Глава 3
Судьба уже трижды сводила Михаила и Константина. Мишка раздумывал об этом, лёжа на палубе ушкуя.
— Кончай отдыхать!
Это Павел. После выхода из затона какое-то время они шли под парусом, но постепенно ветер стих. Парус пришлось опустить. С непривычки Мишка стёр кожу на ладонях почти до крови. Пеньковые верёвки были грубыми, с узлами.
— К берегу пристанем — будем ветра ждать — или на вёслах попробуем?
— Попробуем — вдруг ветра долго не будет? Не век же здесь сидеть?
Мишка устроился на носу, Павел так и стоял за рулевым веслом. Но как Мишка ни старался, продвигать тяжёлый ушкуй не получалось. Гребок — и ушкуй на локоть продвигается вперёд, да пока вёсла он переложит, течением ушкуй на аршин назад относит. Для хода хотя бы четверо нужны.
Они пристали к берегу. Павел послюнявил палец, посмотрел на облака.
— К вечеру ветер будет, и очень сильный. Да как бы ещё и не с дождём.
Трудная ходка выдалась. Времени в пути много потеряли, а даже до Котельнича не добрались. Да и где он, Мишка даже не представлял.
— Павел, до Котельнича далеко? Кормчий осмотрел берега.
— Должон быть вот за тем поворотом.
— Вот что, Павел. Схожу я в город, может быть — гребцов найду.
— А платить-то есть чем? То-то и оно.
— Товаром рассчитаюсь, или вон — топорами. И он ушёл в город. Однако помощь нашлась раньше. За поворотом, когда уже вдали показались городские стены, Мишка увидел на берегу рыбаков, чинивших лодку.
— Бог в помощь!
— Спасибо.
— Не поможете? Гребцы нужны — ушкуй до Хлынова догнать.
— А свои куда делись?
— Разбойники посекли.
Рыбаки глянули на Михаила жалостливо.
— Мы бы со всем своим почтением, однако же семьи кормить надо.
— Да я же не за так. Денег, честно скажу, нет. Но могу топоры хорошие дать или тканей.
Обмен мужиков заинтересовал.
— А сколь дашь?
— Два топора. Отличные, новгородской работы.
Мужики почесали в затылках, посовещались.
— Сколько гребцов надо?
— Четверо.
— Ладно, договорились — веди.
Четверо рыбаков с мозолистыми от вёсел руками пошли за Михаилом. А дальше уже проще. Рыбаки поплевали на ладони и мощными взмахами вёсел погнали ушкуй к Хлынову. Показались и постепенно остались позади рыбаки с лодкой и сетями. Прошли Котельнич.
— Всё, баста, отдохнуть треба!
Ушкуй подогнали к берегу. Один из рыбаков всмотрелся в тучи на горизонте.
— Буря будет — с молнией и дождём. Помяни моё слово — скоро. Эх, не успели до заката к Хлынову подойти.
— Тогда давайте наляжем.
Рыбаки снова взялись за вёсла. Вскоре гладкая поверхность реки покрылась рябью, поднялся боковой ветер. Гребцы дружно встали и начали поднимать парус. Скорость возросла, но кормчему приходилось туго: чтобы двигаться вперёд, ушкуй приходилось вести галсами — вроде ломаной линии. И лишь когда прошли крутой поворот реки, ветер стал дуть в корму. Тучи сзади тоже надвигались быстро, вдали погромыхивало.
— Давайте-ка ребята, наляжем!
Передохнувшие рыбаки уселись на вёсла. Кораблик пошёл заметно быстрее. Ветер усиливался, и из ровного перешёл почти в шквалистый. Рыбаки бросили грести, ход и так был великолепный. У носа вскипали белые буруны, брызги падали на палубу.
— Глядите — дождь!
И в самом деле, было видно, как из тёмной тучи сплошной стеной лил дождь. Ливень приближался медленно — всё-таки ветром ушкуй гнало сильно. Теперь все с тревогой поглядывали на парус — выдержит ли?
Вдали показались стены Хлынова. Но наступал вечер, стало темнеть. Сверху закапали редкие крупные капли.
— Всё, шабаш! Пора судно на прикол ставить. Михаил чуть не выругался. Город-то вон он!
Однако рыбаки дело своё знали. Опустили парус, мощными гребками загнали ушкуй в небольшую заводь, в которой кораблик даже не весь поместился. Добрая четверть корпуса торчала в самой реке.
— Суши вёсла!
Рыбаки уложили вёсла на палубу, накрылись холстиной. И тут ливануло! Дождь обрушился стеной. Ливень был такой, что в трёх шагах ничего не было видно. Михаил вмиг промок.
Да, верно рыбаки сделали. Мимо, по стремнине, несло чью-то ладью с разорванным парусом. Гребцы отчаянно пытались направить её к берегу, в укрытие, однако шквалистый ветер отжимал судёнышко к чужому берегу.
— Припоздали ребята! — едва расслышал Мишка.
Он уселся на корме рядом с Павлом. Ударил раскат грома — все втянули головы в плечи; затем глаза ослепило вспышкой молнии. Она ушла в землю совсем недалеко. А уж потом по палубе застучали градины.
Шёл град недолго, но после него похолодало. Шквальный ветер стих, ливень прекратился. Выбравшись из-под укрывавшей их холстины, ушкуйники и рыбаки увидели, что палуба покрыта градом сплошным покровом в ладонь толщиной.
— Повезло, что ушкуй в заводь поставили, да парус вовремя убрали, иначе — быть беде, — сказал Павел.
Пришлось всем ночевать на ушкуе. Поскольку костёр было не развести — ведь всё вокруг сырое — и сухостой, и валежник, — все продрогли. И, едва рассвело, рыбаки сели на вёсла.
— Погреемся, ребята!
Мощными рывками они погнали ушкуй к Хлынову.
— Вот спасибо, мужики, даже не знаю, что бы я без вас делал.
Михаил отдал рыбакам два топора и сверх того — моток верёвки, что приглянулся старшему. Он был рад, что всё закончилось относительно благополучно. Да, люди убиты, но не он тому виной.
Наняв подводу с возчиком и амбалов с пристани, они погрузили товар, и Михаил отправился в лавку. Однако, подъехав, увидели, что та заперта. Что за чёрт? Солнце уже встало давно, а обычно Аникей появлялся в лавке рано.
Мишка нащупал в потайном углублении запасной ключ, отпер лавку, и, перетаскав тюки, свалил их грудой в углу. «Потом разберусь, сейчас ушкуй разгружать надо». И ещё четыре ходки на подводе сделал, пока ушкуй не опустел.
