Глава 8. Спасение из пучины
Рано утром летчики были подняты по тревоге – к нашим берегам шел немецкий конвой. Подводники, несшие боевое охранение в Баренцевом море и всплывавшие по ночам для подзарядки аккумуляторов и радиосвязи, сообщили на базу, что видели немецкие боевые корабли, выходящие из портов. Днем суда можно было легко выявить по многочисленным дымам из труб – котлы топили углем.
Пока летчики готовились к вылету, взлетел самолет-разведчик «ДБ-3 Ф». Механики прогревали моторы, оружейники подвешивали торпеды. На торпедном мостике вполне можно было подвесить две торпеды, но у «Бостона» не хватало грузоподъемности, и потому подвешивали одну, как правило – по правому борту.
Через полтора часа авиаразведчик доложил по рации, что видит военные суда противника, идущие к конвою. Вылетали эскадрилья за эскадрильей, почти все полки – «Пе-2», «Хемпдены», истребители, «ДБ-3 Ф», потому как пикировщики «Пе-2» успеют отбомбиться, только потом подойдут тихоходные «Хемпдены», затем и «ДБ-3 Ф». А истребителям придется сменять друг друга, за «Харрикейнами» поднимутся в воздух «Як-1». Только так можно прикрыть караван, но только от действий немецкой авиации и судов. А еще реальная угроза – подводные лодки, эти волчьи стаи Деница.
За «Хемпденами» взлетели «Ил-2» – в полете они опередят английские самолеты.
После неудачи с конвоем PQ-17, когда было потоплено много судов, когда английские военные корабли предательски бросили конвой, испугавшись выхода в море немецких линкоров и крейсеров, защита была усилена.
На аэродром Африканда прибыла эскадрилья английских бомбардировщиков, а конвой сопровождали английские подводные лодки. Для СССР груз конвоя был в то время бесценен. Оружие, топливо, боеприпасы, танки – вот что везли транспортные суда.
По сигналу ракеты взлетело звено «Бостонов». Над Баренцевым морем их обогнали «Хемпдены». К месту встречи с конвоем спешили советские корабли.
Наши истребители в основном барражировали между берегом и конвоем, стараясь не допустить прорыва немецких пикировщиков «Ю-87» и истребителей к транспортам. Но истребители не могли бороться с военными кораблями немцев, для этого вылетели бомбардировщики и торпедоносцы.
Позади остался норвежский Киркенес, внизу – свинцовые воды. А впереди уже видно, как пикируют ранее вылетевшие «Ил-2».
Когда подлетели ближе, стало видно, что они атакуют эсминец и несколько сторожевиков, а эсминец и корабли сопровождения ведут плотный защитный огонь. В лобовом стекле все отчетливее становились видны силуэты кораблей.
«Горбатые» закончили штурмовку и повернули к востоку. Запас топлива у них невелик, и долго висеть над целью они не могут, тем более что все бомбы уже сброшены.
– Снижаемся! – услышал Иван в наушниках голос Фамусевича.
Начали пологое снижение. Высота 25 метров, и кажется, что крупные волны вот-вот заденут фюзеляжи. Дистанция километр, и она стремительно сокращается. Восемьсот метров, ведущий сбросил торпеду. Иван видел, как она с плеском нырнула в воду – он летел позади и правее ведущего.
Фамусевич стал разворачиваться. Боевую задачу он выполнил, а о попадании или промахе доложит бортстрелок – ему хорошо видна задняя полусфера. А с эсминца по ним вели огонь, но задействован был только правый борт. К тому же по низколетящему самолету попасть трудно.
Штурман подправлял Ивана:
– Вправо два градуса, хорошо… Еще один!
Эсминец не стоял на месте, и торпеду надо было сбросить с некоторым упреждением.
Вдруг в кормовой части корабля раздался взрыв. Сверкнул огонь, вода столбом поднялась выше бортов – это взорвалась торпеда, сброшенная экипажем Фамусевича.
– Сброс! – крикнул штурман.
Сброшенной торпеды Иван не видел, только самолет стал легче и скорость возросла. Для него сигнал штурмана о сбросе торпед был приказом к развороту.
А до эсминца оставалось уже меньше полукилометра.
Иван взял на себя штурвал, набрал сотню метров высоты и стал разворачивать машину.
В этот момент по крыльям раздались звонкие удары – попали все-таки зенитчики. Но самолет слушается рулей, моторы работают.
– Игорь, осмотрись.
– Пожара нет, – сразу доложил он.
– На эсминец смотри, самый крупный корабль.
Над морем гулко прокатился взрыв.
– Попали! Прямо в середину корпуса угодили! – закричал бортстрелок.
Пока они разворачивались, свою торпеду сбросил третий «Бостон», хотя для уничтожения эсминца хватило бы и двух. Тем более что он потерял ход и на борту начался пожар.
К эсминцу направлялись сторожевики – снимать экипажи. Было понятно, что эсминец очень скоро затонет.
Навстречу «Бостонам» подлетали к цели «Хемпдены», а выше их были видны силуэты «ДБ-3 Ф».
Сердце от такой картины радовалось – не все немцам довлеть на поле боя. И хотя Иван знал, что победа будет за нами, но знал он также и то, что до нее еще долгих три года.
Бомбардировщики «ДБ-3 Ф», уходившие с места бомбежки последними, доложили в штаб о результатах бомбардировки, причем не только своей.
На аэродром вернулись с малыми потерями: в воздушном бою немцам удалось сбить два истребителя, и зенитным огнем был сбит один «Хемпден». Но если учитывать, что вылет был массовый и немцы активно противодействовали своей авиацией и защитным огнем, то они еще легко отделались.
За припозднившимся обедом выпили по сто фронтовых грамм, а после еды не расходились, принялись обсуждать все перипетии штурмовки.
– Скворцов, ты слишком приблизился к эсминцу, раньше торпеду надо было сбрасывать, – заметил командир звена. – Потому и улетел с простреленной плоскостью.
– Опыт – дело наживное, – пошутил Иван. – Зато точно в цель уложили, прямо в середину корпуса.
Бортстрелки рассказали, кто что видел. В этом вылете они были заняты меньше всего, да и видимость у них в задней полусфере хорошая.
На другой день снова был вылет. Командир собрал экипаж в землянке.
– Вылетаем на бомбардировку аэродрома Алакуртти. Достали карты.
