Глава 4
После пира по поводу новоселья прошло несколько дней. Мишка, вспомнив о приглашении, отправился к Косте. Тот был весел и приветлив.
— Садись, мой юный друг! Как дела, как здоровье?
— Не жалуюсь — не старик я, чтобы болеть. Ты чего мне в трактире сказать хотел?
— Есть одно важное, но тайное дело. Знать о нём не должен никто.
— Разве я похож на болтуна?
— Ладно, слушай. Ты не хотел бы на ушкуе на полдень сходить, поторговать?
— Помилуй Бог, Костя! Какой ушкуй? На дворе снег ещё не сошёл, лёд на реке.
— Не сейчас же, это понятно. Только начинать готовиться к походу исподволь надо.
Что-то он темнил.
— Вот что, Костя. Не хочешь — не говори, только и в дураках меня держать не след.
— Экий ты нетерпеливый да обидчивый! Слушай тогда, но если рот откроешь, я тебе самолично язык отрежу, не посмотрю, что ты мне друг. Задумали мы столицу ордынскую, Сарай, пограбить, забрать у них то, что нам принадлежит. Не их это богатство. У стариков наших беззащитных, у жён отобрано. Не один век грабили, столько добра из русских городов натащили к себе — с жиру лопаются. Слышал я от верных людей, что век тому назад новгородские ушкуйники делали уже такой набег. Злата-серебра увезли тогда — немерено. Заметь — почти без потерь ушли. И как хитро поступили — подгадали время, когда войско татарское в набег ушло. Уверовали ордынцы в свою непобедимость, в то, что убоятся другие народы напасть на их гнусную столицу.
Костя взглянул на Мишку — понял ли, какие дела затеваются?
— А теперь скажи: раз новгородцы смогли, то почему мы, вятские, не осилим? Только прознать надо, какова охрана города, где ворота, сильны ли укрепления. Ну, как перед любой осадой крепости, только нам нельзя осаду держать — войско хана вернётся, а суметь хитростью проникнуть за стены.
— Откуда знаешь, что войско их уйдёт?
— Так они, почитай, каждое лето грабить уходят. Надо только момент подгадать.
— Через земли Казанского ханства идти придётся, а они — союзники Орды.
— А зачем непременно через земли идти? Мыслю так: собрать суда — ладьи, ушкуи, струги, посадить на них рать малую. Рейд должен быть неожиданным, внезапным. Ударили, как ножом в подбрюшье, забрали ценности и — назад.
— Казань на Волге стоит, не пропустят татары войско речное. Слышал я от купцов, что Волгу они цепью перегородили. Ни одно судно без досмотра да налога не проскочит.
— Правду слышал. Кстати, татары Волгу Итилем называют. По Вятке до Камы пойдём. Сама Кама в Волгу ниже Казани впадает, так что цепь нам не преграда. И ещё: перед стрелкой Камы и Волги думаю пластунов-лазутчиков вперёд послать. Если и встретим силы татарские, то небольшие. Снимем без шума и по Волге вниз двинем.
— Ой, рискованно!
— Не спорю. Всё продумать надо, пронюхать. Потому и прошу тебя в Сарай сходить.
— Я не воин, как смогу узреть слабые места крепости?
— Так я с тобой простым гребцом пойду. На вёслах сидеть буду, и ты ни словом, ни жестом не покажешь, что я не обычный гребец. И спуску ты мне ни в чём не давай. Недоволен чем будешь — можешь даже ударить в наказание. Но никто ничего заподозрить не должен.
— А самих-то нас в рабство не возьмут в твоём Сарае?
— О! У татар да монголов закон такой есть — купцов трогать не моги. За нарушение смертью карают.
— А везти чего на продажу? Не идти же пустым?
— Из нас кто купец — я или ты? Поговори с людьми, узнай, что в Сарае спросом пользуется. Пока несколько дней с ордынскими купцами торговать будешь, я город осмотрю. Одно учти — христианам там нельзя оружие иметь.
— Да как же без сабли-то?
— А ты саблю-то спрячь хорошо на судне. Пока время есть — устрой тайник.
— Подумать надо.
— Вот чудак-человек! Конечно, надо. Потому и сказал заранее, чтобы время на раздумье и подготовку было. А теперь дай слово, что никто о разговоре нашем не узнает, что бы ты ни решил, даже если отказаться надумаешь.
— Даю, буду молчать как рыба.
Исподволь Михаил начал разговаривать с купцами — кто бывал по торговым делам в Сарае. Всё оказалось более сложным и запутанным, чем он себе представлял.
Оказывается, городов с названием Сарай в Орде было два. Один, Сарай-Берке, был разрушен войском Тимура или, как его ещё называли, «Железного Хромца». Второй, Сарай-Бату, находящийся на одном из притоков Волги, утратил былую красоту и силу, хирел. Собственно, сама Орда, или улус Джучи, распалась на десяток мелких самостоятельных ханств. Правил Большой Ордой — самым сильным ханством — хан Ахмад, сын Кичик Мухаммад-хана. Ханство сильно кочевыми народами — монголами и асами, кыпчаками. Из оседлых — волжские булгары, марийцы, мордва, хорезмийцы. В городе было полно русских холопов из пленных, а также свободных людей — купцов, ремесленников. Также узнал кое-что интересное — купцы из обоих Иранов, Египта, Сирии, а также их товары, находились на особом, огороженном участке.
Даже выяснил, что стены крепости, так же как и дома — глинобитные, из обожженной глины. Поскольку леса вокруг не было, брёвна приходилось доставлять судами. И по товарам, что спрос там имеют, Михаила просветили купцы: можно лес или доски везти и всё, чем богата Русь — воск, мёд, меха. Рыбы там и своей хватает, а вот свинину жители и вовсе не едят. Мишка мотал на ус всё услышанное, запоминал, чтобы потом с Костей обсудить. Костя пришёл к нему сам.
— Пошли хоть в лавку, чтобы без посторонних поговорить.
Михаил дверь в лавку изнутри запер. Устроились на скамье. Он и выложил всё, что узнать успел.