Он рассчитался с возчиком медяками, что нашёл в оловянной кружке под прилавком, и уселся на узлы, раздумывая — разложить товар и идти домой или сразу домой — поесть по-человечески да переодеться.
В лавку заглянул прохожий, давний покупатель.
— Доброго здоровьичка, Михаил!
— И вам того же.
— Ты что же на отпевание и похороны не идёшь?
— Кого хоронят-то? Прости — я только что из Нижнего, новостей не слыхал.
Прохожий посмотрел странно.
— Так Аникея же с супружницей!
— Как? Что ты сказал?
Мишка не сразу понял смысл сказанного.
— Раб Божий Аникей с женою преставились третьего дня. Пожар в доме у них случился, изба сгорела. Гробы даже закрыты — смотреть на обгорелые останки жутко!
Прохожий ушёл, а Мишка сидел в состоянии прострации, не в силах переварить услышанное. То-то лавка была заперта! А он так спешил рассказать Аникею, какое трудное выдалось плавание и как он всё-таки сумел сохранить ушкуй и товар.
Мишка собрался. «Всё потом решу — и что с ушкуем делать, и как с товаром поступить. Надо срочно домой, переодеться в чистое и — в церковь. Купец для меня много сделал — в люди вывел, торговать научил».
Мишка помчался домой, и, едва обняв деда с бабкой, быстро переоделся.
Бабка вытирала углом платка глаза:
— Слышал, небось, горе-то какое?
— Сказали люди уже. Вот — в церковь тороплюсь. На отпевание да похороны не опоздать бы.
Успел. Вокруг двух закрытых гробов ходил батюшка, читая молитвы, на клиросе пел церковный хор. Похоронили купца с женою рядом. Вместе жили, вместе в сыру землю легли. Мишка даже всплакнул.
Когда пришёл домой, упал на постель и стал думать. Что за невезуха, чёрная полоса? Сначала — разбойники, теперь — смерть купца. Что делать, как дальше жить?
Всю ночь Мишка уснуть не мог: вспоминал купца, его было жалко до слёз, и решал, как ему быть дальше. Детей и родни у Аникея не было, на лавку претендовать было некому — можно и дальше самому торговать. А уж это он умеет.
Церкви десятину продолжать платить будет, в управу — сколько положено. Только с товаром как быть? Большую партию товара завёз Мишка, но ведь всё равно когда-нибудь он закончится. Тогда что? Лавку на ключ и снова за товаром? Плохо.
Павел, кормчий, положим, согласится под Мишкой ходить — ушкуй-то купеческий. Правда, прав на судёнышко у Мишки не было никаких. Так ведь и у Павла тоже их не было. И жить Павлу на что-то надо. Команду новую он и сам подберёт. В лавку найти бы кого-то, только сложно с этим. А если невольницу бывшую, Лизавету поставить в лавку торговать? Считать-писать она умеет. Не торговала, правда, никогда — так подучить можно, месячишко вдвоём в лавке торговать. Мишка и сам когда-то не умел — так научился. Одно смущало — не принято на вятской земле женщине за прилавком стоять. Считалось — не бабье это дело. Ну так в Великом Новгороде ещё и не такая вольница. Женщины на улице простоволосые ходят, на вече голос наравне с мужчинами имеют и даже — страшно подумать! — в Посад избираются. Мишка слыхал об этом в Нижнем на ярмарке. А чем Лизавета хуже новгородок?
Утром он вскочил, умылся и — к кормчему.
— Слыхал, Павел, новость горькую?
— Слыхал. На отпевание не успел, а нам похоронах был. Нешто ты меня не видел на кладбище?
— Прости, Павел, не до того было. Как дальше жить думаешь?
— Сам не знаю.
— Я знаю. Всё остаётся по-прежнему. Набирай потихоньку новую команду. Ты людей знаешь, абы кого не возьмёшь. Так же ходить за товаром будем, только платить тебе и команде за работу отныне не Аникей будет, а я.
— Хм, а сможешь?
— Постараюсь.
— Ну, смотри, Михаил. На ушкуе со мной вместе пять человек, и за каждым — семья, рты голодные. Не шутка! Жалованье с тебя спросят. Проторговался али с прибылью — не наше дело. Мы своё сделали — плати.
— Не сомневайся во мне — вот тебе моя рука. И они пожали друг другу руки.
Важное дело удалось неожиданно быстро. Он думал, что Павла придётся долго убеждать, уговаривать, и то — Мишке четырнадцать, а Павел уже старик почти, ему под сорок, небось.
А теперь — домой. Есть хотелось до ужаса. Он даже не помнил, когда в последний раз ел. Уплетая горячую лапшу на курином бульоне, он спросил Лизу:
— Тебе у нас нравится?
— Лучше, чем у башкира. Ты не обижаешь, не бьёшь, кормишь досыта, я сплю в избе, а не в сарае. Чего же ещё желать?
— А в лавку, торговать — хочешь?
И замер сам с ложкой у рта. Лиза — холопка купленная. Он ей приказать может. Но одно дело — работать из-под палки, другое — с желанием. Михаил ведь за товаром уезжать будет, присмотра за лавкой нет. Будет от работы отлынивать или, того хуже — заберёт выручку, и поминай как звали. Велика Русь, с деньгами где хочешь жить можно.
— Не пробовала я, боязно.
— Я покажу. Одевайся, пойдём.
До вечера они раскладывали новый товар. Михаил объяснял Лизе, как каждая ткань называется, сколько аршин такой ткани стоит.
— Ой, я и не запомню сразу!
— Ничего, если очень надобно будет — запомнишь. Я завтра торговать буду, а ты приглядывайся.
Весь следующий день Мишка торговал сам. Покупатели, прослышав о новом товаре, шли один за другим. Он показывал Лизе, как отмерять ткань, называл цену. Девчонка сметливая была, за то — батюшке её спасибо, научил дочь грамоте и счёту. Что не запоминала — записывала.
На следующий день Лиза уже отмеряла ткани сама — Мишка только наблюдал да деньги брал. Понемногу осваивалась Лизавета. Дивились покупатели девушке за прилавком, но уж больно улыбчива да обходительна та была. Поговорили на торгу о девчонке в лавке да и приняли это как должное.
Дел сразу — причём срочных, навалилось много. Метался Мишка по Чижам да в Хлынов ходил, благо — три версты всего до города было. Понемногу всё как-то утряслось, проблемы рассосались, Лизавета в лавке освоилась, цены запомнила. А уж женщины-покупательницы в ней души не чаяли.