Кто-то присвистнул – Алакуртти пользовался дурной славой. Располагался аэродром на оккупированной земле, его строили еще наши. Немцы на грунтовую полосу уложили перфорированные железные полосы, превратив ВВП в полноценную, с твердым покрытием. Полоса была длинная, 1250 метров при ширине 120 метров, и могла принимать тяжелые самолеты. На Алакуртти базировались 25 истребителей «BF-109», 25 пикировщиков «Ю-87» и несколько самолетов-разведчиков «Ю-88».
Снабжение горючим и боеприпасами шло от одноименной железнодорожной станции.
В сотне километров или пятнадцати минутах лета от аэродрома проходила Кировская железная дорога. Немцы часто совершали на нее налеты, жгли эшелоны, разбивали пути, разрушали станционные постройки. Причем местность была глухой – тайга, болота. Наших постов ВНОС, заранее предупреждавших о налетах, не было, поэтому появление бомбардировщиков было неожиданным, и потери – ощутимыми.
Аэродром этот сильно досаждал нашему командованию, был, как прыщ на заднице. Наши регулярно направляли на его бомбардировку самолеты – даже диверсионные группы.
Аэродром располагался вдоль реки, с востока и запада – сопки по 350 метров высотой, поэтому зайти на посадку или штурмовку можно было только с севера или юга. Но две горловины между сопками немцы нашпиговали зенитками – и крупно– и малокалиберными. От их огня наши самолеты всегда несли тяжелые потери.
Несколько раз аэродром Алакуртти бомбил 80-й ближнебомбардировочный авиаполк, дислоцировавшийся на аэродроме Африканда, – он располагался ближе всех. Теперь вылет решили нанести бомбардировщиками из Ваенги. «Бостоны» должны были подавить зенитную артиллерию, а шедшие второй волной штурмовики «Ил-2» – уничтожить вражеские самолеты и полосу. Прикрывать бомбардировщики и штурмовики должны были истребители «ЛаГГ-3 609» истребительного полка из Африканды.
Когда экипаж подошел к самолету, Иван спросил у оружейников:
– Какие бомбы подвесили?
– По полсотни, восемнадцать штук.
– Половину снимите, подвесьте две по двести пятьдесят.
В таком варианте нагрузка была максимальна.
Оружейники сноровисто начали работать – надо было успеть до сигнала на вылет.
Они успели. Однако штурман Равиль спросил:
– Зачем четвертушки подвесил?
«Четвертушками» называли авиабомбы в четверть тонны.
– Там сопки вокруг. От четвертушек ударная волна мощная, от сопок отразится. Солдаты-зенитчики по-любому если не убиты, так ранены или оглушены будут.
– Хм, сомневаюсь.
Иван спорить не стал. Конечно, бомб стало меньше, зато оставшиеся были мощнее.
«Бостоны» взлетели первыми, за ними стали прогревать моторы «горбатые» из их полка. К означенному времени истребители из Африканды должны висеть над Алакуртти и не дать подняться «мессерам».
Еще при постановке задачи командир звена решил зайти на цель с юга, сделав крюк. Обычно наши самолеты заходили с севера, но надо было нарушить стереотип, а для «Бостона» десяток километров – не расстояние.
Внизу промелькнул Шангуй, потом небольшие селения. Показалась Африканда. На глазах пилотов взлетели наши истребители – они должны были занять высотный эшелон и сбить «мессеры», если те попытаются взлететь. На взлете самолет наиболее уязвим – мала скорость и высота, маневрировать невозможно.
Вот только «мессеры» на Алакуртти стоят в ангарах из бетона, да еще сверху замаскированы. И разнести такой ангар может только прямое попадание полутонной бомбы.
Немецкие бомбардировщики были укрыты на опушке леса – из-за их величины не было ангаров подходящего размера.
Показалось озеро Суонимоярви, поселок Алакуртти. «Бостоны» обогнули сопку Кюнситунтри, сделали резкий поворот и оказались в горловине между сопок.
Ведущий сразу открыл бомболюк и стал пикировать.
Немцы открыли огонь с задержкой. Атаки с этой стороны они не ожидали и потому замешкались.
Фамусевич высыпал все бомбы разом, залпом, покрыв «сотками» большую площадь. Вторым произвел бомбометание левый ведомый.
Внизу бушевало море огня, клубился дым.
На время зенитный огонь стих. Но с северной горловины открыли огонь крупнокалиберные зенитки, знаменитые 88-мм. Такие стволы затем устанавливались в башнях «Тигров». Пушки мощные, дальнобойные, с высокой начальной скоростью снаряда.
Командир звена и левый ведомый стали набирать высоту. Иван понял их замысел: стоит подняться на четыреста метров – и можно свернуть в сторону, пройдя немного выше сопок, чтобы в северной горловине не напороться на шквальный огонь крупнокалиберных зениток. Бомболюки «Бостонов» пусты, им можно уходить, они выполнили боевой приказ. Иван же не сбросил пока ни одной бомбы, поэтому он только крепче сжал зубы.
Трассы малокалиберной артиллерии пролетали рядом, крупнокалиберные снаряды рвались белыми облачками по курсу – то выше, то ниже. И казалось, что они вот-вот угодят в самолет. Иногда осколки стучали по фюзеляжу, плоскостям.
– Штурман, как увидишь цель – бросай залпом!
– Есть!
Плохо, что нельзя маневрировать, менять высоту, иначе штурман не сможет отбомбиться. А самолет, летящий по струнке, – лакомая цель для зенитчиков. Минута-другая – и пристреляются, накроют. Страшно ожидать прямого попадания, по спине текут струйки холодного пота, губы пересохли. Те, кто говорит, что на войне не страшно, – лгут.
Иван посочувствовал бортстрелку. Штурман занят делом, Иван – тоже, а Игорю приходится пассивно ждать – и так еще хуже, еще страшнее.
Но вот щелкнули замки бомбодержателей, и облегченный самолет стал набирать высоту. Тут уж Иван дал полный газ моторам, штурвал на себя, левую ногу на педали рулей вперед. Бомбардировщик с глубоким креном вправо стал обходить сопку.
И в это время сзади тяжело грохнуло, и взрывная волна даже подбросила самолет.
Иван представил, что сейчас творилось внизу, на земле.
Все зенитки разом смолкли. Ага, не понравилось!
В эту секунду в наушники ворвался голос бортстрелка – Игорь кричал от избытка чувств:
– Здорово! Сплошное поражение! Вижу перевернутую зенитку, везде дым. Отлично сработали!
И следом – голос ведущего истребителей:
– Бомберы! Пять баллов! Наблюдаю сверху.
Иван стал догонять своих и увидел – на подлете опять «горбатые». В знак приветствия он покачал крыльями. Теперь штурмовикам будет легче работать. Конечно, не все зенитки подавлены, но основная масса их уже стрелять не будет.
