Снег валил сплошной пеленой. Метель в лесу, разумеется, не то, что в поле. Деревья хоть отчасти мешают ветру дуть в полную силу, встают стеной на пути снежной лавины, кружат и вертят ее в промежутках между всякими ельниками и просто отдельными стволами, и все-таки хорошего в том мало.

Никакого пути впереди не было видно. Как не было видно ничего по бокам и позади. Лишь снежная круговерть, в которой всплывали те же деревья, и больше ничего. Компасы как приказали долго жить в день Катастрофы, так ничего и не показывали. Вернее, указывали куда-то, но север у каждого был свой. Не было и иных ориентиров. Мох давно не рос, ветки лишь торчали в стороны, солнце никогда не проглядывало, и попробуй разберись в сторонах света!

Оставалось полагаться на чутье. Если оно в состоянии хоть что-то подсказать в нынешнем аду. Воронов проклял бы собственное желание достичь Хабаровска, только даже на проклятие не имелось сил. Дыхание давно сбилось, снег мешал смотреть, стук сердца – слышать, и по большому счету капитан был почти беззащитен перед нападением. Если бы оно состоялось, а точнее – если бы кто-то сумел напасть на его след. Но какие нападения в такую погоду? Тут никакой нюх не поможет. Наверняка даже волки все попрятались в укромных местах да ждут изменения погоды.

Иногда Воронов представлял себя в виде снежного человека. Вернее, передвигающегося снежного кома. Отряхиваешься, и почти сразу засыпает опять. Но большей частью офицер уже вообще не думал. Не было на это сил. Приходилось заставлять себя двигаться, а вот в ту ли сторону, или уже все происходит по кругу… Даже с учетом черепашьей скорости по прямой он должен был давным-давно достичь Хабаровска, если не пройти его насквозь. А вокруг только тайга да мечущийся снег.

Хотелось упасть, забиться под какую-нибудь елку, чтобы хоть не заваливало сверху, передохнуть… Тем более Воронов взмок от пота, холода не чувствовал, зато ноги уже отказывались двигаться, и даже лыжи казались неподъемным грузом. Но как бы тогда навечно не остаться под той елкой! Пока шевелишься, еще живой, а там замерзнешь потихоньку. Не худший вариант смерти, если собрался на встречу с костлявой. А если впереди ждет совсем иная встреча?

Но времени до темноты осталось не очень много. Сейчас тоже трудно было назвать день светлым, раз не видно почти ничего. Но где-нибудь через час, наверное, меньше, навалится ночной мрак. Хватит ли сил идти всю ночь? И куда он идет вообще? Может, зря был затеян этот нелепый поход?

Воронов устало шагнул к ближайшему дереву и припал к нему. Сядешь – можно не встать, но хоть просто постоять, опираясь на ствол…

Тело захотело большего. Медленно сползти в снег, принять если не лежачую, то хоть сидячую позу. Но ничего подобного лучше не делать. Известно, насколько потом трудно заставить себя встать. Пять минут по часам, хорошим, механическим, и надо двигаться дальше.

Невольно представилось, как он все идет и идет, не то до китайской границы, не то вообще описывая замкнутый круг. Осталось добавить формулировку: «Пропал без вести». Заодно вспомнить кучу народа, которому он необходим. Не по какой-то особой любви, однако была же от Воронова определенная польза как от офицера! На кого станет опираться командир? Пусть говорят, мол, незаменимых нет, вряд ли утверждение относится к нынешнему малолюдью. Каждый человек на счету, и любая смерть при ее неизбежности превратилась в трагедию для остающихся.

Он обязан вернуться. Слово было дано.

Воронов заставил себя оттолкнуться от обледеневшего ствола. Рука невольно сбила часть снега, и под ним обнаружилось черное пятно. Немного поработать над ним, проверить… Нет, точно. Здесь когда-то бушевал пожар, и лишь по какой-то случайности дерево не сгорело полностью. А поодиночке лесные великаны не горели. Выходит, это уже зона бушевавших после Катастрофы пожаров. И пусть рукотворные бедствия свирепствовали во многих местах, зачастую весьма отдаленных от эпицентров ядерных взрывов, захотелось верить: до города осталось не слишком далеко. Пять километров, десять. Пятнадцать… Все проходимо, если не стоишь на месте…