— Хороша у тебя помощница, Михаил. Приветлива, всегда подскажет, что лучше выбрать.
Он эти отзывы на ус мотал. Рад был, что не прогадал, хотя и рискнул, ставя за прилавок Лизавету.
Через месяц, когда она освоилась, отправился Михаил на торг — за товарами. Поскольку теперь он сам себе голова, решил, кроме тканей, ещё и железных изделий подкупить. Своего железа, почитай, на Руси и не было. Ковали, конечно, кузнецы железо из болотных криц, только качество его низкое было.
На ярмарке продавали железо в изделиях — замках, оружии, петлях дверных — и в полосах. Делай из такого что хочешь. На вид полосы одинаковые, а изготовлены в разных заморских странах: есть немецкое, есть свейское — даже из Персии. Взял Михаил несколько полос для пробы, остановившись на свейском. Торговали им ушлые новгородцы.
Просел ушкуй под тяжёлым грузом, хотя он в трюме едва и виден был. По приезду, когда везли товар в лавку, телега трещала, переваливаясь на ухабах.
А поутру Михаил обежал всю кузнечную слободу, поговорил с кузнецами.
— Поглядеть железо надо, пощупать, может — дрянь!
— Ну — так милости прошу в лавку, — зазывал Михаил.
После обеда в лавку один за другим ввалились кузнецы. Поглядели железо, попробовали его поцарапать. Один, быстро сообразив, что перед ним качественный товар, с ходу обратился к Мишке:
— Неплохое железо! Беру!
— Сколько полос? — Всё!
Остальные купцы взъерепенились.
— Не можно так! Я первым пришёл!
— А я первым сказал, что беру! Если брать хотел, чего молчал?
Едва утихомирил спорщиков Михаил.
— Кто первый сказал, тот и забирает. Если желаете, могу ещё привезти, только задаток прошу.
— Пиши меня — вот деньги. Мишка достал вощаную табличку.
— Кузнец Ермолов — пять денег.
— Кузнец Анкудинов — десять денег и десять беличьих шкурок.
— А меди, меди можешь привезти?
Видел он медные листы, сияющие ярче солнца, только цену им не знал.
— Возьму для пробы — давай задаток. Авансом Михаил собрал изрядную сумму.
Оказалось, после татарского нападения, коих не случалось давненько — уж лет восемь как, — спрос на железные изделия резко вырос: наконечники копий, стрел, замки уходили из кузницы, как горячие пирожки.
Не откладывая дела в долгий ящик, Михаил отбыл через три дня. Пока плыл, принял решение — не в Нижний надо, а поближе к Новгороду, да в Ярославль хотя бы. Сказывал ему Павел, что на одной реке эти города стоят. Боялся переволоков Мишка. С железом ушкуй тяжёл — потянут ли его лошади, выдержат ли канаты?
Дорога по реке вышла длиннее, зато и железо дешевле, да и медных листов он вез несколько штук, а не один, как хотел изначально. До дома они добрались благополучно, причалив к пристани чуть за полдень. Достал Михаил вощаную табличку, подозвал чумазых ребятишек.
— Заработать хотите ли?
— Кто же не хочет?
Пообещал он каждому по ногате, назвав нужных кузнецов — кто задаток давал. Разгрузка споро прошла — к вечеру кузнецы уже и ушкуй освободили от тяжёлого груза. Наблюдавший за всем Павел головой кивал одобрительно.
— Молодец, Михаил, ловко придумал! Чего железо в лавку таскать — это же не ткани! Тяжело и грязно.
С Павлом и корабельщиками Мишка сразу за ходку расплатился. Это ещё от купца Аникея повелось: причалили к пристани — получи денежки. Ходка за железом внеплановая вышла, и ушкуйники были довольны — дополнительный заработок в семью. У Михаила даже мелькнуло в голове: «А не переключиться ли с тканей на железо да медь?» Одно только непонятно — сколько железа потребно? Может, он своей ходкой на полгода вперёд кузнецов железом обеспечил? Надо будет поговорить с ними. «Завтра обойду, — решил Мишка, — а теперь — в лавку. Узнать надо, как Лиза управляется».
Но едва он переступил порог, услышал громкий, на повышенных тонах голос мужика, что стоял посредине лавки. Тот упёр руки в бока, вопрошая грозно:
— И когда он будет? Я ему все ноги повыдергаю!
— Уважаемый, это кому же ты ноги выдергать обещаешь? Не мне ли?
Мужик повернулся к Михаилу.
— Если ты — Михаил, то тебе!
— Я тебя в первый раз вижу и дорогу нигде не переходил.
Однако мужик разговаривать не желал. Глаза его налились кровью, он развёл руки и стал медведем надвигаться на Мишку. Лиза в испуге округлила глаза. Когда мужик оказался вплотную перед ним, густо дохнув на него луком, Мишка выхватил из ножен боевой нож и приставил его к шее мужика.
— Только двинься — вмиг кровушку пущу! Мужик замер, ощутив на своей шее острое лезвие.
— Ты чего? Я же только поговорить хотел.
— Это я поговорить да дело миром уладить хотел, а ты как медведь на меня кинулся. Не начинают так знакомство. Кто ты есть?
— Купец хлыновский, Дорофеев Илья.
— И чем же я тебя обидел, купец Дорофеев?
— Железо возишь! Отродясь мы, Дорофеевы, железо возили! И новичок ты — цены сбиваешь!
— А почему я тебя спрашивать должен? Ты купец, и я купец, ты сам решаешь, какой товар возить, и я сам. Ты мне не указ. Да ты руки-то опусти, пройди вон, на лавку сядь. Мы же с тобой не тати — деловые люди, поговорить надо.
— Прости, погорячился! Всё, что ты сказал — истинная правда! Я горяч, а ты ещё горячее — сразу нож к горлу. Молод ты для купца, однако наслышан я о тебе уже. У Аникея два года учился, взматерел.
— Давай лучше о делах. Я только с товаром из плавания вернулся, устал.
— Хорошо! Моё предложение — цены одинаковые держать. У тебя цена низкая, ты меня этим разорить можешь. Давай так — я опущу немного, а ты поднимешь. Всё равно обоим выгодно.
— На сколько за полосу опустишь?
— А сам как мыслишь? — купец хитро прищурился.
— Ты ко мне пришёл, ты и предлагай.
— На рубль серебром — не меньше.
— Годится.