Иван запел тихонько, настроение поднялось. Задание выполнено, экипаж жив, самолет цел – а что еще бомберу на войне надо?
Он пристроился к своему звену, и тут же услышал голос своего штурмана:
– У Второго левый движок не работает, наблюдаю неподвижный винт.
Иван связался с пилотом по радио:
– Андрей, как ты?
– Тяну. Движок заглох после атаки. А у правого температура вверх лезет.
Но до своего аэродрома Андрей не дотянул. Южнее Мурманска был запасной аэродром Мурмаши – туда он с ходу и сел.
Фамусевич сделал над аэродромом круг, чтобы убедиться, что все в порядке.
– Второй, доложишь в полк по телефону, пусть механики запчасти привезут. На месте отремонтируют. Конец связи.
Сели на своем аэродроме благополучно. Когда Иван с экипажем выбрался из самолета, техник только покачал головой. Вместе они обошли машину, техник считал пробоины:
– Восемьдесят! Ну ничего, два дня – и подлатаем.
За два дня не уложились, понадобилось три.
Когда Иван осматривал самолет после ремонта, от заплаток рябило в глазах, и он повернулся к неотступно следовавшему за ним технику:
– До цели-то хоть долетит? Не развалится?
– Должен.
Хм, должен… Иван не поленился, залез в кабину, подвигал рулями, запустил двигатели – все работало. Придраться было не к чему, и он, заглушив моторы, выбрался из самолета.
Все отечественные самолеты имели хвостовое колесо-дутик, а на «Бостоне» оно было носовым. Фюзеляж стоял высоко, забираться-выбираться было неудобно. Зато при рулежке обзорность великолепная, не так, как на «горбатом», где длинный капот впереди заслоняет взлетную полосу. Еще бы на «Бостон» броневую защиту!
Иван пошел к Фамусевичу – доложить, что самолет исправен и к вылету готов.
На следующий день с аэродрома Мурмаши перелетел «А-20» Андрея, у которого был поврежден при атаке левый двигатель. Наши механики умудрились перебрать его в полевых условиях, чего американцы не предусматривали. Звено снова было в сборе и готово к выполнению боевых заданий.
Аэродром, как и всю местность, закрыла непогода. Три дня не утихал шквалистый ветер с дождем, было холодно. Из-за размокшей взлетной полосы полеты прекратились, но во всех эскадрильях тут же стали проводить собрания политруки. Как же, солдат без дела – почти пособник врага. Значительно интереснее было послушать сводки Совинформбюро, которые пока не радовали.
После контрнаступления наших войск под Москвой немцы стали наступать в центре и на юге. В сводках стали мелькать все новые и новые наши сданные города. Было очень тревожно, немцы уже оказались рядом с великой русской рекой Волгой. Эта водная артерия являлась важной транспортной составляющей, по ней на танкерах везли на фронт бензин из Баку.
Сеть железных дорог во многом была не продумана, большинство перевозок шло через московский транспортный узел. Прямых линий с юга на север не было, и Волга в этом плане играла важную роль.
За время вынужденного безделья пилоты отдохнули и выспались, однако, как только полоса просохла, полеты возобновились.
Первыми вылетели самолеты-разведчики. Возвратившись, пилоты доложили, что видели в море немецкие транспорты и корабли сопровождения. Подтверждение поступило и от наших лодок тоже. На Северном флоте наши подводники действовали успешнее и эффективнее Балтфлота или Черноморского. На Балтике немцы перекрыли Финский залив боновыми сетями и минными заграждениями, фактически заперев флот в Кронштадте.
Почти сразу после возвращения воздушных разведчиков последовал приказ готовиться к вылету. Дозаправлялись баки, укладывались пулеметные ленты, подвешивались бомбы в бомболюки.
Однако потом приказ переиграли. С «Бостонов» сняли бомбы малых калибров и подвесили одну пятисоткилограммовую. Мощности двигателей хватило бы нести две такие бомбы в перегруженном варианте, но при условии взлета с бетонной полосы.
Но Фамусевич не стал рисковать, поскольку разбег самолета с двумя бомбами такого веса мог привести к аварии, полосы для разбега могло не хватить.
Командир звена собрал пилотов и штурманов:
– Транспорты, наша цель, были обнаружены здесь! – Он ткнул карандашом в карту. – Вероятнее всего, они сместились западнее миль на пятьдесят. Наша задача – обнаружить противника и уничтожить его методом топ-мачтового бомбометания.
Пилоты и штурманы молчали. Все слышали о таком способе, но никто еще не применял его на практике. Уж лучше бы торпеды подвесили. Никто не знал, как поведут себя сброшенные бомбы.
– Вылет по сигналу, готовность номер один. Разойдись!
Экипажи разошлись по стоянкам. Готовность номер один – это значит занять места в кабинах, но двигатели не запускать.
Они ждали около получаса, и Ивану уже надоело таращить глаза на ВПП. Навалилась сонливость, веки отяжелели и смыкались.
Вдруг по фюзеляжу замолотил кулаком механик:
– Зеленая ракета! Вылет!
Командир звена на стоянке слева запустил двигатель – ветер донес запах сгоревшего бензина.
Иван задвинул форточку и запустил моторы. По расписанию он должен был выруливать третьим, после Фамусевича и Андрея.
Вот командир уже на рулежной дорожке. За ним, покачиваясь на неровностях, шел другой «Бостон».
Иван добавил газу, выехал на рулежную дорожку и повел самолет к началу взлетной полосы. Командирский самолет уже начал разбег, и его место на полосе занял самолет Андрея.
Взлетали с пятнадцатисекундным разрывом, чтобы не жечь зря топливо на круге ожидания в воздухе. Сразу выстроились в боевой порядок. Набирая высоту, шли курсом 270 градусов, чтобы обойти Киркенес восточнее, и только потом уже командирский самолет ляжет курсом строго на запад. Крюк получается, расход бензина лишний, но лучше держаться подальше от этого города, иначе немцы сообщат на аэродром Луостари и вдогонку вышлют истребители. У «мессеров» скорость в полтора раза больше, чем у «А-20», догонят. Даже если «худых» будет пара, отбиться будет трудно. Маневренность с бомбовым грузом плохая, а защита – только пулеметы против пушек немецких истребителей.
Внизу плескались свинцовые воды Баренцева моря.
– На траверзе Варде, – известил штурман.
Они шли еще четверть часа, когда вновь раздался голос штурмана:
– Вижу подводную лодку, чья – не знаю. Долбануть бы по ней!
– А если своя?
– Пусть живет. Впереди – Берлевог.
