Книга: Ушкуйник
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9

Глава 8

Подвода заехала во двор к Косте. Переодетые воины шустро перенесли ковёр с Филькой в подвал.
— Ты вот что, Михаил, — повернулся к нему Костя, — иди домой, отоспись по-человечески, успокойся. Дальше — уже наша забота.
— У меня разбойник дома, связанный, — его куда?
— С воинами на подводе поедешь, они заберут. И пусть слуги приберутся, чтобы следов никаких не осталось.
— Нет у меня слуг. Да и следов нет.
— Это ты зря! Я о слугах. Сторожа постоянного найми, а лучше двух. Деньги у тебя есть, надо и о безопасности побеспокоиться. И приходи завтра вечером, думаю — тебе будет интересно.
— Ещё как! Надо же узнать, кто Фильку с его шайкой на вдов навёл.
Вышли воины с десятником и деловито уселись на подводу.
— Чего стоишь? Али пешком пойдёшь? Михаил пристроился на повозке сбоку — дорогу к дому показывал. На стук подъехавшей телеги выскочили Митрофан и Тит. Михаил соскочил с телеги и встал рядом. Воины узнали старых служак, поздоровались уважительно, по плечам их похлопали, один даже обнялся с Митрофаном.
— Давно я тебя не видел, думал — на завалинке сидишь, кости под солнышком греешь, а ты, оказывается, при деле.
— Да вот, знакомый попросил дом постеречь.
— Так ты и служи у него, — хохотнул воин.
— Ладно, времени для разговоров нет, — веди, показывай своего пленника.
Митрофан взглянул на Михаила — тот кивнул. Разбойника, не церемонясь, швырнули на повозку так, что он застонал.
— Заткнись, шпынь ненадобный, пока я тебе язык не отрезал, — с угрозой в голосе сказал десятник.
Телега с воинами и пленником уехала.
— Ну, взяли Фильку-то? — поинтересовались ветераны у Михаила.
— Взяли, только о том — никому ни слова. Подельники ещё на свободе.
— Нешто мы не понимаем?
Михаил проспал остаток ночи, а днём решил заняться безопасностью дома. Поговорил с ветеранами, и когда те дали согласие, положил им жалованье. Дежурить во дворе решили по очереди. Сутки — Митрофан, сутки — Тит. А для экстренного вызова дежурного охранника провели верёвку из дома в конюшню, подвесив на конце её колокольчик. Дёрнешь за верёвку — колокольчик звонит, стало быть — нежелательный гость в доме или в лавке. А ещё Михаил забор железный заказал кузнецу — в три пальца шириной. Это не крючок или деревянная задвижка, такой ножом не отодвинешь. Видел он прошлой ночью, как это легко делается.
В беготне и делах день быстро пролетел. Вечером Михаил снова к сотнику направился. Узнали его воины, провели в подвал. Михаил спускался осторожно — ступени крутые, подвал глубокий.
Спустился он и замер в удивлении. Это не просто подвал — тюрьма и пыточная одновременно. В дальнем углу, в полумраке — загородка из железа, в ней — люди. В центре высилась дыба, на ней с вывороченными назад руками висел Филька. Михаил хоть и не видел его никогда, однако узнал сразу же — по выбитому глазу, давшему разбойнику кличку.
В углу стол стоял, за ним, с пером в руке — подвойский, в чёрном судебном кафтане. Перед дыбой Костя прохаживается. Увидел Мишку — кивнул сурово, будто едва знаком.
— А теперь давай, расскажи, Филька, что за человек к тебе приходил, о вдовьих деньгах рассказывал?
Подвойский зевнул, встал из-за стола, собрал бумаги.
— Так я, пожалуй, пойду, Костя? Полагаю, ничего нового я не услышу уже. А если что и будет, завтра продолжим.
Он попрощался и вышел.
— Я тебя спросил, Филька, а ответа не слышу.
Костя махнул рукой, и воин, стоявший за дыбой, потянул за ручку ворот лебёдки. Филька истошно заорал. Верёвку ослабили. Мишке стало страшно: подвал тёмный, освещен только тремя чадящими факелами, посредине — дыба с дико орущим разбойником… Невольно он сделал шаг назад. Однако, как услышал ответ Фильки, приблизился.
— Из ушкуйников он — чернявый, высокий. Вроде знакомое описание, догадка у Мишки мелькнула.
— А шрам небольшой на шее, вот тут, — он показал на левую сторону, — есть?
— Есть. Из невольников он, ещё отметина от серьги на ухе. Свежая.
— Ты гляди, какой наблюдательный! — заметил Костя.
А Мишка понял уже, о ком идёт речь. Сам же гадину на груди пригрел, когда невольников бывших из жалости гребцами на ушкуе оставил. Был у него такой — Захарием звать.
— Костя, есть у меня такой гребец, из невольников бывших.
— На деньги товарищей погибших позарился, значит! Деньги-то мы уже нашли да сюда доставили, правда — не все. Остальные — у гребца твоего.
Стыдно Мишке за оплошность свою стало.
— С деньгами как теперь?
— А никак! Что воинами на меч взято — то трофей. А гребца твоего возьмём сейчас. В углу клетку видишь? То всё подельники Филькины; всех ночью поймали, ни один не ушёл. И наводчика твоего сейчас возьмём. Владимир!
Со ступенек сбежал воин.
— Бери пять человек и подводу. С купцом поедешь, привезёте сюда человека, на которого он укажет.
— Будет исполнено, сотник!
Они уселись на уже знакомую подводу. Сначала к Павлу приехали. Его изба недалеко от избы гребца была. Мишка, зайдя в избу, слегка потряс за плечо уже заснувшего Павла:
— Паша, надо Захария вызвать из избы. Скажи — по делу. Изменник подлый, это он разбойников на избы вдовьи навёл.
— Не может быть! — протирая глаза, изумился сонный Павел.
— Может! Сам слышал, как Филька, ватаман разбойничий, признался.
— Какая ему в этом корысть?
— Прямая! Ватаман часть денег ему отдавал.
