Глава 9. Дуглас, да не тот
Подводная лодка имела задание патрулировать определенный район. Она должна была вести разведку, наводить на чужие конвои бомбардировщики и топить вражеские суда.
Днем они шли под водой, ночью всплывали. Заряжали аккумуляторы, вентилировали отсеки свежим воздухом, связывались по радио со штабом, передавали информацию и получали приказы. Одновременно в море находилось несколько наших лодок.
Точно так же делали и немцы. Им было проще: больше подводных лодок, базы рядом, не тратят драгоценное в условиях войны топливо на переходы. Вели они себя нагло и дерзко, не зря их называли «волчьей стаей». Но с появлением у союзников гидросамолетов «Каталина», часами висевших над морем, они стали вести себя осторожнее, поскольку с воздуха пилоты гидросамолетов хорошо видели подлодки на глубинах до тридцати метров. Обнаруженные лодки забрасывали глубинными бомбами и торпедами, которые сбрасывали на парашютах. Немцы стали нести ощутимые потери.
Однажды их атаке подверглась и лодка, на которой находился Иван.
Они всплыли в сумерках, на ходовом мостике в рубке находился командир, штурман, матрос-наблюдатель и Иван. На море полный штиль, от поднимающейся луны дорожка идет. Дизели ревут, обеспечивая лодке ход и зарядку батарей.
И за их шумом никто не услышал, откуда появился гидросамолет. Просто рядом с лодкой, параллельно ее корпусу, прошли фонтанчики пулеметной очереди. И только потом все услышали нарастающий рев.
Иван сразу опознал характерный силуэт «Каталины» – видел ее на фото, а один раз – вживую.
– Командир, руль круто в любую сторону, – успел он опередить командира, – это американцы.
– Лево руля девяносто, – тут же приказал капитан-лейтенант.
Лодка стала отписывать циркуляцию.
Иван знал, что говорил. Когда цель быстро уходит влево или вправо, довернуть самолет бывает уже невозможно. Секунда-две, и цель уже позади.
– Сигнальщик, пускай зеленую и красную ракеты, – приказал командир.
На такой случай существовали сигналы, в определенной последовательности пускались сигнальные ракеты.
Хлопнула ракетница – раз, второй.
Самолет разворачивался для новой атаки. С него могли не увидеть сигналов, ведь самолет был к лодке хвостом.
– Сигналы еще раз! – приказал командир.
Самолет уже развернулся, намереваясь атаковать лодку еще раз.
Хлопнула ракетница, и в темное небо взвились зеленая и красная ракеты.
На этот раз выстрелов с самолета не последовало. Он прошелся низко, покачал крыльями.
Иван в первый раз видел, как атакует гидросамолет.
– А если бы он лодку повредил? – спросил Иван, ни к кому конкретно не обращаясь.
Ответил командир:
– Пулеметы – даже пушки авиационные – нам не страшны. Прочный корпус имеет толщину пятьдесят миллиметров закаленной стали. Вот если бомбу рядом с корпусом положит либо торпеду – тогда другое дело.
Уже позже, в каюте, Федор объяснил Ивану, что снаружи лодка имеет легкий корпус, повреждения которого не страшны, а под ним – прочный, который не даст раздавить лодку на глубине. Век живи, век учись!
Иван в свое время бредил небом, полетами. Морем, и уже тем более – подлодками, он не интересовался никогда. И чем больше он узнавал о жизни и службе подводников, тем сильнее становилось его уважение к ним. Подбитый самолет можно посадить, покинуть его и воспользоваться парашютом. С подлодкой такие трюки не получаются. Либо все победили и вернулись на базу, либо подлодка – это одна братская могила на всех.
Лодка возвращалась на базу. Топливо почти выработано, подходит к концу питьевая вода и провизия. И, наверное, Иван, как никто на лодке, ждал этого момента. Подводники заняты боевой службой, он же чувствовал себя нахлебником, пассажиром. Вынужденное безделье наводило на него унылые мысли.
И вот настал тот час, когда лодка днем всплыла в надводное положение, огласила бухту ревуном и причалила к пирсу.
Лодку встречало несколько офицеров штаба. Доклад командира, приветствия встречающих…
Иван, одетый в морской бушлат, сошел на берег. Какое же это удовольствие – стоять на твердой земле, а не на качающейся палубе, уходящей при погружении из-под ног, дышать свежим воздухом, а не спертым и сырым в отсеках лодки. Даже вымыться наконец, сменить белье! Оценить эти маленькие радости может только тот, кто сам прошел через это.
Ивана ждал лейтенант Фамусевич, прибывший на полуторке.
Из лодки перенесли тело штурмана, завернутое в брезент. Ивану вернули пистолет и документы. Хотя назвать документами расползшиеся, слипшиеся, с разводами чернил странички было сложно, и он понимал, что придется их менять.
– А что с бортстрелком? – спросил Фамусевич.
– Погиб, ушел под воду вместе с самолетом. А штурман замерз в воде – меня подобрали первым. А как экипаж Новикова?
– Целы все, но самолет под списание пошел. Живого места нет, восстановлению не подлежит. Как вообще долетел до аэродрома, непонятно.
От причалов до аэродрома ехать было недалеко, километров пятнадцать.
Прибыв на место, Фамусевич занялся с политруком организацией похорон штурмана. Иван же писал в штабе рапорт, потом бегал по поводу обмена документов. Непросто было сделать фотографию, пришлось уговаривать фотолабораторию, которая проявляла и расшифровывала фотоснимки с самолетов-разведчиков. Потом – похороны, прощальный залп из личного оружия…
Летчиков хоронить приходилось редко. Они либо падали и сгорали вместе с самолетами, либо раненые дотягивали самолет до своего аэродрома и попадали в госпиталь.
Уже через день Иван получил в штабе предписание убыть в ЗАП.
– Зачем в ЗАП? Неужели здесь самолетов нет?
Приказы в армии не обсуждаются, но Иван возмутился.
– Самолетов действительно нет, и так уже оставшиеся латаем до последней возможности. И указание ВВС строгое, всех безлошадных летчиков отправлять в запасные авиаполки. Не хватает летчиков, – развел руками кадровик.
Иван попрощался со своим техником, мотористом и оружейником, выпили на прощание. На попутном «ПС-84», лицензионном «Дугласе ДС-3», затем переименованном в «Ли-2», добрался до подмосковного аэродрома, где дислоцировался ЗАП. Сдал документы в штаб полка. Здесь были собраны летчики с разных фронтов, как истребители, так и штурмовики и бомбардировщики. Кормили скудно, по тыловым нормам. С голоду не умрешь, но есть хотелось постоянно.
Состав запасного полка все время менялся. Набрав команду, ее отправляли на авиазаводы для получения новой техники.
Летчики, разбившись по интересам, по военным специальностям, обсуждали, кого куда отправили и как идут боевые действия. Находились общие знакомые, в общем – в курилках кипела жизнь.
Через три дня к пилотам подошел незнакомый капитан.
– Здравия желаю, летуны! Кто-нибудь летал на «Дугласах»?
Иван вскочил:
– Старшина Скворцов! Я летал на «Дугласе»…
Он не успел продолжить, что полное наименование его самолета было «Дуглас А-20 Бостон», но капитан его и не дослушал:
– Отлично! Давай документы.
Забрав удостоверение Ивана, он ушел.