Михаил протянул руку. Коли договорились и скрепили договор рукопожатием, ни одна из сторон сама изменить цену не может. Хочешь изменить, коли обстоятельства поменялись — договаривайся заново. Нарушил договор — ни один купец отныне дел с тобой иметь не станет. Купцы — люди солидные, вертопрахи в этой среде не уживались.
До начала зимы Михаил успел сделать ещё две ходки: одну за железом — аж в сам Господин Великий Новгород, вторую — как обычно — в Нижний. Обратно возвращались, когда уже снежок выпал да первый мороз ударил. У берегов река льдом покрылась, только на стремнине вода парила и была свободна от ледяных оков.
Тревожился Мишка: «Успеем ли до Хлынова добраться, или скует льдом реку. Придётся тогда топорами путь во льду прорубать. Товар-то на санях увезти можно — а ушкуй? Льдами его раздавит и — прощай, верное судёнышко. А это — расходы лишние».
Теперь и отдохнуть немного время есть. Конечно, при желании возчиков с санями нанять можно: сказывают, санный путь короче водного, только и опасностей больше, тати зимой в спячку, как медведи, не впадают. Из-за этого купцы, чтобы обороняться, в большие обозы сбиваются и охрану нанимают, да и то иногда с потерями возвращаются.
Неделю Михаил отсыпался-отъедался после трудного последнего плавания. А потом — снова задела. В церковь сходил, поставил свечи святым угодникам, десятину батюшке отдал. На несколько дней за вощаные таблички засел, подсчитывая приход-расход, наличность пересчитал. Выходило много. Конечно, Мишка на печи не лежал, в носу ковыряя, трудился, рисковал здоровьем и деньгами. Но и прибыль того стоила.
Вздохнул — надо в Хлынов, в управу ехать. С Павлом да корабельщиками Мишка рассчитался, церкви положенное отдал, и теперь один долг оставался — налог управе.
Даже Лизе денег дал, хотя холопка она, за одежду, пропитание и крышу над головой работать должна, потому как куплена. Правда, если холоп желание и возможность имеет, может выкупиться. Родня деньги заплатит или сам скопит и — свободен. А коли у холопа дети народятся, так они сразу свободными становятся, никто не имеет права их в неволе держать.
Стать холопом можно запросто. Попал в плен — ты раб, а выкупил тебя из него чужой человек — и ты холоп. За деньги невозвращённые в холопы попадали — тогда холоп «закупом» назывался и батрачил на хозяина, пока долг не вернёт.
Но Мишка решил Лизе приплачивать. Пусть и не полное жалованье она получит, но интерес у человека должен быть к работе. Захочет принарядиться — одежду себе новую купит, а захочет стать свободной — деньги на выкуп будет копить.
Походил Михаил по заснеженному Хлынову, нашёл управу, заплатил налог торговый. Купил деду с бабкой подарки — рукавицы меховые, с шитьём узорчатым. Постоял немного, и Лизе подарок купил — платок из тончайшего шёлка. Хоть и холопка она, а в лавке с торговлей очень его выручает. Да и некрасиво будет: деду с бабкой подарки есть, а молодой девушке — нет. Подарки в любом возрасте получать приятно, а в молодости — особенно. Жалко только, самому Мишке никто подарков сроду не дарил. Родителей он не видел никогда, а дед с бабкой с хлеба на квас перебивались, не на что подарки покупать было. Ну да ничего, молод ещё Мишка и удачлив. Не сказать, что богат, но и не беден уже.
Вышел он из лавки, вдохнул свежего морозного воздуха, осмотрелся. А интересно устроено в Хлынове: на первом этаже — лавка, а второй этаж — жилой. Удобно! Бегать никуда не надо. Утром проснулся, позавтракал, спустился вниз — и ты уже на рабочем месте. Не сделать ли и у себя в Чижах так же? Вдруг Михаил замер от неожиданной мысли. А почему именно в Чижах? Хлынов недалеко, но всё-таки это город, жителей больше, стало быть, и потенциальных покупателей — тоже. Не в Чижах строить надо, а в Хлынов перебираться.
Он вернулся в лавку. Хозяин удивился, однако спросил вежливо:
— Товар не понравился?
— А? — рассеянно глянул Мишка, думая о своём. — При чём здесь товар? Лавку такую же купить хочу. Чтобы внизу — торговля, а второй этаж — жилой.
У купца вытянулось лицо от изумления.
— Я свой дом с лавкой не продаю!
— Я не про твой дом. Я про город говорю. Есть ли у вас дома, что с лавками внизу на продажу выставлены?
Купец почесал затылок.
— Не знаю. Должно быть, есть.
И решил Мишка обойти все лавки на центральных улицах, может — повезёт.
Уже четыре лавки он оставил позади, и всё безрезультатно. Настроение упало, и он шёл по занесённой снегом дороге, глядя себе под ноги. С человеком столкнулся, извинился и уже хотел было дальше идти, но тот схватил его за рукав тулупа.
— Постой! Михаил, ты ли это?
Не сразу Мишка узнал в прохожем Костю Юрьева. Был он в бобровой шубе, лисьей шапке, борода и усы в инее — мудрено узнать.
— Ну, здравствуй, старый знакомец! Ты как тут?
— По делам в управу ходил.
— А чего грустный такой? Мишка рукой махнул.
— Э, нет, так дело не пойдёт. Тут, рядом — мой дом. Пошли — погреемся, о делах своих расскажешь.
— Чего я делами своими тебя обременять буду?
— Чудак-человек! Ты же жизнь мне когда-то спас — могу я помочь тебе как-то?
Согласился Михаил, и они направились в дом сотника. В первый раз Мишка был в столь красивом доме. Слуга в сенях принял с поклоном его тулуп и шубу Кости, дверь в горницу отворил. Мишка вошёл, привычно повернулся к красному углу, где икона висела, — поклон отбил, перекрестился.
— Тимофей, собери на стол!
Сам Костя уселся в кресло, Мишка на лавке сбоку пристроился.
— Давай-давай, всё рассказывай — мне интересно!
И Михаил рассказал о гибели команды, что, в общем-то, Костя уже знал из их неожиданной встречи, о смерти Аникея Лазарева с женой, о холопке Лизе, которую он поставил в лавку торговать, упомянул даже о хлыновском купце Дорофееве и его претензиях и о том, что в Хлынове дом с лавкой ищет. Не с кем было Мишке поделиться своими горестями и проблемами, дед с бабкой — стары, Лиза — холопка.
— Надо же, и у купцов не всё хорошо да гладко. Понятно, что умерших уже не вернёшь. А заботе твоей — о доме да лавке в Хлынове — помочь можно, и даже запросто.