— Ты гляди, змеюка подколодная! Мы его из Сарая, из неволи вызволили, а он — чёрной неблагодарностью в ответ?
— Ты же, как и я, не знаешь, кем он до неволи был. Может, разбойником?
— Верно. Ну, так я пошёл?
— С Богом!
Паша направился к недалёкой избе гребцов. Воины — за ним. Трое избу окружили, двое по бокам двери встали.
Павел постучал.
— Кого нелёгкая принесла? Ночь уже на дворе!
— Кормчий это, Павел. Пусть Захарий выйдет — дело есть.
Дверь открылась, и на крыльцо, позёвывая и почёсывая грудь, в одних подштанниках вышел Захарий.
— Спать уж…
Он не успел договорить. Один из воинов мягко тюкнул его по голове длинным и узким мешочком с песком. Захарий начал валиться на бок. Только упасть с крыльца он не успел. Воины подхватили его, засунули в рот приготовленный кляп и понесли к телеге. Всё произошло за считаные мгновения.
Купец с подводы распорядился:
— Павел, ты в избу иди, завтра встретимся.
Вместе с воинами и Захарием на подводе вернулся Мишка в пыточный подвал Костиного дома. Снесли туда и пленника — бросили перед дыбой.
— Этот к тебе приходил? — указал на Захария Костя.
— Этот. Из-за него я на дыбу и попал.
— Жизнь у тебя неправедная была, раньше или позже, но всё равно здесь бы оказался.
Воин плеснул на Захария воды из деревянного ушата. Тот вздрогнул и открыл глаза.
— Доброй ночи, гость незваный! — усмехнулся Костя.
Воин вытащил у Захария кляп изо рта.
— Узнаёшь купца? — Костя показал на Михаила. Мутными глазами Захарий повёл в сторону, увидел Мишку. Узнал — в глазах страх и ненависть смешались.
— Что же ты, как змея подколодная? Купец тебе работу дал, крышу над головой — а ты? Ведь ты рядом со своими товарищами, кои сгибли безвременно, на одной скамейке за вёслами сидел, кусок хлеба делил! А у вдов ушкуйников да детей-сирот деньги отобрал?
— Не я, не я это! — засучил ногами Захарий. — Оговор это, ложь! Он это, он всё! — Захарий кивком головы показал на Фильку.
— Ты хоть перед смертью мужиком будь, — простонал Филька. — Сам же меня нашёл да про деньги лёгкие нашептал.
— Деньги где? — Костя ногой наступил Захарию на живот.
— Не скажу! — брызнул слюной бывший невольник.
Костя кивнул головой. Воин взял со стола кувалду и ударил ею Захария по стопе. Послышался жуткий хруст. Захарий истошно заорал.
Мишку замутило, голова пошла кругом. Как бы не упасть! Тогда посмешищем в глазах воинов станет. Но Костя вовремя заметил, подошёл и, взяв за плечо, подвёл к скамье у стола.
— Сядь, водички вот попей. Да не переживай ты так — не люди они. Достойные мужи жизнь свою отдали, из неволи выручая вот этих! Мусор это, хуже клопов!
— Да я ничего, я понимаю.
— Он понимает! Они сирот без денег оставили! Им что теперь — идти попрошайничать или голодной смертью помирать?
Захарий перестал кричать — выл тихонько. Костя снова подошёл к нему.
— Где деньги, доля твоя?
— У Павла!
— Как у Павла? — У Мишки перехватило дыхание. Неужели и Павел изменник подлый? Кому же верить тогда?
— Я мешочек с деньгами у Павла под крыльцом спрятал, вторая доска сверху прибита плохо. Поднять её если — там деньги.
У Мишки отлегло от души. Вот ведь гнида такая! Сам продал товарищей, так ещё и кормчего хотел подставить. Расчёт простой. Если обойдётся всё, деньги забрать незаметно можно и из Хлынова убираться. А случись, найдут — все подозрения на Павла лягут. А кого ещё подозревать, когда он один по вдовам ходил, долю убитых разнося?
Костя подозвал воина, шепнул ему что-то на ухо. Тот сразу вышел.
— А как ты узнал, где вдовы живут? — пересохшим от переживания голосом спросил Михаил.
— Так дело нехитрое — за ним следом ходил. Он и не обернулся ни разу, меня не заметил. Только всё это мелочь. Ладью бы сыскать, что с большими трофеями!
— Теперь уж не судьба, — заметил Костя. Он посмотрел на воина, кивнул. Тот подошёл к лежащему Захарию, вытащил нож и резким ударом всадил его в сердце предателю. Бывший невольник дёрнулся и испустил дух.
— Свободу же приобрёл, дурень! Жил бы да радовался! Сдох, как шелудивый пёс! — сказал Костя и сплюнул на тело убитого.
По лестнице загромыхали сапоги — вернулся воин. В руке его был кожаный мешочек. Он положил его на стол, развязал. Тускло сверкнуло серебро.
— Порешить гада надо было сразу, и все дела! — неожиданно сказал Филька Косой. — Так нет же, пообещал ещё денег! Говорил же отец мой — жадность погубит.
— Это точно!
Костя подошёл к Михаилу.
— Иди домой спокойно. Осиное гнездо в городе уничтожено, — во многом благодаря тебе. Долго Фильку поймать не могли, однако сколько верёвочке не виться, всё равно конец будет. Приходи послезавтра на площадь, разбойников прилюдно казнить будут.
— Казнить?
— А чего их в темнице держать? Кормить задарма — только деньги переводить. Они и так живыми лишнее ходят. И ещё не забудь — через седмицу вече будет. Приходи обязательно. Будут воеводу выбирать да посадника городского. Глядишь — и твой голос не лишним окажется.
— Тогда обязательно буду!
Мишка пришёл домой и сразу завалился спать. И так уже большая часть ночи прошла, скоро первые петухи прокричат.
Спал до полудня, последние три ночи вымотали — колготными, суматошными оказались. А после полудня Павел пришёл. Отсчитал Мишка денег из сундука, по мешочкам рассыпал.