Пилоты переглянулись:
– Скворцов! Ты бы узнал сначала, куда он тебя забрать хочет! Ты же видишь, он не команду набирает, ему один летчик нужен.
– Да мне все равно, – смущенно отбивался Иван, – но это все равно лучше, чем в ЗАПе сидеть.
Капитан вскоре вернулся и вернул документы Ивану:
– Забирай вещи, даю тебе пятнадцать минут.
А какие у Ивана вещи? Тощий «сидор» со сменой белья и бритвенными принадлежностями.
Вернулся он через десять минут – долго ли сбегать до казармы.
– Идем.
Они двинулись к стоянке самолетов. Иван высматривал «Бостон», а капитан подвел его к «ЛИ-2», окрашенному в камуфляж и с кабиной стрелка на верху фюзеляжа.
– Вот наша машина!
– Так это же «ДС-3»! – удивился Иван.
– Ну да, «Дуглас». Ты же сам сказал, что летал на «Дугласах»…
– На «Дугласе А-20 Бостон».
Капитан думал недолго:
– Да один черт! Приборы на всех «Дугласах» почти одинаковые, двигателя два. У меня второго пилота нет, прямо с аэродрома в госпиталь увезли. Сказали – язва открылась, оперировать надо. Сам понимаешь, это надолго.
Иван махнул рукой. Ну, посидит он в правом кресле. Командир судна есть, будет время присмотреться. Одно смущало: у «ЛИ-2» хвостовой дутик, а не носовое колесо, как на «Бостоне». Но обзорность из кабины хорошая, тем более – опыт взлетов и посадок на «Ил-2» есть, а там именно хвостовое колесо.
Они забрались по лестнице в фюзеляж. Салон показался Ивану большим.
Их поприветствовал бортмеханик:
– Машина к полету готова! – доложил он.
– Где бортстрелок?
– Да вон он.
В фюзеляж влез бортстрелок, поднял стремянку и закрыл дверцу.
В грузовой кабине стояли ящики, много.
– Двигатели для танков! – похлопал по ящику бортмеханик.
– Знакомься, Илья! – представил Ивана капитан. – Наш новый второй пилот, старшина Скворцов!
– Доброго здоровьичка!
– В кабину, запускаем! И так с вылетом задержались, как бы не влетело нам.
Иван прошел за капитаном в пилотскую кабину, бросил «сидор» в угол и сел в правое кресло. Блин, парашюта нет, непривычно. Он пристегнул привязные ремни.
Капитан улыбнулся:
– Выпасть боишься?
– Привык – на боевых самолетах-то. И парашюта нет.
– Привыкай.
– Я же боевой летчик, а теперь получается – воздушный извозчик.
– Наша служба не менее нужная, а зачастую – еще и опасная. Впрочем, сам все увидишь. Запускаем!
Бортмеханик, протиснувшийся в кабину, запустил поочередно моторы. Иван уставился на приборы. Давление масла, температура – все в порядке.
– В Челябинск летим! – сказал командир. Он запросил разрешение на рулежку, потом на взлет.
Когда они уже вырулили на взлетно-посадочную полосу, капитан убрал руки со штурвала, а ноги с педалей.
– Давай, Скворцов, покажи, на что способен.
Иван такого не ожидал. Машина была ему незнакома, к тому же он знал, что даже два новых одинаковых самолета ведут себя по-разному. Нюансы тонкие, но они есть. А тут – и вовсе неизвестная ему машина.
Однако он взял себя в руки: штурвал, педали – все на месте.
Бортмеханик двинул вперед рычаги газа, моторы взревели, и Иван отпустил тормоза. «Дуглас» начал разбег. Скорость нарастала, но не так быстро, как на «Бостоне».
Механик стал вслух отслеживать скорость:
– Пятьдесят, восемьдесят, сто…
Движением штурвала Иван поднял хвост, потом легонько потянул штурвал на себя. Главное – выдержать направление, не уйти с полосы.
Стук колес прекратился, и Иван понял, что самолет оторвался от взлетно-посадочной полосы.
– Убрать шасси!
Механик двинул рычаги уборки шасси. Самолет набирал высоту.
– А говорил – самолет незнакомый! – сказал командир. – Взлетел, как по ниточке.
Бортмеханик кивнул:
– Хуже видали.
Полет проходил спокойно. Иван все приглядывался к карте. Заметив это, командир улыбнулся:
– Смотри-смотри. Мы уже всю европейскую часть Союза облетели, пригодится.
Иван достал планшет с картами прежнего второго пилота. Обычно в планшете находятся полетные карты того района, где производятся полеты. А в планшете было полно карт от Урала до прежней западной границы. У Ивана еще мелькнула мысль – зачем?
В Челябинске приземлились вечером. Экипаж, за исключением бортмеханика, направился в дом отдыха экипажей. Поужинав, все пошли в отведенную им комнату. Иван обратил внимание, что обстановка здесь была лучше, чем в казарме.
Вскоре пришел механик, доложил командиру:
– Груз выгружен, самолет заправлен.
– Вот и славно, отдыхай.
Иван долго крутился на кровати, сон не шел. Как его угораздило попасть в эту отдельную эскадрилью? А все его язык. Не зря говорят: язык мой – враг мой. Теперь придется летать на «Ли-2», возить грузы. Не этого он хотел. Воевать трудно, порой страшно, но он понимал, что уж коли попал сюда, должен внести свою лепту, приблизить победу своим участием. Тем более что в душе у него появилось чувство, что он не погибнет. Выжил же после ранения на неизвестном полустанке, не замерз в ледяной воде Баренцева моря. Обидно ему стало: другие воевать будут, а он – грузы возить. С тем и уснул.
Утром их самолет загрузили мешками и ящиками. Они вылетели и снова приземлились на уже знакомом Ивану аэродроме, где базировался ЗАП. Зарулили на дальнюю стоянку, и Иван огорченно вздохнул – к казарме и столовой теперь идти далеко. Но командир не торопился, и экипаж оставался у самолета.
Вскоре подъехала полуторка, на которой привезли обед в термосах. Никто не удивился, видимо, для экипажа это было делом уже привычным.
Все поели и улеглись в фюзеляже на брезентовые чехлы от моторов – часа два удалось вздремнуть. Потом подъехал топливозаправщик и залил бензином полные баки.
Затем подошла черная «эмка» – как называли «ГАЗ М-1». Двое военных без знаков различия беседовали с капитаном, что-то показывая на карте. Когда беседа закончилась, из «эмки» вышли двое в гражданской одежде. Они были при оружии, а у одного на плече – рация.
При виде их Иван попытался скрыть удивление.
Незнакомцы заняли места в фюзеляже на откидных креслах.
Капитан поднялся в самолет.
– Экипаж, к взлету!
Бортмеханик втянул лестницу, захлопнул дверь.
– Запускаем!
Взревели моторы. Пока они прогревались, капитан сказал:
– Летим на оккупированную территорию. Прикрытия истребителями не будет. К линии фронта мы должны подлететь в темноте.
– Куда? – поинтересовался Иван.
– После узнаешь.
Не доверяют ему или это военная тайна? Оказалось, капитан и сам знал только предполагаемый район. Указать точку посадки должны были при подлете эти двое гражданских. Хотя какие они гражданские? Переодетые военные.
