать о соревнованиях, в которых участвовал Воробьев.
— Это было перед самым отъездом нашей молодежной команды в Мексику. Первое крещение сборной на международной товарищеской встрече в Санкт-Петербурге. Встреча была здорово обставлена: с разных концов мира съехались опытнейшие спецы по борьбе, журналисты. В общем, все было на высшем уровне…
Братеев помешал ложечкой в чашке и продолжал:
— Виктор встретился на ковре с двумя профи. Это был турок Селимджон и румын Гординеску. Но в тот раз они ничего не смогли поделать с Воробьевым. Виктор победил обоих на туше. Он выиграл еще несколько поединков, но две схватки все-таки проиграл: шведу Свенсону и венгру Паппу. Как сейчас помню, Папп начал схватку резко и сразу повел в счете, а потом только и делал, что бегал по ковру от Воробьева, не давая ему отыграться.
Но больше всего удивила меня схватка Виктора с греком. Не помню, как его звали. Греческий борец был чересчур толст и походил больше на японца — борца сумо. В первые же секунды Виктор уложил грека на обе лопатки, но судья почему-то не дал ему победы. Тогда он припечатал соперника к ковру и держал его на спине, пока тот не посинел и не стал задыхаться…
Братеев говорил скороговоркой, взахлеб и потому я никак не мог настроиться на собственное восприятие происходившего. Наконец мне удалось «подключить» свое подсознание и я смог увидеть то, как после очередной схватки Братеев побежал в раздевалку, чтобы поздравить друга. Но тот совсем не прореагировал на его похвалы. Он лежал на кушетке, лениво позволяя массажисту разминать его мускулы. Чувствовалось, что радости от побед он не испытывал.
Когда массажист вышел, Воробьев пожаловался Роману:
— Эти победы денег не принесут…
— Зачем тебе деньги? — спросил Роман.
— Жениться надумал, а молодую хозяйку некуда привести. Не в общагу же, верно?
— Ты что, всерьез решился?
— А куда деваться? Любовь, брат, страшная сила…
— Ну, можно, в крайнем случае, пожить и у родителей жены.
— Чтобы я пошел в примаки? Гордость не позволяет. Мне бы какую-нибудь работенку в неурочное время…
— Даже не знаю, чем тебе помочь. Квартира бешеных денег стоит. Хотя погоди! Есть у меня один знакомый, в моем доме живет. Он создал товарищество с ограниченной безответственностью… Может, с ним поговорить?
— Поговори, Ромка! Век не забуду!..
— …В общем, познакомил я его с тем бизнесменом, — продолжал Братеев. — Поначалу Виктор был очень доволен. А потом… Пришел однажды ко мне и заявил, что подобных сволочей сажать надо…
Роман, не сделав даже передышки, начал излагать другую историю, связанную с квартирным интересом Воробьева. Она меня заинтересовала, как и все другие подробности судьбы Виктора. Ведь и эта история могла послужить началом его конца. Вот что мне удалось узнать от Романа.
Некто Герасимович — «бывший специалист в области связей с общественностью», как он сам себя называл, предложил ряду коммерческих структур Санкт-Петербурга провести международный турнир по игре на билльярде. Широко разрекламированное действо привлекло сотни лучших игроков нашей страны и зарубежья. Тем более что призовой фонд победителям был установлен спонсорами в двести тысяч долларов США.
Когда жаркие баталии в билльярдных завершились, победители, естественно, замерли в предвкушении законно выигранных призов. Но не тут-то было! Герасимович в последний момент исчез, прихватив с собой призовую валюту.
Трудно поверить, но именно таким образом пополнил валютный счет гражданина США Питера Барнетта, руководителя Московского бюро телекомпании «Си-эн-эн», этот самый Герасимович. Сам он получил от американца доверенность на право пользования этим счетом, чего, собственно, и добивался.
Следующая операция была проведена с помощью Акционерного общества «Инфуркт». Заключив с ним контракт на реализацию тысячи персональных компьютеров, Герасимович обязался до начала поставки изделий авансом перечислить пятьдесят тысяч долларов. Вместо денег он оформил фиктивное платежное поручение о якобы перечисленной сумме и тут же получил 250 компьютеров на общую сумму в триста тысяч долларов.
Когда в «Инфуркте» спохватились, партнера и след простыл. Пришлось им обратиться в правоохранительные органы. Было возбуждено уголовное дело по признакам особо крупного хищения.
Примерно в это же время Братеев и познакомил Виктора с Герасимовичем. По случаю знакомства состоялись «посиделки» в ресторане.