Впереди будут мысы Нордкин и Нордкап, самые северные земли Норвегии и Европы. Но их цель должна быть ближе.
Только Иван подумал об этом, как в наушниках раздался голос Фамусевича:
– Второй, Третий, вижу цель. Снижаемся!
Они начали снижаться. От быстрого перепада давления заложило уши. Иван сглотнул, в ушах раздался легкий хлопок, и слышимость восстановилась. На «Бостонах» были кислородные маски, но ими никто не пользовался, на трех тысячах метров можно было дышать и без нее.
Высота уже тысяча. Впереди показались дымы – один, другой, пятый… Вот уже и сами транспорты видны. Сверху – как будто на месте стоят, но за кормой виден след от винтов. Их размеры увеличивались на глазах.
– Второй, третий, снижаемся до тридцати метров, скорость триста. Беру на себя средний транспорт. Второй – слева от него, третий – справа. Как поняли?
– Есть, – по очереди доложили Иван и Андрей.
С кораблей открыли огонь из всех видов зенитного оружия.
Пока не легли на боевой курс, Иван выполнял противозенитный маневр – «змейку».
Снаряды и трассы пока щадили звено, пролетали мимо.
В наушниках раздался голос штурмана по внутренней связи:
– Хватит болтаться, как пьяный матрос. Держи ровно. Так, вправо два градуса, так держать!
Транспорты быстро приближались. Когда по тебе долбят из всего, что может стрелять, ощущения были не из приятных. На самих транспортах только малокалиберные «эрликоны», зато корабли охранения имеют орудия калибром крупнее.
Два снаряда, один за другим, взорвались недалеко. Самолет тряхнуло.
– Открываю бомболюк, – проинформировал Равиль.
Стало быть, недолго осталось.
И вот, несколько секунд – и долгожданное:
– Пошла!
Свою бомбу Иван не видел, но как сбросил ее Андрей, смотрел. Его бомба ударилась о волны и отскочила. Со скоростью самолета она мчалась вперед, подскакивая, со стороны – подскоки, как у камня.
Внезапно заорал штурман:
– Выше, выше бери, твою мать, и отворачивай!
Иван засмотрелся и не заметил надвигающуюся мачту транспорта. Казалось, еще мгновение – и она пропорет самолету брюхо.
Иван резко потянул штурвал на себя и дал газ до упора.
И тут рвануло. Одна вспышка – и тяжкий грохот по ушам, вторая… Зенитный огонь сразу ослабел.
Корабли уже остались позади, высота – двести метров, а самолет упрямо лез вверх.
Внезапно в наушниках послышался мат – это ругался бортстрелок Игорь.
– Ты чего?
– «Раму» вижу над нами! Километрах на трех.
Двухфюзеляжный самолет-разведчик немцы называли «совой», а наши – «рамой». И если висит «рама», жди неприятностей.
Набрав высоту, они стали разворачиваться на обратный путь. Все самолеты целы, задание выполнено. Вот только почему взрывов было два, а не три?
На обратном пути они видели, как один транспорт горит, а второй лег на бок. Кто же из них троих промахнулся? Впрочем, два транспорта – очень неплохо.
«Рама» висела не зря. На траверзе Хамнингберга Игорь ответил:
– Командир, вижу «мессеров» со стороны земли, пока – пара.
Вот же сволочной самолет эта «рама»!
Бомбардировщики плотнее сомкнули строй. Когда на нападающих будет направлен огонь сразу трех пулеметных установок, отбиться от пары истребителей есть шанс.
– Вот они, ястребы! – заорал Игорь.
«Мессеры» сначала набрали высоту, а потом стали полого планировать.
Вот первый истребитель открыл огонь. Одна трасса прошла мимо, другая… Истребитель подобрался ближе.
И тут бортовые стрелки одновременно открыли огонь.
Немец не выдержал и отвернул в сторону, за ним последовал ведомый. С переворотом оба ушли вниз.
Иван сразу понял их замысел – атаковать снизу. Там тоже была стрелковая установка, и ее обслуживал все тот же Игорь, только вести огонь из нее было неудобно, приходилось это делать лежа.
Истребители стали подбираться снизу, с набором высоты, задрав носы.
Снова загрохотал пулемет Игоря, его поддержали другие стрелки. Они целились в ведущего, а угодили в ведомого, вероятно – случайно.
Штурман сказал, что видел, как от ведомого истребителя полетели клочья обшивки – он наблюдал за боем через блистер, плексигласовый колпак на борту. В этой ситуации штурман мог только наблюдать, помочь он ничем не мог.
С каждой минутой «Бостоны» приближались к своей земле, и теперь вопрос времени играл важную роль.
Лейтенант Фамусевич по радио вызвал помощь истребителей. Сопровождать бомбардировщиков весь путь они не могли, топлива не хватило бы. Но теперь бомбардировщики приближались к Варде. Еще сотня километров, и покажется мыс Кекурский на полуострове Рыбачьем. А это уже наша земля.
Иван понимал, что даже если наши истребители прилетят через четверть часа, немцы успеют расправиться со всеми «Бостонами», поэтому радость от потопленных транспортов противника сменилась тревогой.
Немцы тоже осознавали, что время еще есть, и сила на их стороне. Ведомый немецкой пары хоть и получил повреждения, но они были незначительны, поскольку он держался за ведущим и не уходил к норвежскому берегу.
Неожиданно пара истребителей разделилась, и оба с задних ракурсов пошли в атаку на самолет Андрея. Ботовые стрелки открыли огонь, но вместо одной цели теперь было две – скоростные и маневренные. Хвостовые пулеметы бомбардировщиков грохотали почти беспрерывно. Пилоты выдерживали полный газ, стараясь скоростью приблизить встречу со своими истребителями. «Бостоны» заметно полегчали: бомбы сброшены, большая часть топлива выработана, в баках – едва одна треть. Из потрепанных в боях самолетов выжимали почти максимум – 470 километров в час.
В этот момент Игорь закричал:
– Андрея подбили! Левый двигатель дымит!
Иван повернул голову вправо: из мотогондолы соседнего «Бостона» вырывался черный дым, потом показалось пламя.
– Андрей, горишь! Левый двигатель!
– Вижу, – ответил пилот. Он заглушил двигатель и привел в действие систему пожаротушения.
Огонь исчез. Но винт остановился.
«Бостон» мог лететь на одном моторе, не теряя высоты, но скорость при этом уменьшилась.
Сбавил обороты моторов и Иван – нельзя бросать товарища. Игорь своим пулеметом помогает держать вражеские истребители на расстоянии.
Заложив вираж, немцы нырнули вниз.