— Нового я от тебя не услышал — сам уже с купцами да с недавно выкупленными невольниками разговаривал. Много знаю. Препоны есть, как и в любом деле. И основные из них — люди, которые здесь, среди нас крутятся. Слишком много в городе ушей любопытных. Наместник казанского хана Ибрагима, что на Филейской горе обосновался, не дремлет. Доносчиков пригрел, за полезные сведения серебром платит. Вятчане тоже хороши. Если ты не в курсе, скажу — верхушка хлыновская пополам разделилась. Одни — и я в их числе — хотят под руку великого московского князя отойти, другие хотят независимости и от Москвы, и от Казани. Только не бывать этому! — сдвинул брови Костя. — Слишком Хлынов слаб, какая-то сторона непременно его вассалом сделает. Если бы соседи поддержали — так нет же. Ещё полета лет назад устюжане с вятичами побоище устроили в Раздерихинском овраге — ну, где сейчас часовня архангела Михаила стоит.
— Бывал уже там.
— И получается — нет у нас крепких союзников в походе на Сарай. Москве бы сейчас самой от татар отбиться да в Новгороде вольницу обуздать. Она сейчас нам не помощник. Устюжане, может, и помогли бы, да выставят отряд малый, а добычи половину потребуют. Людей у нас немного, вот в чём беда, — тяжко вздохнул Костя.
Михаилу показалось, что тот не столько для него говорит, сколько сам с собой рассуждает.
— Наёмников ежели позвать, так они же деньги авансом потребуют да и болтливы больно. А ну как казанский баскак проведает о наёмниках? Да и не проведёшь скрытно такое количество воинов. Вот и приходится изворачиваться.
Костя встал и нервно зашагал по лавке.
— А разведать, что в Сарае правители замышляют, в любом случае надо, без этого в набег отправляться никак нельзя — слишком многое на кон поставлено. Ошибись я — люди жизнями заплатят. На пути к Сараю — Казань, случись у нас болтун — перехватят по пути. У татар сил несравнимо больше, исход может быть печальным.
Он подошёл к Мишке, положил руку на плечо.
— Ладно, всему своё время. Закупай пока товары для плавания.
Долго раздумывал Михаил, что купить, чтобы не прогореть и распродать быстро. Остановился на лесе. Купил ошкуренные брёвна, которые и сложил на пристани. А после Святой Троицы Костя решил, что пора отправляться в путь.
Погрузили брёвна на палубу, стянули их верёвками. Кормчий поглядывал на груз неодобрительно — из-за высокого его расположения ушкуй стал менее остойчивым. Как бы не перевернуться на крутой волжской волне.
Вышли из Хлынова ранним утром. На месте гребца сидел Костя, одетый, как все корабельщики. Так же как и другие гребцы, усердно работал вёслами, отводя ушкуй от причала. Дальше плыть стало легче — течение помогало да попутный ветер, парус подняли.
Через несколько дней вошли в Каму. Павел и её знавал — хаживал здесь несколько раз. Была она значительно полноводнее и шире, чем Вятка, более удобна для судоходства. На Вятке что ни верста — поворот, а уж отмелей да перекатов — не сосчитать, и течение более быстрое.
Через три дня, когда пристали на ночёвку к берегу, Павел как бы случайно обмолвился:
— Завтра в Волгу выйдем. Казань справа останется. Мимо басурман бы проплыть без задержки.
Корабельщики пропустили эти слова мимо ушей, да только не Костя. Тот внимательно посмотрел на кормчего и понял — это для него сказано. Павел ведь его узнал сразу, как только он появился на ушкуе. Но, предупреждённый Михаилом, сделал вид, что они незнакомы. Ругал, как и всех, когда команды исполнялись медленно. А ругаться Павел умел мастерски, просто виртуозно.
Утром, едва отчалили, снова подняли парус. Павел поставил Костю вперёдсмотрящим, на носу. Там он мог, не вызывая подозрений других гребцов, следить за ситуацией на берегах.
На месте стрелки, где сливались две могучих реки, справа, на казанском берегу, показались конные татары. Разъезд из десяти всадников. Они поглядели на ушкуй, прокричали что-то непонятное и постепенно растаяли позади.
Широка Волга, полноводна. От берега до берега версты три-четыре. Мишка даже оторопел от ее величия. Случись вплавь с ушкуя до берега добираться — и сил никаких не хватит.
Вокруг степь расстилалась. На левом берегу показались белые юрты.
— То башкиры, — пояснил Павел. Каждый день становилось всё жарче. Гребцы и вовсе до пояса обнажились. Теперь плыли даже ночью, поскольку опасались пристать к чужому берегу. То слева, то справа неоднократно замечали всадников кочевых племён. Лучше было держаться от них подальше. Костя всё время поглядывал на левый берег.
На правой стороне показались люди с конными упряжками, затем — деревянный жёлоб из брёвен, тянущийся далеко в степь.
— Переволок, на Дон, — пояснил Павел. — Казаки его держат. До этих мест я ходил, а дальше — не приходилось. Пристать надо, расспросить, где этот ихний Сарай.
Ушкуй, повинуясь командам кормчего, ткнулся носом в песчаный берег. Не спеша подошли казаки — в необъятных шароварах, со смешными чубами-оселедцами на выбритых головах.
— Промахнулся ты слегка, дядя! Жёлоб выше остался.
— Да нам не на переволок.
Казаки разочарованно переглянулись. Павел с ушкуя спрыгнул на берег, стал выяснять дорогу на Сарай. Оказалось — не зря. Волга в нижнем течении делилась на множество рукавов. Старший из казаков прутиком начертил, поясняя, в какой из них следует поворачивать, потом ещё и ещё. Действительно, не зная, заблудишься. Причём казаки заметили, что некоторые из рукавов настолько поросли камышом, что широким судам, вроде торговых ладей, протиснуться будет ой как непросто.
— А дальше смотри по левому берегу, — донеслось до Михаила. — Увидишь крепостные стены — то Сарай и будет.
— Благодарствую, люди добрые, — поклонился Павел.
Михаил заметил, как внимательно прислушивался к разговору Костя.
Через несколько дней достигли нужной протоки, вошли. И вскоре по левому берегу показались стены из глиняных кирпичей большого размера. Не успели они ошвартоваться у причала, как подошёл мытарь.
— Чего привезли? О, брёвна! Очень хорошо, нужный товар! — на хорошем русском языке сказал он. — Плати торговую пошлину — серебряный дирхем.
— Нет у меня дирхемов, возьми нашим серебром.
Мытарь деловито достал из заплечной котомки простейшие весы из латуни. На одну чашку он положил дирхем и протянул руку: — Давай своё серебро.