Иван почувствовал себя неуютно. Опыта ночных полетов у него не было, впрочем – как и полетов «вслепую», по приборам. Как ориентироваться на местности, когда ее не видно? Как садиться в темноте? Ведь всех приборов – только компас и высотомер. Ни приводных станций, ни радиокомпаса – до них еще много лет впереди. А о бетонной посадочной полосе в тылу врага даже и мечтать смешно. Но командир вел себя спокойно, видимо, ему такие полеты были не в диковинку.
Взлетев, они направились на запад.
Через полчаса полета стало темнеть – довольно непривычно. Бортмеханик щелкнул тумблером, включив подсветку приборов.
Через полтора часа полета в кабину вошел гражданский пассажир.
– Идем сюда! – Он ткнул пальцем в карту. – Надо искать три огня в линию – это сигнал. И быть на месте в двадцать три часа.
Командир посмотрел на часы – свои часы Иван бросил в «сидор». После купания в соленой морской воде они стояли, и их надо было отдавать часовщику. Да где его найдешь?
Иногда внизу мелькали огоньки, но в целом земля под ними была черной, не как в мирное время. Немцы соблюдали светомаскировку, у населения не было керосина для ламп, а про электричество забыли с самого начала войны и оккупации.
В кабине было непривычно темно, только приборы мерцали.
– Скворцов, смотри вниз. Где-то здесь огни быть должны.
Внизу было темно, только речка давала серебристый отблеск. И почти сразу, как по команде, вспыхнули в ряд три огня.
– Наблюдаю огни! – доложил Иван.
– Принято, я сам увидел.
Самолет стал описывать круги, снижаясь. Моторы работали на малом газу. Оба пилота вглядывались вперед – где же посадочная полоса, поскольку при неаккуратной посадке можно разбить самолет, угробить экипаж и пассажиров.
Неожиданно на земле вспыхнула одинокая фара, осветившая луг, и «Дуглас», шедший на малой высоте, притерся к земле. Колеса запрыгали на неровностях, самолет трясло. Но все же они сели, развернулись.
К самолету на нескольких бричках подъехали партизаны. Они были разномастно одеты, вооружены и немецким и отечественным оружием. Бортмеханик, стрелок, да и сам Иван через широко распахнутый люк передавали ящики и мешки – в них были боеприпасы, медикаменты, консервы. Также же была пара ящиков с винтовками.
Капитан сидел за штурвалом, моторы молотили на холостых оборотах – в случае опасности командир мгновенно пошел бы на взлет.
Они выбросили весь груз, и в самолет тут же стали грузить тяжелораненых на самодельных носилках. На свободные места сажали раненых, которые могли передвигаться сами.
Самолет быстро заполнился, а их «гражданские» пассажиры остались в отряде.
Только Иван и Илья заняли свои места, командир дал газ и начал разбег. Место посадки самолета могли засечь, выслать солдат и полицейских, и потому надо было убираться как можно быстрее.
Самолет раскачивало и трясло на кочках и ямах, и Иван испугался: если стойки шасси сломаются – быть беде. Однако тяжело груженный самолет оторвался от земли и стал набирать скорость и высоту.
В четыре утра, когда на востоке еще только начало сереть, предвещая рассвет, «Дуглас» миновал линию фронта. Только сейчас, находясь в относительной безопасности, Иван перевел дух. Вот тебе и «транспортник», вот тебе и воздушный извозчик! Адреналина не меньше, чем на штурмовике или бомбардировщике.
Самолет зарулил на стоянку. Довольно быстро к нему подъехали две «санитарки» и крытые грузовики «ЗиС-5». Раненых выгрузили и увезли в госпиталь, но в самолете еще долго присутствовал запах крови, гноя и перевязочных средств.
Экипаж отправился обедать, а командир уселся писать рапорт о выполненном задании. Вот ведь бюрократия, ничего ее не берет, даже война.
На краю поля был отдельный домик на несколько экипажей. Иван понял, что экипажи, выполняющие полеты во вражеский тыл, жили обособленно из-за повышенной секретности.
Комната, где располагались, была небольшой, койки стояли близко друг от друга. Привычного по Уставу режима – подъем, отбой – здесь не было, каждый экипаж ел, отдыхал и вылетал на задание по индивидуальному плану, согласно заданию.
Иван разделся и с наслаждением упал в койку, жалобно скрипнувшую просевшими пружинами. Сразу не уснул, прокручивал в голове ночной полет, а главное – взлет и посадку на неподготовленную землю. Смог бы он вот так? Капитан сажал «Дуглас» здесь впервые, но ухитрился разглядеть полосу в свете костров и единственной мотоциклетной фары, ничего при всем при этом не сломав. Выходит – ас, самый настоящий, Ивану до его мастерства еще расти и расти. Он успокоил себя тем, что ему повезло, есть у кого учиться, набираться практического опыта. Только странно: на гимнастерке у него – ни одной награды. Надо бы поинтересоваться завтра у бортмеханика Ильи, почему это. С этой мыслью он уснул. Рев взлетающих самолетов, прогревавших двигатели, его не беспокоил – эти шумы для авиатора привычны.
Проснулся Иван уже в сумерках.
– Ну и здоров ты спать, старшина! Мы тебе обед оставили, остыл давно. Снедай.
М-да, когда же бортмеханик спит?
Иван встал, размялся затекшие мышцы, умылся. Прошел к столу, поел холодного супа, макароны по-флотски, запил все это жиденьким чаем. Зато увидел на куске хлеба – белого! – кусочек масла.
Он не успел доесть, как снаружи послышались звуки музыки.
Иван пробыл на войне год и два месяца, но музыку слышал впервые. Нет, конечно, когда он слушал по радио сводки Совинформбюро, передавали песню «Вставай, страна огромная…». Как-то раз духовой оркестр играл «Прощание славянки» – это в Ваенге было. А тут – вальс «На сопках Манчжурии».
Иван вышел из дома, как был, в нательной рубахе и кальсонах, потому как ни одной женщины он здесь ранее не видел. И попал впросак: за углом дома, на табуретке, стоял патефон. Там же были девушки, молодые женщины – аж четверо. Они разбились на две пары и кружились в танце. Все в форме – юбках, гимнастерках, сапогах. А тут – явление Христа народу, Иван в исподнем. Немая сцена!
Женщины перестали танцевать.
– Вот и кавалер, девчата!
– Хоть бы ремень надел, а то кальсоны спадут!
– И хорошо! Поглядим, если есть на что!
Они бы еще продолжили подначивать Ивана и насмехаться над ним, да он не дослушал и опрометью кинулся в дом. Оделся-обулся по форме, но, чувствуя некую неловкость, стыд, выйти не смог, щеки полыхали огнем.
В комнату вошел Илья:
– Чего сиднем сидишь? Сегодня полетов не будет. К девушкам шел бы, потанцевал…
– Откуда тут женскому полу взяться?
– Так летчицы же! Экипаж «Ли-2», рядом с нами на стоянке стоит.
– Весь экипаж женский?
– А ты не знал?
– Так они и в немецкий тыл летают?
– Так же, наравне с мужиками. А командиром у них боевитая такая, палец в рот не клади. До войны на пассажирских самолетах летала, в гражданском флоте. А остальные – кто откуда. Второй пилот летчиком-инструктором была, Галиной зовут, бортмеханик – Ирина Мячина, курсы в Горьком закончила. Олеся, борт-стрелок – из-под Харькова.
– Ты, как я посмотрю, со всеми знаком.
– А то! Да ведь они в соседней комнате квартируют. Так что не удивляйся, ежели на веревке за домом белье женское увидишь после стирки.