– Игорь, смотри снизу, немцы туда ушли, – приказал Иван.
Снова стала слышна стрельба. Плохо, что Ивану не было обзора вниз или назад – где истребители, что предпринимают?
След трассирующих снарядов прошел совсем близко, едва не задев крыло, – где-то рядом «худой».
В эту минуту послышались длинная очередь пулемета Игоря. Потом по фюзеляжу «Бостона» ударил град пуль, пулемет замолчал, и Иван сразу заподозрил неладное:
– Игорь, ответь!
Тишина.
– Игорь, что у тебя?
Но в ответ – еще одна очередь, и теперь пули прошлись уже по крылу бомбардировщика. Штурмана бы послать в кабину стрелка, да невозможно это.
Иван не знал, что немец дал прицельную очередь по кабине бортстрелка, и Игорь уже мертв, несколько пуль поразили его.
– Штурман, место!
– До Кекурского полсотни километров, держи сто шестьдесят градусов.
Бортстрелок самолета Андрея еще вел огонь, и, поворачивая голову, Иван видел вспышки его выстрелов.
На правой мотогондоле самолета Ивана разорвалось несколько снарядов, мотор захлебнулся и заглох. Немцы где-то сзади, а отбиваться нечем. Но второй мотор тянул, и Иван дал полный газ левому двигателю – пусть хоть десяток минут протянет, лишь бы к своим поближе.
В хвосте самолета послышались разрывы снарядов авиапушки, и самолет сразу начало побалтывать. Руля поворотов он слушался, но вяло. «Хвостовое оперение повреждено», – понял Иван.
Немцы решили добить его самолет. Бортстрелок огонь не ведет, бомбардировщик идет на одном моторе – лакомая цель.
В наушниках прозвучал голос Андрея:
– Скворцов! «Худые» на хвосте!
Иван элеронами дал скольжение на крыло, и очень вовремя – дымная трасса прошла совсем рядом.
Далеко на горизонте показалась узкая полоска земли. «Неужели не дотянем?» – подумалось Ивану.
По левому мотору ударила пушечная очередь. Мотор работать не перестал, но из мотогондолы вырвалось пламя.
Иван рванул ручку пожаротушения. Тщетно! Огонь стал меньше, но потом вспыхнул с еще большей силой.
– Равиль, один мотор скис, другой горит. Похоже, до земли не дотянем. Буду держаться, пока есть возможность. Приготовься покинуть самолет.
– Понял, жду команды.
Впереди показались три точки, быстро приближающиеся.
– Наши! – закричал в наушниках Андрей. – Держись, Скворцов!
Пожар разгорался быстро. Казалось бы, чему там гореть – алюминий, сталь. Но огнем уже охватило крыло.
– Скворцов, немцы отвалили, – поддержал его Андрей.
Мимо, поддерживая моторы на форсаже, пронеслись наши «Яки».
По радиосвязи Фамусевич сообщил:
– В нашем направлении идет торпедный катер – «ястребки» сообщили. Держитесь, парни!
Самолет Андрея тянул на одном двигателе, но не горел. А у Ивана огненный факел доставал уже с крыла до хвоста, и жар чувствовался через стекло пилотской кабины. А главное – высота быстро падала, тяга отсутствовала. А без нее бомбардировщик – что камень.
На высоте восемьсот метров Иван скомандовал:
– Равиль, пора! Прыгай и удачи тебе!
В кабину ворвался холодный воздух – это штурман открыл нижний люк и выпрыгнул. Пора было покинуть машину и Ивану. Самолет уже не спасти, как бы самому не сгореть.
Иван отстегнул привязные ремни, распахнул люк. Ну, была не была! Он перекрестился и головой вперед бросился в проем люка.
Лицо сразу обожгло холодным воздухом. Иван нашарил кольцо на груди, дернул. Раздался легкий хлопок вытяжного парашюта, хлопок и динамический удар основного купола. Слава богу, раскрылся.
Иван покрутил головой из стороны в сторону – парашют Равиля был в полукилометре от него.
Неуправляемый «Бостон» пролетел еще немного. Потом у него отвалилось левое крыло, самолет перевернулся и, беспорядочно вращаясь во всех плоскостях, стал падать. Раздался удар о воду, всплеск, брызги!
Бомбардировщик продержался на воде несколько минут – его фюзеляж медленно наполнялся водой. Но вот ушла под воду кабина, потом резко поднялся хвост, и весь самолет скрылся под водой. Все это происходило у Ивана на глазах.
Наступила тишина, нарушаемая только шумом ветра. Внизу была вода, и приближалась она стремительно.
«Бостоны» звена Ивана ушли к земле.
Иван нащупал сосок нагрудника. Тем, кто летал над морем, выдавались американские: одна лямка надевалась на шею, а вторая обвязывалась вокруг пояса. Носился нагрудник в сдутом состоянии, автоматически не надувался. И вот теперь надо было его надувать.
Иван старался, но сделать это в воде было затруднительно. Воротник, поддерживающий на плаву голову, надувался сзади, а сам нагрудник, держащий на воде верхнюю половину туловища, расправляться не желал, мешала привязная система парашюта.
Иван успел обернуться, чтобы увидеть парашют Равиля – но увы… Видимо, тот уже успел приводниться. Их парашюты были с круглым куполом, без вырезов, и практически не управлялись, как современные.
Секунда – и Иван с шумом и плеском вошел в воду. Мгновенный шок от ледяной воды – от неожиданности он даже сделал глоток морской воды, взмахнул руками, с трудом вынырнул и сделал вдох.
По морю катилась мерная зыбь с редкими волнами.
Иван расстегнул ремни подвесной системы, избавившись от парашюта. Он делал гребки одной рукой, работая ногами, и, чтобы удержаться на поверхности, стал изо всех сил надувать нагрудник – он поможет сэкономить силы. Прорезиненная ткань, наконец, раздулась и стала удерживать тело на воде. «Если я замерзну насмерть, не утону», – подумалось Ивану. Все, что он мог сделать для своего спасения, он сделал.
Он посмотрел на часы – пятнадцать двадцать две. Успеют ли подойти катера, а главное – смогут ли их экипажи обнаружить его? Торпедные катера быстроходны, но они могут пройти мимо. И кричать бесполезно, за ревом двигателя его с катера не услышат. И он решил при появлении катеров стрелять в воздух. Хотя и в этом случае закралось сомнение – будут ли стрелять патроны, ведь он сейчас в воде?
На надувном нагруднике имелось два кармашка. В одном был свисток, считалось, что его звук был способен отпугивать акул. Американцы делали нагрудники для своих пилотов, воюющих с Японией на Гавайях или в Восточной Азии, и для России эта вещь была бесполезной, в северных морях акул не было.