Михаил отсыпал пригоршню серебряных рублей. Когда чашки весов уравновесились, мытарь благосклонно кивнул: — Оплатил! — и выдал медную табличку: — Можешь торговать!
Едва он ушёл, как на причале неведомо откуда взялись люди. Возбуждённо споря меж собой и энергично размахивая руками, они показывали на прибывший ушкуй. Одеты прибывшие были разношерстно. Кто-то чисто по-татарски — в халатах и тюбетейках, другие в остроконечных шапках и халатах другого покроя, один — в тюрбане, длинной рубахе и белых штанах. И все направлялись к ушкую. Ясно — купцы спешат, стараясь упредить соперников.
Не спрашивая разрешения, купцы забрались на ушкуй и стали осматривать и щупать брёвна. За товар Мишка был спокоен — сам лес перед покупкой осматривал: не гнилой, жучками-короедами не точенный.
— Почём продаёшь?
— Это смотря сколько брать будешь — одно бревно или все разом.
— Все взять хочу! — выступил вперёд одноглазый купец. — Цену назови!
Мишка назвал сам-пять, то есть в пять раз увеличил цену, за которую брал. Прежде всего он был купцом и в проигрыше быть не хотел. К тому же Костя предупреждал его: «Цену повыше загни, чтобы сразу не купили — мне несколько дней надо, чтобы город осмотреть». К удивлению Михаила, одноглазый сразу согласился.
— Всё беру — весь лес.
— Как весь? А нам? — стали возмущаться другие купцы. — Так нечестно!
И пошла между купцами перепалка. Один из них потряс мошною, вытянутой из-за широкого пояса.
— Даю сверх цены десять дирхемов!
— Ибрагим, зачем цену перебиваешь? Ты думаешь, у меня денег мало? Или я — нищий?
Единственным объяснением такого ажиотажа было то, что их ушкуй с лесом оказался первым после зимы. А желающих строиться было немало, и лес был отличного качества.
Наконец купцы договорились между собой. Половину забирал одноглазый Ахмед — тот, что первым намеревался купить весь лес, другую половину купил Ибрагим. Причём цена за лес, к удивлению и радости Мишки, подросла, и он получил сам-семь. Цена просто фантастическая для северных краёв. За такие деньги можно было под Хлыновым пару деревень купить — вместе с избами, холопами, живностью и землёю.
Деньги отсчитали тут же, при свидетелях — других купцах. Те несолоно хлебавши уныло пошли с причала восвояси. Лес договорились забрать с утра. За торгом Мишка и не заметил, как исчез Костя.
Ибрагим теребил Михаила за рукав.
— Что-то я тебя раньше не видел.
— Я в Сарай раньше не ходил.
— А ведь обратно пустым не пойдёшь? Э? — вкрадчиво спросил Ибрагим.
— Конечно, товары куплю.
— Я знаю, что на Руси спросом пользуется. Ты меня уважил, половину товара отдал. Ах, этот Ахмед! Сын грязной рабыни, подлый обманщик. Пойдём со мной, я покажу, что тебе нужно.
Мишка обернулся, ища взглядом Павла или Костю. Но Кости не было, а Павел кивнул — иди, мол. Как-то неуютно стало Мишке. На поясе калита висит, полна серебра — а ну как срежут в толчее?
Ибрагим как будто мысли его прочитал.
— Э, не переживай, у нас в Сарае воров нет. Как поймают кого — сразу руку отрубают прилюдно, на площади. Пойдём, уважаемый!
Ибрагим потащил его за рукав в город.
Пока шли, Мишка пытался запоминать дорогу, вертел головой. Перед каждой лавкой, которых здесь было, наверное, сотни, лежали рулоны тканей, ковры, стояла медная кованая посуда — блюда, кумганы. Ибрагим подвёл его к одной из лавок.
— Смотри и выбирай! Это лавка моего племянника. Клянусь Аллахом, он отдаст тебе товар по справедливой цене.
Ибрагим заглянул Михаилу в глаза.
— Ведь в следующий раз ты весь лес отдашь мне? Зачем нам Ахмед?
Лавка была полна коврами персидской работы. Толстые, яркие, с разноцветным орнаментом. Нога утопала в них чуть ли не по щиколотку. Что же, товар хороший, в Хлынове на ковры спрос неплохой. Мишка выбрал с десяток, отдал деньги.
— Не волнуйся, уважаемый, утром тебе всё доставят на судно. А теперь пойдём ко мне домой, угощу зелёным чаем с щербетом. Заодно посмотришь, где я живу. Иначе как ты меня найдёшь следующий раз, э?
За невзрачным глинобитным забором выше человеческого роста находился тенистый садик с бассейном в центре. Мишке хотелось посмотреть — плавают ли там золотые рыбки, — слышал от кого-то из купцов. Однако Ибрагим, не задерживаясь, провёл его в дом, усадил его, как почётного гостя, на подушку, подложил под спину и сбоку — под локоток, ещё подушек, хлопнул в ладоши. Сам уселся с важным видом.
Вбежала служанка.
— Почему долго? Неси угощение, видишь — я с гостем!
Не успела она исчезнуть, как из арочного проёма появились служанки — одна, вторая, третья… На подносах они несли свежие лепёшки, медный кумган, ломти сушёной дыни, халву и шербет. Ибрагим самолично налил в пиалы зелёный чай, оказывая гостю почёт.
Чай Мишке не понравился — трава-травою, не то что русский сбитень или квас. А вот халва и дыня пришлись по вкусу. Одно плохо — ноги затекали в непривычной сидячей позе. Нет чтобы как люди — на лавках сидеть. А то угощение на ковре, сам — на подушке. Неудобно!
Однако Михаил был уже достаточно опытен в деловых контактах, чтобы не выказывать недовольство. У каждого народа свои привычки, и их надо соблюдать. По поговорке «В чужой монастырь со своим уставом не ходят».
Напился Михаил безвкусного чаю, от души поел халвы да дыни. Пора и честь знать. Поднялся тяжело. Ибрагим пропел сладким голосом:
— Может, желаешь, чтобы мои девочки помогли тебе расслабиться после долгого и трудного пути? Увидишь сам, они большие умелицы в этом. А танцуют — засмотришься! Хочешь — из Бухары, хочешь — из Персии. А нравятся беленькие — у меня и русская есть!