— Отнеси вдовам — кроме прохоровской. Я слово своё держу.
— Да воздаст тебе Бог многажды, Михаил! Только зачем от себя отрываешь — ведь деньги воины у разбойников сыскали!
— А то ты не знаешь, что ежели к воинам чего попало — назад не вернёшь.
— Верно, — вздохнул Павел. — Так ведь с другой стороны, Костя вроде как друг тебе.
— Дружба дружбой, а служба службой… Вот, сказывал он, что завтра разбойников на площади казнить будут. Придёшь?
— Не по душе мне такие погляделки, уволь.
— Тогда ещё скажу: через седмицу — вече. Костя сказывал, воеводу да посадника выбирать будут. Сентябрь на дворе, новый год начался.
— Все на вече пойдут, стало быть — и я тоже.
С утра Михаил на площадь пошёл — посмотреть на казнь. Для воров, разбойников и грабителей мера наказания была одна — повешенье.
Виселица уже стояла на площади. Народ собирался на зрелище. Михаил понимал, что без убийств в этом жестоком мире не обойтись. Но одно дело — убить врага в открытом бою, когда если не ты окажешься более опытным и удачливым, то противник тебя жизни лишит. И потому предстоящая экзекуция удовлетворения у него не вызывала. Он бы и не пошёл на неё, но с другой стороны — лично причастен к поимке главаря и ликвидации всей разбойничьей шайки.
Вывели к эшафоту приговорённых. Подвойский зачитал судебный приговор. Затем священник прочитал молитву. Наступил решающий момент. Палач в чёрном колпаке на всё лицо, с прорезями для глаз накинул на шею Фильки Косого верёвку, подтянул узел и тут же ударом ноги выбил небольшую скамейку из-под его ног. Тело злодея задёргалось в агонии, потом замерло со склонённой набок головой.
Толпа восторженно взревела, горожане заулюлюкали:
— Так этому аспиду и надо! — выкрикнула одна из женщин.
— Всех душегубов повесить! — требовали хлыновцы.
Михаил не стал смотреть, как будут казнить остальных — уж больно зрелище тягостное. Он пробился через гудящую толпу и пошёл к дому.
Юная душа купца протестовала против только что увиденного. «Зачем собрались сюда зеваки? Что занятного в зрелище казни? Или нервы себе пощекотать захотелось?» Не понимал он сейчас этих людей.
Зашёл в лавку. Лиза сидела в одиночестве. Понятно — весь народ на площади, тут не до покупок.
— Чем занимаешься?
— Книгу читаю — «Житие святых». Мишка удивился. Про книги он слышал, даже видел в церкви — Библию. Но чтобы вот так читали?
— Интересно?
— Очень!
— А взяла где?
— На Слободском спуске лавка есть, где пергаментом, бумагой и чернилами торгуют. Так там и книги есть. Вот — на жалованье купила.
— Не жалко на книги деньги тратить? Другие девушки в твоём возрасте одежду покупают, платки да украшения.
— То они. Они свободные, а я — холопка невольная, — вздохнула Лиза. — Ты ведь меня купил — забыл?
Не забыл Мишка, но ему как-то и в голову не приходило, что девушка тяготится своим положением. Крыша над головой есть, одета и обута, сыта — ест то же самое, что и он с дедом и бабкой… Чего же ещё желать?
— Коли так свободы желаешь, то я тебя отпускаю. Хочешь — вольную напишу, всё честь по чести.
— Правда?!
— Разве я тебя обманывал когда?
Лиза вскочила, захлопала в ладоши. Такой весёлой и радостной он её ещё не видел.
Михаил взял лист бумаги и написал «вольную». Мелким песком чернила присыпал, сдул, помахал бумагой в воздухе.
— Держи!
— Ой, спасибо! — запунцовела Лиза.
— И куда ты теперь пойдёшь? Ты же вольная отныне.
— А разве нельзя дальше жить и работать у тебя? Мне ведь некуда идти.
— Да, женщине или девушке без семьи, без мужчины тяжело — не прожить. Оставайся! Чего тогда вольную просила, когда не изменилось ничего?
— Душа свободы просила. Одно дело — знать, что можешь идти куда хочешь, и совсем другое — невольницей жить.
Мишка в затылке поскрёб:
— Верно.
— Вот что, хозяин! Товары кончаются, новые надобны.
— Гляди-ка, не успела свободу получить, как уже требовать научилась. Говорил мне дед: «Дашь бабе послабление — командовать начнёт».
— Да у меня так — вырвалось. Сам на полки погляди.
Михаил обвёл глазами лавку. И в самом деле — скудновато. Трофеи-то из Сарая есть, но деньги крутиться должны. Если в сундуке лежать будут — всё равно закончатся, рано или поздно. В Нижний бы поехать, да через седмицу вече — Костя просил быть.
Решил Мишка оставшиеся дни до вече с толком потратить — товар для продажи в Нижнем закупить. В прошлом разе хорошо разобрали игрушки из Дымковской слободы — глиняные, расписные: свистульки, коней да барынь. А после вече — сразу в плавание, похоже — в последний раз перед зимой. Через месяц-полтора снег ляжет, а недели через две и реки льдом скуёт. Тогда до весны ждать придётся.
Всю неделю он закупал товары — не поленился, проехал с нанятой подводой по деревням, скупил меха. В Дымковской слободе побывал, благо недалеко. Полвоза глиняных расписных поделок привёз. Льна белёного у ткачих закупил. Его неплохо купцы берут, что к немцам через море плавают. Так и пролетело время в хлопотах.
Настал день вече. Колокол с утра зазвонил, собирая народ на площадь. Мишке вначале показалось, что весь город собрался. Площадь народом запружена — яблоку упасть негде. И все к помосту поближе жмутся, чтобы повиднее да послышнее было. Вот и старшина городская вышла степенно и важно, расселись на скамьях на помосте. Объявили, что в связи с окончанием срока полномочий необходимо избрать новую городскую и военную власть.