А во втором кармане был эбонитовый пенал, похожий на старинный солдатский медальон, только более крупный. Там находился порошок оранжевого цвета – при приводнении его следовало высыпать вокруг себя. Порошок не тонул и окрашивал воду в яркий цвет, хорошо заметный с воздуха. Летчики могли его легко увидеть. Только у американцев полно гидросамолетов «Каталина», могущих приводниться в море и подобрать тонущие или терпящие бедствие экипажи самолетов или судов. Они применялись англичанами и американцами с 1941 года для разведки, спасательных работ и постановки морских мин. Поставки этих самолетов в СССР по ленд-лизу начались позже.
Спасению летчиков все воюющие стороны – немцы, англичане, американцы – придавали большое значение. Отбор и обучение летчиков стоили казне очень дорого, за такие деньги можно было обучить батальон танкистов. В танкисты старались брать трактористов и механиков, поскольку у трактора и танка много общего – двигатель, трансмиссия, ходовая часть. А летчиков обучать долго, затратно, и опыт к ним приходит с налетом.
На первых порах, в самом начале войны пилотов погибло много. Даже такая, казалось бы, мелочь, как цвет формы, могла сыграть роковую роль – снайперы, пулеметчики и истребители отстреливали в первую очередь летный состав.
Уступающие по техническим и боевым характеристикам немецким наши самолеты тоже сыграли роковую роль. СССР вступил в войну, имея на вооружении «И-153» и «И-16» в истребительных полках, фронтовые бомбардировщики СБ, тяжелые бомбардировщики «ТБ-3» – все морально устаревшее. Была новая техника – «ЛаГГИ», «Яки», «Пе-2», «Ил-2», «Ту-2», поступившие в полки весной 1941 года, но в малых количествах, которые летчики толком освоить не успели.
Промышленность, эвакуированная на Урал, Поволжье, Сибирь путем титанических усилий и трудового героизма, стала выпускать больше военной техники – самолетов, танков, пушек. А профессионалов катастрофически не хватало, сказались сталинские предвоенные чистки в армии и на флоте.
Сталин спохватился. В приложении к знаменитому приказу «Ни шагу назад», вышедшему в 1942 году, самом тяжелом году для страны, вводились жесткие меры – заградительные отряды. Вводились штрафные роты для солдат и сержантов, а для офицеров – штрафные батальоны. Для летчиков были введены штрафные эскадрильи – штурмовые, бомбардировочные. Кстати, пальма первенства по введению в войска подобных боевых единиц принадлежала вовсе не Сталину, а Гитлеру, только у него были штрафные полки и даже штрафная дивизия.
Иван почувствовал, что начал замерзать. Промокшая одежда не грела, а забирала тепло и тянула вниз. Если бы не нагрудник, он уже бы пошел на дно. Долго удерживаться на воде в летном обмундировании – меховом комбинезоне и унтах – невозможно. Руки и ноги сильно мерзли, зубы стучали. Через десять минут конечности перестали подчиняться, как будто онемели, и сделались непослушными.
Иван с тоской посмотрел в небо – не хотелось умирать в двадцать с небольшим лет. Ладно бы еще от пули – мгновенно. Но вот так, мучительно, замерзая – и врагу не пожелаешь. Он попытался двигаться, заработал руками и ногами, но эти усилия лишь отняли последние силы. Сколько он еще продержится в ледяной воде? Пять минут, десять? Все равно торпедные катера так быстро не подойдут.
Иван решил не мучиться, и, пока еще руки как-то слушаются, лучше застрелиться. Может, это было малодушие – раньше в душе он сам осуждал таких. А теперь понимать стал. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Говорят, что те, кто замерзает в снегу, перед смертью чувствуют тепло и засыпают. Но попробуй уснуть в воде!
Непослушной рукой Иван дотянулся до кобуры, расстегнул клапан, но вдруг понял – пальцы не слушаются. Ну не может он пистолет вытащить! Он клял себя последними словами. «Слабак, даже застрелиться не можешь!»
По лицу, смешиваясь с солеными брызгами, потекли слезы. Развязать пояс, сбросить нагрудник и уйти на дно? Он посмотрел по сторонам: везде свинцовые волны – и никого. Хоть бы какой-нибудь корабль на горизонте!
И так Ивану стало жалко себя, что он заорал в голос:
– Ну ты, старуха костлявая с косой! Вот он я, приди и забери!
Но в ответ только плеск волн.
Перед глазами Ивана с быстротой киноленты пронеслись картинки прежней жизни – родители, университет, друзья. Не ценил он того, что было в его жизни, того, что имел. Полагал – так бывает всегда и у всех. А теперь никто и никогда не узнает, где и как он погиб, – даже могилы не будет. Почему-то этот факт показался ему особенно обидным.
Иван опустил голову: жить оставалось считаные мгновения, и надежды на спасение не было.
Вдруг в глубине морской воды показалась темная тень. Иван испугался. Акула, кит? Хотя, какая к черту, акула в ледяных северных водах?
В полусотне метров от него, разрезая воду сначала перископом, а потом рубкой, показалась подводная лодка. Вот уже корпус ее виден. Чья она? Если немецкая, лучше утонуть. Ни флага на ней нет, ни звезды или свастики на рубке. Может, спереди что-то и было, но лодка стояла к Ивану боком. Настоящий моряк, тем более – подводник узнал бы модель по очертаниям надстройки, понял бы, флоту какой страны она принадлежит.
Надежда на спасение вспыхнула в душе Ивана с новой силой. Продержаться бы еще чуть-чуть, но сил уже нет даже на то, чтобы крикнуть.
В рубке наверху показались люди – все в черной форме, почти одинаковой у всех моряков. Поди узнай – кто?
Один из них почти сразу увидел Ивана и показал остальным рукой.
Лодка отработала задним ходом и остановилась. Пахнуло соляркой – лодка запустила двигатели для зарядки аккумуляторов.
Из рубки на корпус выбралось несколько подводников.
– Держи! – к Ивану полетел фал – тонкая веревка. Она упала недалеко от него, и Иван в отчаянии понял, что и рядом вроде она, но дотянуться он не может.
Моряки бросили фал еще, и на этот раз удачнее, зацепив Ивана его концом по голове.
Иван уже зубы стиснул, но достать все равно не мог – руки не слушались. Однако он решил ухватить фал зубами. Он сделал несколько попыток, но все они были безрезультатны, только соленой морской воды наглотался.