Отказался Михаил — спешил на ушкуй. Купец проводил его до калитки в заборе, рядом с которой дожидался подросток.
— Проводишь уважаемого гостя до причала, Митяй!
Подросток склонился в поклоне, приложив руку к груди.
Мишка шёл медленно, с нескрываемым интересом разглядывая город. Узкие улицы не впечатляли — везде глухие стены глиняных заборов. Конечно, за ними, как и у Ибрагима, могут быть сады, бассейны, богатство и роскошь. Но найти нужный дом почти невозможно — заборы выглядят одинаково. Станешь на перекрёсток и не знаешь, куда идти. Однако подросток шёл по переулкам уверенно, и вскоре Мишка увидел причал и ушкуй.
— Слава богу, вернулся, живой! — запричитал Павел. — Дело-то уже к вечеру. Ушёл с басурманами — где тебя искать? Вот и Кости нет до сих пор.
— Вернётся и он! — Михаил почему-то был в этом уверен.
И правда, вскоре объявился Костя. И тоже не один — его привёл мальчишка.
— Хозяин, дай парню какую-нибудь монету. У меня нет ничего.
Михаил достал медный пул и отдал мальчишке.
— Веришь ли, забрёл в город, а выйти не могу: одни стены вокруг, и все они совершенно одинаковые. — Мишка засмеялся.
— Был я уже в городе, видел. Костя отвёл его в сторону:
— Охрана тут у них слабая, на силу ханского войска надеются. Зато я дворец самого хана видел. Ворота золотом сияют.
— А я вот не успел, — огорчился Михаил, — всё торговыми делами занят был.
— И как — смог чего-нибудь продать?
— Всё! И с прибылью.
— Мой тебе совет. Не покупай товаров на все деньги. Так, купи чего-нибудь, чтобы подозрений не вызвать. Всё едино скоро на меч возьмём. И заметь — без денег. Одно плохо — невольников у них полно. Если с собой брать — задержат нас, не дойдут до Вятки пешими. А на ладьи да ушкуи сажать — это ж сколько кораблей потребуется! А у нас и судов мало, и людей. Ладно, давай спать — устал я что-то.
— И вправду, тяжёлый день сегодня выдался, — согласился Михаил.
Все улеглись спать, а рано утром были разбужены криком муэдзинов, призывающих правоверных на утренний намаз.
Вскоре к ушкую подошли Ахмед и Ибрагим с толпою рабов. Невольники выгрузили брёвна с ушкуя и унесли их в город. Затем, ведомые вчерашним подростком, пришли слуги и принесли ковры, купленные вчера. Раскатали корабельщики персидские изделия и ахнули:
— Красота-то какая!
А Костя снова исчез. Ну что же, его воинское дело такое. Вернулся он лишь под вечер, когда стемнело, да ещё человека с собой привёл, и, похоже, раба: одежда — сплошь рванье старое, в ухе — серьга.
Отвёл Костя Михаила в сторонку.
— Мы можем его укрыть? Тот обвёл глазами судно:
— Разве что под палубу, на носу.
— Хорошо. Ты все свои дела завершил?
— Брёвна продал, ковры купил.
— Сейчас, немедля отплыть можем?
— Надо с Павлом посоветоваться.
— Зови.
Павел, услышав о желании Кости, воспротивился.
— Не дадут басурмане ночью выйти — вон, на краю причала, на северной стороне его, охрана стоит. Да и протоку я не знаю. Наскочим на мель — беда.
— Тогда покуда спрячь этого человека, — тихо попросил Костя.
Павел вопросительно глянул на Михаила. Тот кивнул головой:
— На носу, под палубой спрячем. И коврами завалить придётся. А вообще-то, если найдут его, не миновать всем нам палача.
— Знаю, — оборвал его Костя, — только человек он очень нужный. Он из нашенских, нижегородских — почти земляк. В плен попал о прошлом годе. И самое для нас главное — воин он, десятником был. Досконально знает, где здесь охрана, где склады. Короче, если возвращаться, то только с ним.
Они прошли на ушкуй. Бывшего пленника определили в маленький отсек на носу судна. Сверху уложили ковры.
— Слышь-ка, мил человек, — обратился к нему Павел, — сиди тихо, как мышь. Ни чихать, ни кашлять не моги. Как только будет можно, мы тебя освободим.
— Понял, — глухо ответил тот. — Я хоть на верёвке плыть за ушкуем согласен, лишь бы вернуться на родную сторону.
Лаз в трюм закрыли люком, Мишка навесил замок. А как же — ковры же там!
Спали Павел, Костя и Михаил вполуха и вполглаза. Всё мерещилось — вот выбегут на причал нукеры ханские да примутся обыскивать ушкуй. Судно невелико — всё равно найдут беглого раба. А на пощаду русским, задумавшим помочь пленнику бежать из самого сердца Орды, рассчитывать не приходится.
Едва дождавшись призывных криков муэдзинов к утренней молитве, подняли команду. Обычно после пробуждения умывались, заваривали узвар из сушёных фруктов — яблок да груш. А тут Павел с ходу объявил: «Отдать швартовы, немедля отчаливаем!» Не удивилась команда, привычно уселись гребцы за вёсла. На судне кормчий, можно сказать — второй после Бога, и отец родной, и судья, и все — в одном лице.
Дружно оттолкнулись вёслами от причала и стали выгребать на середину протоки. А там и парус подняли. Ветерок небольшой, но попутный. На вёсла налегли: «И — раз! И — раз!»
Постепенно Сарай остался позади. Костя вопросительно посмотрел на Павла. Кормчий отрицательно качнул головой — рано. И точно. И десяти вёрст не отошли они от Сарая, как увидели идущую навстречу лодку. На вёслах сидело четверо невольников, на носу — двое лучников-кыпчаков, на кормовой скамье — двое татар. Халаты серебром шиты, не иначе чиновники.
— Эй, урус! Стой!
Спустили парус, вёсла вдоль бортов уложили. Лодка бортом к ушкую встала.
— Кто такие? Чего везём?
— Купец хлыновский, Лобанов. Лес в Сарай продавать привозил.
В доказательство Михаил показал медную табличку, которую получил от ханского мытаря на причале. Татары сразу потеряли к судну интерес. Они равнодушно пробежали глазами по палубе, оттолкнулись от ушкуя и поплыли к Сараю.