— Мне нужен доверенный человек, который мог бы на два-три дня отъезжать в командировки по делам моей фирмы, — закусывая омаром после очередной стопки водки, излагал свои планы Николай Степанович Герасимович. — Поскольку я очень занятый человек и представляю в России интересы США, мне нужен надежный помощник по ведению дел. Сейчас, например, я веду переговоры о продаже партии компьютеров производственно-художественному объединению «Хохломская роспись». Дело беспроигрышное. Они осуществляют предоплату, а мы… Мы тоже осуществляем!
— Что осуществляете? — не понял Воробьев.
— Что-нибудь осуществим, — значительно подняв вилку вверх, произнес Герасимович. — Кстати, я спешу на встречу с представителями этого объединения, так что за ресторан придется расплатиться вам…
Виктор подивился тому, как еле-еле стоявший на ногах Герасимович собирается проводить деловую встречу. Он не мог знать, что этот прохвост повозит какое-то время партнеров на такси по городу, покажет достопримечательности, а потом, когда надо будет платить по таксе, выйдет из машины «на минутку» и исчезнет навсегда…
Воробьев смог отыскать своего «работодателя» через пару месяцев в СИЗО, на улице Матросская тишина. Причем, как раз в тот день, когда Коллегия по уголовным делам Мосгорсуда признала Герасимовича виновным в хищении государственного и общественного имущества путем мошенничества в особо крупных размерах и приговорила к восьми годам лишения свободы.
Забегая вперед, скажу, что эта история настолько меня заинтересовала, что прямо на следующее утро после нашего ночного чаевничания с Братеевым, я постарался уточнить некоторые детали в самом Мосгорсуде. Оказалось, что Герасимович, находясь в следственной тюрьме, знакомился с протоколом судебного заседания. При этом, желая опорочить суд и обвинить весь его состав виновным в фальсификации протокола, он самолично вырвал из папки с документами более двухсот страниц. После этого против Герасимовича было возбуждено новое уголовное дело по признакам статьи 325 УК РФ (похищение и повреждение документов). Районный народный суд, разбиравший второе дело, признал его виновным и приговорил к одному году лишения свободы. Итого восемь лет плюс один год…
А в тот вечер «откровений от Братеева» мне удалось открыть для себя еще одну черту характера Воробьева, о которой, кстати сказать, я даже и не подозревал.
Человек азартный, увлекающийся, он, как оказалось, был еще и страшно ревнив. Виктор уже довольно долго встречался с Викторией, когда Братеев случайно столкнулся с ним на улице.
— Куда идешь? — спросил Роман.
— На тренировку, — ответил Воробьев, а у самого лицо перекошено, как от нестерпимой зубной боли.
— Что случилось? — снова спросил Роман.
Виктор, ничего не отвечая, протянул ему письмо в маленьком надушенном конверте. На бумаге всего несколько слов: «Люблю тебя, мое солнышко! Встреча на старом месте». И приписка уже другой рукой: «Твою кобылку Викторию уведут из стойла в 15.30 после дождичка в четверг».
— Ну и что? — пожал плечами Роман. — Это ж полный бред!
— Для тебя бред, а для меня — нет, — ответил Виктор. — Завтра четверг. В указанное время я их выслежу…
— Зачем? Тебе что, лавры Отелло покоя не дают?
— Не морочь голову! Она у меня и так заморочена… Я не позволю себя водить за нос! Никому! Даже Виктории…
И следующий эпизод безотказно продемонстрировал мне мой внутренний «кинопроектор». Я увидел, Виктора в милицейском мундире, поджидавшего соперника возле училища кулинаров. Когда минут за десять до назначенной встречи подкатила иномарка, Виктор решительно шагнул к ней, открыл дверцу и сел рядом с водителем, вертлявым молодым мужчиной, как будто сошедшим с обложки модного журнала.
— Вы из ГИБДД? — спросил вертлявый. — Здесь что, стоянка запрещена?
— Нет, я из Интерпола, — с серьезным видом ответил Воробьев. — А вы, случайно, не за Викторией Соболевой заехали?
— Да… С ней что-нибудь случилось?
— Не с ней, а с вами… Мы вышли на особо опасную преступную группу международных террористов. Они выявляют молодых женатых мужчин с машинами и московской пропиской. Затем под видом любовных отношений завозят в лес, где их поджидают соучастники. Дальше жертву бьют, заставляют переписать приватизированную квартиру на свое имя, потом подстраивают несчастному автомобильную катастрофу с обязательным смертельным исходом…
Вертлявый побледнел и заерзал на сиденье.
— И многих уже убили? — спросил он с дрожью в голосе.
— Более тысячи…
— Не может быть! И что, Вика? Неужели она?..
— Соболева одна из функционеров международной банды. На ее счету…
— Спасибо за предупреждение! — вертлявый перекрестился. — Господи, пронеси! Я вам очень признателен.