– Белья не видел. Музыку услышал и вышел, как был, – в исподнем. Обсмеяли только.
– А ты не ходи как чучело.
– Так предупреждать надо!
– И клинья не подбивай. Нюра, командир ихний, за девчатами как мамаша смотрит. В случае чего и в глаз засветить может, были прецеденты.
– И в мыслях не было! – помотал головой Иван.
– Правильно. Девкам-то на войне тяжелее, чем нам. А тут еще каждый норовит под юбку заглянуть. А сходить потанцевать можно, не возбраняется.
Но Иван не пошел, а открыл окно и стал слушать музыку. Господи, как, оказывается, давно он ее не слушал! Увлекался раньше роком, Макаревича слушал, Шевчука, Цоя, а о вальсах-мазурках слышать не хотел. А тут услышал вальс, и сердце растаяло, душа музыки запросила. Да не Цоя или Гребенщикова, а напевное что-нибудь, вроде «Вьется в тесной печурке огонь…».
Патефон смолк, и девушки начали петь. Голоса у них были хорошие, звонкие. Спели «Синий платочек», потом уже военную, про танкистов – «Моторы пламенем объяты, а башню лижут языки…».
Иван слушал-слушал и потихоньку сам начал им подпевать.
Вдруг снаружи раздался голос:
– Что же это вы один сиднем сидите? Голос у вас хороший, присоединяйтесь.
В окно заглянула девушка, одна из тех, кто танцевал вальс.
Иван смутился и замолчал. Он зачастую пел у себя раньше, в свое время. Пел в полете, когда летал один – на штурмовике, возвращаясь с задания. А вот в «Бостоне» молчал, не один в салоне был.
– Меня Ириной зовут, – представилась девушка.
– Скворцов Алексей, старшина! – Иван встал в полный рост.
Девушка засмеялась:
– Фу, как официально! Мы не в строю.
Ивану было неудобно за выход в кальсонах, и он подумал, что, если выйдет сейчас, его снова засмеют.
Но девушка не отставала:
– А вы какие песни знаете?
– Военные, какие же еще? Я на войну с института попал, со второго курса, – начал Иван и тут же, как говорится, прикусил язык. Не стоит о себе рассказывать. Ведь старшина Скворцов в институте не учился, как бы не спалиться.
– Я до войны тоже училась, в библиотечном техникуме. Я горьковчанка. А вы новенький? Я раньше вас не видела.
– Раньше меня здесь не было. Я на Севере служил, на американских «Бостонах» летал. Когда сбили, сюда направили, в ЗАП. Тут меня капитан присмотрел, сказал – у второго пилота язва открылась, в госпитале он.
– На Севере? Ой, как интересно! Только страшно.
– Война везде одинакова.
– А если над морем собьют?
– Нас и сбили над морем. Бортстрелка еще в воздухе с «худого» расстреляли, а мы со штурманом выпрыгнули. Он в воде замерз, буквально несколько минут помощи не дождался. А я – вот он.
– Насмерть замерз? – поразилась девушка.
– Ну да. При тех температурах человек может продержаться в воде минут пятнадцать-двадцать, и все.
– Вам повезло.
– Наша подлодка рядом всплыла, случайно, для подзарядки аккумуляторов. Меня на палубу подняли. Немного припоздали бы – и все, конец.
– Ужас какой! Над землей летать лучше.
– Лучше, не спорю. Я службу подводников вблизи, изнутри увидел. Вот где сложно! Я на «Ил-2», на «Бостоне» возвращался: на одном двигателе, фюзеляж в дырах – но до аэродрома дотягивал. А представь себе подлодку! Глубинная бомба рядом разорвется – и весь экипаж гибнет. Там парашютов нет. Вот кто герои!
– А у вас почему наград нет? – полюбопытствовала Ирина.
– Не сподобился. На штурмовиках летал – в госпиталь попал. На «Бостонах» – сбили, в ЗАП отправили. А для начальства с глаз долой – из сердца вон. Не исключено – не лучше других летал, потому и не отметили.
– Обидно?
– Нет, я обиды не держу. Не за награды воюю – за страну.
– Я тоже добровольно пошла – на курсы. Хотела в снайперы – не взяли, на медсестру опоздала, курсы уже половину программы прошли.
Из-за окна, совсем рядом раздался голос – женский, властный:
– Ирина, вот ты где. Опять кавалера нашла?
– И поговорить нельзя! – Ирина насупилась. – До свиданья, увидимся еще.
Девушка ушла. Сколько их таких – милых, домашних, не изведавших любви – воюют сейчас на фронтах и в партизанских отрядах? Обидно и жалко, что не все вернутся домой. Ладно – мужчины, это их святая обязанность – защищать дом, семью, страну.
Вечером в комнате собрался весь экипаж. Командир выглядел сумрачным. Он разостлал на столе полетную карту, что-то измерял курвиметром и вздыхал. Экипаж его не беспокоил, человек занят подготовкой к полетам.
На северах, в Ваенге, пилоты, способные к рисованию, рисовали полетные карты на потолке. Ляжешь отдохнуть, а полетная карта перед глазами. Поневоле изучишь характерные особенности местности, расположение знакомых аэродромов, высоты. А тут каждый пилот эскадрильи карты прячет, чтобы посторонние проложенный курс не увидели. Хотя какие они посторонние? Из своей же эскадрильи, только другие экипажи.
Следующий день выдался без полетов. Но вечером все изменилось – капитан пришел озабоченный из штаба.
– Вылет через полчаса. Механик, как машина?
– Аэроплан к полету готов! – шутливо доложил Илья.
– Чтобы баки под пробки были, на максимальную дальность идем. Лишь бы встречного ветра не было.
Уже в сумерках к самолету прибыл крытый грузовик. Из кузова выпрыгнули парни в комбинезонах, покидали в фюзеляж груз и сели сами. Старший подошел к капитану:
– Можем взлетать.
– Запускаем!
Несколько минут ушло на прогрев моторов, и «Дуглас» вырулил на взлетно-посадочную полосу. На несколько минут зажегся прожектор, освещая полосу, но как только самолет взлетел, прожектор погас. Немцы и по ночам беспокоили, их «FW-189» или «рама» летали, высматривая. Прожектор же на земле издалека да еще и с высоты виднее.
«Дуглас» набирал высоту. Иван обернулся и посмотрел в открытую дверь кабины. Парни надевали парашюты, их с мешками не спутаешь. На груди у них уже были приторочены увесистые рюкзаки, на них – автоматы. Парашютисты!
Летели долго. Иван с беспокойством начал поглядывать на бортовые часы и указатели топлива. Самолет уже четыре часа был в пути, пора было ложиться на обратный курс. Но капитан был невозмутим.
Судя по времени, они уже должны были пролететь всю Белоруссию, дальше – польские земли.
Наконец командир отдал команду подготовиться к выброске. В фюзеляже, в грузовой кабине замигала желтая лампочка, и бортмеханик открыл дверь. В отсек ворвался сильный ветер и капли дождя.
Парашютисты встали и повернулись лицом к двери. Загорелся зеленый сигнал, и Илья заорал:
– Пошел! Первый – вперед!
Парашютисты прыгали один за другим. Вот последний из них покинул самолет, и Илья захлопнул дверь. Сразу стало тише, по кабине перестали гулять сквозняки.
Иван посмотрел на высотомер – восемьсот метров. Не низковато ли для такой погоды?