— Если бы они невольника заметили — быть беде. Даже если кольцо из уха вынуть, дырка всё равно видна будет. А на конях нас догнать по берегу — пара пустяков. Теперь всё время против течения идти придётся — и по Волге, и по Каме, и по Вятке. — Павел обреченно вздохнул.
Так они шли до вечера, и лишь на ночёвке выпустили невольника из укрытия, дали напиться воды вволю да поесть.
— Дыши пока свежим воздухом, парень, а с утра — снова в трюм. Вот пройдём волок казацкий, тогда и на палубу можно. Как тебя звать-то?
— Глебом.
До полуночи Костя разговаривал с Глебом, благо — сам вызвался дневалить всю ночь. И невольник весь день отсыпался. Он был рад нежданному освобождению и не мог наговориться со своим спасителем.
Мишка случайно уловил обрывок разговора, в котором шла речь о дворце хана. Неужели Костя в самом деле хочет в набеге самого хана пленить? Это же невозможно! Слишком сильна охрана, слишком велико войско ордынское. В последнее время Орда не брезговала нанимать наёмников — генуэзскую тяжёлую пехоту, мадьярских конников.
Ладно, поживём-увидим, хочет Костя поговорить — пусть его, а Мишка с командой спать улёгся.
Утром поели и — на вёсла. Ветер был совсем слабый, да и то дул порывами. Когда парус бессильно обвисал, команда бралась за вёсла. Да, вниз по течению было куда быстрее и легче идти.
Наконец миновали переволок. Глеб теперь не прятался, загорал на палубе, чтобы бледностью не отличаться от команды. И одежонку ему подобрали пусть старенькую, но чистую и не рваную. А лохмотья свои Глеб в Волгу выкинул.
Костя ножом распилил ему мягкое медное кольцо в ухе и забросил обломки в воду. Конечно, на мочке уха след остался, и ещё несколько месяцев он будет виден любому, говоря о недавнем рабстве.
Временами Глеб садился за весло, но быстро уставал.
— Глебушка, ты бы не спешил помогать, и без тебя найдётся, кому грести, окрепни прежде, — не выдержал однажды Павел.
— Домой скорее хочется! Можно было бы — на крыльях полетел бы.
Команда сочувственно качала головами. Через неделю вода в Волге изменилась: помутнела, даже вкус стал не такой.
— Кама скоро, — определил Павел. Старый корабельщик знал, что даже речная вода в разных реках на вкус разная. Как-то у костра на ночёвке он похвалился:
— Дайте мне попробовать воду из разных рек, с завязанными глазами угадаю, откуда.
Костя обеспокоился, подошёл к Михаилу.
— Боюсь, казанские татары ушкуй досмотреть захотят. Дырку в ухе у Глеба не скроешь. Сабли далеко ли спрятал?
— Да нет, вон ту планку отодрать только. Там обе — твоя и моя. Да ещё топоры под палубой, хоть и не боевые — плотницкие, однако и они на худой конец пригодиться могут.
Стрелку с Камой ждали с нетерпением и опасением одновременно. И худшие опасения оправдались. Едва они свернули направо, в Каму, как на левом берегу показались конные татары — разъезд в десять всадников. Они подъехали к самому урезу воды.
— Эй, урус! Сюда плыви! — махали они руками.
— Ага, как же! — пробурчал Павел.
Но ветер, как будто подыгрывая татарам, совсем стих. Команда налегла на вёсла.
— И — раз! И — раз! — командовал Павел. Вёсла дружно пенили камскую воду, однако ушкуй продвигался вперёд, против течения, медленно.
Татары на лошадях ринулись по берегу вверх по течению и легко обогнали ушкуй. Широка Кама в низовьях — чуть ли не полверсты. Только татары и Волгу переплывали. Способ простой: надували бурдюки и, придерживая их одной рукой, второй держались за хвост плывущей лошади. Одна загвоздка — луки воды боятся. Окунул его в воду — считай, пропал лук. Потому татары оставили одного воина на берегу, луки с колчанами возле него сложили и — в воду.
Ушкуй, управляемый Павлом, прижимался к правому по ходу движения берегу — подальше от татар. Гребцы работали на пределе сил. Надо было опередить татар, проскочить раньше них земли ханства. Луков у плывущих татар нет, значит — стрелами издали не посекут.
Впереди, довольно близко по курсу ушкуя, показались лошадиные морды и татарские головы. Костя бросил грести, оторвал деревянную планку и вытащил из углубления обе сабли.
— Глеб, саблей работать сможешь?
— Смогу.
— Тогда держи.
Михаил вместе с гребцами ворочал тяжёлое весло и, что творилось впереди, не видел, так как сидел на скамье, как и все — спиной к движению. Вдруг послышался истошный крик, и тут же раздался глухой удар спереди, от которого нос ушкуя на мгновение приподнялся и грузно осел.
— Есть один! — возликовал Глеб.
Только теперь Мишка понял, что произошло: ушкуй носом подмял под себя плывущую лошадь и татарина. Костя с левого борта ударил саблей невидимого Михаилу врага. Одному из татар всё-таки удалось вскочить на спину лошади и запрыгнуть на борт.
— Татарин! — закричал в ужасе один из гребцов.
Костя мгновенно пригнулся и из такого неудобного положения описал саблей полукруг назад. Удар пришёлся татарину по бедрам. Он заорал от боли и рухнул в воду. Больше попыток взобраться на ушкуй никто не предпринимал. Татары, получив отпор, повернули назад. Товарищ их, оставшийся на берегу, в бессильной злобе выпустил стрелу, но она, не долетев до судна, шлёпнулась в воду.
— Фу, проскочили! — обрадовались молодые корабельщики.
— Ваши бы слова да Богу в уши, — остудил их оптимизм Павел. — По татарской земле пока идём. На ночёвку приставать не будем, опасно на берегу.
На вёслах выгребали против течения ещё полдня, пока, наконец, не поднялся попутный ветер. Поставили парус и в изнеможении рухнули на палубу. Медленно проплывали по сторонам враждебные берега. Ночью на нос судна посадили вперёдсмотрящего. Хорошо, что полная луна ярко освещала водную поверхность. К утру вошли в Вятку. Тут уж Павлу был каждый поворот знаком. Напряжение в команде спало, хоть и вымотались все, а вскоре даже шутки посыпались.
— Матвей, а Матвей, почеши мне спинку, а в благодарность я поеду на твоей.