И тут он увидел, как один из моряков сбросил бушлат на палубу, схватил в руку фал и прыгнул в ледяную воду. Подплыв к Ивану, он обвязал его фалом.
Моряки на подлодке сразу поняли и потянули их к себе. Первым подняли Ивана, за ним – моряка. Иван попытался крикнуть, но получилось только прошептать:
– Штурман рядом, ищите!
Один из моряков встал на колени и наклонился к Ивану:
– Повтори.
– Штурман мой где-то рядом, найдите, – повторил Иван и впал в беспамятство. Он уже не чувствовал, как его на фале спустили через шахту в центральный пост, куда-то тащили… На мгновение он очнулся и почувствовал, как его раздевают, а рядом грохочет дизель, и от него веет теплом. Теплом! И снова забытье.
Очнулся он в небольшой каюте, рядом находился моряк во флотской форме.
– Жив?!
– Покамест. Рук-ног не чувствую.
– Отойдут! Мы тебя спиртом растирали, в тепле рядом с дизелем отогревали. Считай, чудом спасли. Запомни этот день, как второй день рождения.
– Запомню. Штурмана нашли?
Моряк отвел глаза:
– Нашли. Только не живой он, замерз. В кормовом торпедном отсеке тело. Как фамилия твоя?
– Скворцов, старшина с аэродрома Ваенга. Командир… – Иван снова впал в беспамятство.
Документы его, лежавшие в нагрудном кармане, обнаружили, только прочитать ничего не смогли – от морской воды чернила и оттиск печати поплыли.
Моряк, сидевший рядом с ним, санинструктор по совместительству, а по основной должности торпедист, сразу доложил командиру услышанные от Ивана сведения. Тот, пока шли надводным ходом, сообщил на базу. Личность пилота подтвердили и поблагодарили.
Когда Иван снова пришел в себя, его знобило. На рундуке трясло так, что зуб на зуб не попадал.
Моряк заметил, что Иван пришел в себя.
– Горячего чайку глотнешь?
Иван кивнул. Говорить он боялся, впору язык было прикусить от озноба.
Чай был горячий, терпкий, с сахаром – моряк тоже его выпил.
– Полегчало?
– Немного.
– Я тебе самого лучшего лекарства дам, – моряк подмигнул. – По распоряжению командира дали, от всех болезней средство. Только выпей залпом и потом не дыши несколько секунд.
Он влил в рот Ивану половину стакана технического спирта, вонючего, как самогон. Во рту обожгло.
– Не дыши, занюхай, – моряк поднес к носу Ивана кусок черного хлеба.
Иван вдохнул его запах и почувствовал, как спирт растекся по желудку, добрался до кончиков пальцев рук и ног. Показалось – а может и на самом деле так, что знобить меньше стало, согрелся.
– Ну как?
Похоже, санинструктор всем другим лекарствам предпочитал спирт. Да и какие в те времена были на фронте лекарства? Стрептоцид да аспирин.
– Вроде полегчало.
Трясти и знобить Ивана и в самом деле перестало, но голову повело.
Санинструктор достал измятый лист бумаги и карандаш.
– Командир приказал узнать фамилию штурмана, база запрашивает. Были ли на самолете другие члены экипажа?
– Нас на «Бостоне» трое было. Я – командир, пилот, штурман Равиль Бекмурзов, казанский татарин – это он замерз. Вместе с самолетом на моих глазах под воду ушел бортстрелок Игорь Володин.
– «Бостон» – это что?
Иван удивился – неужели моряк не знает?
– Самолет такой, бомбардировщик; их нам американцы по ленд-лизу поставляют. Конвой немецкий мы бомбили, на обратном пути истребители нас перехватили, подбили.
Моряк вздохнул:
– У летчиков, выходит, судьба тоже не сладкая. Моряка утопят – ни тела, ни могилы, и у вас так же. Ладно, я к командиру пошел, доложиться. Скоро под воду уйдем, тогда уже с базой не свяжешься, только когда всплывем в очередной раз, чтобы аккумуляторы зарядить.
– А лодка куда идет?
– Так на боевое задание, чудак-человек. И на базу вернемся недели через две – если повезет.
Ничего себе, две недели! А ему все это время находиться в чужой каюте, голым. Одежду с него стянули, когда растирали, и где она, он не знал.
– Погоди, морячок, звать тебя как?
– Старшина второй статьи Федор Лапшин, – отрапортовал моряк.
– Одежда моя где? А то неудобно голяком…
– Так сушится у дизелей. Сейчас на подлодке это самое теплое место. А как под воду уйдем, тепла уже не будет. Я к командиру, на обратном пути к мотористам загляну. Если высохло что-нибудь, принесу.
– Спасибо.
Федор ушел, а Иван стал размышлять. То, что рядом всплыла лодка, – случайность, дикое везение, какое бывает раз в жизни. А вот Равилю не повезло. Приводнился он на пару минут раньше его, Ивана, а нашли его на несколько минут позже. И минуты эти круто развели их судьбы. Иван в импровизированном лазарете, а Равиль… А ведь и с ним такое могло случиться.
Через полчаса вернулся Федор с ворохом одежды.
– Высохла твоя одежда, только в разводах от соли. Но это уже на базе простирнешь в пресной воде. А вот пистолетик твой у командира, не положено на лодке при себе личное оружие иметь. Получишь, когда на берег сходить будешь. И документы твои у командира, вернее – то, что от них осталось. Слиплось все, записи размыты, мы и разобрать ничего не смогли. Сначала сомневались – русский ли ты? Да звездочки на пуговицах гимнастерки подсказали, пистолет опять же наш, советский.
– А что, и немецких летчиков подбирали?
– Наткнулись раз, да он уже замерзший был. Мы его и на лодку поднимать не стали.
– Однако!
– В море чего только не попадается! Мы один раз ящик апельсинов выловили, наверное – с потопленного транспорта. Обрадовались, а их есть нельзя, соленой водой пропитались. Так жалко было! Не все подводники апельсины те видели в своей жизни. Ты есть хочешь? По расписанию – ужин, кок уже приготовил. Печь-то у него электрическая, и тоже работает, когда дизель тарахтит. А как под воду уйдем – все, всухомяточку.
Иван и не подозревал раньше о таких тонкостях быта подводников.
Федор помог Ивану одеться. Высохло все, но одежда была в соляных разводах, а меховой комбинезон съежился, усох, стал размера на два меньше, и натянуть его Иван не смог. Но в подлодке-то еще ничего, ветра нет и брызг тоже, и температура нормальная. А как в базу придут? В гимнастерке и брюках куда как холодно будет, все-таки высокие широты, не средняя полоса. На северах лето – один месяц, все остальное время – осень и зима. Но это все мелочи, главное – он выжил. Правда, чувствовал он себя неважно, ощущение было, как будто бы внутри все замерзло, заледенело и отогреваться не желает.