Удивился Мишка:
— Неужто?
— Деньги-то на покупку дома есть?
— Скопил. Я в последнее время железо возил в Чижи из Нижнего и даже в самом Великом Новгороде был.
— Дело сие весьма полезное, одобряю. Оружие нам нужно. А с лавкой таким путём решим. Купи избу-развалюшку за гроши — лишь бы место хорошее было, бойкое. Найми людей. Они старьё развалят и новый дом срубят, какой скажешь. Тебе даже дешевле обойдётся — вокруг города лесов полно. Для обороны лес подальше от крепостных стен отодвинуть надо. Могу даже поспособствовать. Заключим с тобой договор. Воевода деньги за вырубку даст, а ты деревья те — на стройку. Конечно, подсуетиться надо, артель плотницкую нанять. Так и выгода для тебя двойная — деньги за подряд получишь и лес бесплатно. Дерево сейчас сухое, промороженное. Если атаман артельный знакомец твой, так можно такой лес отобрать — любо-дорого посмотреть будет. Ну, как тебе?
— Неужели и в самом деле так можно?
— И на законных основаниях, заметь! Тимофей! Обед готов?
— Готов, хозяин, прошу к столу.
— Пойдём, отобедаем, чем Бог послал.
Бог послал щедро. Сначала щи суточные на мясном бульоне, потом курица запечённая, белорыбица отварная, пироги да кулебяки с капустой да грибами, гречневой кашей. Сбитень хмельной, узвар из яблок.
Наелся Мишка, едва из-за стола встал.
— Благодарствую, Костя.
— Ты вот что, парень. Собери артель плотницкую, думаю — не сложно это. Лес рубить каждый мужик может. Полагаю, седмица у тебя есть в запасе. Как готов будешь, жду у себя. И ещё одно. Когда деньги за подряд получишь, воеводе отдарись.
Михаил не знал, велик ли подряд будет и какой нужно подарок поднести, а спросить у Кости постеснялся. «Ничего, — думал он, шагая к своему селу, — время есть, ещё спрошу. А кроме воеводы, и Косте подарок сделать надо. Здорово это он придумал с лесом! Конечно, он постарше, в городе живёт, в походы ходил, князей да бояр видел — поопытнее меня».
Артель и искать не пришлось. По приходу рассказал кормчему о лесоповале, так тот чуть не до потолка от радости подпрыгнул.
— Будут лесорубы. Зима сейчас, нигде работы нет. Я тебе завтра сколько хочешь мужиков приведу.
— Сколько хочешь — не надо. Мне два десятка лесорубов достаточно, да с десяток плотников, которые избу сладить могут. И ещё возчиков найди с санями. Подряд я возьму в Хлынове.
А сам следующим днём подался в город — развалюшку искать. И нашёл-таки. Не в самом центре, чуть поодаль, но место бойкое, на спуске к реке, и храм недалеко. Сторговался с хозяином-дедом за гроши.
— Вот и славно, — шамкал дед. — Я в городе один остался, переберусь к родне в Никулицино.
Составил Мишка договор, чтобы всё — честь по чести. Старик крестик вместо подписи внизу поставил. Отсчитал ему Мишка медяков.
— Ты уж извини, но меня срочные дела поджимают, потому времени тебе, дед, вещи собрать даю до завтра.
— А ключи кому отдать?
— Да хоть выкинь. Я всё равно избу разберу. Нашёл нищих у замёрзшего причала. Проживали они в ветхой лачуге, грелись у костра.
— Мужики, дрова нужны?
— Никак, шутишь, барин?
— Да не барин я. Завтра с утра ветхую избёнку развалить надо. За работу всё отдаю — брёвна, дранку с крыши. Хотите — продайте, нет — сожгите в костре, мне всё едино. Вечером работу приму и даже по медяхе на пропитание дам.
— Не обманешь? Мишка перекрестился.
— Тогда ждём с утра.
Довольный сделкой, он помчался в Чижи. Лошадь бы ещё с санями, да денег маловато. Ещё неизвестно, во что стройка обойдётся.
Прибежав домой, он наскоро поел и отогрелся. Потом накинул тулуп и — во двор. На снегу стал прутиком рисовать дом с лавкой. Подсобку отдельную да обширную — надо, комнатёнку, где деньги да вощаные таблички с записями хранить — надо, торговое помещение опять-таки — как без него? И наверху жильё устроить: деду с бабкой — комнату, Мишке — самую большую, Лизавете — маленькую. Вроде — всё. Эх, а кухня?
А сени? И их пририсовал. Теперь он уже яснее представлял себе, каким будет его будущее жильё — с лавкой вместе.
И закрутилось. С утра — к нищим, избу-развалюху показал, вечером работу принял, рассчитался. Следующим утром — снова в Хлынов, к Косте, с ним вместе — к воеводе.
Поначалу оробел Мишка, в богатый дом входя. Разделись, холоп их в горницу провёл. Видно, Костя здесь бывал не раз. Уселись на лавку, хозяина поджидая. Через некоторое время тот вышел. Высокий, дородный, в кафтане из добротного фряжского сукна — это Мишка сразу определил. Взгляд пронизывающий, суровый.
Вскочили Костя и Михаил, поклон отвесили.
— Здрав буди, боярин-воевода. Вот, как уговаривались давеча, подрядчика привёл, лес за посадом порубить.
Воевода внимательно посмотрел на Мишку.
— Что-то больно молод подрядчик-то. Не подведёт ли? Справится?
— Я порукой, Яков.
— Договорились. Ступайте.
Костя с Михаилом отвесили поклон, вышли в сени. Одеваясь, Мишка шёпотом спросил:
— Это кто такой будет?
— Вот деревня неотёсанная! Это же Яков Пугвин, воевода хлыновский, из бояр.
— Откуда мне знать?
— Теперь будешь знать. Вышли на улицу.
— Пошли на крепостные стены, покажу.
На дозорных вышках стояли часовые. Узнали Костю, поприветствовали. Костя с Мишкой взобрались по крутым ступеням на стену. Ух, красотища! Видно далеко — лес, Вятка во льду с санным путём посредине изгибами петляет, скрываясь за холмом, деревни поодаль.
— Лес видишь? — показал рукой Костя. — Надо по всей длине, начиная с опушки, саженей на двадцать убрать. Слишком близко он в этом месте к городу подступает. Ежели враг там укроется, сможет безнаказанно стрелы внутрь крепости кидать. Сам понимать должен: не дать ворогу незамеченным к крепости подобраться — дело важное и нужное, не подведи. Ну а лес порубленный — куда хочешь девай, по своему разумению. Можешь продать, можешь на избу себе привезти, а не будет желания — хоть сожги. Мы его рубим, а он снова вырастает. Понял?