— Ишь, развеселился. А чего орал как резаный, когда татарин на борт взобрался?
Шутник сконфузился. А дальше стало еще веселее: пошли родные места, знакомая до последнего переката Вятка. Вот и Хлынов. Едва успели к пристани причалить, как Костя, забрав свою саблю и вызволенного из неволи Глеба, ушёл.
— Найди меня дня через три, — бросил он на прощание Михаилу.
Тот эти три дня даром не терял. Разложил в лавке ковры и нанял глашатая, чтобы тот кричал на торгу о персидских коврах.
К немалому удовольствию Мишки, все десять ковров были распроданы всего за два дня. Памятуя о словах Кости, он сторговался и купил ещё один ушкуй. При этом не один будущую покупку торговал — с Павлом. Тот дотошно осмотрел судно.
— Не новое, конечно, но крепкое. Поплавает ещё.
Тень досады лежала на его лице. Чувствовалось — Павел к покупке отнёсся ревниво. Он, видимо, думал, что второй ушкуй отнимет у него часть работы. Поняв причину поникшего настроения Павла, Михаил пошутил:
— Назначаю тебя командующим всеми моими судами!
Вот только Павел не засмеялся, а усмехнулся в бороду, склонив однако ж голову в полупоклоне.
— Павел, есть ли у тебя на примете укромный затончик или укрытие какое-либо, чтобы до поры до времени ушкуй туда поставить? Ну, чтобы не угнал кто или парус, скажем, не умыкнули.
Паша задумался ненадолго.
— А, пожалуй, что и есть такое место! У меня сват на Моломе-реке проживает, рыбак. У него дом на берегу и затон свой. Туда ещё три ушкуя поместятся.
— Вот и отлично. Бери своих корабельщиков и гоните ушкуй туда. Парус и вёсла в сарай перенесите. Ну, не мне тебя учить. Вот тебе рубль серебром — отдашь свату за пригляд. Скажи — ещё ушкуй пригоним, — для сбережения.
— Многовато даёшь! — изумился кормчий.
— Так ведь за охрану! Ежели что — за ущерб взыщу. Команде за перегон плачу отдельно. И ещё: вдруг услышишь где, что ладью или ушкуй крепкий продаёт кто — сразу мне сообщи.
— Помилуй Бог! Михаил! Зачем тебе три ушкуя-то? И один работой не перегружен.
— Врать не хочу, правду сказать не могу — сейчас не время. Да ты погоди маленько — первый узнаешь. И людей понадёжнее подбери, желательно — по два человека на судно. Одного — кормчим, другой чтобы с парусом управляться умел.
— А гребцы?
— То уже не твоя забота.
— Чудишь ты, Михаил. Как с Костей связался, плаваем в Сарай, говоришь непонятно.
— Я же сказал — потерпи, Павел. Держись меня ближе, при деньгах будешь — обещаю.
— Вроде ты и не обманывал меня никогда, Сколь тебя знаю.
Он что-то ворчал ещё в том же духе, но всё же пошёл собирать команду для перегона покупки. «Сколько там купец судов просил? Три? Два уже есть…» — снова и снова возвращался Павел в мыслях к необычному заданию Михаила.
Следующим днём Мишка направился к Косте. Тот оказался дома и не один — с Глебом. Оба сидели за столом, пили пиво с раками.
— О! Михаил! Присаживайся, раздели с нами баловство.
— А что — со всем моим удовольствием! Пиво ему нравилось, а вот вино и перевар — нет, голова от них болит только.
— Давненько не сидел я вот так свободно за беседой с мужами. В Сарае хозяин даже присесть не позволял. С утра до вечера спину гнул на басурманина, а тот кормил едва, чтобы только я ноги не протянул.
— Ничего, придёт скоро наше время, Глеб. Вздёрнешь ещё своего скаредного хозяина.
Глеб обеспокоенно стрельнул глазами на Михаила.
— Он в курсе, — успокоил его Костя. — С нами и в набег пойдёт. Ковры-то как, продал? — вдруг весело спросил он.
— Сам-три! — похвастал Михаил. Костя посерьёзнел.
— А ты помнишь, что я тебе говорил?
— А то! Сегодня ещё один ушкуй купил, его Павел на Молому, к свату своему перегонит, в затон.
— Молодец. Чего ушкую без дела на городской пристани болтаться? Ещё вопросы у городского мытаря возникнут. Я тебе говорил, Глеб, что Михаил хоть и молод, а головастый, хваткий.
Костя ловко отделил часть нежно-розовой раковой шейки, отправил её в рот, запив пивом, и жестом предложил Мишке — не отставай, мол.
— Готовься, ещё одно судно нужно. В августе, полагаю, выступим в поход. Вот Глеб ещё помощь обещает, со своими нижегородцами переговорит да рать малую соберёт — конную и пешую.
— Соберу, Костя! Злой я на ордынцев! Никому пощады не будет.
— Хозяина своего бывшего можешь вздёрнуть, а можешь и в полон взять — твоё дело. Однако же мы не столько возмездие вершить собрались, сколько награбленное у сарайских богатеев возвернуть. Пусть знают, что кроме них и другая сила есть, не всё хану и его баскакам на русской земле бесчинствовать и кровушку славянскую пить. Так что сильно кровь пущать не стоит. Отбери у них деньги да освободи рабов — долго набег наш помнить будут!
— Не в силе Бог, а в правде, — сказал Глеб.
— То верно. Однако что-то мы разговорились. Раки стынут.
Воздали должное ароматным ракам, затем прохладному, из подвала, пиву.
— Михаил, в Нижний за товаром сходить не хочешь ли? — невинно спросил Костя.
— Сказал бы уж прямо — Глеба в Нижний доставить надо, — отозвался с обидой тот.
— Ну, голова! Верно, всё наперёд видишь! Только купца, как и волка, ноги кормят. Не пустым же тебе идти? Купи товар для ярмарки. Двух дней хватит?
— Должно.
— Вот и договорились. В Нижнем, как товары продашь да новые закупишь, дождись весточки от Глеба. Кстати, Глеб, ты сам грамотен ли? Писать умеешь?
Глеб покраснел.
— Раньше читал и писал немного, только давно этим не занимался, как в плен попал — не до того было.
— Тогда Михаилу на словах передашь. Никакому писцу не доверяй. Слишком много жизней без проку загублены будут, коли прознают недруги о намерениях наших.