— Какие будут предложения?
Народ зашумел, стал выкрикивать разные фамилии. Чаще других и громче всех называли Костю Юрьева.
— Костю воеводой давай! — надрывался рядом с Мишкой мужичок.
Мишка был удивлён. Ну ладно бы воины кричали, они Юрьева знают. Но гражданский-то чего кричит? А потом как мелькнёт догадка — подкупил, не иначе. Денег-то в походе добыл, есть на что голоса скупать. Правда, были голоса и за Якова Пугвина, и за Ивана Оникеева, и за Пахома Лазарева. Только они были в явном меньшинстве.
Выбрали всё-таки Костю. Старшина на помост пригласила вновь избранного воеводу.
Взошёл Константин степенно, чай — не воин простой, а воинский начальник теперь. Присягу принёс — служить городу и республике Вятской честно, не жалея живота и самой жизни для защиты от врагов.
Взревел народ радостно, а ещё больше — когда Костя объявил, что ставит народу три бочки пива и бочку вина.
Кого стали избирать посадником, Мишка и слушать не стал. Хотел к Косте пробиться, поздравить его с назначением земским воеводой, да не смог. Дружинники оттеснили толпу, образовав проход, и Юрьев быстро ушёл.
Не знал тогда Михаил, что Юрьев будет служить вятичам верой и правдой до 1486 года, а затем — изменит. Войско вятское Устюг воевать пойдёт, а Костя — воеводой. Он целиком и полностью на стороне великого князя московского был, а Устюг — владения московские. Устюг взять? Великий князь московский Иван Третий разгневается, проиграть битву — вятичи не простят. Взяв топор, направился он с сыном Торопом в лес, да и утёк, бросив войско. Явился в Сосновец, жители которого дали ему подводы и людей многих.
Великий князь вятского воеводу принял ласково, уделами пожаловал — были Косте даны города Дмитриев, Руза, Звенигород, а в 1504 году — ещё и сельцо Таганинское.
Был у него пасынок — Васюк, умерший в плену у крымских татар в 1501 году и судьбой которого Юрьев не интересовался. А вот сынок его внуками одарил: Афанасием Костяевым, ставшим впоследствии дьяком, и Осипом Костяевым, ставшим стрелецким головой.
Ближе к вечеру Мишка направился было к Косте, да не пустили. У дома воины стояли на карауле, один из них Михаила узнал.
— Никого не велено пущать, купец. Прости, приказ выполняю. У него сейчас пир, вся старшина собралась. Завтра приходи.
Возвратился Мишка домой не солоно хлебавши. А и пусть, небось Костя и без Михайловых поздравлений обойдётся. И так Мишка целую неделю вече ждал, хотя в плавание мог уйти ещё три дня назад, а сейчас каждый день дорог. Потому как зима на носу. Однако до Нижнего не так и далеко, путь многажды хоженный, известный, потому Мишка и не волновался особо.
Предупреждённый ещё вчера Павел уже ждал на причале. Гребцы перекладывали товар поудобнее — как всегда перед плаванием. Мишка поздоровался с кормчим уважительно, за ручку, да на ушкуй оба взошли. И в путь. Ветер попутный, не студёный. «Кончилось лето, — с сожалением подумал Михаил, — опять кафтаны надевать, а потом тулупы да валенки».
Зимой жизнь почти замирала. Крестьянам делать нечего — поля под снегом, у купцов обозы санные редкие. А много ли на сани погрузишь? Это же не судно. И опаснее намного — не дремлют тати лесные. Власть-то законная, почитай, в двадцати верстах от любого города заканчивается. А дальше — как повезёт.
Они добрались до Пижмы. Затем — переволок, вниз по Вые, Ветлуге… Снега ещё нигде не было, но по ночам уже зябко. Почти всей командой у костра грелись. Днём ещё куда ни шло, замёрзнут — за вёсла. Через время жарко становится, кафтаны поскидывают, а там — и рубахи. В одном исподнем гребут.
Добрались до Нижнего. Ярмарка уже не работала, но торг остался. Не так быстро, как хотелось бы, но товары Мишка продал и на обратный путь загрузился. Тканей разных почти на половину ушкуя, три десятка криц железных. Зимой от морозов даже болота замерзают, негде кузнецам плохонькое болотное железо взять, вот и пойдут крицы за милую душу. Товар хоть и тяжёлый, зато не испортится.
Просел ушкуй от железа, а Мишке в радость, не пустым возвращается. По Волге вниз хорошо идти — течение попутное, а дальше всё вверх да вверх — что по Ветлуге, что по Вые, что по Вятке.
Переволок чудом прошли. Опасались уже купцы плавать, по утрам в ручьях у берега тоненький ледок похрустывал. Перетащили казаки ушкуй лошадьми, выпрягли, за расчётом подошли.
— Повезло тебе, купец. Всё, твоё судно — последнее, теперь уж до весны.
Обрадовался Мишка — ушкуй-то уже в Пижме покачивается. До дома — седмица пути.
Переночевали у переволока, а утром выпал снег. Сначала дождик пошёл, потом снежинки появились, а затем уж и снег повалил — мокрый, тяжёлый. На бортах лёд нарастать стал. Водяные брызги, попадая на борта, быстро замерзали. Гребцы топорами лёд сбивали, потом на вёсла садились, и снова лёд скалывали. Тяжёлой дорога домой оказалась, все из сил выбились.
На следующей стоянке от холода пальцы на руках не гнулись, рукавицы от воды промокали моментально и не грели. Едва костёр смогли развести, потому как валежник тоже промок.
Костёр всё-таки развели, полив хворост льняным маслом из светильника. Пока дежурный поставил треногу над костром да вскипятил воду в котле, чтобы похлёбку сварить, ушкуйники забылись тяжёлым сном. И до Хлынова-то оставалось всего вёрст тридцать с небольшим, а вот попробуй, пройди их на судне! Хорошо ещё, что Павел знал все стоянки на берегу. Хоть земля чуть снегом припорошена была, а пришвартовался точно. Это ведь не новое место для ночлега обустраивать — кустарник вырубать, жерди для полога искать.