Командир как будто прочитал его мысли:
– Кучно сядут, не придется друг друга три дня искать.
Самолет продолжал свой полет на запад. Надо было разворачиваться, на восток двигаться, на аэродром.
Иван не сдержался:
– Командир! Топлива на обратный путь в обрез. Поворачивать надо.
– Еще километров двадцать, а потом разворот. Не понял?
– Пока нет.
– У немцев свои посты наблюдения есть. Наш самолет засекли небось. Обычная ошибка экипажей: где сбросили груз или парашютистов, развернулись, там немцы и искать будут. Своего рода подсказка врагу. Я же немецким пособником не был и не буду. Пролетим дальше, развернемся – пусть они там ищут, далеко от места выброски. Усек?
– Дошло.
Вроде мелочь. Для экипажа все равно, где развернуться, а для парашютистов – лишние проблемы, а то и потерянная жизнь, сорванное задание.
После разворота на обратный курс командир убрал обороты двигателей. Максимальная скорость «Ли-2» была 320 километров в час, но для такой скорости расход топлива большой, и потому им приходилось экономить, держать скорость 240–250 километров. До рассвета они успеют пересечь линию фронта, зато гарантированно сядут на своем аэродроме, а не совершат аварийную посадку с пустыми баками. Пустой самолет, легкий попутный ветер, высота шесть с половиной тысяч метров… В таких условиях расход топлива меньше, а главное – встреча с вражескими истребителями маловероятна. Обычно и наши и немецкие истребители летали на высоте от трех до четырех километров. Таким образом, хотя за бортом и ночь, встреча с вражескими самолетами была возможна.
В качестве ночных истребителей немцы использовали двухмоторные «Ме-110», оснащая их одним мощным прожектором. Применяли их в основном для воздушной обороны городов. Но бывало, выпускали их на перехват наших транспортников и бомбардировщиков. В начале войны немцы о ночных перехватчиках не думали, но когда в начале войны наши «ДБ-3 Ф» нанесли удар по Берлину, спохватились.
Иван смотрел на приборы и думал, что ему повезло. Капитан Савицкий – летчик отличный, у него есть чему поучиться. Вроде бы мелочи, но они существенно влияют на выполнение заданий. До тех пор, пока он не стал летать вторым пилотом, Иван сам себе был и командир, и второй пилот, учился на своих ошибках. А теперь слушал, наблюдал. Такой опыт передается от пилота к пилоту, ни из одного официального наставления его не приобретешь.
Они пересекли линию фронта, когда уже начало светать. Еще час полета – и Подмосковье, аэродром. Самолет коснулся полосы, начал тормозить – и вдруг двигатели, сначала один, а через пару секунд и второй, заглохли. Но капитан сидел невозмутимо, как будто ничего не произошло.
С полосы на свою стоянку их уже утащил грузовик.
Полет был долгим, экипаж устал. Капитан отправился в штаб – на доклад о выполнении задания, а остальные потянулись в домик. Хотелось просто растянуться на койке и спать, спать, спать…
Улегшись в койку, Иван сразу отключился. Все-таки человек – существо дневное, и ночью спать должен. А служба требовала ночного бдения.
Проснулись все почти одновременно, и, приведя себя в порядок, потянулись в столовую. А когда вернулись, обратили внимание на то, что в доме тихо.
Иван поинтересовался у Ильи:
– Что это женщин не видать?
– Понравились? А ты что, не заметил, что их самолета на стоянке нет? На задании, наверное.
– Это днем-то?
– А ты думаешь, что полеты только ночью и только в тыл? Могли груз куда-нибудь транспортировать – в Пермь или в Архангельск. Мы ведь тоже в Челябинск летали, когда ты в экипаж пришел.
– Верно.
Пришел командир, лицо у него было довольное.
– Хорошая новость! От парашютистов радиограмма пришла: «Высадка прошла успешно, все в сборе, приступаем к выполнению задания».
– Вот смелые ребята, – подал голос бортстрелок Савелий. – В чужом тылу, помощи ждать неоткуда, а еще ведь задание выполнять надо, и наверняка рискованное.
О таких заданиях, о выбросе парашютистов, посадках у партизан обычно говорить было не принято. Эскадрилья подчинялась штабу ВВС, но большую часть полетов выполняла в интересах НКВД или партизанского штаба.
Бортмеханик ушел обслуживать самолет, а капитан, бортстрелок и Иван от нечего делать уселись за стол – переброситься в картишки. В карты играли редко, командованием это не поощрялось.
Только они сыграли партию в «дурака», как вошел комэск. Иван видел его второй раз, поэтому узнал не сразу.
– Дурака валяем? – Майор неодобрительно покачал головой.
Комэск попусту не зайдет – это понятно, для получения боевого задания капитан сам ходил к нему. Стало быть, что-то случилось.
Майор снял фуражку и сел на свободную табуретку.
– Хочу вам сообщить не очень хорошую новость.
Однако экипаж это и так понял.
– Сегодня ночью при посадке во вражеском тылу у самолета женского экипажа подломилась стойка шасси. Груз-то они доставили, но сами взлететь не могут. Отбили радио. Есть вариант: доставить шасси, запасной винт и поменять их в полевых условиях. Самолет партизаны замаскировали, но сами понимаете, шила в мешке не утаишь. Мальчишки могут увидеть, немцы случайно наткнутся. Поэтому предлагаю лететь только добровольцам, риск очень уж велик.
Вызвались сразу все, не раздумывая, и капитан сразу внес предложение:
– Кроме запчастей, надо еще двух механиков с собой взять – тогда ремонт быстрее завершить можно будет. Женский экипаж сел, значит – и наш приземлится. Немцы проверить могут, и значит, ремонт необходимо будет завершить за час, от силы – полтора.
– Согласен.
В самолет погрузили запасной винт – его заменить несложно. А вот с ремонтом шасси сложнее. Надо вывешивать самолет или крыло на домкраты или подставлять козлы, подпорки – а это все потери времени.
Собравшись, механики обсудили, какой инструмент или оборудование с собой брать. В итоге взяли и домкраты, и лебедку ручную, и бревна. Не забыли и о фонарях. Без света никак нельзя, хоть это и демаскировать будет.
Вылет предстоял непривычный. Обычно после посадки двигатели не глушили – десять минут на разгрузку, столько же на погрузку раненых, захваченных документов, иногда ценных пленных – и сразу взлет. В окрестных деревнях могли быть полицаи или немцы, и в таких условиях время было решающим фактором. Как только самолет взлетал, партизаны уходили в лес и – все, луг или поляна пустые, только пепелища от сигнальных костров.
Волновались все, стараясь спрятать чувства от сослуживцев. Дело было не столько в возвращении самолета, сколько в спасении летного экипажа, тем более – женского. Фактически это было делом чести.
Лететь было недалеко, пятьсот километров. Конечно, недалеко – это по авиационным меркам. Для пешего, да через линию фронта – долго и чревато пленом или гибелью. Но и их вылет – дерзость, авантюра.
Загодя по рации они решили не связываться, чтобы немцы не запеленговали – делали они это мастерски. Савицкий решил связаться с экипажем уже перед самой посадкой и очень коротко, лаконично, чтобы самому не попасть в ловушку.
Полет проходил спокойно, единственное – чаще приходилось определять по местности свое местоположение.
Через два часа командир сказал:
– Где-то рядом.