Виктор вылез из машины. А незадачливый ухажер с места дал такую скорость, что вскоре иномарка исчезла за поворотом.
Виктор смотрел ей вслед и улыбался. Чьи-то руки закрыли ему глаза.
— Давно меня ждешь? — невинно спросила Вика.
— Нет, только пришел, — ответил Воробьев.
— А меня тут какой-то чудик должен был дожидаться. Ты его не видел? Он на иномарке…
— Приезжал какой-то псих, потом уехал… А ты что, хотела с ним время провести?
— Да я не знаю, куда от него, зануды, деваться! Меня с ним Аля Никитова познакомила. Сказала, что классный чувак и при деньгах. Причем денег много и он раздает их просто так, в качестве спонсорства… Я и решила полюбопытствовать, что за идиот. А он, оказывается, жертва Мадонны!..
— Как это? — спросил Виктор.
— Ну, певичка Мадонна. Она его любимица. Он всем и каждому рассказывает о ней чуть ли не взахлеб. Я видела его всего два-три раза и все время одно и то же. «Ты слышала, что учудила моя красотка? В своем последним фильме «Улика — тело» она такие страсти демонстрирует, что даже критики ее освистали на просмотре. Это так обидело мою прелесть, что она демонстративно покинула пресс-конференцию, назначенную после просмотра…» Вот в таком духе. В общем, от таких «секс-символов» и их дураков-поклонников у меня скоро крыша поедет, и я тоже начну поклоняться какому-нибудь искусственно созданному голенькому божеству…
— Только попробуй! — пригрозил Виктор, у которого будто тяжкий груз с плеч свалился. — А этого ухажера с «секс-символом» ты больше не увидишь. Слово офицера!
Тренер Корзун позвонил мне на следующий день.
— Какие у вас планы на сегодняшний вечер? — осведомился он.
— Пока никаких…
— Тогда давайте где-нибудь пересечемся и пообщаемся. Есть кое-что о Воробьеве…
— Называйте место и время встречи.
— Будем совмещать приятное с полезным. Центральный Дом художника на Крымском валу знаете? Давайте там, этак часиков в шесть. Устраивает?
— Вполне.
Ровно в шесть я уже прохаживался по залам, где экспонировалась выставка российских художников. Корбун появился в тот момент, когда я разглядывал художественное полотно, названное автором «Портрет шахтера».
— Вам никого не напоминает этот портрет? — спросил я.
Корбун прищурил глаза.
— Это же вылитый Виктор Воробьев! Правда, эта картина написана еще в тридцать шестом году, когда нашего героя и в проекте не существовало.
— Шахтерские гены, — пояснил я. — Люди одной профессии всегда чем-то похожи…
Мы помолчали, затем инициативу в разговоре взял Корбун:
— Вы, конечно, знаете, что я и сам много выступал на борцовском ковре, получил хорошую теоретическую подготовку в институте физкультуры, но, признаться, у меня все же мало педагогического опыта. Поэтому, наверное, я и не мог заснуть в ту первую ночь на высокогорной спортбазе «Витоша» в Болгарии. Мы прибыли туда перед самыми выступлениями в Мехико. На десятидневном «привале» в горах Болгарии настоял наш спонсор — президент фирмы «Глобал» Викентий Полуботько. Кстати, он был с нами на протяжении всей поездки. Накануне вечером ко мне заглянул Воробьев. Повод был малозначительный. Пока он у меня сидел, я все время чувствовал, что он не в себе. Переживал парень, о чем-то хотел мне рассказать, но не решался. А я не мог найти слов, которые бы убедили его в том, что он должен довериться мне. Уходя, Виктор сказал: «Не нравится мне поведение наших спонсоров. И Чесноков не нравится. Не тем они заняты, чем надо! Не тем…»
В какой-то момент я почувствовал, что до моего сознания пытается «достучаться» кто-то невидимый, пытающийся довести до меня очень важную информацию. Такое бывало со мной и раньше, когда моим друзьям и знакомым грозила смертельная опасность. Вот и сейчас, забыв о своем собеседнике, о том, где нахожусь, я думал только о коллеге Артеме Тосканио по прозвищу Лепила. Мы долго не виделись с ним после окончания медицинского института. Снова встретились совсем недавно на похоронах общего знакомого. Тогда же я предложил Лепиле один коммерческий проект, выгодный для нас обоих. Лепила обещал мое предложение «обмозговать». И вот сейчас перед моим внутренним взором представилась жуткая картина, происходившая на некой возвышенности. Лепила лежал на спине, а над ним стоял человек с автоматом, целясь ему в грудь… И я ничем ему не мог помочь! Разве что…