Когда похлёбка была готова, Павел с дежурным едва людей растолкали.
— Вставайте, хоть поешьте — согреетесь. Голодный всегда мёрзнет пуще.
Поели, наскоро на жерди холстину толстую набросили, образовав нечто вроде полога, чтобы снежок сверху не падал. Под полог — ещё одну холстину, да и завалились все рядком.
Мишка по нужде подальше за кусты отошёл. И усталость да холод сыграли с ним роковую роль. Утратил бдительность, на снег не смотрел, ничего вокруг себя не слышал, одна мысль была — быстрей под полог и — спать. Однако когда гашник на штанах затягивать стал, дошло: след чужой! И запах — пота, чеснока. Дёрнулся было Мишка в сторону, к костру, да рот раскрыть не успел, как на голову обрушился тяжёлый удар, и земля ушла из-под ног.
В себя пришёл быстро — да толку? Во рту — кляп, руки за спиной связаны, и двое мужиков его за руки волокут куда-то, только ноги по кочкам бьются. Мишка дёргаться не стал — даже виду не подал, что в себя пришёл. Надо сначала понять, кто это такие и чего они хотят. А пока он прикидывается, что без сознания, глядишь — и проговорятся нападавшие. Вопросов сразу много возникло. Одного его похитили или и остальную команду? Кто эти люди? Если бы убить хотели, нырнули бы его ножом сзади. Стало быть, цель у них другая.
Мысли ворочались тяжело, голова после удара была каменной и болела.
— Надо было, Иване, дежурного по голове шандарахнуть, да всех и вязать, пока сонные. А ты — «давай хоть одного возьмём!» Чего он стоит-то? Красная цена — два рубля.
— Ишь ты, два рубля ему не деньги? У тебя что — кошель от монет пухнет? Тащи, дурень! Недолго осталось. Ты его, случаем, не убил?
— Не, у меня опыт. Вскоре в себя прийти должен.
— А то будет дурачком, кому его продашь? Мишку подтащили к землянке — вырытой в земле яме, накрытой сверху жердями и присыпанной землёй. Вместо двери — полог из бычьей шкуры. Полог откинули, затащили, положили на землю. Не швырнули, а положили, хоть и не очень бережно.
— Ну, пошли, костерок разведём, погреемся. Ноне хорошо получилось — двоих взяли, а завтра с утречка и ладья пойдёт.
— Если лёд на реке не встанет.
— Типун тебе на язык.
Полог закрыли, в землянке наступила темень. Недалеко послышалось движение. Мишка замычал, дёрнул ногами, попробовал пошевелить руками — вдруг верёвка ослабнет. Нет, хорошо связали, супостаты. Перекатившись, к нему приблизился второй пленник.
— Ты кто? — шепнул он на ухо. Мишка замычал в ответ.
— Ага, кляп мешает. Повернись на спину, а голову ко мне поверни.
Мишка перевернулся с бока на спину, повернул в сторону голову и ощутил на своей щеке чужое дыхание. Незнакомец зубами ухватился за кляп и вытащил его из Мишкиного рта. Мишка с наслаждением вдохнул полной грудью, почувствовал на языке противный привкус тряпки и с отвращением сплюнул.
— Спасибо. Меня Михаилом звать, из Хлынова я. Гребец с ушкуя, — решил он слегка приврать.
— А я Тихон, тоже вятский, из Кукарки — слобода такая, может, слыхал?
— Слыхал. Кто нас в плен взял-то?
— Не знаю, я тут с ночи.
— Так и сейчас ночь. Пока меня тащили, слышал я вполуха — ладью какую-то ждут.
— Плохо. Кинут нас на ладью — и на Казань, там в рабство продадут.
У Мишки сразу в мозгу картинка сложилась — не зря один из татей про два рубля говорил, именно столько на невольничьем рынке за пленных дают. Ничего кошмарнее Михаил представить себе не мог. К татарам только попади — там и сгинешь. Вот ведь идиотизм: недалеко, в бочажке, ладья с трофеями лежит, где злато-серебро в сундуках. Его, Михаила, богатство. А его самого за два рубля продать хотят!
Надо что-то придумывать. Если завтра на ладью попадёт, там и охраны побольше будет, и колодку деревянную на шею и руки надеть могут. Видел уже такие, с ней не убежишь. Значит, думать надо сейчас, до прихода ладьи. Сколько ночного времени осталось? Михаил даже приблизительно сказать не мог.
— Тихон, ты не уснул ещё? Нет.
— Верёвку на руках перегрызть мне сможешь?
— Убежать хочешь?
— А ты разве — нет? Или рабом в услужении у татар помучиться хочешь?
— Сейчас попробую. Повернись ко мне спиной.
Тихон согнулся и, лёжа на боку, стал грызть зубами верёвку, стягивающую руки Мишке. Пару раз он довольно сильно прихватил зубами кожу на руке.
Жилу за жилой, понемногу Тихон грыз верёвку. Периодически он отдыхал и отплёвывался от размочаленной пеньки. Сколько прошло времени? Мишка даже предположить не мог, боялся лишь — не успеют они к утру.
Наконец, верёвка ослабла. Михаил пошевелил руками, напрягся. Подточенная верёвка лопнула. Он распрямил руки, размял затёкшие запястья.
— Повернись, Тихон, я попробую тебя развязать.
Пояса с ножом на Мишке не было — видно сняли, когда он без сознания был. Он на ощупь нашёл узел и стал развязывать его, помогая себе зубами. С трудом, но он сумел снять верёвку. Тихон тоже стал растирать затёкшие и онемевшие руки.
— Что дальше делать будем? — прошептал он.
— Погоди, соображу.
Мишка начал себя ощупывать, и руки его сразу наткнулись на грузик кистеня в рукаве. Удача неслыханная! Пояс с ножом сняли, а дальше обыскать не удосужились. Эх, нож бы засапожный в голенище сапога! Да об этом можно только мечтать!