И тут же Иван увидел левее курса три костра, выложенные треугольником, сигнальный знак. Он только протянул руку, как командир сказал:
– Вижу.
Запищала рация, и в наушниках послышался женский голос:
– Слышу шум моторов самолета.
– Это мы, пора.
Ни позывные, ни фамилии не назывались из-за опасности перехвата. Немцы горазды на трюки, ведь разговоры шли открытым текстом. Иван помнил, когда он еще летал на штурмовике, как немецкий радист, вышедший на нашу волну, на чистом русском языке пытался навести их на советские войска. Линии траншей – немецкой и русской – в том месте разделяла неширокая «нейтралка».
– Полосу подровняли, чужих нет, – сказала командир женского экипажа. – Подсветить?
– Сам.
Командир выключил рацию, сделал вираж и начал снижаться. Когда до земли оставался десяток метров, он включил посадочные фары и притер самолет к земле.
По неровной земле застучали шасси. Торможение, впереди вырос силуэт «Ли-2». Фары сразу погасили.
Савицкий развернул «Ли-2», подрулил к аварийному самолету и выключил двигатели. Надо беречь топливо, да и звук авиамоторов далеко разносится, глушителей ведь нет.
Дверь открыли сразу, и механики спешно покинули самолет. Оказалось, что в ожидании их и экипаж и партизаны не теряли времени даром: веревками через козлы они подняли крыло в горизонтальное положение, а умельцы из местных уже открутили поломанное шасси.
Механики спешно вытащили запасную стойку и начали устанавливать. Им помогали партизаны – многие из них раньше работали трактористами, электриками и знали, как крутить гайки.
Темнота мешала, но фонарями подсвечивали только участок работы.
Через полтора часа стойку шасси заменили, опустили крыло, поставив самолет на колеса. Всей гурьбой принялись за замену винта.
Что хорошо было на американских самолетах, так это отличный доступ для ремонта.
Механики спрыгнули с мотогондолы и крыльев.
– Ремонт закончен! – доложили они. Руки их были в масле, но лица довольные: – Надо опробовать.
Командир женского экипажа Селезнева подала команду:
– В машину, запускаем!
Правый двигатель, на котором меняли винт, чихнул пару раз в глушитель, завелся, пустив облако отработанных газов, и загудел ровно. Его опробовали на разных режимах. Двигатель не трясло, как иногда случалось из-за дисбаланса.
На коне примчался партизан из дальнего дозора.
– Немцы! – закричал он. – Броневик и два грузовика с солдатами!
Бежать к самолету с женским экипажем было некогда, и, уже не скрываясь, Савицкий по рации предупредил Селезневу:
– Нюра, немцы близко, они по нашу душу. Взлетай по готовности!
Девушкам еще надо было запустить левый мотор.
Едва услышав о появлении немцев, механики с технической базы и члены экипажа кинулись в самолет – попасть в переделку никому не хотелось. Тем более что механики уже все были люди в возрасте, под пятьдесят, а личного оружия у них ни у кого не было. Да и что даст пистолет или револьвер против пулемета на бронеавтомобиле?
Тонко завыл стартер, запустили левый двигатель – в это время самолет Селезневой уже дал полный газ, выруливая на заросшую травой и кочками полосу.
Конечно, полоса – это условность, просто партизаны подобрали местечко поровнее. Но самолету с его скоростями даже кочка может повредить – как это и случилось с женским экипажем. Однако сейчас их «Ли-2» уверенно разогнался, поднялся в воздух и исчез в ночной темноте.
Послышались хлопки – это партизаны, выдвинувшись навстречу противнику, пытались его задержать. Но их было мало, и вооружение стрелковое, легкое – они просто давали возможность взлететь второму самолету.
Грузовики партизаны остановили. Солдаты покинули кузова и вступили в перестрелку. Однако бронеавтомобиль, похожий корпусом на гроб с гусеницами, упорно полз вперед, поливая огнем из пулемета пространство перед собой.
Капитан дал полный газ. В таком режиме, в ночной темноте стали видны огненные языки выхлопов из труб сбоку мотогондол. Немецкий пулеметчик засек цель и перенес огонь на нее. По фюзеляжу защелкали пули. Бортовой стрелок Савелий открыл ответный огонь. Его крупнокалиберный пулемет УБТ бил короткими очередями – ведь бронетранспортер тоже обнаружил себя дульным пламенем пулемета.
Самолет начал разбег. Трясло немилосердно, и бортстрелок прекратил стрельбу. Стрелять при такой тряске значит попусту жечь и без того скромный боезапас.
Иван держал руки на штурвале, а ноги на педалях, как и положено. Самолеты той поры не имели сервоприводов, электро– и гидроусилителей, и на неровном покрытии надо было приложить усилия, чтобы удержать машину при разгоне.
Внезапно самолет потянуло вправо, и Иван вцепился в штурвал, стараясь парировать отклоняющее усилие. Да что же командир не помогает?
Он бросил взгляд на капитана и увидел, что тот упал головой на штурвал и не двигается.
– Илья, убери командира! – закричал Иван.
Бортмеханик схватил командира за плечи, откинул его на спинку кресла, а потом и вовсе вытащил его тело назад, в проход, и дальше – в грузовую кабину.
Держать штурвал стало легче.
Когда самолет достиг скорости отрыва, Иван потянул штурвал на себя – тряска и стук шасси прекратились. Иван убрал шасси – они тормозят, мешают набрать скорость – и поставил закрылки в нормальное положение.
Самолет набирал высоту. Немцы с бронетранспортером, партизаны – все осталось позади.
В наушниках послышался голос Селезневой:
– Парни, что у вас?
– Взлетели, были обстреляны немцами, командир ранен, – коротко ответил Иван.
В кабину вошел Илья. Даже в слабом свете приборов было видно, что руки у него в крови.
– Что? – крикнул Иван.
– Наповал, в голову.
Иван не мог сдержать эмоций и выматерился.
– Остальные как?
– Живы, только дырки в фюзеляже есть.
– Должны долететь!
Иван стиснул зубы. Теперь от него зависит, останутся ли в живых остальные пятеро.
Он довернул педали, положив стрелку компаса на сорок градусов, и стал смотреть в окно. Впрочем, еще рано. Линию фронта они пройдут через полтора часа.
Он поднял самолет на высоту пять километров. Без кислородной маски дышалось уже тяжеловато. Но у остальных членов экипажа и механиков с техбазы масок не было, и значит, выше забираться нельзя.
На этой высоте был порывистый ветер, самолет болтало, и Иван опустил его на пятьсот метров ниже. А в голове билась одна-единственная мысль: «Несправедливо получилось. Женский экипаж спасли, все члены экипажа живы, а наш командир погиб». Иван только-только стал ценить опыт Савицкого, перенимать его навыки – и вот, невосполнимая потеря. Конечно, по возвращении им дадут другого командира, но как он приживется в экипаже? Савицкий был немногословен, летчик от бога. Очень жаль. В груди саднило – Иван привык к капитану.
Он решил по прилету идти в штаб с рапортом о переводе в боевые части. Уж лучше на штурмовике летать, чем видеть, как на беззащитном самолете гибнут боевые товарищи.
К моменту посадки уже рассвело. Иван ювелирно притер самолет к посадочной полосе, зарулил на стоянку и заглушил моторы. Сразу отправился в штаб, как и решил, где написал два рапорта. Один – о выполнении задания, с кратким изложением случившегося, а другой – с просьбой перевести его в действующую боевую часть.