Мишка кивнул головой.
— Ты, Костя, не сомневайся — не подведу. Вот только скажи, подряд — это сколько?
— Пять рублей серебром.
Он прикинул в уме: рубль, а то и полтора, лесорубам отдать, ещё рубль — возчикам, что лес на стройку возить будут, столько же — плотникам за дом, да ещё каменщику — за кладку печи. Про подарки Косте и воеводе не забыть. От подряда ничего и не остаётся, зато дом — почти за бесплатно выйдет. «А что — здорово!» — загорелся Мишка.
И закипела работа. Артель лесорубов пилами да топорами деревья валила. Стволы, что поровнее да потолще — сосновые, дубовые — от веток зачищали. Ими у костров в перерывах грелись. Возчики хлысты в город возили, складывали в штабеля на Мишкином участке. Подбадривая лесорубов, Михаил привозил хлеб, крупы, сало. А уж похлёбку мужики сами варили.
Месяц ушёл на очистку участка. Мужики от работы не отлынивали, трудились на совесть — даже пни пожгли.
Принял работу Костя, самолично всё обошёл.
— Ну, Михаил, не подвёл. Даже вешки поджёг. Молодец, теперь здесь врагу не укрыться и незаметно ему не подобраться. Пошли к воеводе за платой.
Мишка, пообещав назавтра оплату дать, отпустил лесорубов да возчиков — чего на морозе людей держать? Не лето, чай.
У воеводы задержались недолго.
— Сам лично проверил? — спросил он у Кости.
— Доподлинно, только из леса.
Воевода черкнул на листе бумаги подпись и протянул Мишке. Тот взял бумагу и поклонился. Воевода посмотрел на него вопросительно и удалился. Костя досадливо крякнул:
— Чего же не отблагодарил?
Не нашёлся Мишка что ответить, замотался, не успел спросить заранее у Кости, чего в подарок-то покупать. Вышли из воеводских хором. Михаил бумагу бережно свернул и сунул за пазуху.
— Куда мне с бумагой этой?
— В управу, за деньгами. Пойдём, провожу. Идти пришлось недолго. Костя показал рукой:
— Вот управа, иди, я подожду.
Писарь долго читал бумагу, шевеля губами, и Мишкино терпение чуть не лопнуло. Потом он ушёл — долго не было — и вернулся с кожаным мешочком.
— Пересчитай и распишись. Грамотный?
— А то!
Мишка пересчитал монеты, обмакнул перо в чернильницу и вывел: «Лобановъ». Они вышли из управы.
— Ты прости, Костя, что ждать заставил. Я в первый раз на подряде, не знаю всего.
— Наверное, в последний. Я же тебя предупреждал.
— Ты о подарке? Я всё спросить хотел, чего воеводе дарить принято? Опять-таки: мало подаришь — обидится, а много не могу, с людьми ещё расплатиться надо.
— Цацки подари. У воеводы дочь есть, и он в ней души не чает. Пошли к златокузнецам.
Костя привёл его в лавку. Та была невелика, зато много в ней было золотых да серебряных украшений. Были и попроще — медные.
Разбежались глаза у Мишки. Что выбрать? Золото он только в монетах видел, а украшения и в руках не держал. Опять выручил Костя, уверенно ткнув пальцем в серебряные серьги.
— Эти бери. Я вкус дочки воеводы знаю — ей понравятся.
Узнав о цене, Михаил внутренне содрогнулся, но виду не подал — снял с пояса кошель. Куда деваться — купил он серьги.
Ещё вот Косте подарок нужен. Только как его об этом спросить? Набрался смелости Мишка, завел разговор об этом уже на улице.
— Брось, свои люди — сочтёмся! Ты скоро в Хлынове жить будешь, видеться часто придётся — авось наступит пора, не откажешь мне в помощи, коль попрошу!
Но Мишка упёрся — сказывалась купеческая привычка не откладывать расчёт.
— Хорошо, будь по-твоему — пошли к оружейнику. Для воина самый ценный подарок — оружие.
Костя выбрал себе засапожный нож — длинный, узкий, с костяной ручкой. Мишка расплатился и тут же, в лавке, вручил нож Косте.
— Как бы теперь с воеводой увидеться?
— Пошли к нему домой. Повинишься, скажешь — забыл.
Долго воеводу пришлось ждать в гостиной, но появился всё-таки. Поклонился Михаил:
— Вернулся я, воевода-боярин, чтобы благодарность тебе принести! Прости, воевода, совсем из головы выскочило. Увидел тебя — сперва растерялся.
И протянул на ладони серьги. Воевода серьги принял, осмотрел.
— Прощаю. Впредь не теряйся. Подал голос Костя:
— Молод он ещё, исправится. Рядом с боярином не стоял никогда. Слава твоя воинская да знатность совсем память парню отбила.
Улыбнулся воевода в усы — понравилась ему лесть.
— Идите с Богом!
Те вышли довольные.
— Простил воевода. Суров он, да отходчив. А на улице уже смеркаться начало.
— Может, у меня переночуешь? Куда ты, на ночь-то глядя?
— Нет уж! Далеко ли до Чижей? Мигом добегу.
— Добежать-то добежишь, да деньги при тебе немалые, поберегись!
Тут же, у дома воеводы и расстались. Мишка едва успел из города выскочить, пока ещё ворота городские не закрылись. И — бегом к Чижам, благо видны вдалеке. Добежал уж почти, когда двое дорогу заступили.
— Ты чего тут разбегался?
— Домой спешу.
Он понял — драки не избежать. Вытряхнул грузик кистеня в ладонь, развернулся немного.
— Деньги за проход давай, не видишь — мытари мы, — захохотал долговязый в заячьем треухе.
— Мытарь деньги за товар взимает, а какой у меня товар?
— Гы-гы, счас найдём, — шагнул к нему второй грабитель.
Мишка не стал ждать — влепил ему в лоб грузиком кистеня. Сам тут же упал, успев при падении подсечь долговязого, да ногой в валенке врезал ему по лицу — от души. Вскочил, нож выхватил, долговязому к шее приставил.
— Чего балуетесь? Насмерть сейчас порешу! Скосил глаза долговязый, увидел товарища своего, что без чувств лежал, и понял — помощи ждать неоткуда. Сам из охотника в добычу превратился.