Насколько Михаил понял, татей двое. Как бы одного отвлечь, к себе позвать? Если сразу двое нападут, да ещё и с оружием, тяжело отбиться будет. Кистень — не сабля, и не топор боевой. Но всё-таки попробовать надо.
Михаил стащил с себя кафтан, подполз к пологу и заглянул в щель. В десяти аршинах от землянки сидели на корточках оба татя, перед ними — костерок с висящим над ним котлом. Небо слева едва заметно светлело. Знать, до рассвета недалеко.
Один из них помешивал ложкой в котелке, второй клевал носом. На рассвете больше всего спать хочется, это Мишка по себе знал.
— Делаем так, — шепнул он в ухо Тихону. — Тихонько выползаем и — к костру. Там их двое всего. Один носом клюёт. Я ударю его кистенём, а ты бросишь во второго мой кафтан — он от неожиданности рукой прикрыться попытается. Так оружие хватай, какое увидишь — топор там или дубинку, — и бей. Ведь должно же у них оружие быть, коли они разбойники.
— А может, попробуем выползти и — в сторону, так и уйдём?
— Не получится. Морозец лёгкий, снежок лежит. Любая ветка под ногами хрустнет — и мы раскрыты. А на снегу следы хорошо видны, догонят быстро.
— Боюсь я!
— Рассветёт вскорости, ладья придёт, — напомнил Михаил. — Вдохни глубоко, и выползаем. Сразу не вскакивай, не ори и не топочи. Как можно ближе подползти надо. Между землянкой и разбойниками — костёр, потому они нас сразу не увидят. Надо решиться, хоть и страшно. Или сейчас, или никогда!
Михаил приподнял полог и выскользнул ящерицей из землянки. За ним — Тихон, в руках — кафтан. Поползли оба: Мишка впереди, Тихон — чуть левее и приотстав.
Всё ближе костёр… Уже три аршина осталось, как один из татей почувствовал что-то, насторожился, голову от котелка поднял.
Мишка приподнялся, а потом, как пружиной подброшенный, вскочил, прыгнул вперёд и со всей силы влепил грузик кистеня в лицо разбойнику, вложив в бросок всю свою силу, всю ярость. Разбойник упал на спину, раскинув руки. Добивать — если он жив остался — было некогда.
Второй тать от шума проснулся, приподниматься начал, хлопая ничего не понимающими глазами. А в голову ему уже кистень летел. Да незадача вышла — не рассчитал Мишка дистанции, коротковат оказался тонкий кожаный ремешок. Ударился он о голову татя слегка и тут же назад отскочил. Но в это время Тихон кафтан татю в лицо бросил. Слегка оглушённый, тот руки перед собой поднял и с перепугу заорал.
Краем глаза Мишка справа от себя блеск заметил. Голову повернул — топор, обычный, плотницкий. Только схватил его, только разогнулся, а мужик уже на него летит в прыжке. И времени ни уклониться, ни ударить в ответ не остается. Упали оба — мужик сверху.
От удара спиной о землю у Мишки дыхание перехватило, и он топор из руки выпустил. В это время разбойник схватил его за горло. Мишке и так дышать было нечем, а тут ещё и мужик душит. И кистенём не ударишь — замаха нет.
В глазах у него уже радужные пятна появились, как вдруг противник хватку ослабил и обмяк. Мишка вдохнул воздух раз, другой и, зажав в кулаке грузик кистеня, ударил им татя в висок и столкнул его с себя. Приподнявшись, увидел, что рядом, держа дубинку в руке, стоит Тихон.
— Это… ты… его? — спросил Тихон, едва переведя дух.
Он, выронив из рук дубинку, весь затрясся.
— Ты чего?
— Я человека убил! — а сам чуть не плачет.
— Какой же это человек — разбойник он! Его место — на суку висеть, на верёвке. Не ты на него напал, а он тебя в полон взял, в рабство продать хотел.
— Кровь теперь на мне, — заныл Тихон, — как же я теперь в монастырь?
— Отмолишь сей грех. Кончай сопли пускать, рассветёт скоро. Уходить нам надо. Где мой кафтан?
Кинулись они искать его, а от кафтана одни обгорелые лохмотья остались. Тать его от себя в костёр отбросил, он и сгорел.
Мишка прикинул, кто из разбойников с ним телосложением схож. Оказалось — первый, что в котле ложкой мешал и которому Михаил кистенём в лицо попал. Он дёрнул за рукав всё ещё продолжавшего раскаиваться в убийстве разбойника Тихона:
— Помоги зипун с него стянуть!
— Никак не можно, я не разбойник!
— А до Хлынова я в одной рубахе пойду? — обозлился Михаил.
Вдвоём они стянули с разбойника зипун, и Мишка надел его на себя. Пришёлся он ему впору: сразу тепло стало, только пахло от зипуна противно. Он всмотрелся в того, с кого только что снял верхнюю одежду. Лицо у разбойника — кровавая каша, и он не дышит. Мишка ко второму разбойнику подошёл. На нём обнаружил свой пояс, с ножом. Перевернул его, чтобы пояс расстегнуть, а тот застонал. Не сдох, мразь!
— Добить надо гада!
— Ты что, нельзя — богомерзкое дело! Ведь сказано в Священном Писании — не убий!
— К нему это не относится. Ты лучше вот что — обойди вокруг землянки, отступя саженей двадцать. На снегу следы должны быть, как меня волокли. Найди их — по ним назад пойдём.
Тихон исправно пошёл искать следы. Михаил же снял с татя свой пояс и подпоясался им. Неохота было руки марать, однако Митрофан учил его в своё время — не оставляй врага за спиной недобитым!
Мишка рубанул татя топором по голове и отвернулся. Вытер лезвие топора снежком, топорище за пояс заткнул. Всё-таки это оружие посерьёзнее, чем нож.
Издалека Тихон крикнул:
— Нашёл!
— Ты чего на весь лес орёшь? А если ладья рядом?
— Прости.