Капитан в кадрах, прочитав его рапорт, очень удивился:
– Скворцов, ты уже в боевой части! У тебя командир погиб на боевом посту, какого рожна тебе еще надо?
– Отпустите! В штурмовики пойду, в бомберы… Душа горит, отомстить хочу.
– Доложу командиру – как он решит.
Наземный люд эскадрильи принялся за организацию похорон. Одни копали могилу на краю аэродрома – там уже было небольшое кладбище погибших летчиков, бортстрелков. Из ящиков для двигателей механики сколотили гроб.
На похороны собрались свободные экипажи, техническая обслуга. Комэск сказал речь, потом взял слово политрук. Женский экипаж рыдал навзрыд. Дали залп из личного оружия, на свежий холмик поставили скромный обелиск со звездой наверху и надписью краской – фамилия, инициалы и звание погибшего, годы жизни.
Люди стали расходиться, а Иван застыл у памятника. Всего ничего летал он с капитаном, два месяца. Особой дружбы вроде не было, в первое время опасался даже, что капитан его хитростью в эскадрилью заманил. А потом оценил высокий профессионализм Савицкого, практический опыт. И теперь ощущение невосполнимой утраты больно сжимало сердце.
Сзади подошел Илья, обнял за плечи:
– Пойдем, помянем командира по русскому обычаю. Все уже собрались, нехорошо, если второго пилота не будет.
Действительно, надо.
В домике где они обычно отдыхали, набилось человек тридцать. На столе – скромные закуски из столовой, водка, что положена, наркомовские сто на брата за боевые действия. Технари принесли спирт. Налили в стакан водки, сверху положили кусок хлеба. Комэск сказал короткую речь, выпили, не чокаясь.
И тут Ивана, что называется, сорвало. Он пил, что наливали, не закусывая, как будто горе спиртным залить хотел. Напился вдрызг и уже слабо помнил, как Илья увел его, стянул сапоги и уложил на кровать.
– Не убивайся ты так-то! Твоей вины в смерти командира нет, это война! А она без потерь не бывает.
И еще что-то говорил, только Иван уже не слышал – вырубился.
Утром голова раскалывалась, во рту было сухо. Он выпил воды из графина, прямо из горлышка. Голова закружилась, и он снова упал в кровать.
Очнулся уже после обеда. Вышел во двор по пояс голый, в кальсонах, буркнул бортмеханику:
– Полей.
Вокруг ходили люди, здесь же были две женщины из экипажа Селезневой, только теперь над Иваном никто не смеялся.
Вечером посыльный вызвал его к комэску. Иван по-быстрому побрился, оделся, начистил сапоги и заторопился к штабу.
В комнате комэска было накурено, хоть топор вешай.
– Здравия желаю! Старшина Скворцов по…
– Садись, – прервал его доклад комэск. – Будешь? – и вытащил из стола бутылку водки.
Но от одного ее вида Ивана замутило.
– Нет, видеть не могу.
– Правильно. – Комэск убрал водку назад в стол и вытащил рапорт Ивана.
– Рассмотрел я твой рапорт, Скворцов. Желание отомстить за командира по-человечески понимаю, но как командир хода твоему рапорту не дам. Летать некому, потери. Сам знаешь, из твоего экипажа второго пилота в госпиталь отправили. Месяц назад бортстрелка «мессер» расстрелял, вчера… – Комэск замолчал, закурил папиросу. Придавив окурок ко дну пепельницы, он решительно хлопнул ладонью по столу:
– Значит, так, Скворцов. Слушай мой приказ: назначаю тебя командиром самолета.
Иван вскочил с места – приказы положено было слушать стоя.
– Подыщем второго пилота из ЗАПа, слетаешь с ним в наш тыл, притретесь, – продолжал комэск.
– Я на фронт хочу! – упрямо заявил Иван.
– В армии приказы положено не обсуждать, а исполнять! – повысил голос комэск. – Я тоже много чего хочу! И потом – Савицкого что, в нашем тылу, на параде убили?! Кругом марш!
Иван сделал поворот через левое плечо и вышел. Через дверь услышал, как матерится комэск. Дверь была тонкой, и слышно было все, слово в слово.
– Каждый день, твою мать, ходят с рапортами! А кто в эскадрилье летать будет? Эх, что за жизнь!
Потом звякнуло стекло, послышалось бульканье – похоже, комэск решил выпить в одиночку.
Когда Иван вернулся в дом отдыха экипажей, Илья поинтересовался:
– Не подписал?
– А ты откуда знаешь?
– Наши пилоты после каждой передряги рапорта о переводе в боевые части пишут. Вот и Савицкий писал, пусть земля ему пухом будет.
– Так никому и не подписал?
– Было дело, подписал одному – чтобы от трибунала уберечь. Один из заезжих начальников к девушкам нашим клеиться стал – я имею в виду женский экипаж. Да еще на виду у других пилотов. А один из командиров не сдержался и морду ему набил. Вот, чтобы избежать скандала, и отправили его на Север, в полк бомбардировочный. Комэск сказал – пусть на северах поостынет.
– Да? А это вариант. Осталось только найти, кому морду набить. Шучу, шучу, – усмехнулся Иван.
Внимания военной контрразведки или НКВД к своей персоне Иван не хотел – документы-то не его. Если начнут копать, обязательно докопаются. И лагеря для него будут не самым тяжким наказанием, могут и шлепнуть. Осторожничал Иван. В бою не боялся, товарищей не предавал, за их спинами не прятался, но в своей части остерегался, даже друзей близких не заводил. Сболтнешь что-нибудь невзначай – и пиши пропало.
– Комэск не сказал, кого командиром назначили? – между тем не унимался Илья.
– А я разве не сказал? Меня.
– Да ну?! – поразился Илья. – Так чего же ты молчишь? Обмыть надо назначение.
Иван поморщился – одно упоминание о выпивке вызывало у него рвотный рефлекс.
– А вторым пилотом кто же?
– Не знаю. Но свято место пусто не бывает.
Илья стал шушукаться с бортстрелком Савелием. Вообще в их экипаже Илья был самым информированным, знал, что и когда случалось в других экипажах. Вроде парень хороший, но уж очень любознательный.
Два дня экипаж не летал, потому как недоукомплектован был, не положено такой в полет выпускать. А утром следующего дня Ивана вызвали в штаб.
Комэск сиял, как новый пятак:
– Вот, Скворцов, знакомься, второй пилот в твой экипаж.
Со стула поднялся молодой, от силы лет двадцати, паренек со знаками отличия старшего сержанта. «Похоже, не бреется еще», – подумал Иван, глядя на его розовые, поросшие пушком щеки.
– Старший сержант Никифоров. – Мужчины пожали друг другу руки.
– Никифоров, подождите меня в коридоре.
Второй пилот вышел, а Иван повернулся к комэску. Тот поднял руки:
– Знаю, что хочешь сказать. Молод, не спорю. Так ведь этот недостаток со временем проходит. Ты на себя посмотри. Тоже ведь не старик, вон, девки из женского экипажа заглядываются.
У Ивана слов возражения не нашлось.
– Он хоть летал сам когда-нибудь?
– А как же. В летной книжке написано – налет двадцать два часа на «У-2».
Иван за голову схватился: немецкие пилоты в авиаполках по двести пятьдесят часов налета имеют, а этот – двадцать два! Но потом остыл. У него у самого налета вообще не было, когда он в 41-й год попал. Первый самостоятельный вылет – и катастрофа. Крыть было нечем. Единственно – полеты у них сложные, ночные, посадки на необорудованные полосы. Ну так кому сейчас легко?