— Ты во мне не сомневайся.
— Да я и не сомневаюсь. Однако за каждого поручиться нельзя, сболтнёт лишнее воин по пьянке — быть беде. И ещё — времени совсем мало. Есть сведения от верных людей, что ордынский хан Ахмат готовит поход на Рязань и Москву. Как войско ордынское из Сарая уйдёт, тут и ударить надо. Потому — поторопись.
Михаил вскорости распрощался и ушёл, а Глеб с Костей продолжили обсуждать план предстоящего набега.
Следующим днём Михаил, предупредив Павла о предстоящей поездке в Нижний, закупил на торгу у охотников беличьи да собольи шкурки, мёд и воск в бочках, расписные глиняные игрушки из Дымковской слободы. Осталось дождаться прибытия Павла с корабельщиками.
Прибыли они под вечер следующего дня. А утром погрузили товар на судно, Михаил с Глебом взошли на ушкуй, и тот сразу отчалил.
До Нижнего добирались долго. Наконец, их взорам предстала гудящая нижегородская ярмарка. Мишке казалось, что он не был здесь целую вечность.
Глеб по приходу сразу ушёл, клятвенно пообещав вернуться через три дня. Михаил тем временем успел свой товар с выгодой продать да новый купить. И про оружие не забыл — не пожалел денег на несколько боевых топоров — хотел корабельщиков своих вооружить.
У боевого топора, в отличие от широкого плотницкого, лезвие узкое. Такое способно любую броню — хоть шлем, хоть кирасу — пробить. И топорище — рукоять — длинное, чтобы врага держать на расстоянии. Мишка здраво рассудил, что команда к топорам привычна, а саблей или мечом владеть ещё учить надо.
Прикупил он немного и нового для себя товара — стекла плоского, оконного. Видел уже такое в богатых домах. И светло от них в избе, и зимой не холодно. Не то что скоблённый бычий пузырь — мутноватый, ничего-то через него не разглядишь. Одно плохо — уж больно товар хрупкий. Однако уложили листы в трюм вертикально на доски, со всех сторон обложили мешками с крупой гречневой. В нынешнем году неурожай на гречку случился, потому спрос есть, вот и прикупил восемь мешков.
День простояли у причала впустую. Товар куплен и уложен, а Глеба всё нет. И лишь когда причал стал пустеть, бывший невольник появился. Мишка только по фигуре его и признал. Кафтан на нём новый, рубаха шёлковая, штаны новые, суконные, в короткие сапожки заправлены, на поясе — сабля. Воин — любо-дорого посмотреть.
— Заждался, Михаил? Прости, дела утрясал. Давай отойдём в сторону.
Глеб вытащил из-за пазухи кафтана свёрнутый в рулон пергамент.
— Передай лично Косте в руки, там всё написано. Смотри, головой отвечаешь за свиток. Ежели что — сожги сразу!
Подивился Михаил тому, что секретная информация писана оказалась, а не на словах, как говорил Костя, но смолчал.
— Понял.
— Тогда удачи!
Глеб повернулся и, не прощаясь, ушёл.
На судне Мишку уже ждали. Только на палубу ступил с причала, как швартов сбросили, и ушкуй отчалил.
В Хлынове он первым делом телегу нанял. Корабельщики мешки с гречкой погрузили, а потом сверху стекло бережно уложили. Другим рейсом уже остальные товары перевезли.
Не задерживаясь дома, Михаил отправился к Косте. Обрадовался сотник и, едва поздоровавшись, спросил:
— Ну, что Глеб? Мишка достал свиток.
— Вот, пергамент передал.
Костя пробежал глазами текст и удовлетворённо кивнул.
— А на словах передал чего?
— Да больше ничего. Он по делам спешил, сунул свиток и ушёл.
Костя кивнул.
— Готовься, Михаил. Ищи ещё судно и пару человек поопытней — кормчего, гребца на каждый ушкуй. Две седмицы у тебя времени. Остальные люди — мои будут. Только втихомолку всё, помни об уговоре!
— Можешь не напоминать — знаю. Михаил позволил себе и команде день отдыха, а потом отправился к Павлу.
— Есть посудина, недалеко — на реке Проснице, в Сунцово. Там купец в бане угорел, а супружнице его судно без надобности, вот и продаёт.
— Едем смотреть.
Отправились на ушкуе, всей командой. Судно оказалось торговой ладьей. Чуть длиннее ушкуя и значительно — на пару аршин шире — пузатая. Осмотрел её Павел и вынес вердикт:
— Оно, конечно, руки ещё приложить надобно, осмолить. Тихоходна будет — больно широка. Грузу много возьмёт, спору нет. Только наш-то ушкуй вдвое быстроходнее будет.
Поторговавшись с купчихой, вдвое сбили цену.
— Вот что, Павел. Даю тебе три дня. Приводи судно в порядок и переправляй его на Молому, в затон — ну, где другой ушкуй стоит. И людей на ладью найди — кормчего и ещё одного матроса, чтобы парус ставить.
— Чего так торопимся? — сразу насторожился Павел.
— Через две седмицы выходить надо будет. И заметь — всем трём судам.
Покачал Павел неодобрительно головой, однако возражать не стал. Видно — что-то знает Михаил такое, что другим знать заказано, потому и не всё говорит. «Ладно, лишь бы за работу платил сполна», — успокаивал себя Павел. А с оплатой Михаил не скупился.
Пока ладью в порядок приводили, он стеклом занялся. Нашёл людей знающих, которые стекло нарезали да в окна вставили. Сам доволен остался, а домочадцы — так те просто от окон не отходили. После подслеповатого оконца в старой избе, затянутого бычьим пузырём, прозрачное стекло воспринималось дивом заморским.
— Лепота! Видно всё и не дует.
— Только осторожнее с ним, не стучите, а то расколется, — предупредил Мишка.
Оставшееся стекло он выставил на продажу. Собственно, оставалось всего несколько листов, размером локоть на локоть, немного мутноватых, с вкраплениями. А разобрали сразу, несмотря на немалую цену. И кто? Купцы! То неудивительно: ларчик просто открывался — лучшей рекламы, чем вставленные в своём доме стеклянные окна, и не придумаешь!
И следующим днём уже два купеческих дома красовались со стеклом в окнах. Народ глядел, дивился. А к Мишке люди подошли — из тех, что побогаче.
— И мы тоже хотим!