Следы и в самом деле были от волочения Мишки, и рядом — две цепочки следов от сапог разбойников.
— Идём! Ещё не рассвело. Мой ушкуй уйти без меня не должен. Если недалеко — успеем.
Он шёл по следу, Тихон держался сзади.
— Ты чего в монастырь собрался?
— В послушники.
— Монахом хочешь стать?
— Хочу.
Удивился Мишка, но говорить ничего не стал. Выбирать в жизни дорогу — дело личное. Мишке вот торговать нравится, а кому-то — Богу служить. Каждому — своё.
Солнце так и не показалось из-за низких туч. Стало просто светать, а светило за тучами едва угадывалось. Мишка ускорил шаг. Павел вставал рано — поднимал команду. Его наверняка хватились, и теперь в растерянности — куда делся. Поискать должны бы. Особые надежды Михаил на Савву возлагал — всё-таки охотник бывший, следы должен уметь читать. Навстречу выйти должны, обнаружив чужие следы и пропажу хозяина.
Мишка аж зипун расстегнул. Следы, по которым они шли, вели параллельно берегу реки — саженях в ста, потом вправо свернули, к стоянке. Не выдержал — побежал. Выскочил на полянку, а она пуста. Он своим глазам не поверил. Может быть, это не его стоянка, где стоял ушкуй, — другая? Нет — вот жерди, на которые полог вешали, вот дерево с раздвоенным стволом, за ствол которого канатом ушкуй ошвартовывали. Свежее, ещё горячее кострище, на котором утром готовили похлёбку.
Михаил кинулся к воде и увидел, как вдали уходит за поворот его ушкуй. Слишком долго он на нём плавал, чтобы не узнать даже на таком расстоянии. И даже силуэт кормчего узнал.
Сложив ладони рупором, Михаил в отчаянии закричал:
— Павел!
Но было уже поздно — ушкуй скрылся.
Мишку охватило отчаяние. Он так надеялся, что ему навстречу выйдут ушкуйники, в крайнем случае — они его подождут. Ушли!
Сзади подошёл Тихон, обнял за плечи.
— Не расстраивайся, значит, так Господу угодно. А в уныние впадать — грех!
— Иди ты со своими проповедями! Сколько я тебя в землянке уговаривал! Навалились бы шустрее — сейчас бы на судне к Хлынову плыли.
— Эка беда! Главное — сами живы и на свободе. А Хлынов никуда не денется, мы до него пешком дойдём. Если мешкать не станем — после полудня на месте будем. А то, может, и раньше, — хитро улыбнулся Тихон.
Посовещавшись, решили вдоль берега идти, чтобы не плутать. Если реки держаться, хоть и попет лять придётся, согласно её изгибам, всё равно к берегу всегда можно выйти.
Мишка с сожалением вспомнил о котелке с варевом на разбойничьем костре. Знать бы, что к ушкую не поспеют, так хотя бы поели. На сытое брюхо шагается лучше, веселее.
Они двинулись вперёд, Мишка от реки удалился саженей на полета. Отсюда и реку видно, и спрятаться быстро можно, если судно чужое заметят. Он ведь помнил слова Ивана-разбойника о ладье.
Тихон сзади шёл, по следам Михаила, подобрав на стоянке жердь и пользуясь ею, как посохом. Оглянувшись, Михаил засмеялся.
— Ты чего?
— Тебе бы рясу — вылитый монах.
— Что смешного в том, что я монахом стать хочу?
— Ничего, да только у тебя постное лицо.
Михаил погрузился в раздумья. Что в плен его взяли — сам виноват. Осторожнее быть надо. Понятно — устал, и рядом — стоянка с ушкуйниками. Почувствовал себя в безопасности, расслабился, и тут же получил урок. Вроде не маленький — пятнадцать лет уже, а попал, как курица в ощип. Другое беспокоило — почему Павел ушкуй увёл? Видел, конечно, Михаил воду, поверх водной глади — шуга — снег со льдом, как каша. Вероятно, кормчий испугался, что реку льдом скуёт. Только ведь если лёд встанет, то пока тонкий, непрочный. Плыть по нему будет тяжело, однако и Хлынов рядом.
В голове мелькнуло подозрение: «А не Павла ли это проделки?» Вроде всё не в его пользу говорит.
Похитили со стоянки одного Михаила, но это ещё не факт, вполне могла быть случайность. Мог бы отлучиться в кустики и другой ушкуйник. Но! Павел увёл ушкуй со стоянки утром, и только он знает, где затоплена ладья с ценностями. Выходит, ему на руку, если Михаил пропадёт. Пройдёт годик-два, а там и ценности поднять можно.
Разум упорно цеплялся за противоречия — за Павла и против, но сердцем Мишка не хотел верить в такую подлость. Не похож он на мерзавца. К тому же Михаил уже подозревал Павла один раз, когда он разнёс долю убитых вдовам и их ограбили.
Тот оказался ни при чём, сыскался истинный виновник. Однако же червь сомнения уже закрался в душу и точил её. Михаил слишком задумался и шёл, механически переставляя ноги, и только тычок в спину вернул его к действительности. Это шедший сзади Тихон ткнул его своим импровизированным посохом.
— Судно на реке.
— Ложись.
— Зачем?
— Ложись, дурень! Ты что, хочешь, чтобы нас увидели? А вдруг это та ладья, которую разбойники ждали?
Михаил и Тихон рухнули на землю.
Сверху по течению спускалась ладья. Видно, что плавание давалось нелегко. Борта в наледи, лёд даже на вёслах. Тяжёлый и широкий корпус едва идёт среди шуги. Та ли это ладья — разбойничья, или другая, но Мишка решил не рисковать. Корабельщиков на судне человек десять-двенадцать, от всех не отобьёшься.
Пока лежали, ожидая прохода ладьи, замёрзли.
— Сейчас бы сбитня горячего, — мечтательно сказал Тихон.
— А к сбитню — курочку жареную, пряженцев с грибами, — подначил его Мишка.
— Ох, не соблазняй. И так в животе урчит. Я два дня как не ел.