– Сейчас подхарчимся!
Федор вышел и вернулся с двумя тарелками гречневой каши с тушенкой. Одну тарелку он вручил Ивану.
– Ешь, тебе силы нужны. У нас, конечно, не госпиталь с медсестричками, но жить можно.
Каша оказалась вкусной. Кок на кухне хороший, или есть сильно хотелось, но Иван съел все с аппетитом.
– Молодца! – одобрил Федор, принимая от него пустую тарелку. Он тоже съел свою порцию, забрал тарелки и ушел. Вернулся с компотом из сухофруктов.
– Кок привет тебе передавал, спрашивал, не нужно ли чего?
– Передай спасибо, все вкусно.
После еды захотелось спать. Иван натянул одеяло до подбородка, угрелся и уснул. А проснувшись, не понял, что происходит. Дизель, который до этой минуты мерно сотрясал лодку своей работой, молчал, а палуба уходила из-под ног, как у лифта, идущего вниз. От непривычного ощущения Иван непроизвольно сел в постели. «Наверное, лодка уходит под воду», – догадался он, услышав, как за железным корпусом журчит и булькает вода.
Потом движение лодки прекратилось. Тускло светили фонари – лампочки были закрыты стеклянными колпаками и забраны решетками. Федора рядом не было.
Иван поднялся, намотал на ноги портянки, обул сапоги и выбрался из каюты. В корме работал электромотор, щелкали и гудели какие-то механизмы. Было сумрачно, влажновато и очень тесно.
Иван повернул влево и почти сразу же наткнулся на переборку. Круглый люк был закрыт, и сбоку была ручка. Иван потянул за ручку. Тяжелый люк распахнулся, и он попал на центральный пост. Освещение здесь было ярче, и люди в одинаковой рабочей робе, не поймешь, кто из них кто.
– А, летун! – привстал один из них. – Капитан-лейтенант Савченко! – человек протянул руку Ивану.
– Старшина Скворцов!
– Знаю-знаю. Мы уже отбили радио на базу, получили подтверждение. Как ты?
– Оклемался. Знобит немного.
– Немудрено. Сколько ты в воде пробыл?
– Приводнился в пятнадцать двадцать две.
– Ого! А на борт мы тебя подняли в пятнадцать пятьдесят! Почти полчаса в ледяной воде! Много! Шел бы ты, старшина, в каюту, отдыхал.
– Мешаю?
– Пока нет, но посторонним на центральном посту находиться не положено.
– Есть.
Прежним путем Иван вернулся в каюту. Если лодка две недели будет в походе, свихнуться можно. Ни окон, ни общения – тоска! Уж лучше быть летчиком, чем подводником. Каюта – как тюремная камера, так в тюрьме хоть на прогулки выводят.
По громкой связи сначала объявили «Отбой», и Иван улегся спать. Он почувствовал, что устал, было слишком много волнений. А еще давило на психику то, что самолет сбили, а он не смог уберечь экипаж – хотя бы штурмана. Своей вины он не чувствовал, но все равно было обидно.
Согревшись под одеялом, Иван уснул.
Сколько он проспал, непонятно. После морской купели его карманные часы остановились, а другого способа определиться у него не было – ни окна, ни часов в каюте.
Проснулся Иван от ощущения, что рядом с ним находится посторонний.
– Это я, Федор. Мы в надводном положении, аккумуляторы заряжаем. Экипажи по очереди выходят на палубу – воздухом подышать, покурить.
– И мне можно?
– Ты же не заключенный, старшина. Я за тем и пришел. Надень бушлат.
Черный бушлат висел в узком шкафчике. Иван надел его и уже знакомым путем в сопровождении Федора прошел в центральный пост. Оттуда вела вверх шахта. Цепляясь за скобы, Иван полез. Потянуло свежим морским воздухом, и сразу стали слышны плеск волн, разговоры.
Он выбрался в рубку.
– Здравия желаю!
В открытом до пояса пространстве ходового мостика стояли командир, штурман и матрос-наблюдатель. Штурман по приборам вычислял положение лодки, командир курил папиросу, матрос осматривал море в бинокль.
После теплой каюты было прохладно, свежий ветер забирался под бушлат и холодил лицо. Но небо было чистым, хорошо были видны звезды. Тарахтел дизель, периодически заносило выхлопом, удушливой соляркой – лодка не стояла, двигалась.
Вдруг матрос закричал:
– Слева двадцать десять кабельтовых наблюдаю след перископа!
– Всем вниз! Срочное погружение! – скомандовал командир.
Моряки – штурман и матрос, съехав вниз по поручням, мгновенно исчезли в рубочном люке. Иван замешкался и был буквально схвачен командиром за шиворот и сброшен в шахту. Он успел только схватиться за поручни руками и притормозить падение, но все равно приземление получилось жестким.
Командир быстро закрутил люки – рубочный, потом прочного корпуса. Дизель уже заглушили.
– Средний вперед! Боцман, погружение тридцать метров!
Лодка двинулась вперед и стала быстро погружаться. Пол накренился, стал уходить из-под ног, и Иван схватился за какую-то железяку, чтобы устоять на ногах.
– Летун, в каюту! – приказал командир.
Это немного позже Иван узнал, что когда подлодка идет под дизелями, гидроакустик, глаза и уши лодки, слеп и глух. Потому в надводном положении в рубке несет вахту матрос-наблюдатель, а то и два.
Пол выровнялся, и лодка стала маневрировать. Потом – легкий толчок, шипение воздуха и бульканье воды.
Иван не понимал происходящего. А это командир, получив доклад гидроакустика, что слышит чужую лодку, выпустил торпеду. Для него было удивительно, как из глухой коробки, где нет окон, можно стрелять по противнику. Самолет можно пилотировать по приборам – слепому полету обучают. Но стрелять вслепую?
Взрыва торпеды не последовало. Стало быть – промах. Потом лодка снова стала погружаться, несколько раз меняла курс.
Иван по-прежнему был в полном неведении по поводу того, что происходит. Боевого приказа он не знал – да и кто он на лодке? Случайный пассажир, балласт. Даже помочь при всем желании, скажем – заменить заболевшего, помочь на вахте – он не сможет.
У матроса-наблюдателя, глядевшего по сторонам, служба простая – смотри себе в бинокль. Однако для того, чтобы звездной ночью углядеть вдали перископ, тоже нужен навык.