Пообещал Михаил по осени ещё подвезти. Была у купечества такая черта — если у соседа что-нибудь новое появилось, то и я куплю, и не такое же, а непременно лучше, выше, больше. Запряг сосед в повозку пару гнедых лошадей, так я — тройку белых. Знай наших!
Прошло несколько дней, и вернулся Павел. Доложил, что ладья — в затоне.
— Ищи людей на суда, Павел. Срочно — времени в обрез.
— Где же я сразу столько нужных-то людей сыщу? Только ведь приплыл! Судно же ремонтировали!
— Знаю, Павел, знаю и ценю твоё усердие! Но как друга прошу — поспешай.
— Мы и так как черти в преисподней работали. Одной смолы две бочки на днище извели, едва сами от копоти отмылись.
Махнул рукой Павел, да и пошёл выполнять очередное задание Михаила. А вернулся неожиданно быстро — за полдень солнце едва перевалило.
— Нашёл, как есть нашёл! — с порога сообщил радостный кормчий. — Почти целую команду! Вот повезло-то!
— Ну-ка, ну-ка, расскажи.
— Купца Замойникова знаешь? Лавка у него недалеко от Никольского храма.
— Как не знать!
— Ушкуй у него сегодня утоп. Рядом с пристанью, при всём честном народе. Как есть ко дну пошёл. Мужики едва спастись успели. Хорошо ещё, что без товаров ушкуй был, порожний.
— А сам Замойников как?
— Чего ему сделается? Он же сам на судне не ходит.
— Так ты его людей перехватил, значит?
— Я об этом и толкую.
— Ну, пострел, везде поспел — молодец! Люди-то надёжные? Кормчего самолично знаешь?
— Не знал бы — не привёл. Да вон они, хозяин, на улице стоят.
— Заводи.
Переговорил Мишка с корабельщиками. Про жалованье рассказал, про ходки за товаром. Присмотрелся к ним. Когда постоянно с людьми общаешься, начинаешь с одного взгляда понимать, что за человек перед тобой. Вот и сейчас с ходу отсеял одного: глаза бесцветные, бегают, прямого взгляда избегает. Вот Мишка ему сразу и сказал, что не нужно ему столько корабельщиков, и он, увы, — лишний. Тот, пожав плечами и ухмыльнувшись, удалился.
Новый кормчий, Ванька-хромой, получивший приставку к имени из-за перелома ноги, кашлянул, обращая на себя внимание.
— Это ты правильно порешил, Михаил, что энтого отшил. Зря его Замойников взял. Мутный он какой-то, не верила ему команда. Вроде ничего ни у кого и не украл, исполнительный, а веры ему нет, сумлеваюсь я в нём — а ну как подведёт, коль туго придётся.
Стало быть, не промахнулся Михаил, отклонив скользкого матроса, вот и у кормчего тот не вызывал доверия. Учитывая предстоящий набег на Сарай, надо быть осторожным при подборе людей.
— Вот вам по полушке авансом, пару дней отдохните. Вон — после купания в реке ещё одежда не обсохла, А потом Павел скажет, где суда ваши. Вновь нанятые люди ушли.
— Павел, разделишь команду по судам, часть на ушкуй определи, что в затоне стоит, часть — на ладью. Пусть освоятся, посудины изучают. А там и время выхода в плавание подойдёт. Но из затона не выходить. Нечего попусту глаза мозолить.
Сам же Михаил к Косте отправился. Холоп впустил его в дом, а дальше из сеней вышел воин — дорогу преградил.
— Подожди.
Через какое-то время Костя вышел.
— Прости, Михаил, что ждать заставил.
И увёл его в маленькую боковую комнату. Явно не хотел, чтобы Михаил видел, кто в горнице.
— Начинай выдвигать свои суда, с расчётом, чтобы оказаться у Немды к Яблочному Спасу.
Прикинул Михаил: Яблочный Спас, или Преображение Господне — это, аккурат, шестое августа. Сегодня — двадцать девятое июля. Седмица времени есть.
— А люди, гребцы, как же?
— Ты будь вовремя на реке у Немды. Всё остальное — там.
— Всё?
— Запасы продовольствия захвати только на своих людей. Если оружие какое найдётся — бери. Уж проверок на сей раз не будет, обещаю. Прости, времени нет.
Михаил и Костя пожали руки и разошлись.
Назавтра Михаил через Павла объявил общий сбор на пристани. Команды всех трёх судов, пусть и неполные, посадил в свой ушкуй. Направились по Вятке к Моломе, в затон. Здесь Павел распределил людей по судам.
— Все готовы к выходу? Идём вместе, не отставать.
Вышли из затона в Молому, потом — в Вятку.
— Куда идём-то, Михаил? — поинтересовался Павел.
— Пока в Немду.
— Да это же всего лишь деревушка! Какие там товары могут быть?
— Не торговать идём, Павел. Тут другая цель — поважней. Попробуй догадаться с трёх раз.
Павел думал недолго, наклонился к уху Михаила.
— Неужто в Сарай?
— Угадал, только молчи пока.
В Немде они были через два дня. Верёвками закрепили суда за деревья. С каждым часом к Немде, небольшой деревушке на берегу Вятки, прибывали ладьи, ушкуи, даже два струга. И в каждой посудине — воины. Вскоре на берегу гудел воинский стан.
— Это чего же делается? — забеспокоился гребец из вновь прибывших, вроде как Спиридон. Михаил даже толком не помнил имена новых корабельщиков.
А суда с воинами всё прибывали и прибывали. Через два дня Мишка пересчитал — более девяти десятков вышло. Они покачивались на воде у берега, расположившись плотно, в два-три ряда.
Наконец вдали показалось облако пыли, а уж затем стала видна быстро приближающаяся конница.
«Да эта Немда — настоящий сборный пункт!» — не переставал удивляться Мишка.
Во главе двух сотен конных ратников прибыл и сам Костя. Выглядел он внушительно — в шлеме-шишаке, в кольчуге, саблей опоясан. Настоящий воевода! После короткого совещания с начальными людьми он распределил ратников по судам. На каждом ушкуе или ладье добавилось по четыре воина, они же — гребцы.
Ударил барабан, взвыли походные трубы. Суда снялись со швартовов и двинулись вниз по течению, буквально заполонив всю ширь реки. По левому берегу, следуя за судами, чёрной тучей шла грозная конница.