М-да, Тихону ещё хуже, чем Михаилу. Однако идёт, молчит, не жалуется. Стойкость это или смирение?
Ладья скрылась из виду. Они встали, пошли быстрым шагом, чтобы согреться. Хоть бы к селу какому-нибудь выйти. Тогда можно было бы сани нанять до Хлынова. Хотя — нет, без денег не повезут. Топор разве отдать вместо задатка? Мишка усмехнулся. Ещё деревни нет, а уже размечтался.
В основном на реках стояли города, деревни прятались по малым рекам и ручьям, опасаясь нападений, поэтому и не встречались они Михаилу и Тихону.
Шли без остановки и довольно долго. Сколько вёрст позади осталось, одному Богу известно. Притомились оба. Михаил остановился.
— Всё, не могу больше, привал. Давай отдохнём немного.
— Чуток не дошли до нужного места.
— Ошибаешься, Тихон. До Хлынова далеко ещё. Уж я-то берега знаю, сколько раз здесь на ушкуе ходил.
Тихон спорить не стал, уселся на пенёк. Мишка устроился на поваленное дерево — всё лучше, чем на мёрзлой земле. Они перевели дух, снова поднялись. Мишка хотел быстрее в Хлынове оказаться, узнать, почему ушкуй ушёл. В конце концов — поесть и согреться, снять вонючий разбойничий зипун.
Они прошли версты две, когда Тихон сказал:
— Забирай влево.
— Это ещё зачем? Вон — берег видно, идём правильно. Если в лес углубимся, заплутать можно.
— Я эти места знаю, позволь — впереди пойду. Мишка остановился и пропустил Тихона вперёд. Тот уверенно свернул от берега в глубь леса.
Мишка в лесу чувствовал себя неуютно. Он вырос в селе, взрослел на воде, на ушкуе. А в лесу — никаких ориентиров. Ладно бы дорога была, а то деревья вокруг одинаковые. Но он доверился спутнику. Тот шёл по лесу, как по собственному двору. Мишка в душе удивлялся.
Они вышли к неглубокому оврагу и пошли по левой его стороне. В конце была небольшая поляна, на ней — охотничья избушка. То, что это заимка, Мишка понял сам. Жил бы крестьянин-отшельник — вокруг избёнки сараи были бы для живности, огород или пашня. Видел уже Мишка крестьянские дома на выселке.
Тихон подошёл к избе уверенно, повернул простенький запор на двери и вошёл. Мишка — за ним. Не зря, выходит, он Тихону доверился, тот и в самом деле местность знал. Думал, обогреются теперь, а может, и еду какую-нибудь найдут — хоть сухари.
Но Тихон повёл себя странно. Он пошёл в угол, сдвинул в сторону ветхий сундук и потянул за кольцо в полу, открыв люк. Из него дыхнуло земляной сыростью. Мишка посторонился. Кто такой этот Тихон и зачем он его к подвалу привёл? Может, зло умышляет? Мишка взялся за топорище. Однако Тихон уже по лесенке начал вниз спускаться. Увидев, что Михаил стоит, недоумённо выглянул из подпола:
— Чего застыл соляным столбом? Лезь за мной.
— Чего мне в подвале делать? Я за тобой шёл, думая, что ты короткую дорогу знаешь, да видно — ошибся.
— Не сомневайся, Михаил. Самая короткая дорога в Хлынов — вот, перед тобой.
— Этот подпол — дорога в город? — Михаил не мог скрыть удивления. А может, Тихон умалишённый, блаженный?
Михаил замер в нерешительности, а тот уже исчез внизу. Махнул рукой Мишка и тоже полез в лаз.
Тихон стоял внизу и бил кресалом по кремню, высекая искры. Затлел сухой мох в углублении камня. Тихон снял со стены факел, зажёг его.
— Люк закрывай! Теперь уж светло. Мишка прикрыл, снял со стены другой факел и зажёг его от факела Тихона. Тот пошёл вперёд, Мишка — за ним. Саженей через десять ход раздвоился. Тихон свернул направо.
— Если будут попадаться ответвления, всё время держись правой стороны, тогда придёшь к Хлынову, — посоветовал он Мишке.
— А левую сторону ежели приму?
— Ни к чему тебе об этом знать. Есть ходы-ловушки, где смерть свою можешь найти.
Мишка хмыкнул. Идя за Тихоном, он осматривал подземный ход. Сделан тот был надёжно. Высотой в человеческий рост, свод и стены из дубовых и лиственничных плах — они сырости не боятся, только крепче становятся. Надёжно сделано, на века.
— Это кто же ход сей соорудил?
— Уж много лет с тех пор прошло — кто знает… — ответил Тихон.
— А кто о нём знает?
— Немногие. Но кому надо, те знают. Первоначально, как мой дед говорил, ход делали, чтобы гонца за пределы города вывести в случае его осады врагом. Или всех жителей, коли враг город жечь начнёт.
— Занятно! Это сколько же трудов и сил положено?
— Только о ходе сём — молчок. Кабы не трудные обстоятельства, вовек бы тебе его не показал. Да смотрю — человек ты надёжный. Вон как лихо с разбойниками управился.
Шли они долго, но поскольку солнца из подземелья видно не было, Михаил даже затруднялся сказать — сколько сейчас времени и сколько они прошли.
— Тихон, долго нам ещё идти?
— Почти пришли. Это самый длинный ход — немногим больше десяти вёрст.
— Ого! — удивился Мишка. Сколько жил он в Хлынове, о подземелье узнал впервые.
Путники упёрлись в запертую дверь, но Тихон пошарил рукой справа от притолоки, отодвинул задвижку и распахнул дверь. В глаза ударил яркий свет. Оба зажмурились.
— Туши факелы! — приказал Тихон и затоптал сапогом свой. Огонь погас, но факел ещё чадил дымом.
За дверью стены из дубовых плах закончились, ещё две сажени, и они вышли… Мишка сразу узнал это место:
— Так это же Раздерихинский овраг!
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9