– Зато как и обещал – полеты пока в наш, а не в немецкий тыл, и днем! Заметь! – Комэск поднял указательный палец. – Слетаетесь, притретесь. Посмотришь, выйдет ли из него летчик. Все. Иди, Скворцов, дерзай. Посади его за изучение материальной части, все-таки не «У-2».
– Есть.
В принципе, комэск прав, не боги горшки обжигают. Но он и сам пока не чувствовал себя опытным пилотом, асом. У Савицкого учился, а теперь самому учить другого надо.
Никифоров ждал его в коридоре.
Увидев Ивана, выходящего из кабинета комэска, он пристроился рядом, и они пошли к себе, в дом отдыха экипажей. Из вещей у Никифорова был лишь тощий «сидор» на плече. По дороге он с любопытством вертел головой по сторонам.
– Меня Сашей зовут, то есть Александром, – поправился он.
– Алексей, – буркнул Иван.
– Вы не обижайтесь, товарищ старшина, но я слышал ваш разговор с комэском. Я не подслушивал, просто дверь тонкая.
– И что?
– Налет у меня маленький, это правда. Но я стараться буду, не подведу.
– Ага, ты еще забыл добавить – честное пионерское.
Парень покраснел. Ивану и самому неудобно стало за колкость, за холодный прием. Год с небольшим назад он сам сопливым был, а вот своим трудом дорос до КВС, иначе – командира воздушного судна.
Когда они зашли в комнату, Иван представил нового члена экипажа:
– Старший сержант Александр Никифоров, второй пилот! Прошу любить и жаловать.
Илья присвистнул.
– Илья, не свисти. Примета плохая, денег не будет.
– У меня и так их нет. Я денежный аттестат матери отослал.
– Сейчас ты покажешь второму пилоту самолет, стоянку, столовую. Потом объяснишь все основное по материальной части, но считать заклепки на фюзеляже не надо. Основные приборы, ручки управления – что пилоту в полете знать необходимо.
– Есть!
Новичок оставил «сидор» на свободной койке – раньше на ней спал Савицкий, и они с Ильей вышли.
А немного погодя Иван услышал через открытое окно женский разговор:
– Ой, девчонки! У нас такой новичок появился, прямо красавчик!
– Олеся, остынь!
По голосу – Нюра, командир женского экипажа.
– Это второй пилот на самолет Савицкого.
– А Скворцов куда делся?
– Командиром поставили.
– Во новости! Пойду девчонкам расскажу!
Иван тихонько прикрыл окно, а то получилось, что он вроде бы подслушивал. Хорошо – комэск мужик с понятием, полеты обещает днем и в свой тыл – что-то вроде вывозных полетов. Должности как для Ивана, так и для Александра новые, пообвыкнуться надо.
До вечера бортмеханик занимался с новичком – опыты полетов на двухмоторных самолетах у того не было. Но война, спрашивать никто не будет, готов ли ты.
И на следующий день поступил приказ на вылет. Лететь предстояло днем, да и недалеко, в Пермь – прямо отдых.
Когда уселись в кабину, Иван сказал Александру:
– Ты присматривайся к тому, что делает бортмеханик, что делаю я. На взлете и в полете руки на штурвале держи, а ноги на педалях, чтобы почувствовать машину. Но не мешай.
– Понял.
Вырулили на взлетную полосу, взлетели.
– А теперь попробуй сам, – предложил Иван. – Курс тридцать пять градусов, эшелон три с половиной тысячи метров.
И демонстративно убрал руки от штурвала и снял ноги с педалей.
Саша вцепился в штурвал.
– Да чего ты за него ухватился? – едва заметно усмехнулся Иван. – Легче держи.
Штурвал Саша доворачивал понемногу – привык на легкомоторном «У-2». Но на «Ли-2» движения требовались размашистые, этот самолет в десять раз тяжелее поликарповской машины. Однако приловчился новичок быстро, потеть перестал. Снижался тоже он, уже перед самой посадкой Иван взялся за штурвал и посадил самолет.
– На стоянку заруливай. Наша седьмая, КДП передал.
КДП – контрольно-диспетчерский пункт. На земле, во время рулежки, при взлете и в полете пилоты обязаны выполнять все указания диспетчера, иначе быть беде.
Самолет разгрузили, заправили и снова набили фюзеляж ящиками.
За погрузкой следил бортмеханик, чтобы ненароком не нарушилась центровка самолета. Самый тяжелый груз – к кабине пилота, полегче – в хвост.
В диспетчерской попросили:
– Двое офицеров-летчиков от своего полка отстали. Сам понимаешь, не догонят – под трибунал пойдут. Подбросишь до Москвы?
– Место есть, возьму.
Самолет у Ивана не пассажирский, и эскадрилья особая, отдельная, поэтому диспетчер навязывать ему никого не имеет права.
– Лейтенант и старшина у КПД стоят.
Держа в руке полетные документы, Иван вышел из диспетчерской и обратил внимание, что недалеко от входа стоит летчик в военной форме, но один. Пилот повернулся и… Ба! Знакомое лицо! Это же Витька Фирсов, из ВВС Северного флота, с аэродрома Африканда. Пересекались они как-то.
И Виктор его узнал, обнялись.
– Ты как здесь? – спросил Иван.
– А, хуже не бывает. В Хабаровск, в командировку ездили. Наши перегон самолетов с Аляски наладили. Перегонщики ведут самолеты до Хабаровска, а дальше уже мы должны. Вышли на станции – у бабушек яблок купить, у нас на Севере их нет, сам знаешь, а поезд-то и ушел. А нам в Москве край как надо быть до его прибытия, иначе… – Виктор махнул рукой. – А ты как? Слышал я – сбили тебя, из экипажа один остался?
– Правда. Штурман в воде замерз, бортстрелок в бою убит был. Мне одному спастись посчастливилось.
– Ты извини, друг, я на КДП побегу. Обещали словечко замолвить, на самолет посадить.
– А зачем бегать? Я командир этого самолета. Случайно попал в отдельную эскадрилью. Вроде на один полет брали, а получилось – на постоянную службу.
– Да ну? Вот здорово!
– Да, мне сказали, что вас двое. Где второй-то? А то нам вылетать пора.
– Он у проходной с яблоками. Подожди, я сейчас, одна нога здесь, другая там.
Виктор вернулся быстро – вдвоем они несли мешок яблок.
– Не себе брали – парням в полк, витаминчиками подкормить.
Конечно, с мешком яблок разве догонишь уходящий поезд? И бросить жалко, деньги уже уплачены.
Они прошли к самолету, и Виктор восхитился:
– Здорово ты пристроился! «Ли-2», полеты в тыл… Ни тебе «мессеров», ни тебе зениток. И летаешь над землей, не то, что мы.
Иван помрачнел. Это было его больное место, но ведь всем не объяснишь.
– Садитесь, нам пора.
Запустили моторы и, получив разрешение, вырулили на полосу, взлетели.
Виктор зашел в кабину:
– Эх, благодать, не то что у нас на «Хемпденах». Простор, тепло!
– Сам говоришь – повезло.
– Давно командиром?
– Три дня. Вторым пилотом летал, пока командира не убили.
Улыбка медленно сползла с лица бывшего сослуживца.