— Стражникам вас сдать, что ли?
— Не надо стражникам, — просипел долговязый.
К разбойникам и татям наказание применялось одно — повешенье. Зачем преступника в тюрьме содержать, деньги на его кормёжку тратить? Грабителю одно место — на суку, в петле.
— Отпусти, — прогнусавил долговязый.
— Ладно, я добрый сегодня. Забирай дружка своего и с глаз моих долой! А то — передумаю.
Вскочил долговязый, подхватил приятеля своего под мышки и поволок прочь. А Мишка домой отправился, сжимая в руке кистень.
Пока бежал из Хлынова, совсем темно стало. Только дома дух и перевёл. Всё-таки надо было послушать Костю, переночевать у него. А вдруг бы грабителей трое было да поопытнее? Окружили бы его со всех сторон — да дубиной по голове? Только сейчас в полной мере осознал Мишка свою оплошность.
А утром поспешил к Павлу. Рассчитался сполна с лесорубами, отдал деньги возчикам. А потом — к плотникам.
— Пора и дом возводить.
Затем отправился с артелью в город — артельному атаману место показать для стройки, на снегу план обоих этажей нарисовал, задаток оставил. А сам домой — отсыпаться, устал он за эти суматошные дни.
Теперь почти каждый день после работы в лавке Михаил спешил в Хлынов, радовался, что изба на глазах растёт. Плотники хлеб даром не ели: венец за венцом ложились брёвна, стал заметен дверной проём, а потом — и оконные обозначились. Закончили плотники первый этаж, перекрыли брёвнами — взялись за второй. Мишка с удовольствием и радостью ходил по стройке, вдыхая ароматы дерева — опилки и стружка пахли вкусно, даже в ноздрях щекотало.
Товары в лавке постепенно таяли. После ледохода надо было за новыми ехать, только не хотелось Мишке стройку без пригляда оставлять. Успеть бы новый дом с лавкой закончить, чтобы товар туда везти — чего его снова перетаскивать из Чижей? Потому он и сам торопился, и плотников торопил.
После Пасхи дом был готов, осталось полы настелить да печь побелить. Мишка на торг сходил, выбрал два замка: на лавку и дом. Замки были новгородские — массивные, с замысловатыми ключами.
Хорошо смотрелся дом — залюбовался Мишка, подходя к нему по переулку. Одно плохо — брёвна промёрзшие. Чтобы дом прогреть, надо топить печь едва ли не сутками, целую седмицу, иначе в доме холодно, как в леднике. И под двумя одеялами не уснёшь. Впрочем… Аи в самом деле — не тащить же в новый дом старые, латаные-перелатаные одеяла?
Снова Михаил на торг отправился: купил четыре перины, кучу пуховых подушек да одеяла из верблюжьей шерсти. Их купцы из жарких полуденных стран возили. Возчика с санями нанял — не унести такую груду вещей в руках.
Занес покупки наверх, в жилые комнаты, снял тулуп да сапоги и упал на перины. Мягко! Целый день бы так лежал. Небось, деду и бабке понравится — это не на жёстких полатях бока отлёживать. Побывал уже Михаил в домах у воеводы да Кости Юрьева, видел, как у них всё обустроено. И себе хотел так же.
Конечно, купец принадлежал к сословию более низкому, чем воин. На самом низу — нищие да побирушки. На одном уровне с ними — холопы. У них тоже прав никаких — хозяин мог наказать, избить. Убить только не имел права. За убитого холопа виру или, иначе говоря, штраф в казну платить приходилось.
Выше холопов — ремесленники, мастеровые, крестьяне. Это уже люди свободные, оружие могли носить невозбранно. Холопов, ремесленников да крестьян называли ещё «подлым сословием».
Ещё выше — купцы. Те вообще народ вольный, могли не только торговать, но и владеть землёю и деревеньками на ней.
Выше стоят служилые люди — подвойские, судьи. Наравне с ними — житии, считай — местная администрация. А уж затем — воинство, над которым только бояре да князья были властны.
В стороне от всех сословий, особняком стояло духовенство.
И каждое сословие имело свои права и обязанности. Даже если купец был очень богат, он всё равно должен был первым ломать шапку перед небогатым боярином. И в сани купцу дозволялось лишь тройку лошадей запрягать, а четвёрку — только боярину или князю.
И так — во всём, в каждой мелочи. Потому и дом строить Мишка не мог выше, чем у воеводы, атамана или архиепископа. По принципу «Каждый сверчок знай свой шесток».
После строительства ещё оставались брёвна, и Михаил договорился с плотниками во дворе, на задах, амбар поставить и конюшню. Хоть и не было пока коня, подводы или саней у молодого купца, но он вовсе не исключал этого — впрок построил конюшню, коли уж лес строевой даром достался. А амбар — так тот вообще всегда нужен. Не тащить же железо в лавку, где ткань лежит.
В суете и заботах Мишка и не заметил, как зима прошла. Спохватился, когда с крыш закапало да снег тяжело просел. Если сейчас домашних со скарбом не перевезти — месяц, а то и поболе дом пустым стоять будет. И всего-то от Чижей до Хлынова три версты, а попробуй их преодолеть в распутицу. Дороги совсем непроезжими становились. Ни пешему пройти, ни конному проехать. Кони не то что по бабки — по брюхо вязли в липкой грязи.
Весь скудный скарб Мишкиной семьи на одних санях уместился. Дед с бабкой на узлы сели. Возчик рядом с лошадью шёл, а Михаил с Лизаветой — за санями. Местами даже подталкивать их пришлось. Но всё-таки добрались.
Остановились перед домом.
— Вот! — Михаил обвёл рукой дом. — Наше всё это теперь. Лавка внизу, жильё — наверху. У каждого — своя комната.
Он отпер замок, вместе с Лизой перетащил скудный скарб в жилые комнаты.
Долго ходили дед с бабкой по дому, охали да ахали, на перины пуховые ложились, млея от удовольствия.
— Мишаня! Неужели всё это теперь наше?
— Конечно! Я построил, дом мой!
— А не отберут? — опасливо спросил дед. А бабка всплакнула:
— Видели бы твои родители — вот радости-то было бы!
С возчиком Михаил договорился ещё одну ездку сделать — за товаром из лавки. Только тот условие поставил: выехать в Чижи вечером, ночью грузиться, а рано утром — обратно.
— Я чего — тать ночной? — возмутился было Михаил.
— Ночью-то подмораживает, снег замерзает, лошади идти легче. Али жди уже тепла, там на подводе перевезёшь.
Ждать целый месяц он не хотел. И уже перед тем, как городским воротам закрыться, они выехали из Хлынова. Снег развезло, и для лошади даже пустые сани тянуть было тяжело. Мишка мысленно поблагодарил возчика за подсказку.
Они перекидали оставшийся товар из лавки в сани и — назад. Морозец уже успел прихватить подтаявший за день снег, образовав корку. Мишку с Лизой наст держал, а лошадь проваливалась. Намучились, пока до Хлынова добрались.
К этому времени перед воротами очередь из саней образовалась — крестьяне спешили воспользоваться последними деньками перед распутицей, чтобы товар на торгу продать: репу, квашеную капусту, морковь, сало, рыбу вяленую. Деньги селянам были нужны, в первую очередь подати заплатить, а уж потом городских товаров купить — косу, соль да детишкам сладких петушков на палочке.
Не успел Михаил внутри обустроиться, как раздался стук в дверь. Кто бы это мог быть? У Мишки-то и знакомых в Хлынове не было.
На крыльце стоял улыбающийся Костя.
— Иду мимо, глядь — дом стоит, из трубы дым валит. Стало быть, уже живёт хозяин.
— Да только вчера скарб перевёз, обустраиваюсь ещё.
— Ну, похвастай хоромами.
— Да какие это хоромы? С твоими не сравнятся.
Однако гостя по дому провёл. Понравилось Косте.
— Удобно сделал. Когда на новоселье пригласишь?
Опять оплошал Мишка. Слышал ведь, что, войдя в новый дом, праздник устраивать надо, а упустил. Что называется «век живи — век учись». Однако поправился быстро.
— Поблизости харчевни или трактира нет?
— Как не быть? На каждой улице по паре.
— А давай сейчас пойдём — ты же знаешь, где готовят лучше?
— Ещё бы! Даже в общей трапезной можно не сидеть — отдельную комнатку выделят.
— Тогда чего же мы стоим?
Оделись оба и направились в трактир. Вошли — полна трапезная посетителей. Крестьяне, успешно сбыв товар на рынке, чинно обмывали продажи. За соседним столом ратники пили пиво, дальше — мастеровые, по виду кожевенники, уже изрядно пьяные. Шум, гам… Соседа за столом не услышишь.
Подскочил хозяин, склонился угодливо.
— Чего гости дорогие хотят?
— А хотим мы спокойно посидеть в отдельной трапезной. Поесть, попить не спеша.
— Идите за мной.
Сбоку от входа на кухню дверца неприметная была, туда и завёл хозяин гостей. Комната оказалась невелика — стол да две лавки рядом. Хозяин смахнул крошки, подождал, пока гости тулупы снимут да усядутся.
— Что кушать будем?
Михаил отродясь не бывал в таких заведениях, не знал, что можно заказать. Однако выкрутился.
— Костя, я тебя угощать должен, потому как у меня новоселье. Закажи всё сам, по своему вкусу — чего душа пожелает.
Костя сделал заказ не стесняясь.
— Сперва ушицы тройной, да чтобы горячая непременно. К ней — пряженцев с печёнкой.
Опосля поросёнка жареного — чтобы с гречкой внутри, ну и рыбки там всякой.
— Какую предпочитаешь?
— Думаю, карасей у тебя нет?
— Обижаешь, Константин. Для дорогого гостя найдём.
— Тогда обжарить в сметане. И кувшинчик вина — только не кислятины яблочной.
Довольно быстро половые принесли уху, пирожков с печёночным ливером, называемых «пряженцами», да кувшин вина. Михаил разлил вино в оловянные кружки. Тост поднял Костя.
— Что дом поднял быстро — молодец. Вижу — парень ты упорный, чего хочешь, добьёшься. Дай Бог, чтобы дом стоял долго, чтобы добрая хозяйка в нём появилась и детишек тебе кучу нарожала! Выпьем за то!
Выпили. Не сказать, что Михаил вина никогда не пробовал, но почти не пил. Торговля счёт любит, а какой счёт, ежели голова кругом идёт?
Вино пробудило аппетит. Накинулись на уху. И в самом деле, хороша — густая, наваристая — аж губы склеивает. А запах! С ума сойти можно. Куда как вкусно, да с пряженцами! Вскоре ложками по дну мисок застучали. Выпили ещё.
— Эй, где вы там? Появился половой.
— Не готов ещё поросёнок!
— Рыбы неси, грибов, капусты квашеной с яблоками, пирогов.
— Будет исполнено!
Костя с удовольствием накинулся на пироги — как будто и не ел только что уху. Да капустой хрустел, что с антоновкой квашена. Вино заметно сняло напряжение, развязало языки.
— Ты меня держись, Михаил. Я плохого не посоветую. Да и не последний я человек в городе.
— Видел уже, как хозяин перед тобой лебезил.
— Тьфу на него, сошка мелкая. Я вот что тебе скажу: нравишься ты мне. Есть в тебе стержень. Воином бы тебе быть, а не торгашом.
— А я тебе говорил, Костя, что не моё это дело — воевать.
— Это потому, что трофеев, на меч взятых, в руках не держал. Сразу озолотиться можно.
— А можно и голову сложить.
— Может, ты и прав. А по секрету тебе скажу — прикупи ещё пару ушкуев да корабельщиков набери — помоложе, побоевитей.
— Товар возить?
— Нет. Не могу об этом сказывать сейчас. Тут и у стен есть уши.
Мишка повертел головой, но ушей не увидел.
— Подойдёшь ко мне домой через несколько дней — поговорим. А сейчас есть давай — вон, поросёнка несут.
На подносе половой внёс румяного, с хрустящей корочкой, поросёнка. Вид был соблазнительный, а от мясного духа голова кружилась.
Костя живо порезал поросёнка боевым ножом, Мишке, как виновнику торжества, большой ломоть преподнёс, на пирог положив. Тарелками-то не пользовались! Суп или щи ели из мисок, а для мясного или рыбного вместо тарелок использовали кусок хлеба или пирога, который тоже съедали.
Отяжелел Мишка после поросёнка, незаметно пояс на две дырки ослабил. А Косте хоть бы что! Ест и пьёт, как только что с улицы пришёл.
Домой Мишка вернулся уже за полночь — пьяненький. Едва дорогу нашёл. Видел ведь свой дом только днём да на трезвую голову. Лиза не спала — помогла ему валенки стащить да тулуп снять. Мишка чуть не уснул у неё на руках. С трудом, но Лиза дотащила его до перины.
